ПодСолнечные рассказы

«Про Люську, Сёму, Русика и разбитую вазу»

Дома никого, лишь устало поскрипывают старые половицы, да шаловливый ветерок ворвавшийся через раскрытую настежь форточку, гоняет пушистый пыльный шарик по полу.

Тяжко вздохнув, Русик поплёлся на кухню.

... — Чашку что ли разбить? Всё какое-то развлечение, может хоть так заметят... Хотя... — он снова тяжело вздохнул, — Не заметят, того и гляди, на кота подумают. Снова пушистого подставлять-сомнительная забава. Да и старый он стал для шалостей, ещё и болеет — жалко его. Нет, — грустно вздыхал он, в такт своим мыслям, — плохая затея, совсем никуда не годится.

— Чего ты развздыхался то весь? Скучно? — донеслось недовольное с подушек в хозяйской спальне.

Огненно-рыжий кот распластался во всю длину на хозяйской кровати, подставив бок тёплым солнечным лучам. Теперь он, совершенно на законных основаниях, мог возлежать на огромных пуховых подушках, тех самых, с которых его всю жизнь гоняли, оскорбительно угрожая тапком, а то и вовсе, доводили до инфаркта страшным веником. Теперь, ему было можно всё! Хозяйка сама его туда заботливо укладывала, чтобы котику на солнышке было удобнее нежиться, греть старые косточки.

— А ты чего ворчишь с утра? Плохо? — недовольно огрызнулся Русик.

— Охо-хоюшки... — простонал кот. — Не то слово. Спина отваливается, лапы немеют, встать сил нет совсем.

— Да ладно тебе, перед хозяйкой прикидывайся, а передо мной актёрничать не надо-всё одно, не поверю. Только миска на кухне зазвенит—побежишь, как миленький.

— Злой ты стал, Русик. — сердито ответил кот. — Злой и неприятный совсем. Посмотри, на себя, на что ты стал похож? Неопрятный такой, нечёсаный, волосы, как солома, лицо в саже-где ты её нашёл-не пойму, даже рубашонка, и та вся в пятнах... А за окном весна, между прочим, птички поют, цветочки распускаются, яблоня вся в цвету, что та невеста стоит, а ты... — кот недовольно покачал головой. — Нет, чтобы как в старые-добрые времена...

Кот не успел окончить фразу, прерванный негодующим воплем.

— А чего я?! — вскинулся Русик, грозно уперев маленькие ручки в бока.

— Ленивый ты стал, вот что! Ленивый и вредный! Раньше от тебя хоть какая-то польза была, а сейчас? — кот строго посмотрел на домового. — Только на мелкие пакости и способен, ни по дому от тебя помощи, ни по хозяйству, да и сам... Бестолковость сплошная, вот и скучно тебе, и зловредность натуры проснулась.

Домовой, заслышав такие обидные речи, запрыгнул на настенную полку, где в ряд красовались особо-ценные безделушки хозяйки, и занёс руку над её любимой хрустальной вазой. Вазочка была очень хрупкой, совсем тоненькой, выточенной умелыми руками мастера. Крошечная, вся в резных узорах, что переливались радужными искрами под солнечными лучами. Русик и сам обожал любоваться её переливами, но сейчас...

Сейчас он был готов на всё, даже на самую большую пакость, чтобы насолить противному коту.

— Нет! — испуганно прошептал кот. — Это любимая!

В это время, ключ в замке входной двери повернулся, в прихожей раздались торопливые шаги и мягкое цоканье когтистых лап. Хозяйка с Люськой вернулись с прогулки.

Домовой пристально смотрел на кота, держа маленькую ручку над вазой.

— Не смей! — возмущённо прошипел кот.

Русик легонько толкнул вазу, та покачнулась и полетела вниз.

Кот замер в ужасе, наблюдая за падением любимой драгоценности. Домовой с ехидной ухмылкой смотрел на перепуганного кота.

Ваза ударилась об пол, и мелодично звякнув, брызнула радужными осколками.

На звук разбившегося стекла, в комнату вбежала хозяйка.

— Сёма-а-а! — воскликнула она, решив, что кот опять что-то разбил, но увидев его, всё также лежащим на подушках, посмотрела под ноги, и увидев осколки хрусталя, всхлипнула. — Боже мой... Моя любимая... Наверное, ветер-сорванец. Как же это... — расстроенно причитала она, складывая острые осколки в ладонь. — Сама виновата, такой сквозняк устроила, вот и...

Собрав с пола хрустальную крошку, печально вздыхая, она пошла в ванную.

— Ну, что... — проворчал кот, неодобрительно глядя на домового. — Доволен? Довёл до слёз и радуешься? Что с тобой происходит? Тоже мне...Помощничек. — фыркнул он и отвернулся от Русика.

Домовому стало стыдно. Пакостничать он не любил, разве только немножечко шалить, самую малость—ложки чайные спрятать, ключи переложить с видного места в безопасное, чашку старую с трещинкой с полки сбросить... Так, по мелочи безобразничал, шелупонь всякую перепрятывал, носки там, тапочки под диван загонял. Но чтобы разбить любимую хозяйскую вазу—это с ним было впервые.

