По ту сторону экрана

Эдвард Лейн стоял перед зеркалом в туалете книжного магазина «Барнс энд Ноубл» и пытался убедить себя, что всё не так плохо. Галстук сидел криво, на лбу блестели капли пота, а глаза... Боже, в глазах плескался такой откровенный ужас, будто он готовился не к презентации романа, а к собственной публичной казни.

Что, в общем-то, недалеко от истины.

Он провёл дрожащей рукой по волосам, пытаясь привести их в порядок, но непослушная прядь тут же встала дыбом. Даже волосы его больше не слушались. В костюме, купленном три года назад для премьеры «Последнего свидетеля», он выглядел как актёр второго плана, которого по ошибке вытащили на главную роль.

Сорок два года. Когда-то он был восходящей звездой американской литературы, голосом поколения, мастером психологического портрета. Теперь... Теперь он сорокадвухлетний неудачник, который через пять минут должен объяснить комнате незнакомцев, почему его новый роман стоит их времени и денег.

Проблема была в том, что сам он в это не верил.

— Эдвард? — В дверь постучали мягко, но настойчиво. — Мы готовы начинать.

Он вздрогнул, как школьник, пойманный за курением.

— Уже иду! — крикнул он, и голос прозвучал на октаву выше обычного.

Эдвард ещё раз поправил галстук — бесполезная попытка — и вышел из туалета. В коридоре его ждала Мелани, координатор мероприятий, молодая девушка с планшетом в руках и улыбкой, которая становилась всё более натянутой с каждой минутой.

— Всё в порядке? — спросила она, и в её глазах он увидел то самое сочувствие, которое выражают перед болезненными медицинскими процедурами.

— Конечно, — соврал Эдвард. — Просто немного волнуюсь.

Мелани кивнула и повела его к залу. Через стеклянные двери было видно, как люди неспешно рассаживаются по пластиковым стульям. Эдвард машинально пересчитал головы и почувствовал, как сердце проваливается в пятки.

Двадцать человек. Может быть, двадцать два, если считать парочку подростков у стеллажа с графическими романами, которые явно зашли погреться и теперь листали комиксы, не обращая внимания на происходящее.

Двадцать человек. Для автора, чьи книги когда-то расходились тиражами в полмиллиона экземпляров, это было не просто провалом — это было катастрофой вселенского масштаба.

— Не переживайте, — прошептала Мелани, заметив его побледневшее лицо. — Для четверга это вполне приличная посещаемость.

Ложь прозвучала добродушно, но от этого не стала менее очевидной.

Эдвард вошёл в зал и сразу же её увидел. Сьюзан Кларк, его редактор из «Пингвин Рэндом Хаус», сидела в первом ряду с лицом, которое можно было бы назвать профессионально-нейтральным, если бы не стальная решимость в глазах. Она пришла не поддержать автора — она пришла оценить масштаб бедствия.

Их взгляды встретились. Сьюзан едва заметно кивнула — формально, холодно, как кивают на похоронах. Эдвард попытался улыбнуться в ответ, но получилась какая-то болезненная гримаса.

В зале царила атмосфера вежливого ожидания. Женщина средних лет во втором ряду листала журнал. Пожилой мужчина справа дремал с полуоткрытым ртом. Парочка студентов в углу что-то тихо обсуждала, время от времени поглядывая в сторону импровизированной сцены.

— Добро пожаловать на презентацию романа «Тени прошлого»! — объявил менеджер магазина Дэвид с энтузиазмом ведущего дешёвого игрового шоу. — Встречайте замечательного писателя Эдварда Лейна!

Аплодисменты прозвучали как пощёчины. Редкие, вялые, больше из вежливости, чем от восторга. Женщина с журналом хлопала, одновременно проверяя что-то в телефоне. Дремавший мужчина очнулся, несколько раз хлопнул и снова начал клевать носом.

Эдвард подошёл к микрофону, установленному перед небольшой стойкой, и тот предательски завизжал от обратной связи. Несколько человек поморщились. Кто-то в заднем ряду пробормотал что-то явно нелестное.

