По закону джунглей

Ближе к вечеру мы выбрали место для ночевки. Едва поставили палатку и разожгли костер, как стемнело. Поляну обступила ночь – такая непроглядная, какая бывает в самом сердце африканского континента. В котелке, поставленном на огонь, забурлила вода. Я всыпал порцию черного кофе и...

В этот момент послышался негодующий возглас Джеффа, моего помощника.

Я вскинул глаза и увидел на его коленке крупное насекомое. Это был Pandinus imperator – императорский скорпион, великолепный экземпляр, хотя слишком молодой, длиной всего около 15 см. Насекомое замерло, уцепившись лапками за ткань штанов. Хвост в виде вопросительного знака покачивался, готовясь нанести удар.

Только я хотел сказать, что яд Pandinus imperator не смертелен, как Джефф стряхнул насекомое со штанов и раздавил каблуком. Наверное, ему не улыбалось – в условиях антигигиены и вдали от медицинских учреждений – получить укус. Впрочем, у императорского скорпиона он довольно болезнен.

Хруст раздавленного насекомого совпал с криком Нгомбо, нашего проводника. Он обращался К Джеффу и, кажется, пытался о чем-то его предупредить: вероятно, о том, чтобы был поосторожнее.

Несмотря на то, что опасность миновала, проводник продолжал отчаянно кричать и жестикулировать.

– Чего это он? – с недоумением спросил я.

В нашей экспедиции Джефф единственный понимал язык банту и служил переводчиком.

– Нгомбо возмущен тем, что я раздавил императорского скорпиона. Они в конголезских джунглях что-то вроде неприкосновенных животных, поэтому нам необходимо убираться отсюда подобру-поздорову. Так он говорит.

– Нгомбо шутит? – изумился я. – Куда мы пойдем на ночь глядя?

Как выяснилось, проводник не шутил. Лицо в свете мерцающих в абсолютной темноте углей казалось белым, глаза выпучены. Раньше я никогда не видел проводника в таком возбужденном и встревоженном состоянии, даже во время столкновения с львиным прайдом, когда жизнь висела на волоске и дело решали секунды.

Видя нашу нерешительность, Нгомбо опрокинул котелок с кофе и принялся затаптывать недавно разожженный костер.

– Неужели все настолько серьезно? – сожалея о выплеснутом кофе, спросил я Джеффа.

– По всей видимости.

Нам ничего не оставалось, как начать укладывать походные вещи, хотя я совершенно не представлял, как – при слабом свете факелов, имевшихся в нашем распоряжении, – мы станем продираться сквозь ночные джунгли. Такого на моей памяти еще не бывало.

Кое-как упаковавшись, мы взвалили на спины поклажу и погрузились в напряженную – перекрикивающуюся разными голосами – темноту. Но не успели пройти и нескольких шагов, как шедший впереди Нгомбо остановился и, указывая вперед, что-то взволнованно произнес.

– Он говорит: поздно, там огненные муравьи, – перевел Джефф.

О, инвазивный вид Solenopsis geminata – знаю, знаю!

Сначала я ничего не увидел, потом в обступившей нас чаще почудилось шевеление. Костер был затоптан, но не полностью: за спинами оставались слабо мерцающие угли. Но теперь точно такое же мерцание, словно фосфоресцирующие отблески рыжего пожара, разливалось впереди. Мерцание не усиливалось, но расползалось понизу, охватывая поляну полукругом. Армия огненных муравьев выполняла маневр – в попытке окружить нас со всех сторон, как несложно было догадаться.

Formicidae, то есть муравьи, весьма сообразительные существа. Они способны действовать слаженно и стремительно – в рамках исполняемых ими функций, разумеется. На нас надвигались солдаты: наиболее крупные особи, призванные защищать муравейник или нападать на врагов – в которых, как можно предположить, видели людей.

Проводник рванулся в обратную сторону, к поляне, мы с Джеффом – за ним. Укусы Solenopsis geminata ничуть не лучше Pandinus imperator, но муравьев было огромное множество – нам совершенно не хотелось испытывать на себе их мандибулы.

Увы, нам не суждено было покинуть заклятое место.

С противоположной стороны поляны, куда мы дружно устремились, послышалось шипение. Мы – все трое – опустили факелы, и очень вовремя, потому что кусты кишели змеями. Это были Bitis arietans – слоеные гадюки, которых местные племена именуют еще лежачими полицейскими. Гадюк были десятки – возможно, сотни: я никогда не наблюдал их в таком количестве.

Соваться в кусты, кишащие Bitis arietans, нечего было думать, а с противоположной стороны подпирали Solenopsis geminata. Мы оказались в западне, запертые с одной стороны лежачими полицейскими, а с другой – муравьиными солдатами.

К счастью, ни те, ни другие не заползали на поляну, на середине которой мы – сжимая в руках факелы и оружие – сгрудились. Мы с Джеффом не знали, что предпринять. А проводник, на опыт которого только и оставалось уповать, совсем размяк. Он сбросил поклажу и принялся кататься по земле, малодушно скуля и причитая.

Я спросил Джеффа, что делает проводник.

– Просит у богов справедливого суда, – ответил тот.

– Нгомбо сошел с ума?

