Победитель

Начатый в режиме аврала вторник клонился к обеду, когда на работу пришёл он – хорошо выспавшийся, довольный, с розовыми от неспешной прогулки по свежему воздуху щеками. Такое у него было право – взятое им своевольно – приходить, когда вздумается, или же не приходить вовсе. Зачем напрягаться, когда лично для тебя ответственности не существует? Никто не посмеет спросить, почему за целый год не сдан ни один продукт, хотя денег в твой отдел вложено без меры. Всегда можно высокомерно отболтаться дежурным: «Работаем», а в крайнем случае обвинить в провале непричастных. Прокатывает же!

Довольство, бесконечное довольство жизнью и полная свобода. Что ещё нужно начальнику отдела? Но сегодня немного подпортил настроение вид усталых лиц с потухшими глазами: слишком большой контраст с великолепным тёплым осенним утром. Как смеют эти жалкие недостойные смерды оскорблять его чувство прекрасного?! Брови сошлись к переносице, но почти сразу заняли привычное положение, уступив место улыбке. Так, гонимые ветром, проносятся по небу серые хмурые тучки. К чему грустить, если всегда можно нанять новых, а вот эти убогие людишки боятся его и трепещут? Никто не смеет омрачать его благостный настрой. Никто! Сейчас он раздаст плебсу инструкции и пойдёт на обед, чтобы пару часов предаваться гастрономическому гедонизму. Зарплата позволяет.

Впрочем, сегодня всё шло немного не по плану. Оказалось, что вчера терпилы, почему-то, не остались поработать сверхурочно, и один из бесконечно повторяющихся этапов вечной переделки не был завершён к утру. Пришлось задержаться с обедом. За свою вызывающую непокорность эти насекомые ответят. Несдерживаемыми слезами, истрёпанными нервами, выгоранием, ночными кошмарами. Никто не смеет его огорчать! Никто!

Примерно в середине разноса, на шум заглянул сотрудник из соседнего отдела. Странная персона, если задуматься. Что-то в нём было такое, тревожно-умиротворяющее. Задуматься о противоречивости сочетания, пришедшего в голову, было некогда. Нельзя сбавлять темп и градус начальственного порицания. Да и скрип зубов не смеющих возразить рабов – это так приятно, так умиротворяюще. Сотрудник некоторое время наблюдал за происходящим, затем хмыкнул. Но говорить ничего не стал, дождался окончания выволочки, и лишь после того, как смолкли последние рокочущие нотки, позвал на беседу тет-а-тет. Тоже, ведь, если задуматься, неслыханная наглость. Пользуется тем, что не находится в прямом подчинении, потому и смелый такой? Ничего! И на тебя управа найдётся! Когда дружишь с начальством и пользуешься его покровительством, возможно всё.

Разговор вышел неожиданным. Коротким и глупым. Странный коллега говорил мягко, без нажима, но озвучивал совершенно дикие вещи. Например, интересовался – не слишком ли жёстко начальник ведёт себя с подчинёнными, всегда ли справедлив, понимает ли, что люди (люди?! Ха!) работают на износ, не чувствует ли, что и самому стоит поработать. Просто неслыханная дерзость! Закончился разговор и вовсе безумно.

– Они и так на грани, работают на износ, скоро ломаться начнут.

– Значит, такова их участь – Он словно объяснял недоумку какие-то базовые вещи, которые положено знать каждому. Почему же коллега этого не знал?

– Побойся Бога, что ли. Для разнообразия.

– Мне незачем Его бояться. Я хожу в церковь, соблюдаю пост. Пусть боятся они.

Сотрудник соседнего отдела чуть приподнял бровь, но это осталось незамеченным. С тихой грустью проронил следующую, последнюю, самую кретинскую фразу.

– Ага. Теперь вижу. Ну, тогда хотя бы Дьявола побойся.

– А его пусть боятся те, кто не верит в Бога!

Очевидные же вещи! Так почему на лице сотрудника соседнего отдела промелькнуло это непонятное выражение?!

Разумеется, он быстро восстановил справедливость! Чтобы впредь неповадно было. Недели не прошло, как наглеца вызвали на ковёр к начальству и объявили строгий выговор. Потом засыпали работой, чтобы времени не оставалось в чужие дела лезть. Бесполезной, по сути, но своё место должен знать каждый! И всё, казалось, вернулось на круги своя, да только с завидной регулярностью стали происходить вещи, раз за разом портящие настроение.

