Подающий надежды

I

Ранним утром в августе на Урале всё ещё тепло и светло. Даже в монастыре, где утро начинается очень рано. Лучшее время для видеосъемки – это скажет любой профессиональный оператор.

– Не понимаю я, что ты пишешь, Юра. Проще излагать надо. Я тебе кто? Профессор?

– Владыка, давайте я перепишу. Десять минут буквально

– Нет десяти минут. Минуты нету лишней. Придется как есть начитывать. Ты бы знал как я этого не люблю. Стою как кретин запинаюсь, люди это смотреть будут…. Сегодня подрядчик приедет, ты документы распечатал?

– Да, все готово.

– Ладно.

– Звонили от Картузова, сказали, что могут завтра в 9 принять.

– Поздно встают миряне. В 9 так в 9. Всё. На, держи мобильник, положи куда-нибудь. И давай включай камеру. Через полчаса поеду в город. Важный человек ждать не будет. А ты монтируй пока, и выкладывай, меня не жди. Как сняли, так сняли.

Священник уверенным шагом направился на заранее выбранное для съёмок место, где фоном служили только голубое небо и зеленая трава. Ему не нравилось быть звездой Ютуба, он не стремился к известности, ему было достаточно своей паствы, но обстоятельства так сложились.

Схиигумена (или Владыку, как к нему иногда обращались) любили люди, и он умел с ними разговаривать, откровенно, доверительно. Но один на один. Проповедь прочитать мог. А видео в интернете – совсем не то. Это больше публику повеселить занятие. Схиигумен не певец эстрады, не приучен. Людей не видно. С кем говорить?

Отталкиваться всегда от человека надо. Ну видишь, что перед тобой тетушка впечатлительная – перефразируешь, как-то помягче, понежнее. Мужичок крепенький – так ему скорее наоборот.

Тут же все камере вроде как говоришь. А она не реагирует. Опять же с техникой дружить надо… Лучше уж человечка найти. Вот Схиигумен и нашёл Юру. Снимает, монтирует, говорит, что продвигать умеет. Молодой парень, образование вроде не церковное, а в писании ориентируется. Цитату подобрать умеет. Формулирует вот, иногда, больно заковыристо, стой потом перед камерой, выговаривай.

Впрочем, мучения себя оправдывают. Резонанс в народе чувствуется, люди смотрят, отклик есть. А главное, основные адресаты, кажется, заерзали.

Так что паренька Схиигумен признал ценным сотрудником может и после оставит, на постоянной основе. Задач разных много, способные люди не только в миру нужны.

Походит в рясе, без схимы, конечно. Так, вроде послушника. Личный помощник с образованием и манерами здорово поднимает авторитет начальника. Идея и Юре понравится. Схиигумен видел, что парню в миру тоскливо. А тут хоть не монахом, но в монастыре он как-то вздохнул. Тут и дело есть, и люди. Свои ни свои, а не чужие. Схиигумен по себе знал, как важно быть среди своих. С деньгами бы не обидел. В монастыре гор из золота не будет, зато на полном довольствии. Хорошим работникам надо платить.

Об этом Схиигумен думал уже после записи видео, в машине, по дороге на важную встречу. Ещё утром звонил референт важного человека, такого важного, что его имя не хотелось произносить, пусть и про себя. Всуе и некоторых людей поминать не надо. Не дай Господь откликнутся.

II

Двое мужчин сидели в ресторане бизнес-центра “Высоцкий”, вели интересную беседу, посматривая временами из окон 30 этажа на не слишком большой, по их меркам, город. Это были люди из Москвы. Они не забывали откуда приехали, всем своим видом давая понять, что уральская, пусть и столица, им несколько не по фасону.

Один в неприлично дорогом и строгом костюме, второй в чём-то мятом, изорванном и цветистом, однако по цене, не уступающем костюму собеседника. Некий чиновник и некий представитель богемы. Впрочем, костюм не всегда отражает суть, а порой и маскирует реальный социальный статус.

– Я тебе, Саша, говорю, что с шизами связываться не хочу. В девяностые такого насмотрелся. Там и сектанты и МММщики были… Видишь у меня шрам на шее?, – оттянул он своё мятое цветастое облачение, – Это меня одна пожилая провидица порезала. Вошла в образ на выступлении, а за кулисами не вышла. 40 лет в драмтеатре отработала, а эмоции контролировать не научилась, карга старая.

– Станислав Олегович, ну что вы хотя бы про этих думаете? Можно ли что-то приличное слепить…

– Не из такого лепили!, – сказал Станислав Олегович и засмеялся, – Только я шрам новый не хочу на шею. А эти ребятки, как я понял, могут и окончательные увечья нанести. Я в подробности сейчас не лезу, просто о своей безопасности думаю.

