Пленник в подземелье

…Сердце Третьего капитана дрогнуло, еще раз… и забилось.

— Он очень могучий фиксианец, — сказал я. — Любой другой на его месте давно бы умер.

Я достал из аптечки сшиватель, и в минуту этот маленький аппаратик сшил ему все сосуды и зашил грудь. Теперь жизнь Третьего капитана была вне опасности. Я справился.

Он еще не скоро должен был прийти в себя. Поэтому я очень удивился, когда он пошевелился и застонал. Я убрал с его лица отросшие за время плена грязные пряди.

Третий капитан открыл глаза. Прежде я не обратил внимания, а сейчас увидел, какого они удивительного янтарного цвета. Зрачки были как булавочные головки. Возможно, за время заточения он отвык от света, и теперь даже полумрак в коридоре был для него слишком ярким.

Его губы шевельнулись. Я наклонился к нему и услышал:

— Спасибо…

— Все хорошо, Третий, — сказал Второй капитан, и голос его дрогнул. — Все позади.

— Спасибо, — повторил Третий чуть громче. Изможденное лицо его сморщилось и снова разгладилось. — Спасибо, друзья, что пришли…

Он облизнул запекшиеся губы. Мне вдруг бросилось в глаза, что зубы у него тонкие, игольчатые и расположены очень часто. Выглядело это, откровенно говоря, довольно неприятно. Кроме того, я смутно помнил, что фиксианцы предпочитают растительную пищу, а такое строение зубов совершенно не характерно для вегетарианца.

— Спасибо, друзья, — начал он снова.

То, что он повторял одну и ту же фразу, могло быть просто следствием шока и признаком временной дезориентации. Но также это мог быть и результат долгого кислородного голодания мозга. К сожалению, этот вариант исключать было нельзя.

Он завозился, пытаясь сесть. В его состоянии подобная активность была противопоказана. Я хотел уложить его обратно и уже протянул было руку, но вдруг Первый капитан у меня за спиной сказал:

— Селезнев, назад.

Это было произнесено таким тоном, что ослушаться было невозможно. Я повернулся к нему, ожидая объяснений. Но Первый не смотрел на меня. Он смотрел на Третьего.

— Ким, — произнес он тихо. Я вздрогнул, потому что голос Первого был полон настоящей, почти осязаемой боли. — Ты видишь?

— Вижу что? — спросил Второй капитан.

— Что это не Третий.

Второй капитан с шумом втянул воздух.

— Это Третий, — сказал он. — Просто путешествие изменило его. Послушай, Сева, четыре года назад я ошибся так же, как ты сейчас. Я поднялся на борт «Странника». Он был в бреду и не узнал меня. Он бросился, и я… Я испугался и отступил, и уже не смог помочь ему, когда мы провалились в люк, когда пираты распилили «Странник» и вытащили его наружу. Я мог только смотреть, Сева! Я его бросил!

Он говорил быстро и сбивчиво. Я подумал, что это невольное предательство изводило и мучило его все четыре года.

— Это не Третий, — повторил Первый. — Ким, возьми себя в руки.

Но Второй не стал его слушать. Он решительно шагнул вперед и опустился перед товарищем на колени.

— Спасибо, друзья, что пришли, — выговорил Третий капитан, потянулся к нему и крепко обнял всеми шестью руками.

Пальцы у него оказались неестественно длинные и тонкие — про такие говорят «паучьи». Они с удивительной силой впились в спину Второго капитана, смяли скафандр, но Второй не издал ни звука. Оба капитана застыли, слившись в этом странном объятии, и я тоже застыл — какая-то необъяснимая, нечеловеческая жуть происходящего парализовала меня. И только когда плечи Второго вдруг затряслись, словно через его тело пропустили электрический ток, и он отчаянно забился, пытаясь освободиться — и все это в абсолютной тишине — тогда я автоматически развернул Алису лицом к себе, чтобы она не смотрела.

А затем Первый крикнул: «Все в ангар, быстро!» — кинулся вперед и начал расцеплять страшные паучьи руки. И тогда я отмер, схватил Алису в охапку и побежал.

…Однажды меня чуть не затоптали дикие пенелопские быки. Вообще они совершенно безопасны для людей и даже дружелюбны, но иногда все стадо вдруг поднимается в едином порыве и совершает марш-бросок километров на пятнадцать-двадцать. В это время они ничего не замечают и сносят любые препятствия, возникшие на пути. Причины этих миграций пока не ясны.

К сожалению, в тот раз быков от меня до последнего скрывал густой подлесок, и когда я наконец увидел бегущее стадо, оно было метрах в семидесяти, не больше. Помню, я успел подумать, что Кира сейчас на шестом месяце и я не могу так ужасно ее подвести. А следующая связная мысль посетила меня уже после того, как я пробежал стометровку по пересеченной местности и вскарабкался по совершенно гладкому стволу местной пальмы на высоту третьего этажа.