Думая так, я ошибался – хотя догадался об этом далеко не сразу. Догадка стала оформляться в уверенность после того, как на поляну из ночной темноты выпорхнули три птицы, разных видов. Еще не остывшие угли позволяли рассмотреть их довольно подробно.

Первая была размером чуть больше воробья, бело-черно-коричневой раскраски. Загнутый ястребиный клюв выдавал хищную породу. Я немедленно признал в ней Lanius collurio – сорокопута-жулана, часто именуемого птицей-прокурором.

Вторая птица казалась огромной в сравнении с первой: больше метра высотой. Длинноногая, с белой грудью, черными крыльями и оранжевыми ободками вокруг глаз. Конечно, это была Sagittarius serpentarius – птица-секретарь.

Третья птица едва не привела меня в затруднение, поскольку в конголезских джунглях я никак не ожидал ее встретить. Тем не менее экземпляр находился метрах в десяти от меня. Himantopus mexicanus – мексиканский кулик-ходулочник, именуемый также птицей-адвокатом. И как он здесь очутился?

Сопоставив прозвища птиц: прокурор, секретарь и адвокат, – я пришел к выводу, что это неспроста. Возможно, обращенная к богам просьба проводника имела некоторый смысл. И я уже начал догадываться, какой.

Птицы важно уселись друг напротив друга: Lanius collurio и Himantopus mexicanus по бокам, а Sagittarius serpentarius в центре, – и вопросительно повернули кудлатые головы к Нгомбо. Тот затараторил на своем гортанном наречии, обращаясь то к одной внимательно слушающей птице, то к другой, то к третьей.

Джефф не успевал переводить – и нельзя сказать, что это доставляло ему удовольствие.

– Нгомбо говорит, что это я убил императорского скорпиона. А себя умоляет пощадить. Якобы он крикнул мне остановиться, но я не послушал. Но это неправда! Я услышал крик уже после того, как раздавил проклятое насекомое, – все это видели. Нельзя судить человека за одно неосторожное движение!

Я придерживался того же мнения, но кто им интересовался?

Птицы заклекотали: по всей видимости, они пытались переубедить друг друга – однако, не смогли.

Обстановка накалялась, и вскоре – в попытке выяснить, чьи аргументы весомее, – клекот сменился насильственными действиями. Lanius collurio с Himantopus mexicanus захлопали крыльями и сцепились насмерть.

Адвокат был намного выше прокурора, но тот – юрче и озлобленнее. Пока длинноногий примеривался, стремительная птаха успевала нанести изогнутым клювом десяток мелких ударов, оставляя на теле противника кровавые отметины. Секретарь, исполнявший обязанности судьи, подсчитывал нанесенные увечья.

Шансы доказать невиновность таяли на глазах.

Когда исход поединка сделался очевидным, адвокат дрогнул. Он разбежался на длинных ногах и тяжело взлетел, оставляя поле боя за Lanius collurio – представителем обвинения. С этого момента наша участь была предрешена.

Нгомбо – бледный, как смерть, – завыл и опрокинулся на спину.

Lanius collurio затрепетал крыльями и опустился ему на лоб. И что-то с нашим проводником произошло: он судорожно затрясся, словно через него пропустили электрический ток, и мгновенно окостенел. Полагаю, умер сразу – но неужели от прикосновения птички-невелички, размером чуть больше воробья?

Видя такие ужасы, Джефф не выдержал и с громким криком бросился в кусты, как раз на границе между армейскими муравьиными Solenopsis geminata и полицейскими змеиными Bitis arietans подразделениями. Судя по жутким крикам и воспоследовавшему за этим предсмертному хрипу, ему не поздоровилось – уж не знаю, от кого больше: тех или этих.

С исполнением вынесенных приговоров в конголезских джунглях не медлили, так что моя судьба также определилась довольно быстро. Сначала я почувствовал укус: меня ужалила в ногу и заскользила прочь Bitis arietans – слоеная гадюка. По телу распространилась мгновенная слабость, и я рухнул на спину.

Тучи в этот момент расступились, из-за них выглянула желтая луна – последняя в моей жизни. На ее фоне было прекрасно видно, как на мои онемевшие губы опустился Lanius collurio.

Тут я вспомнил другое прозвище этой небольшой, но хищной птахи: «палач». Можно сказать, она исполняла несколько обязанностей: не только прокурора, но и палача – по совместительству.

В изогнутом клюве Lanius collurio держал нечто крохотное и копошащееся. Лишь тот факт, что это копошащееся создание было положено мне на кончик носа, позволило его разглядеть. Это был не кто иной, как Paraponera clavata – так называемый муравей-пуля. По шоковому воздействию на организм и другим последствиям, его укус действительно сравним с пулей – отсюда название.

Естественно, что, будучи положенным на кожный покров, Paraponera clavata ужалил. Если бы я не был парализован ядом Bitis arietans, наверное, завопил от дикой боли. Потому что пуля в виде непереносимого муравьиного яда вошла в кончик моего носа и через него проникла в головной мозг. Я потерял сознание.

Все-таки напрасно Джефф раздавил императорского скорпиона – неприкасаемое здесь насекомое! Моему помощнику следовало быть осмотрительнее. С другой стороны, кто знал, что законы конголезских джунглей настолько суровы, а наказание неизбежно?!