— Извините, — пробормотал Эдвард, отступая от микрофона. — Техника, знаете ли...

Попытка разрядить обстановку шуткой провалилась. Зал молчал с каменными лицами.

— Спасибо, что пришли, — начал он снова, и голос дрожал, как у подростка на первом свидании. — «Тени прошлого» — это история о том, как мы... как наше прошлое определяет...

Он запнулся. Заготовленная речь куда-то испарилась. В голове была пустота — та самая пустота, которая преследовала его последние месяцы за письменным столом.

Женщина с журналом подняла глаза и уставилась на него с плохо скрываемой скукой. Один из подростков у стеллажа вообще покинул зал, видимо, решив, что комиксы интереснее литературы.

— Это роман о памяти, — попробовал Эдвард снова, цепляясь за обрывки подготовленного текста. — О том, как воспоминания могут исказить нашу реальность и заставить нас принимать неправильные решения. О том, как прошлое... э-э... влияет на настоящее.

Банально. Пустословие. Он сам слышал, как жалко это звучит.

Тишина. Мёртвая, давящая тишина. Где-то тикали настенные часы. В соседнем отделе играла тихая фоновая музыка — весёлая и неуместная, как саундтрек к чужой счастливой жизни.

— А правда ли, что критики называют вашу новую книгу «творческим дном»? — раздался голос из заднего ряда.

Эдвард поднял глаза и увидел молодого парня в очках и толстовке с логотипом Колумбийского университета. Студент, видимо. Из тех, кто читает литературные блоги и считает себя экспертом по современной прозе.

Зал мгновенно ожил. Наконец-то что-то интересное. Люди выпрямились в креслах, отложили телефоны, повернулись к сцене. Запахло кровью.

— Я... — Эдвард почувствовал, как краска заливает лицо. — Критики имеют право на своё мнение, конечно...

— «Нью-Йорк Таймс» написали, что вы «исчерпали свой талант ещё три книги назад», — продолжил безжалостный студент, зачитывая с экрана телефона. — «Вашингтон Пост» назвали роман «жалкой попыткой вернуть былую славу». «Гардиан» использовал слово «патетический». Что вы на это скажете?

В зале повисла электрическая тишина. Все двадцать пар глаз уставились на Эдварда с нездоровым любопытством. Вот оно — живое шоу. Публичная казнь писательской карьеры в прямом эфире.

Эдвард видел, как Сьюзан закрывает глаза и массирует виски. Её плечи поникли, словно она физически ощущала тяжесть происходящего. Он представил, что она сейчас думает. «Семь лет сотрудничества. Семь лет, и вот к чему мы пришли».

— Писательство — это... это процесс поиска, — пробормотал он, цепляясь за банальности, как утопающий за соломинку. — Не каждая книга может быть шедевром. Творчество — это эксперимент, и эксперименты иногда...

— Но ваши последние четыре книги провалились, — перебил студент, явно вошедший во вкус. — «Внутренний голос» — провал. «Точка невозврата» — провал. «Последние дни» — провал. И теперь «Тени прошлого». Продажи падают с каждым релизом. Может, стоит подумать о смене профессии?

Кто-то в зале хихикнул. Негромко, но отчётливо. Эдвард почувствовал, как мир начинает покачиваться. Сорок два года. Сорок два года, и вся его жизнь рушится на глазах у двадцати равнодушных незнакомцев в провинциальном книжном магазине.

Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли в горле. В голове была всё та же пустота — злая, насмешливая, бесплодная пустота.

— Может, расскажете, о чём ваша следующая книга? — добавил ещё один голос из зала. — Если она, конечно, будет.

Издевательство. Чистой воды издевательство. И самое страшное — заслуженное.

— На этом, пожалуй, закончим с вопросами, — поспешно вмешался менеджер Дэвид, видимо, поняв, что ситуация окончательно вышла из-под контроля. — Эдвард будет подписывать книги у стойки рядом с кафе. Большое спасибо всем за внимание!

