Подвал

По обе стороны подъезда тянулись серые фасады соседних домов, их стены отсвечивали холодным светом ламп. На крыльце ещё виднелись остатки дневной суеты — сырая бумажка у порога, примятая чья-то обёртка. Всё это лежало под тонкой плёнкой вечерней пыли. Я тихо вздохнул, стараясь не обращать внимания, но нервозность постепенно поднималась по спине.

Мы стояли у входа в этот старый подъезд, под шорох вечернего ветра. Сумерки уже накрывали город за кварталом, а одинокий фонарь заливал стену перед нами призрачным светом: тени вчерашних прохожих плясали по ней, застывая и снова растворяясь в блеклых контурах бетона. Неяркий свет колебался под очертаниями мокрой листвы, словно бабочка на исписанном воздухе.

Я заметил, что Лекс за спиной неосознанно ударил ладонью по холодному бетонному порогу и нервно постучал пальцами по грубой стене. Лёгкий холод пробежал под моей кожей, заставив вздрагивать, и сердце заныло в груди. Я вслушивался в еле различимый гул машин вдали: любой звук казался мне чужим отголоском той реальности, которую мы оставили позади.

— Давай быстрее! — взволнованно вырвалось у Лекса. Его глаза сверкали азартом. — Иначе бабка сверху забормочет, что мы шумим!

Я тяжело выдохнул и безучастно пожал плечами. — Прости, — ответил я с натянутой улыбкой. — Я просто задержался.

Неожиданно Сэм обернулся к нам. Его тёмные глаза светились спокойствием и вниманием. Он слегка нахмурился, и в эту долю секунды я ощутил, что он всегда держит ситуацию под контролем.

— Лекс, не торопись, — сказал он тихо. — Лучше всё обдумать. Этот подъезд уж слишком старый и сырой, не хотелось бы напороться на неприятности.

Лекс усмехнулся и беспечно пожал плечами.

— Да бросьте, — фыркнул он. — Это же подвал, ребята. Мы не такие уж хрупкие, чтобы бояться собственных теней. Капля воды или кошачья лапа — вот что страшнее. Давайте соберёмся и не будем ныть.

Мы оба невольно усмехнулись.

Я оглянулся и прикинул, что у нас есть с собой. У меня оказался лишь телефон с тусклым фонариком: экрана явно не хватало, чтобы рассеять всю эту темноту. Лекс тем временем достал из кармана тяжёлый металлический фонарь, весь поблёкший и покрытый слоем пыли. От лампы внутри фонарь бросал бледный желтоватый луч вперёд, хотя даже он казался расточительно слабым на фоне окружающей сумеречной тьмы. Сэм поднял к свету крохотный брелок-фонарик, взятый «на всякий случай»; он едва-то мог всколыхнуть мрак.

Лёгкий, словно старый забытый вздох, запах влажной пыли и сырости поднялся изнутри подъезда. Он напомнил нам, что за этой тяжёлой дверью скрывается заброшенное временем пространство, которое едва ли рад тому, что его потревожили.

Лекс наконец сжал курок дверной ручки и силой толкнул дверь. Заскрипели ржавые петли, и дверь приоткрылась с пронзительным скрипом.

— Давайте уже! — весело выкрикнул он. — Пусть этот мрачный подвал посмотрит нам в глаза!

Мы шагнули внутрь и сразу почувствовали разницу: воздух стал ватным и прохладным, словно густой туман, обволакивающий каждую клетку тела. Вздох от этого воздуха прозвучал во мне как слабый стон. Сырой, затхлый запах канализации и гнили ударил мне в нос, заставляя горечь подниматься к горлу. Полная темнота давила на слух: наши шаги погрузились в пустоту, исчезая сразу после рождения. Едва различимый свет уличной лампы просочился в пролёт лестницы: тонкая полоса золотистого света упала на верхние ступени, выявляя серые оттенки затопленной лестницы.

