Подъезд

Подъезды заброшенных домов, ждущих своей очереди к сносу. Что-то в них есть таинственное, мистическое.

Поднимаешься по пыльной, усыпанной мусором, оставленным покинувшими дом жильцами лестнице, прислушиваясь к гулким шагам, отражающимся эхом от обшарпанных стен. Смотришь на полуоткрытые, а то и сорванные с петель двери, на полутемных лестничных клетках, и дрожь пробирает, покрывая мурашками кожу.

Сквозь грязные окна подъезда пробиваются пыльные лучи солнечного света, освещая нацарапанные каракули, оставленные теми, кто уже никогда сюда не вернется, как надписи на могильных надгробьях.

Тишина… Она какая-то зловещая тут, тягучая. Застывшая памятью когда-то проживающих людей, их судеб, и желаний. Не будут больше смеяться дети. Не будут ругаться соседи. Не будут здесь больше шумно, всем подъездом, встречать Новый год, как не будет и дней рождений, и даже похорон больше не будет. Дом умер навсегда.

Три дня назад я вступил в наследство.

Моя тетушка, о которой я никогда не слышал от родственников, царствие небесное, оставила мне, и именно только мне, шкатулку, в которой лежала фотография красивой улыбающейся девочки лет семи, в розовом платьице, с белыми бантиками в тугих, белокурых косичках, серебряного, потертого кольца и письма.

Небогатое скажу я вам наследство.

Не нажила старушка за свою долгую жизнь богатств. Даже квартира, в которую я сейчас поднимался, не была приватизирована, и должна была отойти государству, и теперь пойдет под снос со всем домом, а мне не достанется ничего.

Из всего наследства меня заинтересовало только письмо, так как девочку я не знал, а кольцо ценности не представляло, но вот то, что было написано в послании заставило задуматься.

Этим позднем летним вечером, я поднялся на третий этаж, покинутого всеми пятиэтажного дома, приготовленного к сносу. Единственная запертая во всем подъезде дверь моей покойной тетушки встретила меня порванным дерматином, и скрипом заржавевших петель. Все жители давно съехали, забрав с собой вещи и жизнь этого дома, и только мою тетушку вынесли на кладбище, оставив в квартире все так как было, не тронутым.

Я потянул на себя обшарпанную дверную ручку и вошел.

На вешалке, в пыльном коридоре, старое, серое, поношенное пальто, под ним стоптанные туфли и запах старости, тот самый запах прожитой жизни, нафталина и лекарств, присутствующий в квартирах, одиноких стариков.

От угла с ободранными лоскутом обоями, до перегоревшей лампочки на потолке, вытянулись нити сплетенной в спираль паутины, с засохшими мухами. Неприятные ощущения заброшенности, и какой-то безысходности, саднили в душе от увиденного.

Я прошел в комнату.

Пыльные занавески с рюшечками, подвязанные ленточкой полукругом на окне, до самого подоконника.

Вечерний полусумрак, заброшенного жилища.

Потрескавшийся старостью лака, комод, с пожелтевшими фотографиями за мутным стеклом, замер памятником бедности у стены. Видавший виды высокий стул, с перевязанной синей изолентой, треснувшей ножкой перед круглым столом с выложенными пасьянсом картами на белоснежной скатерти.

Что-то предчувствием неприятностей кольнуло в груди. Скатерть слишком чистая, словно только что постелили. Так не должно быть… Полгода прошло после смерти хозяйки квартиры, и вездесущая пыль должна была давно окрасить ее в серый цвет...

Но я оттолкнул страхи в сторону, и подошел. Вынул из кармана посмертное письмо тетушки, и отодвинув в сторону мешающие карты, положив на стол сложенный пополам листок, развернул.

«Здравствуй племянник.

Моя просьба покажется тебе, странной, но обратиться больше не к кому, ты единственный оставшийся родственник, способный помочь. Тебе может показаться, что съехавшая с ума бабка бредит, но это не так. То наследство, из дешевой шкатулки и барахла из квартиры, это не все, что тебе полагается, основное ты найдешь, выполнив просьбу.

