Пламя и Терновник

Вьюга завывала за толстыми стёклами, словно голодный зверь, в то время, когда в маленькой гостиной царили тепло и покой. Пламя камина рисовало на стенах причудливые тени, отражаясь в широких, внимательных глазах девочки, сидевшей на пушистой шкуре с кружкой какао. Медленно вдыхая сладкий аромат напитка, Диана наблюдала, как тётушка Мирра, укутанная в бархатную шаль цвета спелой сливы, устроилась в глубоком кресле. На её колени запрыгнул пушистый рыжий кот, тут же устроившийся клубочком. Сегодня, в этот зимний вечер, тётушка обещала рассказать новую сказку.

— Видишь, племянница, — начала она, почёсывая кота за ухом, его мурлыканье стало тихим аккомпанементом к голосу тётушки, — в те давние времена, когда горы были выше, а леса хранили тайны потемнее, наш мир висел на волоске из-за угасания потоков магии. Поддерживали этот поток Драконы Стихий — могучие, древние хранители элементалей. Но они сами стали обречённые из-за этого угасания: род их чах, потомство всё реже рождалось, и наступили времена, когда за десятилетия не родилось ни одного дракона. И хоть драконы были долгожителями, но когда прозналось об их ослаблении, на них началась охота. Немало погибло тогда. Думали драконы, гадали и возжелали тогда двух даров: лика человечьего, чтобы скрываться среди нас, да возобновить продолжение рода.

Кот потянулся, выпуская коготки, будто у самого драконьи когти. Диана улыбнувшись коту, отпила какао и обратилась к тётушке Мирре:

— И драконы стали искать тех, кто им поможет?

— Верно, мой птенчик. К мудрейшим ведьмам да стойким ведьмакам Терновья привели их поиски. Не повелевали Терновые огнём или льдом — их сила была иная: в знании трав, песен земли, путей звёздных и тайн, что текут в самой крови. Прознали драконы, что и оборотничество им было ведомо. Просили Старейшие драконы о помощи, склонили головы и молодые. Долго совещался Терновый совет, ибо задача казалась невыполнимой: сплести магию оборачивания с сутью драконьей, да ещё даровать дитя. Но озарила их мысль, и предложили они её драконам, а те с радостью согласились.

Совершили они тогда ритуал, что позже назовут «Великим прядением»: побратались Терновые с драконами кровно, перепляли свои судьбы. Научились драконы принимать облик людской, а ведьмы с ведьмаками получили долгожительство.

— А дети? Стали рождаться новые дракончики? — в глазах Дианы читалось беспокойство и любопытство.

— Стали рождаться, милая, стали. У тех, кто связал свою судьбу с Терновыми в любви. Получалось ведьме родить от дракона, а драконице от ведьмака. И рождались новые драконы уже сразу с даром к оборотничеству. Все остались довольны от этого союза. И потоки магии стали крепчать с увеличением рода драконов.

Диана придвинулась ближе, отставив пустую кружку и подбородком упёрлась в колени.

— Но мир, птенчик мой, редко знает покой надолго, — вздохнула тётушка Мирра. — Взошла позже чёрная звезда «Ордена Божьей Десницы». Видели они в любой магии скверну, в драконах — исчадий ада, а в силе клана Терновья — путь к безграничной власти. Началась «Тихая резня». Охотились за ещё одинокими ведьмами и ведьмаками, гибли и юные драконы, застигнутые в человечьем обличье врасплох. Из-за новой напасти опять начали чахнуть родники древней силы. Мир кренился в бездну, ибо без Драконов магия стихий буйствовала, грозя всепоглощающим хаосом.

Кот мурлыкнул громче, будто почувствовал напряжение, когда рука тётушки замерла, перестав его чесать.

— И вот однажды одной юной ведьмочке Ории, чья душа отзывалась на тихий трепет пламени в очаге, явилось пророчество. Сама Мирвана, старейшина Терновья, чей голос звучал как шелест вековых листьев, поведала Ории: ребёнок её, рождённый от Огня, вырастет в того, кто сплотит вокруг себя единомышленников и свергнет орден, востановя потоки магии. Отправилась Ория искать своего дракона, дитя Пламени.

Затаив дыхание, Диана, уже не перебивая, внимательно слушала тётушку.

— Недолго она искала, будто само сердце её вело. Встретила Ория юношу с волосами словно медь, опалённая закатом, очи — ярче расплавленного золота. И звали его Игнис — огненный дракон. Поняла Ория, кто перед ней, почуяла в нём зов судьбы. После долгого совместного дня пути, уже под холодными, безмолвными звёздами, подошла, встала на цыпочки и поцеловала его. Ведь именно первый поцелуй Терновых и драконов должен был зажечь искру связи между ними, пробудить чувства в их душах.