— Боже, как здесь тихо, — прошептал я. Каждый шорох, любой едва шевельнувшийся элемент темноты стягивал ещё плотнее этот гробовой покров тишины. Даже дыхание казалось слишком громким и неуместным.

Вдруг из глубины лестницы донёсся отдалённый глухой звук — то ли капля падающей воды, то ли скрипнувшая старая доска, прозвучавший словно в кино. Я замер и напрягся, прислушиваясь; тишина в подвале укутывала нас с ног до головы.

Я сжал поручень: холодный, влажный металл жёстко врезался в ладонь. Тусклый луч фонарика Лекса выхватил из мрака очертания ступеней, но за ними в уголке лестницы зияло бездонное пятно тьмы.

— Что за гул? — выдохнул Лекс, но звук его голоса тут же поглотила давящая тишина.

Сэм тихонько кивнул. Его взгляд блуждал по полумраку, пытаясь вычленить знакомые объекты в этом море теней. В свете фонарика он видел лишь то, что напоминало выцветшие кафельные плитки и обветшалые фрагменты штукатурки под скрипящей краской.

— Не знаю, — тихо ответил он. — Но мне кажется, именно здесь что-то не так. Словно холод прошёл по спине.

Я внимательно приглядывался к лестнице, уходящей всё дальше вниз. Ступени были покрыты тонким слоем пыли, изредка блестели затёки влажного осадка. По стенам, потрескавшимся от времени, в нескольких углах свисали паутины, похожие на тяжёлые туманные вуали. Жуткая мысль промелькнула у меня перед глазами, но я сразу загнал её прочь: ничего мистического тут не было, это просто подвал.

Впервые за вечер под ложечкой забился холодок. Небо за узким окошком подъезда окончательно почернело. Мы отдалились от дневного света, и лишь жалкие лучи наших фонариков пронзали густую тьму. Слышимость была настолько ненормальной, что даже упавший откуда-то кирпичик заставил меня вздрогнуть.

— Лекс, — произнёс Сэм шёпотом, словно боясь разбудить обитателей подвала, — ты уверен, что нам стоит идти дальше?

Лекс отвернулся и посмотрел на нас со своей загадочной улыбкой.

— Ребята, — медленно произнёс он, — у меня на эту ночь ещё планы.

Лекс, Нико и Сэм спустились глубже в подвал; воздух стал еще холоднее и тяжелее на вдохе. Узкий проход тянулся под дом, свет фонарика упорно скользил по грубым стенам и железным дверцам. Нико поднял голову: тонкий луч увидел высокие потолки. Где-то далеко дрожал еле слышный звук — словно чьи-то шаги, спрятанные за толщей бетона. «Кто-то может быть рядом?» – пронеслось у него в голове.

Шаги ожили в его воображении: мягкий шуршок, затем приглушенный топот, будто кто-то в соседнем коридоре медленно удалялся. Но за поворотом доносилось лишь эхо собственных шагов. Стены уставлены ржавыми дверьми — каждая небольшая, как клетка, — возле них неслышно шуршали старые бумажные листы. На одной из дверей белая пластина с цифрой «12», на другой — «14». Цифра «13» исчезла. Нико замер: в пыльном свете разгляделись высохшие полосы на полу. Они вели в темноту между дверями, словно кто-то украдкой поглотил зловещую паузу.

— Слушайте… вам не кажется, что это странно? — прошептал он.

Лекс, слегка спотыкаясь, качнул фонарем, направив луч на ближайшую «клетку». — Номер 13… пропал? — коротко выдохнул он. Его голос прозвучал сухо, даже раздраженно. — Никаких там чисел не вижу, случайно потеряли?

Сэм, шаркая ботинками по каменным плитам, нервно поёжился: «Может, тут просто непорядок?» — тихо ответил он. Его голос лился низко, тяжкой усталостью. Каждый звук здесь казался слишком громким, особенно их собственные дыхания, эхом отражавшиеся от бетона.