Спаси мою дочь! Ту девочку, что улыбается с фотографии. Это будет сложно, в виду того, что ребенок находиться не в нашем мире, а существует в мире теней.

Она оказалась там по моей невнимательности, а я, в силу независящих от меня обстоятельств (не буду объяснять каких, так как к делу это не относится), не смогла вытащить ее оттуда. Спаси ее, молю! Только тебе это по силам. Там же ты найдешь и настоящее наследство. Подели его честно с моей Любой.

Теперь о том, как туда попасть:

В полнолуние начерти чем-нибудь черным на скатерти стола равносторонний треугольник. Положи кольцо в центр, а по углам зажги церковные свечи. Запомни главное правило «Не должно быть сквозняков», - огонь будет маяком входа и выхода, по которому ты будешь ориентироваться, и который вытащит вас оттуда. Если же огни потухнут, то ты там застрянешь на века.

Дальше все зависит от тебя. Но я верю, что все получится, и ты спасешь мою дочь и сам при этом разбогатеешь.

Тетя Клава.

PS. Время в том месте стоит на месте, так что мою дочь ты найдешь тем же ребенком, каким она выглядит на фотографии».

Я скривился. Не нравилась мне вся эта мистика, и наследство такое не нравилось. Честно говоря, я поначалу подумал, что такое письмо может написать только пациентка психбольницы, но все же решил попробовать, чтобы во-первых: успокоить совесть, и не мучатся потом тем, что это все могло быть правдой, а я не поверил и не спас сестру, а во-вторых, с финансами у меня в последнее время было, мягко говоря, не очень хорошо, даже можно сказать: «Очень плохо», - и богатое наследство точно бы не помешало.

Я сложил в колоду карты, и отложил на край стола, что бы не мешали. Убрал в карман письмо, и начертил принесенным с собой черным фломастером, треугольник.

Вышло не очень ровно, но из-за отсутствия линейки, спешки и дрожания рук, по-другому бы и не получилось. По углам расставил в одноразовых, дешевых подсвечниках три свечки, зажег их, щелкнув зажигалкой, и закурив, сел на стул с перевязанной изолентой ножкой.

Оставалось только ждать, когда окончательно стемнеет и взойдёт луна. Подождать немного, и я пойму, правда это, или бред сумасшедшей старухи.

Ночь медленно гасила свет, погружая комнату во мрак, и сворачивая его в тусклое пятно освященного свечами треугольника, в котором концентрировался в моих глазах окружающий мир, постепенно наливаясь синим сиянием.

Тишина мертвого дома пробегала нервной дрожью по телу. Легкий шорох где-то в подъезде, заставил вздрогнуть, словно по спине хлестнули плетью.

- Мыши. – Прошептал я сам себе, и немного успокоился, но не на долго.

Тень скользнула по стене. Я вздрогнул, но понял, что она моя собственная, от света свечей. Унял нервную дрожь, еще раз попытался закурить, но выронил сигарету из рук.

Внизу, в подъезде хлопнула дверь… Это как кувалдой по нервам. Огни свечей дрогнули сквозняком, я вскочил, вспомнив, что не закрыл квартиру, но бросившись туда, вдруг осознал, что все изменилось. Мир стал другим. Мрак не был таким кромешным. Полная луна осветила преобразившуюся квартиру, и она налилась каким-то кровавым сиянием, а в подъезде послышались глухие голоса. Кто-то спорил, кто-то ругался, смеялись дети, пахло готовящейся едой, духами и чем-то затхлым, неприятным. Такого не могло быть, ведь дом нежилой, приготовленный к сносу? Жители съехали…

Над головой что-то хрустнуло, я от неожиданности вздрогнул, и присел, задрав голову. В паутине сидел огромный паук и хрустел высушенной мухой. Я перекрестился, зашептав молитву. Тварь недовольно фыркнула, и ловко перебежав в угол, продолжила уже там трапезу, потеряв ко мне всякий интерес. Противно все это конечно, но ничего необычного, кроме того, что не должен хрустеть мухами паук, он этого не умеет.