Сначала, тучи сгустились над всей компанией. Начались финансовые неурядицы, зарплаты стали выплачивать с задержкой, и по частям! Даже ему! Ах, сколько недовольства и ярости это вызвало. Они могут так поступать со смердами и с собой. Но как они смеют поступать так с ним? И ладно бы, только зарплаты. Один за другим, начали увольняться ничтожества. Кому-то предложили лучшие условия, и он посмел уволиться, не спросив его разрешения. У кого-то кончилось (откуда оно у него только взялось?!) терпение. Кто-то и вовсе обнаглел настолько, что о причинах увольнения даже не сообщил! Но и это не главное, хотя и сильно ударило по самолюбию. Выяснилось, что нанимать новых рабов ему не позволят. И было бы из-за чего! Директор потребовал показать готовый продукт. Ни в какие ворота. Разве, он не понимает, что нельзя вмешиваться в рабочий процесс? Что продукт будет показан только тогда, когда будет готов. Будет ли он когда-нибудь готов? Этот вопрос тоже прозвучал чуть позже. А привычная стратегия опосредствованного посыла в пешее эротическое почему-то не сработала…

Увольнение, прогремевшее, как гром среди ясного неба, вызвало у него лёгкое недоумение и злорадство. Пусть попробуют обойтись без него, ничтожества! Что они возомнили о себе? Новая работа прибежит к нему на полусогнутых, стоит только свистнуть! Он ещё выбирать будет – кого облагодетельствовать своим согласием. Выберет условия получше. А эти вот тупые неблагодарные твари ещё пожалеют…

Первые четыре месяца без работы он воспринял как давно заслуженный – второй раз за год – отпуск. Следующие пять дались тяжелее. Закончилась финансовая подушка безопасности, затем пришлось залезть в накопления. Ещё через два месяца, устав терпеть и ждать, ушла жена с ребёнком. Сразу после того, как пришло уведомление о выселении за долги. Ропща и гневаясь, он пробовал ставить свечки в церкви. И с плохо скрываемым нетерпением ждал, пока высшие силы придут на помощь. Но они, почему-то, посмели не помочь. Ещё полгода он жил, теперь скромнее, на сбережения, тщетно ища новую высокооплачиваемую работу, а затем пришлось вернуться к истокам.

После дорогой, красивой и богатой столицы сопредельного государства, родные пенаты, из которых он когда-то выпорхнул с восторгом и гордыней, считая, что навсегда оставляет за спиной эту убогую грязную посредственность, казались ещё более жалкими и убогими. Он скрипел зубами, изображая смирение, и с раздражённым недоумением не понимая, почему ему не спешат помогать родные и знакомые. Неужели они не понимают, кто вернулся, кто готов оказать им честь и принять подношения?!

Протесты, до поры тлеющие и лишь беспокоящие, разгорелись внезапно, грянули ночными пожарами и погромами. Почему-то Небеса посмели допустить погромщиков и к его жилью. Дикость! Какая дикость! Но он ещё покажет! Он им всем докажет, что они ошибались, что с ним такая недальновидная глупость не пройдёт!

…

Месяцы спустя, когда на смену весне начало приходить лето, он шёл, шатаясь, по зелёным, радующим своей скромной красой, аллеям парка. Но он не видел их – перед его внутренним взором вставали другие виды и другие парки, давно оставшиеся позади. Те, которые столь часто он удостаивал своим вниманием по утрам, когда его личные рабы вовсю корпели над неоднозначно поставленными задачами. Как наслаждался он прогулками, пока работники его страдали из-за плохо выстроенного рабочего процесса. Как хорошо и правильно тогда всё было. Как справедливо и благостно! Мелькающие перед внутренним взором картинки не блекли. И он верил, что однажды они вновь станут явью. Ещё пара шагов, и будущее – яркое и великое, окажется у него под ногами!

Ещё только шаг! Под его ногами оказался, неведомо как оказавшийся на тихой ухоженной тропинке, крупный камень. Споткнувшись, он нелепо взмахнул руками, но не удержался и рухнул. Упёрся, было, ладонями в тропинку, чтобы подняться, но остался лежать. Они все пожалеют! Они все заплатят! И за это падение тоже!

С лазурных небес, не замаранных ни одной тучкой, светило нежное и тёплое юное летнее Солнце. В зелёных ветвях, радуясь окружающему миру, беззаботно пели птицы. Он лежал и не видел ничего этого. Он представлял себе мир своего торжества, в котором он окажется – непременно! – и заставит всех заплатить.

Голос откуда-то сверху, бесконечно добрый и мудрый, произнёс с непередаваемой грустью.

– Некоторые не способны измениться. Но Я не добиваю измождённых.

Разумеется, он услышал. Улыбка зазмеилась на его бледных губах. Наконец-то! Одумались! Пусть, теперь, исправляют!

– А я добиваю. – раздался голос снизу.

Мягкая земля тропинки, будто подчиняясь чьим-то требовательным и беспощадным рукам, раздалась в стороны, пропуская вялое тело, и он, всё ещё улыбаясь, не желающий понимать и верить, рухнул вниз.