Плюшевое заточение

В воздухе висело напряжение, тяжёлое, как предгрозовая духота. Комната, заполненная плюшевыми медведями, казалась одновременно уютной и душной, словно отражая внутреннее состояние своей хозяйки. Алина сидела на полу, среди своих безмолвных спутников, и чувствовала, как её сердце сжимается от тревоги. Она обвела взглядом это плюшевое царство: большой бурый Миша восседал на кровати, словно страж её беспокойного сна; рядом, на письменном столе, среди учебников, примостился рыжий Лис с оборванным ухом — трогательное напоминание о детских играх, которые теперь казались такими далёкими. А вот на подоконнике, словно вглядываясь в чужой, непонятный мир за окном, сидел старый, потёртый медведь с одним глазом-пуговицей. Мир, которого она так боялась.

Именно к этому медведю, одноглазому и молчаливому, Алина чаще всего прижималась в моменты особой уязвимости. Зарывалась лицом в его шершавую шерсть, шепча секреты, которые не могла доверить никому другому. «Ты же меня понимаешь, правда?» — шептала она, почти веря, что в стеклянном блеске его единственного глаза мелькает ответ. Но медведи молчали. Как и всегда. Безмолвные, плюшевые хранители её одиночества. Поднявшись с пола, Алина подошла к зеркалу.

«Ну давай же, улыбнись», — приказывала она своему отражению, борясь со слезами, подступающими к горлу. «Ты же должна быть сильной. Ты же должна соответствовать». Ведь именно этого от неё всегда ждали родители. Бледность лица, тёмные круги под глазами — безжалостное отражение бессонных ночей, наполненных тревогой и тихим отчаянием.

Первый семестр на первом курсе престижного университета, куда её «устроили» родители, оказался для неё настоящим адом. «Они же хотели как лучше», — с горечью думала Алина, сжимая кулаки. — «Только вот их "лучше" — это их "лучше", а не моё». Именно поэтому, оказавшись в этой чуждой ей среде, она с трудом адаптировалась к новой жизни, к атмосфере этого места, к этим «золотым» студентам с их дорогими игрушками и пустыми разговорами. «Все они какие-то… ненастоящие», — думала она, — «Как манекены в витрине дорогого магазина».

А сегодня — тусовка. Первая в её жизни. И этот факт, который для большинства её однокурсников был бы пустяком, наполнял Алину не радостным предвкушением, а паническим ужасом. «Зачем я вообще согласилась?» — мысль пульсировала в голове назойливой мелодией. — «Мне же там будет плохо. Я не умею быть… как они».

Но отказаться она уже не могла. Не могла вновь разочаровать родителей, не могла в очередной раз признать свою слабость. И поэтому, несмотря на душащий страх, она тщательно готовила маску. Маску безразличия, уверенности, напускного веселья. Маску, которой она так хорошо научилась у родителей, маску, за которой скрывалась уязвимость, одиночество и безысходное отчаяние.

Предстоящая тусовка давила на неё неподъёмным грузом. В попытке хоть немного приглушить тревогу, её рука, словно сама по себе, потянулась к пачке сигарет. «Ну хоть ты меня не подведёшь», — подумала Алина, чиркая зажигалкой.

Глубокая затяжка. Горький, едкий дым обжёг горло, оставив после себя неприятное, металлическое послевкусие. Но вместе с этим пришло и долгожданное облегчение. Напряжение отступило, мысли замедлились, словно погружаясь в вязкий, никотиновый туман. Мир вокруг покрылся лёгкой дымкой, приглушая резкие звуки и кричащие цвета. Воздух словно сгустился, пропитался горьковато-сладким ароматом табака. В голове — приятная пустота. На мгновение — затишье. Блаженная пустота, куда лучше душащей тревоги. Пустота, которая хоть на время избавляла от необходимости чувствовать, думать, жить.

Именно за этой пустотой она и потянулась впервые к сигарете. Она помнила, как в восьмом классе, спрятавшись на заднем дворе школы, впервые испытала это ощущение. Мир, искажённый никотином, казался смешным, абсурдным. Все проблемы теряли свою значимость, становились мелкими и незначительными. Она смеялась тогда, сама не понимая почему. Смеялась до слёз, до боли в животе, до тех пор, пока её не вывернуло наизнанку. Горькая желчь, слёзы — и странное ощущение освобождения. И в этом болезненном, унизительном опыте было что-то… притягательное. Что-то, что заставило её повторить это снова. И снова. Пока тошнота и рвота не отступили, уступив место только лёгкости и пустоте.

Именно это ощущение — мнимой свободы и контроля — она теперь искала в каждой сигарете. И сейчас, чувствуя, как никотин притупляет страх перед вечером, она почти поверила, что справится. Что сможет выдержать это испытание.

Но вот телефон завибрировал. «Выезжаем». Два сухих слова, которые вернули её к реальности. К необходимости действовать.

Алина потушила сигарету, бросив окурок в переполненную пепельницу — безмолвного свидетеля её порока. Взглянула в зеркало. Бледность сменилась нездоровым румянцем, а в глазах, ещё недавно полных отчаяния, появился стеклянный блеск. Маска надета. Она готова. Выйти в мир, притвориться той, кем она не была. И только где-то глубоко внутри, под толстым слоем фальши и самообмана, еле теплилась надежда. Надежда на то, что когда-нибудь она сможет снять эту проклятую маску и, наконец, свободно вздохнуть.