Я немного успокоился. Осторожно выглянул на лестничную клетку…

- Привет. Меня Васей зовут. – Неестественно бледный карапуз, четырех лет, на трехколесном велосипеде смотрел на меня мертвыми глазами, и улыбался выпавшими зубами. – А ты кто? Ты теперь будешь жить тут? Ты новенький? Ты живой? Это хорошо. Может ты знаешь, кто мои мама и папа, а то я забыл?.. – Он засмеялся так, что меня пробрал озноб, и резко развернувшись, укатил в открывшуюся напротив дверь. – Там новенький поселился. Скоро кушать будем. – Послышался оттуда его голос.

Из дверей выглянула женщина, в черном пеньюаре, сшитом из ткани похожей на клубящийся мрак. Посмотрела внимательно на меня такими же мертвыми глазами как у мальчика, и нахмурила бледный, слегка синий лоб под короткой челкой.

- Ты не будешь тут жить, ты чужой. – Голос с хрипотцой, неприятно скребанул по ушам. – Зачем ты здесь? Корм?

Я никогда не считал себя трусом, но тут появилось единственное желание: «Бежать!». Взять себя в руки было сложно, но я все же справился.

- Мне нужна Люба. – Выдавил хрипом из себя я, не узнав собственного голоса.

- Люба? – Пожала непонимающе плечами женщина. – Нету тут таких. Посмотри выше этажом, может там. – Она развернулась, и выплыла в открытые двери. – Он не жилец, он тут по недоразумению. Скорее всего застрянет, и будет портить воздух своим противным дыханием. – Прозвучал ее раздраженный голос.

- Надо его задержать, пока в подвал не сбежал, к остальным. – Ответил смехом ей малыш. – Очень кушать хочется.

Но мне почему-то стало совсем не весело. Я прикрыл двери, закрыв на замок, не решаясь вновь выглянуть наружу. Стоял и дрожал от страха, прижавшись к ней спиной, когда раздался стук.

- Открой, хочу тебя увидеть.– Раздался с другой стороны густой бас. – Ты ведь живой? А это большая редкость тут. Что тебя к нам занесло? Да открывай ты, не бойся, я только посмотрю. – В дверь решительно заколотили, видимо уже ногами.

Я еще сильнее вжался в поцарапанную, деревянную поверхность.

- Ну что же ты такой трусливый-то? Открывай скорее! – В голосе послышались злобные нотки. – Ну раз добром не хочешь… - Воздух в коридоре передо мной сгустился, налившись кровавым светом, и из него шагнула плотная, обрюзгшая фигура огромного, бледного мужика в расстегнутом на все пуговицы тулупе, тельняшке, в замызганной шапке-треухе, сбитой на один бок, и с метлой дворника в руках. – Он нагло ухмыльнулся, оголив крупные желтые, с черными пятнами кариеса зубы, едва держащиеся в деснах, из-за жуткого парадонтоза, и вдруг вздрогнув оглянулся. – Свет! Погаси его немедленно! Нельзя тут свет! Немедленно! Удавлю… – Грязные руки жуткого гостя, отбросили метлу в сторону, и синие пальцы с обгрызенными ногтями, потянулись к моему горлу, но тут же, не дотягиваясь начали таять, стекая каплями, как воск свечи, на пол. – Гад! Ты специально заманил меня в свет?! – Пробулькал пузырями гость, и растаял, оставив после себя пятно зелено-бурой плесени с копошащимися в ней опарышами.

Я перекрестился, мысленно сказав свечам: «Спасибо», но сидя в квартире дочку тетки Клавы не найти, надо выходить в подъезд, но как же это страшно...

Наступив на горло собственным чувствам, мешающим совершать поступки, вновь открыл дверь…

На лестничной клетке никого не было. На верху что-то шкрябало по полу. Я медленно начал подниматься. Заглянув за поворот лестницы, увидел бабку в цветастом, подернутом разложением, дырявом халате, трущую шваброй, сухой тряпкой, пол.

Она подняла голову, и я едва не скатился по ступеням. На меня смотрело и улыбалось полуразложившееся лицо, без одного глаза, видимо вытекшего, так как на обвислой груди старухи, красовалось характерное, бурое пятно подтека засохшей крови, а из гнилых дыр в щеках, проглядывали желтые пеньки остатков зубов.