Аплодисменты на этот раз были ещё более вялыми и формальными. Люди начали расходиться, большинство даже не взглянув в сторону стойки с книгами. Разговоры оживились — теперь было о чём поговорить.

— Видел, как он мучился? — услышал Эдвард обрывок разговора.

— Жалко, конечно, но что поделаешь. Время идёт...

— А помнишь «Последнего свидетеля»? Какая была книга! А теперь...

Эдвард дошёл до стола для автографов, который стоял в небольшом алькове рядом с кафе. На столе красовалась аккуратная стопка «Теней прошлого» — двадцать пять экземпляров с мрачной обложкой и его фотографией на задней стороне. Фотографией трёхлетней давности, когда он ещё верил в свой талант и будущее.

Рядом лежала табличка: «Автограф-сессия с Эдвардом Лейном». Слова «автограф-сессия» в применении к трём потенциальным покупателям звучали почти комично.

К столу подошла пожилая дама с добрым лицом и растерянным взглядом.

— Можете подписать книгу? — спросила она, протягивая экземпляр. — Это для внука. Он любит всякое... чтиво.

Слово «чтиво» прозвучало так, словно она извинялась за покупку чего-то несерьёзного. Как говорят о бульварных романах или детективах из аэропорта.

— Конечно, — пробормотал Эдвард, открывая книгу на титульном листе. — Как зовут внука?

— Тайлер. Ему шестнадцать. Он больше по компьютерным играм, но мать сказала, что надо приобщать к литературе. Вдруг понравится.

Эдвард вывел: «Тайлеру — читай и мечтай! Эдвард Лейн». Банально, но что ещё можно написать незнакомому подростку, который получит книгу из чувства долга?

— Спасибо, — сказала дама, убирая книгу в сумку. — А сколько она стоит?

— Двадцать четыре девяносто девять, — ответил продавец.

— Ох, дороговато. Но ладно, для внука не жалко.

Вторым «покупателем» оказался тот самый студент в толстовке — зачинщик недавней расправы. Он подошёл с наглой улыбкой и протянул не книгу, а салфетку из кафе.

— Можете автограф? — спросил он. — Книгу покупать не буду — читал рецензии. Но автограф писателя может когда-нибудь чего-то стоить. Если вы, конечно, не умрёте в полной безвестности.

Эдвард молча подписал салфетку, чувствуя, как внутри всё сжимается от унижения. Парень забрал салфетку, усмехнулся и ушёл, довольный собой.

Третий человек в «очереди» вообще оказался здесь случайно.

— Извините, — сказал мужчина лет тридцати пяти в деловом костюме. — Я искал туалет. Это не здесь?

— Коридор направо, потом налево, — автоматически ответил Эдвард.

— Спасибо, — мужчина кивнул и ушёл, даже не взглянув на книги.

Вот и вся «автограф-сессия». Одна проданная книга из чувства долга, один издевательский автограф и один случайный прохожий.

— Эдвард, нам нужно поговорить, — подошла Сьюзан, когда зал окончательно опустел.

Тон не предвещал ничего хорошего. Это был голос врача, который собирается сообщить плохие результаты анализов.

Они прошли в кафе при магазине — небольшое уютное место с деревянными столиками, мягким освещением и запахом корицы. Место, где при других обстоятельствах можно было бы приятно провести время. Но не сегодня.

Сьюзан заказала двойной эспрессо. Эдвард — двойной виски, несмотря на то, что было только четыре вечера. Официантка, молоденькая студентка, взглянула на него с сочувствием. Видимо, виски в такое время говорило само за себя.

— Ну что ж, — сказала Сьюзан, когда их заказ принесли. — Продажи катастрофические.

Никаких предисловий, никакой дипломатии. Прямо в лоб, как хороший хирург режет, не затягивая мучения.

— Насколько катастрофические? — спросил Эдвард, хотя знал ответ. Он проверял цифры каждое утро, как ковыряет незаживающую рану.

