Пляска смерти

1

- Спина болит, – жаловалась Анис, нагибаясь, чтобы поднять очередную птицу, которую скинул её сын. – Ох, сыночек, а много там еще ловушек?

Странный вопрос, поскольку Анис прекрасно знала, что на дереве, по которому лазает её сын, стояло ровным счетом шесть ловушек, и проверил он три. Читать Анис не умела, как и большинство крестьян империи, но считать мало-мальски могла, так что вопрос и вопросом-то не был, а скорее просьбой – мол, побыстрее давай, поторопись, пошевеливайся, пожалей бедную мать.

В свои не пожилые года тело Анис представляло собой изношенный потертый обрубок, который мало годилось для роботы. Как она сама любила поговаривать: болело все и более всегда. От сквозняка голову опутывала мигрень, от холода ныли кости и суставы, слабый желудок подводил все чаще и чаще, сердце пошаливало стояло пригубить настойки или пару дней поесть мяса. Более всего мучила злосчастная спина. Крестьянка страдала от боли в пояснице так давно и так невыносимо, что отчаялась вылечиться и жаловалась на свои страдания без передыха. Ее сын, Витар, юноша двадцати двух лет, не брал бы мать с собой, чтобы не мучить ее часовой дорогой до пустошей Вендала и обратно и самой работой. Но по-другому никак. Кто-то должен собирать тела птиц, которые попались в ловушки.

Витар, надев перчатки из толстой недублёной кожи, приоткрывал дверку клетки, сотканную им из сухих ветвей и шпагата, просовывал руку и ловким опытным движением ломал хрустальную шею очередной птицы, что позарилась на горсть свежих семян. Сегодня улов был знатный: в каждой ловушке сидела по одной среброкрылой чайке, что по весне и осенью пролетают через эти места.

Когда Витар умертвил четвертую птицу и достал ее безжизненную тушку из клетки, его глаза посмотрели вниз и увидели скорченное от боли лицо матери.

- Оставь. – Он испытывал и жалость, и негодование. – Я спущусь и сам всё соберу.

Анис не думала спорить и уперлась спиной о дерево. Так ей было легче переносить груз несчастий, который выпали ей на долю. Не ехать с сыном она не могла. Кто-то должен следить за лошадью и отпугивать своим видом степных лисов, для которых тушки птиц представляют заветное лакомство. Эти мелкие пакостники, покрытые песчаной шерсткой, так умело сливаются с местностью, что их появление каждый раз оказывалось неожиданностью. Чуть зазевался – и твоя добыча уже их добыча. А ведь есть еще коршуны, стервятники, волки и другая живность, лишённая совести и готовая отнять чужое.

Витар закончил дела наверху и спустился.

- Богатая добыча, – сказал он. – С прошлой весны столько не попадалось. Надеюсь, леди Анна будет довольна. Она любит мясо птиц. Особенно грудку.

- Не думаю, сынок, – отозвалась Анис. Боль уже улеглась, и женщине захотелось поговорить. – После того горя, что она пережила, ни одна девушка в ее возрасте не будет думать о птицах. Она потеряла брата и неизвестно, вернется ли он.

- Кто знает? Может, именно сегодня тот день, когда грусть отстанет от неё.

Анис сверкнула глазами. Даже в предутренней темноте было видно, как мать недовольна сыном.

- Эх ты, – кинула она с небрежностью, на которую способна лишь женщина в страдании, – столько лет тебе уже, а до сих пор ничего не понимаешь. Девичье сердце – это тебе ни губка, а тоска ни вода, чтоб надавил и все вышло. Тут время надо, а прошло дней десять. Боль от утраты кусает человека годами. Когда твоего отца не стала, я год плакала, ничего не могла с собой поделать. А ты…

- Будет, мать. – Витар собрал всех птиц и сложил их в сумку, привязав её к передней луке седла. Улов радовал птицелова, каждая тушка оказалась увесистой, что редко для птиц в сезон перелета. – Можно ехать к следующему месту.

- Ох, сынок, а когда же ты женишься? – Затянула Анис старую песню. – А женишься, и будет мне помощница по дому и с тобой будет ездить вместо меня. А я уже не могу, не могу…

Витар, как добрый сын, не стал упрекать мать за её желания, хоть упрекнуть было за что. Призывы к женитьбе от Анис легко уживалась с её отказами в благословении своему сыну, когда тот приводил очередную невесту в дом. Витар не роптал и терпел, ибо мать любил всем сердцем и душой, как и подобает всякому достойному юноше. А жениться он всегда успеет, благо девок в селе было куда больше, чем женихов.

- Подсади, – попросила Анис сына, когда все было готовы и можно было трогаться в путь.

- Что это? – Спросил Витар вместо того, чтобы помочь матери. – Там, на западе.

- Где? – Анис напрягла зрение. Несмотря на немощь во всем теле, глаза женщины оставались зоркими, как у молодого. – Д всадник там едет в нашу сторону.

- Всадник? С запада? – Юноша почесал щетинистый подбородок. – Кто может ехать оттуда? Там же пустоши…

- Быть может, охотник какой-то. – Предположение странное. Все охотники в округе не заходили далеко на запад, тем более по ночам. Дичи в той стороне почти нет, а вот нарваться на стаю оголодавших волков можно запросто.

- Подождём его? – Спросил Витар, который часто отдавал важные решения на откуп матери.

Женщина развела руками.

- Не знаю, – сказала она, – может, и стоит. Мало ли что…Ох…

- Что такое? – Юноша перепугался, думая, что мать почувствовала себя хуже обычного. Женщина молчала и завороженно уставилась в сторону всадника на черном коне, фигура которого различалась всё отчётливее по мере приближения, что тот приближался. – Что случилось, мать? Не молчи, говори!

- Голова…

Только это слово смогла выдавить из себя Анис.

- Голова? – Витар подумал, что у матери началась головная боль. Такое часто бывало, когда менялась погода. – Если голова болит, садись на седло и поедим домой. Остальные ловушки я сам проверю позже.

- Голова, – не своим голосом повторила Анис и осенила себя сечением.

- Да что голова? – Разнервничался юноша и повысил голос на мать.

- Голова… Головы нет…

Всадник приближался неспешно. Когда до него был один фурлонг[1], то стало очевидно, что черный конь вёз наездника без головы.

[1] Фурлонг – расстояние равное примерно 200 метрам.