- Поднимайся сынок. – Она поставила к стенке швабру, но та упала, грохнув черенком по полу, и по моим и так напряженным нервам, едва не заставив заорать, и броситься наутек. – Проходи, чайку попьем с малиновым вареньем. Одна я тут осталась, остальные съехали видать давно. Как-то проснулась, а соседей нету на площадке. Проходи, проходи, не стесняйся. Я поболтать люблю, а тут теперича не с кем.

Подавив в себе отвращение, готовое вырваться рвотой, и ужас от увиденного, я неуверенно поднялся по лестнице.

- Заходи в квартиру-то, чего встал. Сейчас самоварчик поставлю. – Прошамкала она, и скрылась за распахнутыми дверями. – Вот тут у меня вареньице, и пирожков я вчерась напекла. Проходи, проходи, не стесняйся. – Звучал, не останавливаясь ее голос из квартиры.

Я осмелился и прошел внутрь, и тут же об этом пожалел. Желудок не выдержал издевательства. На столе, по центру обросшей гнилым мхом комнаты, стоял стол, с позеленевшим от времени медным самоваром, хрустальной вазой с копошащимися в чем-то тягучем и красном, червями, и блюдом с покрытыми белесой плесенью, почерневшими пирожками.

- Съел чего-то ты видать сынок несвежее. Вот тебя и стошнило. Надо всегда свеженькое кушать. Я люблю свеженькое. Проходи, я чаю сейчас налью. С вареньицем да пирожками, оно больно уж хорошо будет. - Меня снова вырвало. – Да что же ты милок? Всякую гадость-то в рот тянешь. Нельзя так себя не жалеть. Не дитя чай малое. Проходи, присаживайся, не стесняйся, неча в дверях-то стоять…

- Некогда мне бабушка. – Я вытер ладонью губы, и делая неимоверные усилия, сглатывая подкатывающую к горлу тошноту, спросил. – Я Любу ищу. Девочку лет семи, белокурую? Не знаете, где она?

- Любу?.. – Потерла она в раздумьях лоб, оставив на светло-коричневых с пятнами зелени пальцах, оторвавшийся лоскут сморщенной кожи. – Так вроде нет тут такой. Одна я тута. Может выше, или ниже этажом?

- Спасибо. – Я сделал шаг назад.

- А как же чаек, касатик? – Попыталась остановить она меня.

- В другой раз, бабушка. Тороплюсь очень. - Я выскочил вон, едва сдерживая рвущуюся из меня рвоту, и захлопнул дверь.

Надо подниматься выше, может там найду девочку, но ноги не идут. Такая слабость навалилась, тело ватное, рубашка промокла от пота, руки трясутся…

Я перекрестился, прочитав «Отче наш», и собрался с духом. Надо взять себя в руки. Мужик я или погулять вышел. Пятый этаж, он последний в доме. Но если и там девочки нет, то придется спускаться вниз. Боюсь даже представить, что ждет меня дальше…

За дверями бабки внезапно заскребли когти, и раздался жуткий вой преследующей добычу волчицы. Меня словно пнули, и я бросился вверх по лестнице, перелетая сразу через две ступеньки.

В глазах потемнело от страха, и я, ничего не соображая, и не видя, взлетел на последнюю площадку, отделяющую подъезд от чердака, и неожиданно вдруг врезался в нечто, болтающееся как боксерская груша на веревке.

Трупная вонь ударила в нос, и меня снова вырвало, хотя казалось уже было нечем. Я и не заметил в сумраке, со страха, висящего в петле мертвеца, и воткнулся в него всем телом, да еще и обнял, чтобы не упасть.

Тот покачнулся, на веревке, привязанной к решетке, ведущей на чердак, и вдруг открыл глаза.

- Аккуратнее надо. Чего толкаешься? Не видишь, сплю я. – Прохрипел он прогнившей дыркой в горле, из которой выполз червь.

Я отпрыгнул от него, и прислонился к стене, чтобы не упасть.

- Я Любу ищу – Смог наконец выдавить я из себя вопрос, и едва не потерял сознание.