Они двигались вдоль корпуса старых подвальных «боксов» — покинутого людьми хранилища, где скапливались ненужные вещи. Нико освещал фонарь у колен, когда над его плечом пролетел тихий скрип. Свет закачался: металлическая цепь заскрипела — кто-то встряхнул старый шкаф в дальнем углу, хотя трое оставались неподвижны.

— Кто там? — коротко выдохнул он, но вместо ответа раздалось лишь еле слышное бормотание. Никто не ответил.

Горло Сэма пересохло; он перенёс вес на ступню, но в ответ ему служили только резкие капли воды, падающие из ржавой трубы — звук не поддавался чёткому определению: ни слева, ни справа, просто где-то там, в глубине темноты.

Еще пару метров по сырому коридору — и перед ними открылась дверь, заставленная запылёнными старыми ящиками. Дверь не была заперта, но открылась с трудом, тяжело и неуклюже.

— Она давняя, видно, не открывали давно, — пробормотал Лекс, ощупывая трещину, через которую подался тусклый свет. Дверь скрипнула, и за ней вытянулся новый гулкий коридор, ещё уже и длиннее. Внутри повешена лампа — слабая, и та мигает с перебоями, будто задыхается. Свет с трудом пробивается сквозь паутину теней и вдруг дрожит, как зеркало в воде.

Нико шагнул первым внутрь. Ему показалось, что пол стал чуть неровным: несколько ступенек шли вверх, хотя за дверью они должны были выйти на прежний уровень дома. Лекс у двери склонился. — Тут лестница. Хмм…

Ступени были столь узки и круты, что казались неправдоподобными. Нико остановился и внимательно прислушался: собственные шаги звучали слишком тяжело, с глухим цоканьем на старой доске. Сэм же первым забежал наверх, стараясь не смотреть на потолок этого странного перехода.

— Лекс, поверь мне, — прозвучал его голос сверху, — смотри, это не лестница, она вела куда-то, а теперь идёт не вверх. Нет верха, потолок очень низкий.

Нико и Лекс обменялись взглядами. Лекс вскинул фонарик выше и нашел нелогичную картину: вместо того чтобы выйти на этаж, они оказались в коротком коридоре, стены которого свисали низко над головой, будто крыша висит на ниточке. Нико почувствовал, как сердце застучало в висках: воздух здесь был беззвучен до смерти.

— Этой лестницы здесь нет, — сказал Лекс тихо. — Это как будто иллюзия: она туда, а нас вот тут. Я не понимаю.

Сэм прилепился к стене: подвал вдруг показался живым. Охлаждённые плесенью кирпичи влажно липли к ладоням, а под ногами чуть дрожала крыша мира. Он провёл рукой по оштукатуренному камню, и его сердце пропустило несколько ударов. — Ничего не понимаю… Надо уходить? — наконец прошептал он сквозь зубы. Ему уже тяжело давались даже минуты тишины, какой бы густой она ни была.

Нико снова направил фонарик влево: за старым шкафом на стене заскользила полоска света. На ней висел детский рисунок, прикреплённый ржавой булавкой. Уголок бумаги был оторван, сама картинка измята и покрыта плотной пылью, но на ней едва различимы тонкие лица детей на фоне этих же самых стен, среди ржавых ящиков, весело машущие руками. Стены вокруг изображения были исцарапаны мелкими царапинами — как будто чьи-то ногти пытались прорваться наружу, или наоборот, по-кошачьи выцарапывали каракули на стенах.

— Что это?.. — вырвалось у Лекса. Его голос прозвучал глухим, даже испуганным.

— Нико… — он резко посмотрел на него.

— Это наш подвал? — тихо спросил Сэм. — Люди вообще сюда когда-нибудь спускались или только играли?

— Разве такие рисунки должен увидеть кто-то?.. — сказал Нико еле слышно. Шорох их дыхания в этот момент был самый громкий звук в комнате. Казалось, лёгкие уже распухли тяжёлым воздухом и никак не хотят расходиться.

