Пленница посмертия

Я умирала.

Осознание этого врезалось в мозг не мыслью, а холодным, острым лезвием паники. Сама суть меня, то животное, грубое желание, кричало внутри, рвалось наружу и требовало выжить любой ценой. Но тело больше не слушалось. И это осознание далось мне тяжелее всего. Страх и боль бились внутри черепной коробки, заставляя отрицать очевидное.

Каждый вздох давался с трудом, словно лёгкие наполнялись не воздухом, а водой. Холод расползался по жилам, вытесняя последние остатки тепла. Зрение затуманивалось, очертания мира расплывались в серой пелене.

Меня убивали в подворотне, как обдолбавшуюся в сопли проститутку, однако я таковой не была. Таких, как я – приличных людей, с дипломом и внушительным счётом в банке, редко убивали так грязно. Ограбление, смерть от шальной пули, что угодно, но не это! А оказалось, что неважно, кем ты был при жизни. Твоим концом может стать дыра, пропитанная запахом разложения и чьей-то блевоты.

Последним, что я видела, была жёлтая банановая шкурка с противной синей наклейкой, смятый пакет из-под сока и поблёскивающая глазками-бусинами крыса. Она замерла в метре от меня, будто оценивая, насколько эта двуногая окровавленная масса интересна как объект для ужина.

Неужели в этом месте мне было предначертано провести последние минуты? Это же место для мусора! Но я не мусор!

Моя жизнь только начиналась. Она не могла оборваться вот так, в темноте, среди отбросов, без возможности бороться. Я не могла сдохнуть здесь. Не сейчас! Не так!

Где-то в глубине сознания вспыхнула искра ярости. Слабый, почти угасший импульс, но он заставил пальцы дёрнуться, вцепиться в скользкую мостовую. Хриплый звук вырвался из горла, не мольба, не стон, а полный отчаяния протест. Тихий, но упрямый.

К асфальту мою голову прижимала сильная рука, перепачканная в крови. Не имея возможности оттолкнуть эту тварь, собрав остатки сил, я сомкнула челюсти на сероватой коже. Это был мой протест против несправедливости, против грязи, против конца, который я не принимала.

Солёный привкус чужой крови, хруст и глухое рычание рядом с ухом, всё смешалось в одно смазанное ощущение. Я не знала, причинила ли боль этой твари, было ли это хоть сколько-то значимо и могло ли меня спасти. Но в этот миг я была не жертвой.

И даже когда сознание поплыло, а взгляд накрыла алая пелена, я не разжала челюстей.

Время от времени я представляла свой конец, и мне всегда казалось, что это произойдёт неожиданно и ещё очень нескоро. Быть может, меня собьёт машина. Одна из тех мажорских тачек, что гоняют по Кьюл-авеню, с обдолбанным водителем за рулём. На огромной скорости он снесёт случайную прохожую и поедет дальше, пока жертва будет захлёбываться кровью, под симфонию боли от сломанных костей и перебитого позвоночника.

Я могла умереть, выпав за борт нашей беленькой семейной яхты, слегка перебрав просекко. И тогда моё тело стало бы прекрасным кормом для морских хищников и прочих обитателей глубин. Самый идиотский вариант – отойти в мир иной, будучи старой и больной, но окружённой близкими. Кто-то мечтал о таком, но точно не я. Мне не хотелось стареть, но даже этот вариант был лучше того, что по итогу со мной случилось.

Да и какая разница? Финал всегда один: все мы станем кормом для червей.

Но в тот миг, когда холодный асфальт впивался в затылок, а запах гнили заполнял лёгкие, эта мысль внезапно показалась чудовищно несправедливой. Не потому, что смерть пугала – а потому, что она пришла слишком рано, слишком бессмысленно.

Взор неожиданно прояснился. Я не умру! Не здесь, не сейчас, и уж точно не так!

Банально, но смерть редко бывает оригинальной. Лучше бы я вышла в окно! Это стало бы куда более осмысленным концом. Был же момент, когда стало невыносимо жить.

Крыша, проносящиеся внизу машины... Я была так близко к краю, буквально в шаге от того, чтобы прекратить все душевные терзания. Одним махом оборвать всё: и прошлое, и будущее, и ту многолетнюю депрессию, что подобно приливу, раз за разом накатывала и отступала, оставляя после себя лишь пустоту.

В тот момент казалось – всё просто. Шаг вперёд, и больше не будет боли. Не будет этих волн, что снова и снова швыряют тебя о скалы собственных мыслей. Не будет усталости, и резких перепадов настроения.

Мысль, что жизнь не имеет смысла, стала моим вечным спутником.

Я бы не сказала, что мысли о собственной кончине занимали слишком много времени, но так получается, когда твоя работа буквально завязана на смерти. Я была одним из винтиков огромного механизма, могла построить прекрасную карьеру и прожить пусть не самую интересную, но вполне достойную жизнь.