- Нет тут Любы никакой. Вали отсюда. – Мертвец захрипел, его фиолетовой язык вывалился, капнув зеленой слюной. – Да ты никак новенький тут? Живой?.. – Он вытянул вперед руки, пытаясь до меня дотянуться, но слава богу веревка не давала ему этого сделать, намертво привязав к одному месту. Труп начал на ней раскачиваться, а из истлевших рукавов его рубахи, принялись вываливаться огромные черные тараканы, и быстро поползли ко мне. – Еда…

Я рванул вниз по лестнице, ничего не соображая, и едва не падая. Зацепился, и даже не заметил, за торчащий из сорванного поручня гвоздь, глубоко разорвав на ладони кожу. Кровь тут же закапала под ноги, и в этот же миг, как по сигналу, за закрытыми дверями квартир подъезда, раздался хором леденящий душу вой.

Как я ворвался в квартиру тетки, и захлопнул за собой дверь? Не помню. Как во сне произошло. Как не со мной.

Очухался стоя на коленях, выдавливая из себя кашель с желчью, так как больше рвать было нечем, в желудке ничего не осталось. Я поднялся, подошел к столу, и рухнул на стул, но тот не выдержал и сломался. Я растянулся на полу, больно ударившись затылком, и вдруг неожиданно для самого себя захохотал. Смех непроизвольно вырвался наружу, и я катался по полу в истерике, потеряв счет времени, и уже не соображая, где нахожусь, хохотал, подвывая и глотая слезы.

Сколько вот так валялся на полу, не знаю, но, когда очнулся горло саднило, бока и голова болели, и всего трясло в лихорадке. Я оглянулся на светящийся треугольник, и страстное желание, послать это все к чертям, и вернуться назад, в свой мир, обожгло желанием разум.

Но сдаваться нельзя, надо искать сестру. Представляю, что натерпелся бедный ребенок, в этом аду.

Что-то там жуткий мальчик на велосипеде говорил про подвал? Может там моя двоюродная сестренка? Нужно выходить из квартиры, и спускаться вниз. Но вот идти совсем не хочется. Страх связал по ногам вязким осознанием правдоподобности происходящего, не давая сделать ни единого шага в сторону дверей, выхода из квартиры, в жуткий воющий голодной стаей то ли упырей, то ли еще какой подобной нечисти, подъезд.

Обозвав себя тряпкой, врезав самому себе болезненную пощечину, приведя себя в чувства, я наконец решился, но уже практически взявшись за ручку двери, остановился.

Мне нужно хоть какое-то оружие от всей этой, гадости. Что там пишут в книжках? Серебро?

Но у нищей бабки в квартире не было ничего из этого металла. Ни одной завалящейся вилки, даже заколки. Сколько не искал, выворачивая все из ящиков комода, из стола на грязной, покрытой пылью кухне, сколько не рылся в паутине засохшей плесени раковины с оставленной немытой посудой, в итоге так ничего и не нашел.

Другая мысль посетила меня: «Обратиться за помощью к богу».

Огляделся в поисках икон, они, пожалуй, лучшая защита от всякой чертовщины. Но моя тетушка, чтобы ей в гробу тесно стало, была видимо ведьмой. Ни одного святого лика на стенах. Ни единого крестика.

Что же делать?

- Свет. – Прошептал я. – Нужен освященный церковью свет, ведь тот дворник в лучах растаял, но трогать свечи на столе нельзя, они мой единственный путь назад, из этого ада. Треугольник светится голубоватым сиянием, и я знаю, что стоит только попросить его: «Верни меня обратно», - весь этот ужас закончится.

Слава богу есть еще одна свеча в кармане. Сам себе сказал: «Спасибо», за то, что взял лишнюю. Поджег фитилек, и решительно вышел в подъезд из тетушкиной квартиры.

Выглянувшая было, из дверей напротив женщина, в черном пеньюаре, вздрогнула, сморщила лопнувшей из-за ожога кожей лоб, зашипела, выплюнув в мою сторону зеленую слюну, и мгновенно скрылась.