— За первую неделю — две тысячи экземпляров по всей стране. — Сьюзан сделала глоток эспрессо. — Это хуже, чем у дебютантов. Хуже, чем у самиздата. Некоторые блогеры на YouTube продают больше.

Эдвард кивнул и залпом выпил виски. Алкоголь обжёг горло, но не притупил боль в груди.

— Издательство нервничает, — продолжила Сьюзан. — У нас контракт на три книги, а мы уже во второй подряд проваливаемся. «Последние дни» тоже не оправдали ожиданий — пятнадцать тысяч за полгода. Это не те цифры, на которые рассчитывал маркетинговый отдел.

— Что это значит? — спросил Эдвард, хотя прекрасно понимал, к чему идёт разговор.

— Это значит, что если третья книга не выстрелит, нам придётся пересмотреть наши отношения. — Сьюзан наклонилась ближе, понизив голос. — Маркетинговый отдел уже поговаривает о том, что ты... исчерпал себя как коммерческий автор.

Исчерпал себя. Формулировка как приговор.

— Сколько у меня времени?

— Год. Может, полтора, если ты принесёшь действительно сильную заявку. — Сьюзан помолчала, потом добавила тише: — Эд, я не враг. Я работаю с тобой уже семь лет. Помню, каким ты был, когда принёс «Последнего свидетеля». Тот огонь в глазах, та уверенность... Помню, как ты рассказывал о сюжете, как горел идеей. Что случилось?

Хороший вопрос. Что случилось с Эдвардом Лейном, который когда-то мог заставить читателей просиживать ночи напролёт, переворачивая страницы? Где делся писатель, чьи книги экранизировал Голливуд, чьи имена произносили в одном ряду с Гиллиан Флинн и Деннисом Лихэйном?

— Не знаю, — честно признался он. — Может, выдохся. Может, мир изменился, а я не успел за ним. Читатели стали другими. Или я стал другим. А может, я просто обманывал себя все эти годы.

— Не говори глупости. — Сьюзан покачала головой. — Талант никуда не девается. Просто иногда он... засыпает. Нужно его разбудить.

— А если не получится?

— Тогда... — Сьюзан помолчала, подбирая слова. — Тогда придётся подумать о других вариантах. Преподавание, может быть. Литературная журналистика. Редактура. У тебя есть имя, связи... Это не конец света.

Другие варианты. Преподавание литературы студентам, которые будут смотреть на него как на неудачника, не сумевшего «выстрелить». Журналистика — писать новости о чужих успехах. Редактура — исправлять чужие книги, которые расходятся лучше твоих собственных.

Замечательные перспективы для человека, который когда-то мечтал войти в историю американской литературы.

Они допили кофе в тягостном молчании. Сьюзан ушла первой, пробормотав что-то о дедлайнах и планёрках. Эдвард остался сидеть один за столиком, глядя в окно на вечерний Нью-Йорк.

На улице началась обычная четверговая суета. Люди спешили домой с работы, кто-то заходил в магазины, кто-то встречался с друзьями в барах. Обычная жизнь обычных людей, которые не задумываются о творческих кризисах и рухнувших карьерах.

Эдвард заплатил по счёту и вышел на улицу. Вечерний воздух был прохладным и свежим после душного кафе. Где-то играла уличная музыка, смеялись прохожие, проезжали машины. Мир продолжал вращаться, несмотря на то, что жизнь Эдварда Лейна только что развалилась на куски.

Домой он ехал в полном молчании. По радио диджей с восторгом рассказывал о литературных новинках.

— А теперь поговорим о настоящей сенсации! — щебетал ведущий. — Дебютный роман двадцатипятилетнего Маркуса Чена «Цифровые сны» уже переводят на тридцать языков, а права на экранизацию купила Netflix за восемь миллионов долларов! Сам автор говорит, что идея пришла к нему во сне, и он написал книгу всего за три месяца...