— Слушайте, — тихо обратился к ним Лекс, — я не люблю шутки. Почему тут эта бумажка? И кто вообще развесил это чёрт знает что… — он обжегся: голос внезапно сорвался.

Сэм резко шагнул к двери — инстинкт сказал, что после детей их мог видеть кто-то ещё. — Надо уходить, — наконец сказал он прохрипевшим голосом. — Тут ощущение, будто кто-то за спиной стоит.

Все трое одновременно обернулись — и за их спинами была только липкая тьма. Ужасный холод прошиб пот на затылке. Казалось, кого-то нет в этой комнате, и все же он есть.

Лекс оглянулся назад: дверь, через которую они зашли, теперь казалась дальше, чем прежде. Коридор наполнился новыми ящиками и дверцами — стены словно раздвинулись, пространство изменилась. Лёгкий звон ключей дошёл из глубины тьмы, звонкий и издевательский, как детский смех на детской площадке в ночи. Тройку охватил ужас: они стояли в лабиринте, который меняет границы. В воздухе повисла беспомощность и бессилие.

Лекс приложил руку к табличке возле косяка: цифры на «клетке» были аккуратно вычеканены, но цифры «15» следовала за «12», «14» — и после вдруг «15», а «13» словно стерли. «13» просто исчезла. — Это нелогично, — прошептал он. — Комната 13 будто никогда не была.

Нико обошёл угол: в следующей «клетке» оказалось всего несколько ветхих вещей, даже неинтересных. Но в дальнем углу он заметил детскую куклу, покосившуюся в пыли. Один глаз куклы отсутствовал, а другой из-под пыли смотрел пустым, стеклянным взглядом. Нико протянул руку. Левой рукой он случайно дернул кукольный платок и дотронулся до куклы. Откуда-то сверху тяжёлой каплей упала влага — холодная жидкость стекла по затылку. Нико вздрогнул и отпрянул.

Сэм схватил их за руки: — Мы должны идти! — вырвалось у него. Голос его задрожал, страх сковал движения. Нико кивнул, фонари скользнули по стене — там, где была дверь, теперь была сплошная бетонная стена. — Она исчезла, — сухо произнёс Лекс.

Глаза друзей расширились. Они бросились к стене, пальцы вонзились в холодный бетон: просто гладь. В ярком сиянии фонарей нечёткими красными пятнами по бетонной стене поползли рваные царапины, как следы оползня. Звук капель вдруг затих, тишина растворилась в воздухе.

Обернувшись, они увидели перед собой коридор — тот же длинный коридор, что был раньше, — но теперь он вытянулся бесконечно. На стенах снова светились таблички «12», «14», «15», и дальше, в глубине, продолжали брезжить номера. «13» по-прежнему не было, лишь пятно ржавчины. Лекс отключил фонарь, задержал дыхание: глаза медленно привыкали к темноте. — Слышу… — тихо сказал он, — шаги.

Детские рисунки на стене, старые ящики, лестница и кукла — всё это оказалось реальным, причём по самым жутким нашим предположениям. Они стояли посреди этого хранилища-клетки, которое дышало и наблюдало за ними. Троим показалось, что что-то нависло над ними, и они одновременно замерли. Подвал тихо гудел, словно густая паутина, в которой все звуки застряли. В ту минуту звучало лишь их собственное сердцебиение.

Сэм отчаянно хотел развернуться и бежать — за спиной зияло одно тёмное ничто, впереди тянулся коридор без конца. «Я не могу так больше, — подумал он, дрожа всем телом.

Нико на миг закрыл глаза: яркий свет из повседневного мира был раз и навсегда заперт этой тьмой. «Нам здесь не место, — прошептал он про себя.

— Нам надо убираться отсюда, — наконец прошептал Лекс. Его голос прозвучал чуть громче капель на стене, казался чужим самому себе.

— Давайте… — еле слышно произнёс Сэм, и огни их фонариков закачались в такт сердцебиению: в ушах звенело тук-тук-тук.