– Что если мы обеспечим вам полную анонимность? Ознакомьтесь с основными положениями, почитаете кое-какие внутренние документы, и составите свою концепцию. Как вам? Встречаться ни с кем не надо. Я и сам не хочу, чтобы вы как-то пострадали. Народ там у них определенно непростой, но вполне контролируемый. Соображают, что с ними со всеми можно сделать при малейшем желании и куда отправить. Превентивно-то с ними поработали. Жалко только огласка получилась больше чем надо.

– Ладно, – сказал Станислав Олегович и принялся сопеть своим массивным и чуть красноватым носом, – но известный тебе ценник умножь на два.

– Согласны? Как здорово всё-таки, что я вас тут выцепил. Материалы тогда пришлют сегодня же. У меня самолёт скоро. Вы же до завтра остаетесь? Сегодня опять в Ельцин Центре лекция?

– Ага, почтить память Ледовласого.

– Кого?

– Да это старая шутка. Материалы шли. Павлинычу привет.

Станислав Олегович самодовольно улыбнулся и вышел из-за стола. А его собеседник, тот самый Александр, недобро посмотрел в след не в меру раскрепощенному бонзе от московской культурной элиты. Павлиныч помянут не просто так. Работать Станислав Олегович не будет, а двойной тариф придётся оплатить.

Впрочем, деньги вовсе не на ветер. Оказывается, не одному Александру известно, что Павлиныч сектантами не занимается. Жаль. Впредь надо вести себя осторожнее. Пока дело не сделано, старикан должен похрапывать в своём кресле. Благо не долго ему осталось. Людишки в городе знатно пошумят. Так что руководству придётся поневоле заняться давно назревшими кадровыми вопросами. Сектанты помогут растормошить информационное пространство. Оно и с их идеями согласуется. Хотя чёрт их разберет с их идеями. Что там дяде в бреду привиделось…

Более энергичный и молодой специалист проблему легко решит. Делов-то, когда сам создавал. Словом, дорогу молодым, старикам – почёт и пенсия.

III

У Коли был крайне неудачный день, один стресс за другим. Сначала гадкая оргия, с какими-то нарочитыми мерзостями: возня похотливых обезьян под видом ритуала.

А ничто не предвещало. Велели явиться на обряд посвящения, сказали быть в балахоне и без телефона, чтобы геоданные не отслеживались. Коля думал, что кто-то кого-то убьёт, как на его инициации.

Взял нож, балахон (без ножа он чувствовал себя, как без одежды). Доехал до места на общественном транспорте. Никаких задних мыслей. Смотреть на чужую смерть Коле было, где-то даже интересно, как профессионалу наблюдать чужую работу.

Однако на сей раз была какая-то другая инициация. На глазах у Коли вывели из микроавтобуса каких-то девушек и парней в простынях. Человек 15. Точно Коля так и не посчитал. Потому что они взялись бешено совокупляться друг с другом так, что все тела сплелись в какое-то одно большое чудище, потное и полное страсти.

Новый верховный жрец (это он сам себя так назвал) прокричал какие-то торжественные слова, а дальше к белым простыням присоединились люди в черных балахонах. Коле в какой-то момент показалось, что среди толпы он увидел Юлю. Ту самую подругу Яны, которую тогда запер в ванной. Её лицо быстро скрылось, среди балахонов. А что, вероятно она жива и где-то в секте. Стало любопытно куда и зачем еë увёз тогда Калюжный. Очевидно не убивать, убить можно было и на месте, с Яной за компанию.

На оргии нашлось несколько воздержавшихся. В том числе Коля. Очень нелепо и гнусно всё это выглядело. Особенно, когда многорукое и многоногое развратное чудище тянулось своими липкими щупальцами к Коле, чтобы сделать его своей частью.

Отходил, отбивался, было противно. Достоял до завершения. Не смотря на брезгливость хотелось понять чем кончится и в чём смысл. Но ничего особо ритуального не было. Оргия кончалась по естественным физиологическим причинам. Люди одевались и разбредались по домам. Объяснять смысл происходящего никто не собирался, даже если таковой смысл имелся.

С большим облегчением отправился домой и Коля. Подошел к человеку на автобусной остановке и попросил вызвать себе такси в обмен на наличные. Благо внешность у Коли безобидная, да и выбрал он мужчину покрупнее себя, чтобы лишних опасений не вызывать.

Хотелось под душ.

Колю воротило от всего увиденного, да и вообще от таких человеческих проявлений, особенно, когда они происходят публично. Сам Коля большого интереса в противоположному полу не испытывал. Как и к своему. Чингизид, его наставник из секты, объяснял: "Баба теряет всякое очарование, если покопаться в ее крови и кишках". Он тоже не присоединился к оргии.