Эдвард выключил радио. Чужой успех сейчас был последним, что он хотел слышать. Особенно успех какого-то двадцатипятилетнего вундеркинда, который написал бестселлер за три месяца. Эдвард над «Тенями прошлого» работал два года.

Дом встретил его привычной тишиной и пустотой. Лора работала допоздна — опять. В последние месяцы она всё чаще задерживалась в клинике, и Эдвард подозревал, что дело не только в пациентах. Проще остаться на работе, чем возвращаться домой к мужу-неудачнику, который целыми днями сидит в кабинете и не может написать ни строчки.

Макс торчал у себя в комнате с наушниками, полностью погружённый в какую-то онлайн-игру. Четырнадцатилетний сын практически перестал с ним разговаривать. Раньше они обсуждали книги, фильмы, жизнь. Теперь Макс отвечал односложно и при первой возможности убегал к себе.

На кухонном столе лежала записка знакомым почерком Лоры: «Ужин в холодильнике. Разогрей в микроволновке. Буду поздно. П.С. Как прошла презентация?»

Как прошла презентация. Эдвард скомкал записку и швырнул в мусорное ведро. Ужинать не хотелось — в желудке ещё чувствовался виски, а во рту был привкус горечи.

Он поднялся в свой кабинет на втором этаже. Комната, которая когда-то была его святилищем, местом, где рождались истории, теперь больше походила на музей. На стенах висели фотографии с премьер его первых книг, награды, рецензии в рамочках.

«Восходящая звезда американской литературы» — «Паблишерс Уикли» о «Последнем свидетеле».

«Голос нового поколения» — «Энтертейнмент Уикли» о «Внутреннем голосе».

«Мастер психологического портрета» — «Бостон Глоб» о «Точке невозврата».

Всё это теперь казалось жестокой насмешкой. Как старые фотографии спортсмена, который давно завершил карьеру, но всё ещё хранит медали в серванте.

Эдвард сел за письменный стол и открыл ноутбук. Экран загорелся, показав рабочий стол с иконками незаконченных рукописей. Он кликнул на Word и уставился на пустую белую страницу.

Курсор мигал в левом верхнем углу — единственное движение в мёртвой тишине комнаты. Мигал настойчиво, требовательно, как метроном, отсчитывающий секунды угасающей карьеры.

«Глава 1», — набрал он.

Прочитал. Стёр.

«Пролог».

Тоже стёр.

«Однажды...»

И это стёр.

Снова пустая страница. Такая же пустая, как его голова. Такая же белая и безжизненная, как его творческое будущее.

В коридоре послышались знакомые шаги — вернулась Лора. Каблуки цокали по паркету, ключи звенели в прихожей.

— Эд? Как дела? — крикнула она снизу, и в голосе звучала привычная усталость после долгого рабочего дня.

— Нормально! — крикнул он в ответ.

Ложь вышла удивительно легко. Как и все остальные лжи последних месяцев. «Да, работа идёт отлично», «Конечно, издатели довольны», «Нет, я не волнуюсь». Ложь стала такой же привычкой, как утренний кофе.

Эдвард закрыл ноутбук и откинулся в кресле. За окном уже совсем стемнело, и в стекле отражалось его лицо — усталое, постаревшее, разочарованное. Лицо человека, который слишком долго цеплялся за мечты и теперь не знал, что делать с реальностью.

Где-то в городе жили и работали писатели, которые умели рассказывать истории. Молодые, талантливые, востребованные. Маркус Чен со своими «Цифровыми снами». Десятки других авторов, чьи книги покупают, читают, обсуждают.

А он сидел в пустой комнате с грудой старых наград и не мог написать ни одного приличного абзаца.

«Может, парень в толстовке был прав, — подумал Эдвард. — Может, действительно пора сменить профессию».

Но кем может работать человек, который умел только выдумывать истории, а теперь и этого делать не может? Кем может быть писатель, который больше не пишет?

Эдвард Лейн, бывший автор бестселлеров, сидел в темноте своего кабинета и впервые за много лет не знал ответа на этот вопрос.