В густой липкой тишине они сделали шаг вперёд. Коридор беззвучно, медленно принял их в свои мрачные недра.

В подвале не было дверей и не было окон. Только вечная тьма и эхо их шагов, разбросанное вдоль стен.

Нико ощутил, как холод от бетонных стен прополз по ногам вверх, по спине и остановился где-то в груди. Они снова шли по полузабытым коридорам подвала, который сегодня казался более живым, чем когда-либо. Длинный переход в тусклом желтоватом свете ржавых ламп то сужался, то расширялся, словно огромный дыхательный мешок. Нико и Лекс шли плотно друг за другом, стараясь не потерять Сэма, который шел за ними с каким-то тихим отчаянием. Каждый новый поворот коридора рождал чувство дежавю: впереди возникали цифры и указатели, знакомые по предыдущему пути, но расставленные совсем иначе.

Лекс, идущий впереди, коснулся таблички на стене рядом с заколоченной дверью: «35» — вырублено на металле ровным шрифтом. Он вспомнил: точно такую же табличку видел минуту назад в метрах десяти оттуда.

— Мы вновь возвращаемся… Это круг, — хрипло выдавил он почти шёпотом.

Нико ощутил, как по позвоночнику ударила дрожь.

— Мы… уже здесь были, — выдавил он сквозь зубы.

Сэм прикусил губу и замедлил шаг, опуская голову почти до самой стены, словно прислушивался. Затем снова поднял лицо.

— Надо идти дальше, — спокойно произнёс он, хотя в голосе уже дрожала привычная твёрдость.

Коридор внезапно закрутился направо, и стены словно наползали на них. Потолок медленно опустился: пространство стало ощутимо уже. Свет мигнул и погас. Нико шагнул вперёд инстинктивно: одинокий диод над головой тускло выхватывал силуэт впереди. Перед ним на мгновение появилась табличка: «ПОДВАЛ, УРОВЕНЬ 1». Когда лампа снова вспыхнула, надпись исчезла, а знакомые цифры остались позади — в другом коридоре. Все трое шли дальше, слушая только удары собственного сердца. Страх сгущался в воздухе: казалось, тьма вокруг жива, шепчет неясными словами.

Вдруг Сэм выпрямился и крикнул:

— Стойте!

Лекс и Нико внезапно затормозили. Перед ними словно выдвинулись две стальные плиты: коридор превратился в глухой тупик.

— Чёрт… — выругался Лекс хрипло. Его голос отозвался эхом в полной тишине, и он сглотнул.

Нико машинально оглянулся назад — и содрогнулся.

На полу прямо под его ногами белой меловой линией прорисована была изогнутая стрелка. Он сразу узнал её: сам вычертил такую, когда пытались выбраться отсюда раньше. Но теперь она указывала не к свободному проходу, а обратно — к глухой стене, что сомкнулась перед ними. Ладони Нико вспотели. Казалось, они сами нарочно рисуют этот замкнутый круг.

— Уходим отсюда, — пробормотал Лекс и повернулся в другую сторону.

Нико опустил голову; ударил кулаком по стене — глухой звук раздался в бетонном эху, но стена не сдвинулась. Вокруг зияли знакомые коридоры, но все они вели снова в тупик.

Сэм встряхнулся и сдавленным голосом произнёс:

— Я слышал, как кто-то шептал моё имя. Видимо, подвал слушает нас.

Все трое замерли. Стена напротив едва заметно заколосилась синим свечением, словно туннель покрывался морозным инеем. Нико округлил глаза:

— Невероятно, но мы слышим себя, — пробормотал он и повторил те же слова.

Их голоса вдруг отозвались эхом:

— Мы слышим себя…

И снова наступила гнетущая тишина.

Лекс достал мел и быстрым движением нарисовал стрелку на стене: «← СЭМ 14:22». Сэм бросился на колени: прямо перед ним на полу лежала эта меловая полоса — его собственноручная надпись. Нико ощутил необычайный холод: буквы и цифры были ему знакомы, но как мог он сам это начертить? Ладони сжались в кольца. Что-то окончательно рождалось здесь: странная игра с их разумом.