Русик спрыгнул с полки, пробежал по коридору и заглянул в ванную. Люське мыли лапы. Она недобро взглянула на домового и подала лапу хозяйке.

— Рад? — строго спросила Люська у домового. — Не ожидала от тебя такого.

— Люсенька, ты чего разлаялась, я тебе больно сделала? — удивилась хозяйка, и проследила за Люськиным взглядом. За её спиной никого не было, а вот ощущение, что там кто-то стоит-было.

— Потом поговорим. — сказала Люська и облизнула хозяйку.

Русик покраснел и вышел из ванной. Теперь ему ещё и от Люськи достанется. Что-то день совсем не задался...

В их маленькой разношёрстной семье царила гармония. Сёма, был рыжим старым котом, а значит мудрым и рассудительным, за исключением тех редких вечеров, когда на него нападал «тыгыдык», и они носились с Русиком по всей квартире, переворачивая и сшибая всё на своём пути, доводя хозяйку до истерического хохота. Люська же, напротив, была образцом воспитанности, выдержки и самообладания. Хоть и принесли её, всего три года назад, совсем кроху, умещавшуюся на ладони. Она выросла прекрасной представительницей рода собачьих, породы спаниелей, с изысканными манерами и невероятной преданностью. Она была любимицей, верным охранником дома и покоя, даже спала на кровати, рядом с хозяйкой, оберегая её сон. Люська почти не позволяла себе безумных игр и шалостей, почти... Но иногда, острый приступ «тыгыдыка» нападал и на неё, и по квартире носились уже втроём: Сёма, Люська и Русик.

Домовой грустно вздохнул. Хорошие были времена, просто замечательные. Стареют они, что ли? Где теперь их весёлые игры, шумные перепалки, когда он сам дразнил по очереди то Люську, то Сёму, и они начинали весело скакать по квартире, играя в догонялки...

Будто сломалось в нём что-то, или в них? Вот раньше, когда дочь хозяйки была ещё совсем крохой, а собак в доме не было и в помине, Русик и Сёма, даже боролись за право быть ближе к ребёнку. Ревностей было, ух сколько! Дрались даже, клочки по всей квартире так и летали, убирать приходилось, чтобы хозяева не заметили. Потом, правда, уговорились, что через день дежурство нести будут-сказки рассказывать, песни петь, и играть все вместе. И зажили счастливо. Целых пять лет прожили они в мире, любви и согласии, а потом, случилось неожиданное. Его любимая кроха, его ангелочек-вдруг перестала его видеть. Как это случилось, Русик до сих пор понять не мог. Вот ещё вчера она его видела, играла, а потом враз перестала, будто и не было его никогда.

Кот пытался успокоить опечаленного домового, вразумить, пространно объясняя, что девочка просто выросла, а от этого, не только Русика перестала видеть, но и его, кошачьи сказки понимать.

Русик никак не хотел в это верить, боялся, что на ребёнка заклятие какое-то страшное наложили, или порчу навели. Даже к старшему домовому на поклон ходил, за помощью и советом... Да бестолку. Нафаня лишь подтвердил слова кота, сказав, что ребёнок вырос, поэтому перестал видеть и понимать тонкий мир, и помочь тут никто не в силах. Люди, когда взрослеют — всё забывают.

Долго тогда домовой в себя прийти не мог, переживал очень, и по ночам, садился у изголовья кроватки спящей крохи, гладил её по голове, рассказывая самые добрые сказки, а она ему улыбалась, согревая его сердце.

Даже смирившись с тем, что он невидим человеческому глазу-его жизнь была куда веселее нынешней. Хозяйка ему всегда плошку с молоком оставляла, и кусочек сладкого пирога по праздникам. И заговор старинный читала: «Дедушка домовой, приходи домой ужинать». И Русик был счастлив. А чего ещё желать домовому? Только, чтобы о нём помнили и почитали. Вот и старался на славу—дом в чистоте содержал, продукты хранил, запасы пополнял, готовить помогал, чтобы не пригорало, за дитём приглядывал—сны цветные показывал, от бед да напастей оберегал.

Только, совсем выросла его кроха, и упорхнула из гнезда, что та птичка, замену вместо себя оставив в виде Люськи. И враз исчезли из дома сладкие пироги, плошки с молоком, старинные заговоры на день рождения домового, что одиннадцатого февраля отмечается, будто истёрлась о нём память. Вот и пытался он обратить на себя внимание мелкими пакостями. Тоскливо жить, когда тебя никто не чтит и не любит.

Русик расстроено протопал на кухню и взобрался на вытяжку, забившись в самый дальний, пыльный угол, чтобы его не беспокоили.

Хозяйка долго гремела плошками, открывала и закрывала дверцу холодильника, что-то грела в микроволновке и грустно вздыхала.

... — Обед готовит. — подумал Русик. — Сейчас будет звать к столу, а о нём даже и не вспомнит. И далась ему эта ваза. Вон как тяжело вздыхает, значит очень расстроена.

— Дети, кушать! — позвала она.