К Чингизиду Колю отправил ещё Калюжный, тот самый человек, приведший его в секту Праматери.

Первые убийства Коля совершил сам, как умел, точнее как чувствовал. Чингизид же должен был добавить осознанности, дать профессиональные навыки. Если вкратце, он учил Колю ножевому бою, основам анатомии, в основном в контексте эффективных методов убийства и разделки трупов. Словом, всему что нужно профессиональному убийце, у которого нет огнестрельного оружия. Наставник считал, что огнестрел для слабаков. Наверное, для него в этом не было чести или чего-то подобного. Коля так до конца и не понял. Чингизид не умел говорить об отвлеченных материях, а тут явно было нечто сложное и не совсем рациональное.

Именно Чингизид отвечал в культе Праматери за кровавое ремесло, так что его взгляды на всякие там пистолеты и винтовки, во многом, сформировали тот стиль, в котором сектанты расправлялись с неугодными им людьми.

Занятия у этого человека были не особенно академичными. Всё больше практики, с редкими объяснениями, скажем так, на пальцах. Однако, Коля схватывал материал на лету. Чингизид мало что знал о педагогике. Один из немногих в культе Праматери, он не был преподавателем или студентом. Простой подсобный работник, случайно увидевший, как неопытные тогда ещё сектанты пытаются убить, помешавшую им чем-то завкафедрой прямо в подвале первого учебного корпуса.

Чингизид со смехом рассказывал Коле до чего же нелепо они действовали. “Стулом по голове пытались ударить. Фильмов насмотрелись, где люди падают мертвые, когда их по затылку стукнешь”, – говорил Чингизид. Он и тогда засмеялся, было над чем. Тетка закрывалась руками, повалила двоих. Третий (их всего было трое) всё хватал её за одежду. Случайного свидетеля, который при том не таясь смеялся, они, конечно, не заметили. Чингизид в порыве какой-то непонятной ему самому весёлости, подошёл к этой завкафедрой, ухватил и свернул шею. Сказал: “Вот так надо”, и опять захохотал.

Так он попал к служителям Праматери. Его способности высоко оценили. А точнее оценил Калюжный, он был одним из тех трёх. Сектанты платили деньги, доверяли и не особо интересовались тёмным прошлым своего нового товарища. Ему даже мозги особо не промывали, Калюжный хорошо понимал, что такого человека идеями о мироздании и смысле жизни не заинтересуешь.

Коля, как, кажется, и остальные служители Праматери, знал о своём наставнике, что он нелюдим и не любит говорить о себе. Вроде бы где-то воевал. Чингизид – это, по крайней мере, армейское прозвище, так он сам говорил (он использовал слово: “погоняло”). Имени этот человек не скрывал, но предпочитал называться Чингизидом.

Человек загадочный и в то же время простой, ему нравилось убивать, а больше, кажется, ничего не нравилось. Даже деньги. Сектантов он ценил за то, что они дали ему интересную работу. Чингизид находился в положении играющего тренера. Убивал сам и учил других убийц.

Жил он, как говорили Коле, в однушке на Старой Сортировке, был невзрачен, немного неопрятен, волосы сальные, одежда потрёпанная.

Именно об этой, по-своему, загадочной личности думал Коля, когда такси везло его к не так давно обретённому жилищу. Калюжный подарил дачу за городом, которая была скорее чем-то вроде логова хищника, а тот, кто принял дела вместо Калюжного, выделил городское жилье. Да ещё какое. Самый центр города, двухуровневая квартира в конструктивистском доме. Жилплощадь не дешёвая, хотя и окутанная мрачной атмосферой многолетней разрухи и некоторой неухоженности обитателей.

Только Коля забыл за приятными мыслями о сегодняшней тошнотворной оргии, как начал чудить таксист. До дома довез, остановился, начал чего-то требовать, хотя вроде деньги уже получил. Вот тебе, Коля, новая порция омерзения.

Истосковавшийся по любви смуглый мужчина требовал любви от Коли. Этот кретин, кажется, принял стройного длинноволосого Колю за девушку, и начал приставать. Советовал же Чингизид волосы обстричь (по другому поводу, правда). А может и не принял за девушку, кто его идиота знает.

“Печенку бы тебе, горилле, вырезать, да что с машиной потом делать? У тебя же смартфон с программой, последний адрес там останется. Как бы ещё видеокамеры в машине не было.”, – подумалось Коле. Не вариант с ним так разбираться. В полной мере науку Чингизида не применишь. Обошёлся ударом в нос. Боль парализовала на время неудавшегося насильника, что позволило Коле спокойно выйти из машины, прихватив на память кошелек из кармана его куртки. Слабая компенсация за окончательно испорченное настроение, но пусть хоть не думает, что Коля спасся от него бегством, а то ещё преследовать станет чего доброго.