— И что? — не выдержала Диана, глаза её широко распахнулись. — Сработало?

Тётушка Мирра покачала головой, грустно улыбнувшись.

— Увы, нет, птенчик. Лишь лёгкое удивление мелькнуло в очах Игниса, а потом — холодная, непроницаемая стена. Ни трепета, ни отзвука в его груди. Горечь, терпкая, как отвар полыни, заполнила Орию. Ошиблась, поторопилась — думала она.

Поинтересовалась Ория тогда, не знаком ли Игнис с ещё драконами с даром огня. Ответ был утвердительный: знал двух — Агнесс и Солариса. Попросила Ория проводить и познакомить с Соларисом. Согласился Игнис, равнодушно пожав плечами.

Кот вдруг поднял голову, уши насторожились, будто услышал мышь в углу. Спрыгнув с колен, кот потянулся и пошёл проверять.

— Путь их был долог и опасен, — понизила голос тётушка, поправляя шаль на плечах. — Паладины Десницы, словно гончие, выдрессированные на одну лишь погоню, рыскали повсюду. Их доспехи сверкали холодом под луной, а клинки жаждали крови ведьмы и дракона.

Не раз приходилось Ории с Игнисом пробиваться сквозь стальные кольца преследования. Однажды загнали их в ущелья у дворфских гор. Скалы смыкались над головой, а позади уже слышался лязг доспехов и ржание коней. Тогда Игнис, не медля ни мгновенья, обернулся в свой истинный, грозный облик. Огромный, чешуйчатый, с глазами, пылающими золотом, он встал на пути паладинов. Его огненный рёв, подобный раскату тысячи громов, ударил по каменным стенам, заставив их дрожать. Пламя, горячее самого сердца вулкана, вырвалось из его пасти, опалив доспехи передних всадников и обратив всю погоню в трусливое, хаотичное отступление. Потревожили они тогда и дворфов, но те не осерчали в итоге. Там, где пламя Игниса обдало скалы, породы потекли чёрными реками, застыв в густые, тяжелые наплывы чистого обсидиана. Не просто осколки, а целые листы и глыбы вулканического стекла, редкие в здешних подземельях и бесценные для дворфских мастеров, делающих острейшие лезвия, зеркала и магические артефакты из него.

— И они подружились с дворфами?

— Можно и так сказать, — тётушка лукаво подмигнула. — А позже, на Туманных болотах, где тропы исчезали под вязкой тиной, их настиг иной отряд Десницы. Тут вступила в дело Ория, ведь из-за огня Игниса торф мог возгореть так, что все болота исчезнут, и это разгневает друидов. Им это было не нужно, поэтому её руки взметнулись вверх, словно она ткала невидимую паутину из лунного света и тумана. Ория шептала слова древних чар, и воздух вокруг них заколебался, заструился. Паладины вдруг на время ослепли — не глазами, а разумом. Они топтались на месте, видя лишь пустоту там, где стояли наши странники. А дальше погнались за их призрачными тенями, которые Ория ловко повела в сторону.

Были и другие приключения, дитя: переход по шатким мостам над бурной рекой на землях троллей. Встреча с этими вредными хозяевами мостов. Но и их задобрить смогли: Ория поразила их умы разными загадками, а Игнис угостил раскалённым камнем. Не поверишь, птенчик, тролли, оказывается, любят лакомиться и таким!

Диана открыла рот от удивления, смешно изогнув брови.

— Но вот однажды, — продолжила тётушка, — в кромешной тьме пещеры, спасаясь от бурана, что выл как тысяча голодных волков, Игнис, оставаясь в своём человеческом облике, прижал к себе дрожащую от холода Орию, делясь своим драконьим теплом. И в тот самый миг, чувствуя её хрупкую спину своим телом, слыша её безмятежное сопение, что-то в его вечно равнодушном сердце дрогнуло.

Вздохнув, Диана мечтательно представила пещеру и буран. За окном тоже подвывало, добавляя атмосферы рассказу.

— А дальше? Когда они добрались до Солариса?

— Добрались они наконец до обители другого огненного дракона за Гребнем Ветров — до цветущей долины, согретой незримым подземным пламенем. Хозяин-дракон, Соларис, мужчина могучего сложения, с бородой, в которой, казалось, прятались солнечные искры, встретил их радушно.

Тётушка Мирра отвлеклась, посмотрев в сторону. Проверив углы, кот величаво вернулся и уже улёгся возле Дианы. Муркнув, перевернулся на спину, требуя почесать живот. Улыбаясь, Диана выполнила кошачью прихоть.

