Подкидной

Дорога кончилась у покосившейся избы, вросшей в землю по самые окна. Алексея, воняющего перегаром, почти втолкнули внутрь.

– Бабка Марфа, твой последний шанс, – пробормотала сестра, захлопывая дверь.

Аромат в избе стоял густой – смесь сухих трав, воска и жареных пирожков. У печи сидела старуха. Не просто старуха. Её глаза, как два чёрных камня, впились в Алексея, выжигая насквозь. Скептицизм и злость внутри него дрогнули, уступив место холодку по спине. Бабка аргументированно вселяла ужас всем своим видом.

Марфа молча указала на табурет. Алексей покорно сел. Бабка достала из-за пазухи потрепанную колоду. Карты были жирные на ощупь, с протёртыми до дыр углами.

– В подкидного умеешь?

– Умею… – выдавил Алексей.

– Умеет он… – передразнила Марфа, раскладывая карты в странный, пугающий узор. Её пальцы скользили по картам, будто ощупывая незримые нити.

– А знаешь, чудик, отчего карты пополам делятся?

Вопрос был простой, дурацкий.

– Чтобы… играть… и так и так… – неуверенно пробормотал он.

Голос Марфы изменился. Стал низким, бархатным, густым. Он звучал не в ушах, а внутри черепа Алексея:

– Чтобы отделить чёрное от красного. Верх от низа. Душу от тела. Плохое от хорошего.

Её голос обволакивал, как паутина, лишая воли. Зрачки расширились, стали чёрными, как пиковые тузы.

– В тебе два дурака живут. Один – тихий, работящий. Другой – горький, пьяный, подлый. Пора их разделить.

И прежде чем он успел что-то понять, бабка Марфа, движениями резкими и точными, неожиданно выхватила из-под стола огромный, тяжёлый тесак. Лезвие блеснуло тускло в полумраке. Вековая дремота избы взорвалась стальным светом. Был один короткий, сокрушительный размах и горизонтальная молния.

Тесак прошёл через Алексея с нечеловеческой силой. Алексей не почувствовал боли – только оглушительный внутренний удар, словно в него врезался поезд. Он услышал глухой, влажный хруст, который доносился откуда-то изнутри него самого. Мир перед глазами перекосился, поплыл. Он увидел пол и потолок одновременно, а между ними – стремительно удаляющиеся друг от друга половины тела. Сознание, застигнутое врасплох, на миг задержалось в обоих обрубках, прежде чем сжаться в точку и погаснуть. Затем наступила тишина, холод и темнота одновременно.

*****

Скрипнула дверь. На порог избы вышел Алексей. Его глаза были теперь необычайно ясными, широко открытыми, как у ребёнка, впервые увидевшего мир. Он глубоко, с наслаждением вдохнул чистый воздух и шагнул вперёд, не оглядываясь.

В чуть приоткрытом окошке избы, в щели между рамами, застыла копия его лица. Одутловатое, с мутными, заплывшими глазами и гримасой тупой, звериной тоски. Нижняя половина, его пьяное, животное «я», осталась там, в гниющей избе. Из щели под дверью потянуло тошным запахом перегара. И послышался глухой, утробный стук – это опрокинулась на грязный пол бутылка, которую так и не смогла поднять оставшаяся половина.