IV

Поясница ныла от неудобного кресла, кондиционер холодил не в меру. Всё от того, что в новых зданиях проблемы с вентиляцией. Люди начинают холодить там, где следовало проветрить. Не умеют сейчас строить. И, кажется, слишком многое в это упирается.

Эрику Павлиновичу не по чину разбираться с такими мелочами как строительство какого-то собора в городе Свердловске (именно так он называл этот отдаленный от Москвы областной центр), но куда уж деваться, когда так много бурлений в одной точке?

Журналистов убивает обезумевшая профессура, у которой и без того кровавый след, акции протеста, по каким-то ерундовым поводам, ещё и с мордобоями эпизодическими. Как говорится поздно говорить о бульдогах под ковром, когда на самом ковре насрано. Губернатор сидит на заднице и не отсвечивает, перестраховщик чертов.

Саша, мелкий змеёныш и по совместительству самый перспективный сотрудник, мутит странные схемы. До кучи выясняется, что главный умалишённый из этой профессуры дядя его. Может и племянник душевнобольной?

Пока всё это лирика, на данный момент Эрику Павлиновичу ясно было только то, что стройки культовых заведений пора сворачивать. Нецелесообразно.

Эрик Павлинович пришел к этой мысли недавно, как и многие его коллеги. Это можно было бы назвать линией партии, если бы была партия. Или хотя бы линия. Ничего такого давно не было. Однако люди бывалые умели чувствовать настроения и реализовывать их на практике.

Делать это следовало аккуратно, прикрываясь формальными причинами. Чтобы не было лишних возмущений, клиент должен чувствовать, что он неправ. Какие церкви в пандемию? Кто в них будет ходить?

Вот эти последние мысли про пандемию были сказаны свердловскому попу. Покраснел, позеленел, зубы сжал. Но промолчал, кивнул. Хоть не козырнул, вспомнив прошлое. Тут Эрик Павлинович немного улыбнулся. Он частенько стал так в последнее время улыбаться своим же шуткам. Возрастное, наверное. Ничего, наедине с собой можно.

В любом случае одно дело сделано. Служитель культов у них тут энергичный без меры, покровителей имеет. С такими людьми надо говорить лично, чтобы понимали серьезность ситуации. Этот, кажется, понял и сделал выводы. Осталось только понять какие. Эрик Павлинович решил, что верные.

V

Война, бандитизм или что-то среднее, перемешанное и умноженное на десять было в биографии Чингизида. Оттуда он вынес прозвище (вероятно, данное за немного раскосые глаза), специфические боевые навыки и взгляд хищной рептилии.

В мирное время он чувствовал себя хищником в зоопарке. Окружающие же люди казались не то дичью не то домашними овечками. И вот беда, хищнику в клетке нельзя охотиться. Хотя вот оно свежее мясцо, на расстоянии вытянутой лапы. Нет, Чингизид не был людоедом или серийным убийцей, он просто был человеком, которых хотел заниматься тем, что умеет лучше всего. А лучше всего он умел убивать других людей.

Сектанты это его желание исполнили. Они платили Чингизиду за его умения, дали доступ к некоторой полезным приспособлениям, можно сказать, сделали хобби Чингизида основной работой. Официально же он числился всё тем же подсобным работником.

Временами и студентиков учить интересно, они публика благодарная и увлечённая. Вот уж не знал Чингизид, что у него будут младшие товарищи и единомышленники. Случались и командировки на семинары для иногородних. Как объяснили бонзы, во многих вузах по всей стране имеются свои ячейки, нуждающиеся в специальном обучении. Обучение опять же на практике, на живом примере в основном. Города чаще небольшие. Только в Питер почему-то не зовут. Говорят, что своих экспертов там с головой достаточно. Ну да дело хозяйское. Чингизиду в провинции приятно, народ тихий, душевный.

Однако, нынешняя задачка какая-то странная. Организовать самоубийство не проблема, дурное дело нехитрое, особенно когда делается не в первый раз. Зафиксировать и вскрыть вены, вздернуть на верёвке, выбросить из окна. В последнем случае и о следах борьбы можно сильно не беспокоиться. Всё это Чингизид когда-то делал, с разной степенью успеха. Только вот кого в самоубийцы назначили! Лучшего ученика, Колю. Да ещё книжку ему подложить с запиской.

На что Чингизид не был книжником, но тут узнал произведение и оторопел. Майн Кампф должен был лежать на письменном столе у парня. Верховный жрец сам томик выдал. На русском языке. Чингизид полюбопытствовал.