— Оставшись наедине с Соларисом в тихой горнице, где пахло старой древесиной и сушёными ягодами можжевельника, Ория выложила всё: пророчество Мирваны, свою горькую неудачу с Игнисом. А Игнис, — продолжила тётушка, и голос её стал чуть напряжённее, — терзаемый новыми, непонятными чувствами — тревогой и беспокойством — подошёл к двери той самой горницы. Услышал он обрывки о пророчестве, о дитя, что его сердце не отозвалось на её тот поцелуй, что может быть Соларис последняя надежда. Этого хватило. Ледяной кинжал, острее самой закалённой стали, пронзил его едва оттаявшую грудь. Равнодушие, его старая крепость, рухнула в одночасье, обнажив дикую, жгучую боль. Боль, которую он не мог назвать, но которая рвала его изнутри. Не слыша больше ничего, он бесшумно выскользнул в дальний сад, где под лунным светом цвели невиданные растения, наполняя воздух сладким, дурманящим ароматом.

— Он приревновал? — Диана наклонила голову, сгребая в охапку мурчащего кота.

— Да, Игнис впервые испытал ревность и обиду, что от его кандидатуры уже отказались. Ория же, выйдя после тяжкого разговора, не нашла Игниса в доме. Сердце её, чуткое к его огненной сути, потянуло в сад. Он стоял под древней плакучей ивой, спиной к дому, плечи напряжены, как тетива лука перед выстрелом.

Тихо позвав его, Ория подошла ближе. Игнис обернулся. В его золотых глазах бушевала не драконья ярость, а человеческая буря — боль, гнев, немое отчаяние. Он схватился за грудь, над сердцем, и слова сорвались с его губ, хриплые и полные непонимания: почему здесь так болит? Почему вид её рядом с Соларисом был словно нож в рёбра? Он потребовал вернуть его спокойствие, вернуть лёд, кричал о муке, которой не мог дать название.

Тётушка Мирра улыбнулась, глядя как Диана хлопает ресницами от удивления.

— Ория тоже не ожидала такого от Игниса, но сразу поняла, что не зря её потянуло именно туда, где она впервые встретила этого огненного дракона. Она шагнула к нему, коснулась ладонью его щеки, почувствовав под пальцами настоящий, живой жар, которого раньше не замечала. Шёпотом, сквозь слёзы счастья, Ория сказала Игнису, что это ревность его гложет, а значит, она ему больше не безразлична.

И она поцеловала его. Снова. На этот раз искра вспыхнула ослепительно и неудержимо. Дремавшая магия Союза воспламенилась, сплетая их души огненной нитью судьбы. Мир сузился до жара их губ, до бешеного стука сердца Игниса в унисон с её собственным. Прервав поцелуй, они заметили две тени. Это оказались ухмыляющийся Соларис и сама Мирвана. Ведьма смотрела на них с безмерной нежностью и глубоким, как океан, облегчением.

Тётушка Мирра замолчала, смотря на камин, когда Диана нетерпеливо заёрзала.

— И открылась тогда вся правда Ории, птенчик, — заговорила она снова. — Игнис и Соларис — братья, а Мирвана – супруга старшего. А равнодушие Игниса — не его суть, а проклятие «Ледяного Сердца», насланное на него кем-то из ордена. Снять его ей, Старейшине Терновья, не получилось — слишком коварно и прочно было оно сплетено, только предначертанной это было под силу. Мирвана пошла тогда на хитрость, в попытке снять проклятие, не рассказав всего ни Ории, ни Игнису. А пророчество же о герое — дитя Игниса и Ории — не вымысел, из-за него Игниса и прокляли, когда не смогли убить, а на Орию велась охота.

Тётушка Мирра встала с кресла, её взгляд стал очень мягким, устремлённым уже не в пламя камина, а прямо на Диану.

— И, как понимаешь, план её сработал. Лёд растаял. Любовь зажглась в Игнисе ярче самого жаркого драконьего пламени. Союз его с Орией был скреплён той же лунной ночью, поклялись они любить друг друга вечно. Прошёл год, и родилось их дитя. Дитя Пламени и Терновья. Герой, которому предначертано изменить судьбу всего мира.

— И как же герой победил зло, тётушка? — спросила Диана тихо, почти шёпотом.

Таинственно улыбнувшись, тётушка Мирра разглядывала озорные огоньки в золотых глазах племянницы. Подмигнув, её рука легла на мягкие ало-рыжие волосы девочки, немного их потрепав.

— А это, моя дорогая, мы узнаем, когда ты подрастёшь.