На кухню, радостно цокая когтями по паркету, примчалась Люська, следом за ней, еле волоча лапы, медленно пришёл кот.

Домовой наблюдал за этой картиной. А ведь раньше, Сёма обгонял Люську, лихо перепрыгивая через её голову, стремясь к заветной мисочке с молоком. Стареет.

По кухне поплыли дразнящие ароматы, следом раздалось смачное чавканье. У Русика в животе громко квакнуло, он закрыл глаза и прикинулся спящим.

— Я скоро приду. Не шалите там. — раздалось из прихожей, дверной замок щёлкнул.

Люська побежала в коридор, убедившись, что дверь надёжно закрыта, вернулась на кухню.

— Слезай. — строго сказала она домовому.

— Не слезу. — обиженно ответил он.

Сёма оторвался от плошки с молоком и уставился на домового.

— Спускайся, вот, молочка тебе оставил. Иди кушать, я же слышу, что у тебя в животе, как в болоте лягухи квакают.

— Мой животик, кто хочет, тот и квакает.

— Прекрати капризничать! — со всей строгостью сказала Люська. — Спускайся, я с тобой кашкой рисовой поделюсь—очень вкусная.

— И не уговаривайте, не спущусь. Это вы там счастливые и любимые, а обо мне даже не вспоминают.

На кухне повисла немая пауза. Кот с собакой недоумённо переглянулись и на домового уставились две пары глаз.

— То есть, ты хочешь сказать, что нашей любви и заботы тебе мало? — обиженно заскулила Люська. — Ты правда так считаешь? А как же наши игры и шалости? А оставленное Сёмой молочко в мисочке, моя кашка на блюдечке—для кого это всё? А детская кроватка с одеялком, в которой ты так любишь спать. Разве это не любовь?

Домовой весь сжался от этих слов. Как он раньше этого не замечал? Когда успел привыкнуть?

— Люся... — прошептал Русик, и закрыл руками лицо. — Я вазу сегодня разбил, нарочно! Первый раз в жизни и нарочно! Я совсем плохой! — тихо заплакал он.

Сёма тяжело вздохнул и печально посмотрел на домового.

— Ты не плохой, Русик. Вовсе нет. Просто ты немножко запутался. Жалеть себя начал, не замечая никого и ничего вокруг, а ведь так нельзя.

— Нельзя. — подтвердила Люська, и вильнула хвостом. — Ты же наш друг! А друзья так не поступают. Мы ведь семья, помнишь?

Домовой разрыдался во весь голос. Ему стало стыдно, так стыдно, как никогда ещё не было.

— Что теперь делать? — всхлипнул он. — Ведь это была её любимая ваза! А долг домового оберегать и сохранять, а не порти-и-ить...

Люська задумчиво виляла хвостом, потом легла на пол, устремив на Русика блестящие глазки-вишенки и тихонечко заскулила. Ей было жалко домового, разбитую вазу, и расстроенную хозяйку.

— Может склеить? — спросила она. — Я по нюху найду, где хозяйка клей хранит.

— Нет... — вздохнул Сёма. — Клей тут не поможет, здесь нужно чудо.

— Чудо?! — подпрыгнул от неожиданности Русик. — Ну, конечно-же! Чудо! Как я мог забыть! Я же домовой, я умею чудить! — он осёкся и покраснел. — То есть творить чудеса!

Русик спрыгнул с вытяжки и со всех ног рванул в ванную, где покоились остатки разбитой вазы.

— Я могу творить чудеса! — шептал он, собирая осколки в ладошки. — Нет, не так. Это любовь творит настоящие чудеса. Много чудесного можно сотворить, когда знаешь, что тебя любят.

Русик долго колдовал над вазой, собирая в узор даже самые крошечные осколки. Кот и собака внимательно наблюдали за его работой.

— Ой! — воскликнула Люська. — Ты порезался!

Мягкий горячий язычок коснулся ладони домового, стало тепло и щекотно.

— Спасибо. — прошептал Русик. — Теперь совсем не болит.

Он сложил над вазой ладони лодочкой, от них заструился яркий белый свет, и искрящиеся осколки вазы, словно притягиваясь друг к другу собрались в единое целое.

— Получилось! — восторженно воскликнули кот и собака. — У тебя получилось!

— Нет! — довольно улыбнулся домовой. — Это у нас получилось! Я бы без вас не справился.

Русик обнял своих друзей крепко-крепко, в его душе, будто зажёгся крошечный светлячок, дарящий тепло и любовь.

Торжественно водрузив вазочку на место, домовой аккуратно спустился с полки и сел рядом со своими друзьями, любуясь своей работой.

— Красиво... — прошептал Сёма.

— Волшебно! — вторила ему Люська. — Но как же хозяйка? Ведь она помнит, что ваза разбилась.

— Она решит, что ей это просто приснилось. — ответил Русик. — Главное, что она снова будет счастлива, так же, как и я. Ведь совсем неважно, что ты видишь, главное то, что ты чувствуешь!

Ключ в дверном замке повернулся.

— Я дома! Почему меня никто не встречает?