Причина будущего устранения – Коля засветился в криминальных сводках. А ведь сначала даже мысленно погордился учеником. Паренек что-то не поделил с таксистом, сломал ему нос. Бить Коля умеет очень неплохо. Чингизид сам научил его работать без замаха резко и неожиданно.

Только вот таксист обиду затаил, пришёл с друзьями на следующий день к подъезду. Они Колю дождались, хотели избить, наверное. А Коля их на месте и нашинковал. Четверых. Четыре пары кулаков оказались бесполезны против человека с ножом. Ничего удивительного, если уметь этим ножом пользоваться. Те четверо наверняка и кулаками не особо владели. На этой мысли Чингизид слегка ухмыльнулся.

Проблема у Коли возникла только одна. Четверых не спрячешь, особенно если в городе и к тому же там, где посторонние могут в любой момент появиться. Беги только, и молись, чтобы тебя не видели. Эх, правы сектанты, глупое общество!

За сам факт убийства, понятно, в секте бы не наказали. Да ведь парня менты найдут не напрягаясь. А с органами, видимо, после истории с Калюжным, в руководстве связываться не хотели. Говорят тогда многих потрепали. Пусть потом и выпустили. Чингизида тогда не тронули. Он умел быть незаметным. Этого навыка он Коле не передал.

VI

Верховный жрец, он же проректор вовсе не хотел заниматься всеми этими мокрыми делами. “Вот же чертовы сериалы про ментов и бандитов из телевизора, приучили на фене изъясняться, не сразу себя и одернешь. Мокрые дела… Звучит-то как гадко”, – думал проректор, сидя в своём кабинете. Порой и он сам удивлялся как это он стал верховным жрецом новой религии. Проректор не был убийцей или бунтарём, однако кое-что Калюжный и Калугин в нём разглядели. Он был одержим страстями и умел добиваться своего с помощью холодного рассудка, не останавливаясь не перед чем. Страсти же были простыми и понятными. Удовольствий ему хотелось, тел молодых и румяных. Для того уже в статусе верховного жреца и организовал новый обряд инициации. Некоторых стали посвящать таким образом. Новой вере нужны не только убийцы.

Все с санкции первого пророка, Александра Кирилловича Калугина. Сам в письме одобрил. “Границ у человека много, все преодолеть надо” – так и написал.

А тут история с Колей, самым перспективным душегубом. Ну что не сиделось? Теперь и от покровителя прямое указание пришло – организовать устранение. Чёткий план прилагался. Литературу пришлось доставать, Чингизиду средства на внеочередной гонорар изыскивать… Ох, тяжко, нервы одни.

Даже Юленька, его юное и теплое наследство от господина Калюжного, сегодня не радует. У неё-то ещё с давешней инициации задор не прошёл. Не заразиться бы чем только. А-то, чудилось верховному жрецу, эта юная наездница даже за сегодня не одного коня оседлала. Ещё и до смерти загонит, с неё станется. Чувствуется в девочке какой-то едва уловимый истерический надрыв. История её непростая. Как её там обработал Калюжный понять трудно. А нервы ни к черту у главного сектанта.

– Верховный жрец, я вам что, разонравилась?, – донесся тонкий и нежный Юлин голосок из под стола.

– Ты вылезай-ка, мы не с того начали. Видишь ли, для тебя есть особенное задание.

– А что же со старым делать?,– произнесла она немного игривым тоном, вылезая из под стола.

– А старое пока отложим, – сказал проректор, и поморщился от того как сам себя невольно высмеял.

Юля слегка улыбнулась. Тоже, наверное, заметила оговорочку.

– Так вот, Юленька, ты Чингизида помнишь?

– Из отечественной истории что-то?, – удивилась Юля.

– Да нет. У меня встреча важная вечером, а он мне передать одну папочку должен был. Он тебя тоже не знает. Ну да я предупрежу. Сейчас я тебе ключи выдам, адрес на брелке написан. Чингизид там обитает пока. Ты вечером приходи, он папочку передаст. Если его не будет, дверь ключом открой, зайди внутрь, жди там. Придёт точно.

– Верховный жрец, – проговорила Юля с легкой улыбкой, – А я ему что-то должна передать?

– Только если сама этого захочешь, моя хорошая. Какая ты понятливая девочка, иногда аж страшно.

Юля не подала виду, но задание её покоробило. Она не питала иллюзий о том, зачем она нужна проректору, но роль открытки с извинениями за отмененную встречу ей отводили впервые.

Юля не спала по ночам, её мучили страхи. Воспоминания о Яне, и о том, что сделал с ней Коля не давали покоя. И не хуже ли то, что Коля оставил её подонку Калюжному? Кто из них на самом деле спасся Юля или Яна? Где сейчас Коля? Что будет, если они встретятся. Тревоги, эмоции не находили выхода, разрывали девушку изнутри. Всякий мужчина вызывал страх, как существо из иного мира. Юля вызывала в них похоть, она понимала это, чувствовала. Чувство это давало ей ощущение власти и одновременно дарило покой, некое предвкушение столь желанного ей забытья.