Лекс кивнул на левый поворот:

— Пойдём туда.

Нико настороженно сделал шаг — и почувствовал, как стены вокруг затрещали. Пол под ногами дрогнул, и прямо перед ними на долю секунды распахнулось чёрное провалие. Все вскрикнули и отпрянули — щель тут же захлопнулась, словно её никогда не было. Лекс тяжело выдохнул:

— Что за… Это уже не дом.

В коридоре осталась лишь спокойная стена — холодная, неподвижная.

Впереди послышались тихие шорохи, будто невидимые паучки перебегали по стенам.

— Меня всё это время словно кто-то провожал, — пробормотал Сэм. — Видимо, подвал слушает нас.

Стена близко засветилась слабым голубым свечением, и Нико ахнул:

— Мы слышим себя.

Его слова разлились эхом вокруг, подтвердив сказанное.

— Мы слышим себя… — вторым эхом раздалось в пустоте.

И снова наступила гнетущая тишина.

Надежда вздохнула и исчезла. Последний луч надежды погас, и при следующем повороте их снова окутала густая тьма. Как будто невидимая петля сомкнулась вокруг них: коридоры вновь заводили их к началу. И вдруг Лекс заметил впереди слабое свечение на полу: на холодном бетоне проступили ржавые буквы «ПЕТЛЯ». Они застынули. Последнее эхо коридора дрогнуло человеческим голосом:

— Вы не уйдёте…

Эти слова врезались в них холодом. Нико, Лекс и Сэм посмотрели друг другу в глаза и поняли: подвал окончательно держит их в своих тисках.

Никто не говорил вслух, но они все это чувствовали: долгий выдох улицы вдруг оборвался и вернулся внутрь, к холодным стенам подвала. Неспешный гул дыхания земных масс качнул их на плечах, обнял пустотой.

На границе звука и тишины, среди затухших мазков света старой лампы, они ощутили движение – дверь, которую раньше не замечали. Дверь, теперь бесшумно проступившая из мрака, манила как мираж: от нее веяло холодом, и цепь на бронзовых петлях тихо дернулась, словно пробуждаясь.

Ничьи шаги не звучали здесь совсем, но каждый в этой комнате стал ловить ритм собственной крови. Нико прикоснулся к холодной ручке двери и усомнился в реальности едва уловимого металлического блеска.

Где-то наверху заскрипели половицы. Затем над ними вновь воцарилась ледяная тишина.

Лекс, почти беззвучно выдохнув, опустился на колени, чтобы выглянуть в замочную скважину. Его зрачок тянулся к свету, словно ищущий спасения в проблеске, но за дверью зияла только пустота.

Цепь на двери лязгнула, и звук разлился эхом по стенам забвения.

Дверь осталась запертой, как и прежде — только теперь они поняли, что держат их здесь собственные цепи, навешенные изнутри.

Нико, поднеся руку к цепи, ощутил холод стали, бегущий по ладони. Сердце его упало, признавшись пленником собственных страхов.

Лекс тихо заплакал, слезы обжигая щеки, а Сэм, словно прощаясь, спокойно улыбнулся и отступил в темноту.

В этой безмолвной сцене время замерло: последняя искра надежды затерялась в трещине замочной скважины. Даже луч света мелькнул в щели двери, скользя по цепям и стенам. Чем дальше удалялись их шаги, тем сильнее подвал жадно втягивал их обратно. Но тишина осталась с ними навсегда.

И лишь капля медленно, беззвучно катится по выемке в потолке: она будто бы рисует путь затухающей надежде.

Последний вдох застывает на их губах, где-то между радужкой и краем мира.

Цепь — холодна, как застывший стон, — опускает крышку навек, но в темноте всё ещё звучит эхо одного непроговорённого шёпота, ускользающего вдаль, не успев стать выдохом.

От автора