Однако сегодня всё изменилось. Сегодня – я сломалась. Но именно в этой точке родилось новое понимание: если уж умирать, то не возле помойки, не случайно, а только прожив так ярко, чтобы уйти без сожалений.

Двадцать пять лет – это же так мало. И куда они делись?

Сильная рука с аккуратными ноготками, выкрашенными в цвет спелой вишни, удерживала моё плечо, придавливая к мокрому асфальту. Дождь закончился каких-то пару часов назад, и из-за этого все ароматы стали ощущаться ярче – запах гниющих отбросов и странного, так не похожего на парфюм, сладковато-металлического аромата, что исходил от моей мучительницы.

Новенький костюм от Versace впитывал уличную влагу и грязь. Я чувствовала это спиной – противное проникновение холода сквозь ткань. Но куда острее было чувство угасания собственной жизни. Оно струилось по жилам вместе с кровью, вытекающей из раны, тихо и неумолимо.

Никогда не думала, что стану частью печальной статистики – одной из единиц в полицейском отчёте, ещё одним каменным надгробием на еврейском кладбище. Я могла бы прожить долгую жизнь: ещё раз посетить Европу, сходить на свидание, поужинать с родителями. Хотя, видит Бог, я никогда не любила эти безумно долгие семейные встречи.

Но всё не может кончиться так! Не здесь, не сейчас, не в этой вонючей подворотне!

Мысль ударила с новой силой: я не позволю, чтобы моё имя свели к строчке в отчёте, к датам на камне. Я заслуживаю большего. Хотя бы борьбы. Хотя бы ярости в конце.

Я сжала челюсти ещё сильнее. Хруст – чья-то кость? Моя? Её? Плевать!

Помимо дикой боли и страха, внутри полыхала обида. На саму вселенную, которая так жестоко и нелепо всё обрезала. Почему я? Почему не Люси из бухгалтерии с её вечными сплетнями? Почему не мой ассистент-задрот Лид с его навязчивыми шутками?

Я никому не делала ничего плохого. Хорошего, правда, тоже. Но разве этого достаточно, чтобы сдохнуть в подворотне, как никчёмная бомжиха?

Где-то в горле вырвался хрип – не крик, а скорее яростный протест против несправедливости. Пальцы вцепились в мокрый асфальт, словно ища точку опоры в этом абсурдном хаосе.

Люди умирают в разном возрасте, но почему сегодня, этот жребий пал на меня? Я ведь прожила так мало, и даже не успела заслужить свою проходку в рай!

Губы судорожно хватали воздух, пытаясь продлить эти муки. Ещё минута. Ещё пять. Может, кто-то зайдёт? Нужно лишь спугнуть эту тварь, зажать рану, вызвать скорую. Я сильная, я выкарабкаюсь…

Но время шло, а приглушённый уличный шум резали только мои судорожные хрипы. Ни шагов за углом, ни света фонаря – лишь тягучая, беспросветная тишина, прерываемая бульканьем крови в горле.

И тогда пришло осознание: никто не придёт. Но даже в этой безнадёжности в сердце всё ещё теплилась ярость. Та самая, что заставляла цепляться за каждый вздох, каждый стук сердца. Потому что умирать – всегда унизительно. Но сдаваться – унизительнее вдвойне.

Шею раздирали зубы. Сначала даже приятно, но, скорее всего, я просто дура и обманывала себя. Я ничего не успела понять и уж тем более сделать.

Почему перед смертью всё такое яркое? Наверное, из-за боли. Боль всегда была моим врагом, и как иронично, что в свои последние минуты именно она осталась со мной.

Изящные пальцы с красным маникюром ломали мне кости, а я даже не могла кричать, ведь в горле зияла дыра, из которой сгустками била кровь. Волосы разметались по асфальту и намокли.

Мерзкую банановую шкурку загородили чьи-то кожаные туфли. Подняв взгляд, я увидела Стива, своего начальника. Он выглядел как всегда – идеальный костюм, ухоженные руки, но взгляд был безумным. Он наслаждался зрелищем.

Его губы растянулись в улыбке, которую я никогда раньше не видела, хищной, лишённой всякой человечности. Он медленно присел на корточки, чтобы быть со мной на одном уровне.

Нет! Не хочу видеть его лицо, не хочу видеть эту грязную улицу. Единственное, что мне оставалось, так это просто закрыть глаза, но бьющаяся внутри жажда жизни не давала этого сделать, вынуждая взгляд метаться в поисках выхода, которого не существовало.

Это было так странно – чувствовать своё тело, но не быть ему хозяйкой.

Моя жизнь прямо сейчас обрывалась в этой подворотне. Все доказательства говорили об этом: холод асфальта, тягучая кровь на губах, безумный взгляд Стива. И каждая клетка во мне отчаянно кричала, цеплялась, требовала ещё одного вздоха. Ещё одной секунды. Ещё одного шанса.

Но вопреки этому, я всё ещё отчаянно хотела жить.