Даже мысли о телесной близости вызывали в ней что-то животное. Что-то, чего она сама не могла контролировать. Юле было стыдно. Не хотелось чтобы кто-то узнал. Кто-то из прошлой жизни. Служители Праматери – иное дело, они все такие. При них можно. С ними можно.

VII

– Если будете продолжать в том же духе вас ликвидируют, и я никак помочь не смогу, – объяснял Картузов своему утреннему гостю.

Гость, священник, построивший немало храмов, духовный отец самых разных, часто, влиятельных людей оставался непреклонным. Схиигумен вроде бы избрал правильную тактику, в той ситуации, может, наилучшую. Да, надо иногда бузить. Потому что проглотишь – это запомнят, считаться не будут. Но как он эту тактику применил. Каков градус критики.

Публичному человеку со связями, в любом случае, прощается чуть больше. Он, формально, простой схиигумен, но опубличился до федеральных масштабов. Харизматик, кажется, ковид-диссидент, правдоруб, борец с сектами. Таких обожают люди, но Люди (которые с большой буквы) недолюбливают, вот чего стоит бояться.

Картузову и самому не нравилась эта смена вектора. Сам факт перемен несёт в себе угрозу. С другой стороны пусть Схиигумен человек надёжный и понятный, но он начал много о себе думать. Слишком много. Это самое страшное текущих условиях. Картузов себе такого никогда не позволял.

– Меня, знаете, так не ликвидируешь. Есть ребята, которые ликвидировалку обломают. Они знаете какие вещи прошли? Конторские к ним не сунутся. Прощупывали уже, да им объяснили парой предупредительных, – ответил уже изрядно нервированный Схиигумен.

Силовое решение вообще-то виделось Картузову маловероятным. Однако он был склонен верить собеседнику. Захотелось встать с кресла и бегом из кабинета. Человек, которого называли близким к власти олигархом, разозлился на себя за эту секундную слабость. Бежать следовало гостю, а он этого не понимал. Настолько не понимал, что становился опасным для окружающих.

Зачем же тогда Павлинович так настоятельно рекомендовал провести эту встречу? Он же и сам с ним встречался. Стадия увещеваний тут явно пройдена. Да никто и не планировал увещевать. Даже совсем наоборот.

Очевидно это такая угроза. Схиигумен как символ того, что бывает с непокладистыми. Прийти могут и за самим Картузовым. Вот так вроде не прямо в глаза, но и без двусмысленности. Но какие претензии к самому Картузову. Напрямую ничего сказано не будет, раз начали с намёков..

Одно ясно. Про Схигумена и думать нечего, исключен из числа экономически активных субъектов. Вопрос времени и недолгого времени. Связи рвём, контакты прекращаем. Он такого поведения не поймёт и не примет. Что ж, оттого и нежилец.

VIII

Странно было Коле убивать своего учителя, и немного жалко. Прикипел к этому человеку-ящеру. Убьёт и не поморщится, а так много дал важного.

Ещё Коле было жалко, что убивать Чингизида приходилось из огнестрела. Нельзя рисковать. Посоревноваться в неучебном бою ужасно хотелось. Хоть на ножах, хоть в рукопашную. Да, скорее всего Чингизид бы победил. Он был опытнее, искуснее, но Коля использовал эффект неожиданности. Зачастую это важнее. Быть лучше информированным вообще важнее, чем быть специалистом. Впрочем шальные мысли Коля научился отбрасывать, когда речь о серьезном деле.

Чингизид лежал в прихожей с дыркой во лбу. Вот тебе самоубийство. Вот тебе Майн Кампф. Какой кретин додумался? Ещё бы усы Гитлера накладные подложили.

Дальнейшие действия простые. Чингизида оставляем в прихожей, пистолет ему в руку. Через дырку в голове много вытекло, перемещать тело бессмысленно. Застрелился напротив зеркала, едва войдя в квартиру. Ну бывает. Юридически всё будет обставлено так, что эта жилплощадь выделена Чингизиду как ветерану неких боевых конфликтов. Коли тут как бы и не было. А значит может и тех четверых Чингизид убил. На бытовой почве. Майн Кампф надо унести. На это дали чёткие инструкции. А куртку, в которой Коля занимался отправкой на тот свет четырех неизвестных наоборот оставить. Размеры у них с наставником приблизительно совпадали.

