Пленник Чёрного Леса

— Живые есть?!

— Да откуда тут живым быть, командир? Черви после себя никого не оставляют.

— Отставить! Сказано проверить — проверяй! Или ты, Крум, соскучился по выгребным ямам?

— Да ладно, командир! Чего ты завёлся сразу? Проверяю.

Голоса далёкие и глухие, будто идёшь ранним утром среди густого вязкого, словно кисель, тумана. Слышно, как шуршит каменная крошка под тяжёлыми, окованными металлом сапогами. Иногда шаги затихают, и тогда раздаётся влажное хлюпанье, словно мокрой тряпкой бьют о мраморный пол.

Неподалёку нервно фыркают и переступают с ноги на ногу мощными копытами кони. Они чуют висящий в воздухе запах крови и страха. Он насыщенный и плотный настолько, что хоть ножом режь.

Сыро и тяжело дышать. Что-то влажное облепило всё тело и то дрожит, то ли от холода, то ли от пережитого ужаса.

— Только зря теряем время, — раздражённо бурчит один из голосов. — Любой малец знает, что после…

— Заткнись, Крум! — резко обрывает товарища другой голос: злой и сиплый, чей обладатель явно был простужен. Каждое слово этого человека покидало глотку с нездоровым подсвистом. — Достал скулить.

— Сам заткнись! — огрызнулся названный Крумом. — Такой туман. Ни зги не видно! Командир совсем ума лишился. Если на нас сейчас нападут…

— Крум, ты достал уже! Вот сдохнешь, бросим тебя червям. Сам с удовольствием потом тебе башку снесу! — влез ещё один голос: старый и хриплый настолько, что в человеке можно было узнать заядлого курильщика, от чьих лёгких мало что осталось.

Человек умолк, тяжело, с надрывом закашлялся, после чего смачно харкнул на землю и велел:

— Вон того проверь. Вроде не сильно кровью заляпан.

— Труп, — раздалось через пару секунд. — Тут везде одни трупы, пощади нас всех, Отец!

— О, Святоша, нашёл, когда бога поминать!

— Крум, честное слово, ещё раз ты рот откроешь, я тебе язык отрежу, — пообещал старый.

И тишина. Только шуршание камней под сапогами.

Внезапно тишину разорвал громкий испуганный вскрик и тут же следом отборный мат.

Десяток пар ног с удвоенным рвением захрустели по мелкому щебню, сбегаясь к источнику звука.

— Что там? Что?

— Нападение?

— Черви? — сыпались вопросы со всех сторон.

— Нормально всё! — ответил голос Крума. — Запнулся за что-то! Говорил же, не видно ни хрена.

— Крум, идиот!

— Под ноги смотреть надо!

— За что запнулся-то? — вновь полетели вопросы.

— За что? За что? — прогундосил Крум. — Ещё один дохляк, что б его!

И тут тело, за которое запнулся Крум, тихо застонало.

На секунду вокруг повисла абсолютная тишина. Никто не ожидал найти здесь живых, а затем мужики: суровые, потрёпанные десятками сражений воины, загалдели, как дворовая детвора.

— Живой!

— Командир! У нас живой!

— Скорее лекаря!

Тело ещё раз тихонько застонало и затихло. Единственный выживший потерял сознание и больше не слышал ни чьих голосов. Он даже не знал, что его спасли. Не знал, что нашедшие его бойцы долго и яростно спорили: добить раненого или оказать тому помощь. Потому что, как и сказал Крум: после таких нападений не выживает никто, а кто выживает, не долго остаётся человеком. Вот и тогда бойцы боялись притащить заразу в крепость.

Но всё же выжившего забрали и несколько недель боролись за его жизнь.

Он ничего этого не знал. И даже, когда очнулся, единственное, что знал — своё имя — Гильом Лебре. Но и имя ему подсказали те, кто его выходил.

И этим человеком был я.