Между двумя этими моментами никаких мыслей у меня не было. Все мои знания и опыт, интеллигентность и гуманизм, весь налет цивилизованности облезли с меня в одно мгновение, и обнажилось самое нутряное — очень примитивное животное, которое хочет только одного: спастись. Весьма неприятное это было ощущение, и я бы никогда больше не хотел его переживать.

Но в подземельях третьей планеты я пережил его снова. Я бежал, прижимая к груди Алису, и понимал только одно: если я остановлюсь, мы оба умрем. Освещенные участки коридора сменялись темнотой, но у кого-то из нас был фонарь, и луч света прыгал по стенам. Я не знал, кто бежит со мной рядом, я глядел только вперед и под ноги, потому что знал, что если упаду, то умру. Впереди Верховцев своим дребезжащим старушечьим голосом покрикивал: «Быстрее! Быстрее!» — а позади хрипел толстяк. Грохотали выстрелы и кто-то кричал, но я не узнавал голоса и не оборачивался, потому что обернуться значило умереть. Я просто бежал.

Потом стены коридора вдруг раздались в стороны, и я понял, что спасение близко. Я взбежал по трапу, оказался в шлюзе «Пегаса», немедленно зацепился за что-то и упал. Здесь царила кромешная темень, а пираты, когда искали у нас говоруна, оставили после себя жуткий беспорядок.

Кто-то, бежавший следом, споткнулся о мои ноги и тоже упал, и тогда, по-прежнему прижимая к себе Алису, я вслепую пополз вперед, пока не уткнулся в стену. Позади чавкнул, закрываясь, внешний люк.

— Папа, ты меня сейчас задушишь, — сказала Алиса откуда-то у меня из подмышки, и я наконец разжал руки и снова начал что-то соображать.

— Это все Крыс, — простонал рядом толстяк. — Я говорил, я предупреждал. Но нет, Крыс все хотел что-то разузнать про другую галактику. Он пытался наладить с ним контакт, идиот, а надо было просто сжечь его из огнемета…

От этих причитаний делалось тошно. Я не желал толстяку смерти, но, пожалуй, и не расстроился бы, останься он снаружи.

— Почему так темно? — громко спросил доктор Верховцев. — Как включить свет?

— Я хотел подзарядить аккумуляторы, — ответил Полосков, и я с трудом узнал его дрожащий голос. — И перекинул все напряжение на внутреннюю линию. Можно включить аварийный контур…

— Ну так включите, — распорядился Верховцев. Я и не ожидал, что он может говорить таким командирским тоном. — Давайте, Гена, соберитесь. Вы капитан или кто?

Я услышал, как Полосков шаркает в темноте, натыкаясь на предметы.

— Надо было его сжечь, — бормотал толстяк. — Когда он прикончил Поля и Меченого, нужно было просто убить его. Но нет, Крыс, чертов кретин, думал, что сможет его заставить…

Он был большой хитрец и притворщик, этот толстяк. Он ведь уже жаловался нам раньше на своего подельника и описывал пагубное влияние, которое тот оказал на всю его жизнь — и поверить этим стенаниям мог только такой наивный и добродушный человек, как наш Зеленый. Но сейчас я был уверен, что толстяк не врет. Он был на грани истерики.

— Огонь бы помог, — причитал он. — Чертов Крыс, все из-за него…

— Вы в порядке, профессор? — спросил Верховцев. — Как Алиса?

— Я в порядке, — ответила Алиса. — А где Зеленый?

Зеленого с нами не было. Но я до последнего не хотел думать о плохом. Возможно, он сразу отправился в рубку, чтобы настроить подачу электричества. К счастью, я оказался прав: в следующую секунду мы все услышали знакомый голос, который сказал:

— Все это добром не кончится.

— Зеленый! — воскликнул я. — Какое счастье, что ты жив. Что с питанием?

Он мне не ответил. А я понял, что голос раздавался откуда-то сверху. Наверное, Зеленый был уже в рубке и обращался к нам по внутренней связи.

— Это добром не кончится, — повторил он тем временем. Голос у него был какой-то подавленный. Должно быть, случившееся сильно его потрясло. Как, впрочем, и всех нас.

— А, вот оно, — сказал в отдалении Полосков. — Включаю.

Под потолком вспыхнула дежурная лампочка. И в тот же миг я понял, что до того, как Полосков включил питание, никакая внутренняя связь на корабле работать не могла.

— Это не кончится, — сказал Зеленый.

Очень медленно я поднял голову.