Пистолет оставлять было жалко. Приобрести подобное оружие не так просто, даже не самое лучшее и изготовленное кустарным способом. Немало денег и ещё больше интеллектуальных усилий. Впрочем может и к лучшему. От нелегально приобретенных вещей разумнее избавляться. Хорошо однако, что в тайне от Чингизида решил поинтересоваться темой и худо бедно обучиться стрельбе. Полученные инструкции сообщали только, что делать после убийства. А вот как убить – оставалось на усмотрение Коли.

Неясно ещё и от кого пришли инструкции. Руководсво? Чингизид собирался убить, верховный жрец отдал приказ. Почему Коля поверил? Выглядело правдоподобно. За инцидент с теми четырьмя сектанты и правда могли ликвидировать. Коля с первого дня понимал, что они тут не в игры играют. То есть, в каком-то смысле, в игры, но… Сформулировать не так просто, да и не время.

Ему обещали спасение и демонстрировали недостижимую для самого Коли осведомлённость. Так что же тут сомневаться? Приятно действовать, когда тебе помогают люди могущественнее тебя.

А ведь заметил, собака. Легкое промедление и ушёл бы в сторону. Аж рука заболела, как быстро пришлось стрелять.

Самое время выпускать Юлю из ванной. Опять. Она была в ужасе, но взяла себя в руки, после лёгкой психологической обработки ладонью по щеке, даже помогла донести вещи до такси. Поняла, что помочь Коле для неё наиболее разумный выход. Такси увезло их на Колину дачу подальше от трупа. Скоро приедет полиция, да и мало ли кто ещё придёт, продублировать Чингизида.

IX

– Саня! Двигай жопой пока тебе ее не оторвали, – кричал в телефон Станислав Олегович, давешний представитель культурной элиты, – Едь на поклон к Павлинычу, он сейчас в Екб! Если ты в Первопрестольной, то лети. Павлиныч в полпредстве заседает по такому случаю. Кабинет тебе покажут. Прибудешь, там молчи и слушай! Скажут ждать в приёмной – жди в приемной! В данный момент это твоя единственная возможность живым выйти из этой истории. Не скажу целым. Живым.

– Что? Какой Павлиныч? У меня дел полно. Никто никуда не вызывал, – проговорил Александр, совсем недавно отдавший все распоряжения на счет Коли. Он просматривал сейчас план дальнейшей компании в медиа и тихо радовался собственной изобретательности.

– Придурок, ты, Саша, со своим Майн Кампфом!.

– Майн Кампфом…, – проговорил Александр, плохо понимая, что произошло.

– Давай ещё ваньку поваляй. Скомпрометировать старого чёрта решил? Через сектантов и Гитлера. Скинхеды Ё-бурге голову подняли, – вспомнил Станислав Олегович старое, наполовину бранное прозвание столицы Урала, – Ты понимаешь, что ему известны все контакты, к которым ты обращаешься? Короче. Мне объяснили, что убивать тебя не будут. Скажи спасибо…, – тут Станислав Олегович сделал небольшую паузу, – хорошей родословной. И мои старания не забудь. Ты теперь у меня в долгу, который не деньгами измеряется. Потому что у тебя таких денег нет. Надеюсь, уже собираешься.

В словах, сказанных Станиславом Олеговичем на счёт Сашиного плана (а именно Сашей чувствовал себя сейчас Александр), была определенная неточность. Идея о фашизме, который понял голову вовсе не описывалась словом: “дурость”. Схема-то рабочая. Болевая точка, нажмешь на неё и головы полетят.

“Дурость” была совсем в другом. Дурость – это идти против Эрика Павлиновича. Старик стоил и раскрывал заговоры, когда Саша ещё не родился. И заговорщиков таких ел, что имена их остались только в архивах, а архивы под грифом “секретно”.

X

За колиной спиной закрывались массивные дубовые двери, мелькали длинные коридоры полные неподдельной казённой роскоши. Вели не под руки, но умели показать необходимость подчиняться любым требованиям.

От событий голова шла кругом. Теперь Коля пребывал в очень несвойственной ему роли. Он был на приёме у очень серьёзного человека. Серьёзность его чувствовалась по одному виду его окружения. Все его боялись, Коля это чувствовал, поэтому и сам быстро заставил себя испугаться. Этот крупный начальник говорил с ним и с его бывшим заказчиком, для которого он вывел из психбольницы Александра Кирилловича Калугина – того, что создал культ Праматери.

Как выяснялось этот человек был племянником Калугина и это они приказал убить Колю. А Колиным спасителем, выходит, оказался Эрик Павлинович, тот самый серьёзный человек.

– Да-да, Коленька, – говорил Эрик Павлинович, – тебя чуть не сгубили, твою бессмертную душу, – на этих словах большой начальник немного ухмыльнулся, а Коле стало обидно, за душу, над которой как будто посмеиваются.

– Эрик Па…, попытался вмешаться Александр.

– А ты молчи, наговорился уже. Не буду тебя томить, – сжалился Эрик Павлинович, – от всех должностей и полномочий я тебя освобождаю. Отныне перейдешь на научную стезю. Ученым будешь. Ты ведь Саша у нас не полный дебил, – проговорил Эрик Павлинович после короткой паузы, – Идея с сектой, например, совсем неплохая. Я бы даже сказал, дельный проект. В нём ты даже продолжишь участвовать. Только немного в другом статусе. Более открыто. Ну скажем, как доцент где-нибудь на политологии и жрец культа Праматери. Ты у нас по образованию кто? Да ничего поучишься, если надо.

На этих словах Эрик Павлинович засмеялся стариковским смехом переходящим в кашель.

Коля, тем временем, смотрел в пол и голоса не подавал, до сих пор не понимая зачем его позвали сюда и обсуждают собственные рабочие вопросы в его присутствии. Парень не обладал особым опытом в таких вопросах, но точно понимал принцип: “много знаешь – скорее убьют”, от того узнать слишком много и так внезапно ему не хотелось.

– А ты, Коленька, не удивляйся и не смущайся, что мы тут при тебе общаемся. Тебя всё это тоже касается. Ты тут даже важную роль сыграешь. Ты говорят навроде ассасина был в секте?

Коля кивнул.

– Так вот будешь у них теперь главным по ассасинству. Вместо недавно убиенного тебя ставим. Помни, дела секты есть дела секты, но мои поручения надо выполнять в первую очередь. А одним из поручений может быть вот он, – Эрик Павлинович указал на Александра. Сделаешь?

– Хоть сейчас, – ответил Коля с легкой улыбкой, он, кажется, начал понимать что происходит.

Эрик Павлинович засмеялся

– Задергался, Сашка, – проговорил он, – Да нет, не сейчас, Коленька. Он пока смирный, с ним ничего делать не надо. Мне смирные по душе. Ты вот лучше скажи, а ты на самом-то деле не фашист часом? Четырех парней положил за цвет кожи что ли, а?, – сказано это было достаточно театрально, чтобы Коля понял, что следует ответить.

– Ну цвет кожи я у них в темноте не разглядел, цвет крови вот точно красный был, за остальное не поручусь.

Эрик Павлинович опять засмеялся, ему явно нравилась Колина сообразительность.

– Вот молодец, а?, – сказал он, оглядываясь на побелевшего от злости и унижения Александра, – Я тебя, Коля, задерживать особо не стану, скажу только, что девка, которую ты к себе увёз, много чего знает о товарище верховном жреце и в целом о делах секты. Ушки-то тоже работают, пока другие органы своим делом заняты. Так что ты жизнь эту юную не пресекай, а всячески поддерживай и цени. Считай, что это мой тебе подарок.

XI

Быстрая смена картинок в окне большого черного автомобиля мешала Коле сосредоточиться. Случилось слишком много и слишком быстро. Ушёл ещё один наставник, о котором Коля не просил. И кажется появился новый, в письмо которого, Коля пытался вчитаться. Бумажное письмо из бумажного конверта. Очередное явление с которым Коле раньше сталкиваться не приходилось, как он сам мысленно пошутил.

Очередные слова о Праматери и высшем предназначении. Как и раньше, они не внушали религиозного трепета. Впрочем некоторый трепет внушали слова дяди о племяннике.

Из письма Александра Кирилловича, своему духовному сыну:

Дорогой мой Коля, виделись мы только мельком и почти не разговаривали. Думаю ты плохо меня знаешь и не так много обо мне слышал. Зато я, кажется, знаю тебя лучше чем кто-либо.

Именно в тебе я вижу ту последнюю надежду человечества на свободу и первозданную силу. Сила живёт в тебе. Я понял это с первого взгляда, с первого движения твоего клинка, с его блеска в том полутемном помещении.

Я никак не мог допустить, чтобы мой племянник разрушил ту школу, которую мы с Калюжным так долго и упорно создавали. Я не мог позволить ему убить тебя – нашу последнюю надежду.

Да, я причинил вред родному человеку. Вред, от которого он, возможно, уже не оправится. Я прекрасно понимаю, что случается с людьми, чьи тайные планы становятся известны их недоброжелателям. Но ты, Коля, для меня важнее, для нас важнее. Помни это и береги себя. Но не останавливайся ни перед чем, помни и о силе Праматери и блеске её оружия.

Коля стоял в нерешительности с письмом в руках перед входом в свой старый домик. В старое логово в новом статусе. Когда не ясно что делать, Чингизид всегда учил действовать быстро и агрессивно. И где он теперь с его наукой?