Я мстительно улыбнулся: «Работает свечка-то. Слава тебе Господи», - и начал осторожно спускаться по ступеням ниже, на второй этаж.

Площадка там была пустой.Но едва я сделал первый шаг по бетонному полу, покрытому грязно-голубым, противным на вид, потрескавшимся кафелем, как высунувшаяся из открытых дверей сине-зеленая рука с костяшками вместо пальцев, и крючками когтей вместо ногтей. Она попыталась меня схватить за рукав, но попав в свет, мгновенно отдернулась оставив после себя капли расплавившейся плоти на полу, и спряталась. Мгновенно в той квартире, откуда она вылезала, раздосадовано завыли хором сразу несколько глоток.

Я быстро проскочил мимо воющих дверей, и кинулся по ступеням. Ужас гнал меня вниз.

Вот и первый этаж, облезлая лестница в подвал напротив. Но меня тут уже ждали.

Живые трупы, семья из трех тварей. Полуразложившийся папа, с торчащими из сгнивших джинсов костяшками ступней, клочками волос на голом черепе, с остатками тлеющей кожи, и тянущимися ко мне покрытыми трупными пятнами руками. Мама со скелетом младенца на руках, завернутого в бордовый саван, сосущего щелкающей челюстью обвислую, зеленую грудь с черным соском, выдавливая зловонное зеленое молоко.

То, что когда-то было женщиной в зеленом, домашнем халате, ставшем теперь гнилой тряпкой, смотрело на меня из-под плесневелой челки, мертвыми глазами, как голодный путешественник, на бутерброд с маслом, и причмокивало синими губами.

Я словно налетев на стену, мгновенно остановился, недоуменно смотря на них. Мое оружие не работало? Троица уверенно сделала одновременно шаг мне на встречу. Я попятился, запнулся пяткой о ступеньку, и вскрикнув от неожиданности сел, глаза сами собой опустились на зажатую в кулаке свечу, и я похолодел от ужаса. Она не горела. Видимо в спешке, быстро двигаясь, я ее нечаянно затушил и не заметил.

В панике заколотил себя по бокам, в поисках зажигалки. Нашел в боковом кармане брюк. Выхватил бесчувственными пальцами дрожащих рук, щелкнул искрой, еще раз, и о ужас… Выронил.

Она стукнулась об колено, и покатилась предательски под ноги тварям. Те, не обратив на нее никакого внимания, перешагнули, и дружно прыгнули, с вытянутыми руками на меня, целясь кривыми когтями, и желтыми зубами в горло.

- Едаааа…. – Раздалось дружное шипение, из капающих желто-зеленой слюной раскрытых в желании пастей.

Никогда я не отличался хорошей реакцией, даже в бадминтон не играл из-за этого, плохо реагировал на воланчик, а тут что-то со мной случилось, видимо первобытный, животный инстинкт проснулся. На одних только рефлексах, прыгнув под ноги мчащихся ко мне живых трупов, и пролетев между ними, задев мерзкую плоть, поскользил пузом по полу, мокром от капающей с них слизи, к выпавшему из рук источнику спасительного огня.

Кто вам скажет, что ожившие мертвецы медлительны, не верьте, вас или обманывают, или я такой невезучий. Мне попались удивительно ловкие твари.

Рука трупа мужчины ухватила меня за щиколотку, и потащила к себе. Я взвыл от боли, но вытянувшись в струнку, смог-таки, в последний момент, дотянуться до спасительной зажигалки.

Панически защелкал дрожащими руками, высекая искры, в попытках поджечь, и уже в тот момент, когда зубы женщины впились мне в ногу, прокусив кожу, и мясо до кости, смог наконец поджечь фитиль свечи. Мой смешанный в одно целое крик от боли в прокушенной ноге, и торжества победителя, слился с их диким визгом разочарования и паники, в стремлении избежать смертоносного света, соединившись хором в одно целое.

Я орал, выставив перед собой спасительный огонь, как щит, а они выли, пытались убежать, и таяли прямо у меня на глазах, стекая булькающей плесенью, растекающейся белыми червями под ногами.

Спазм рвоты вновь скрутил живот, я согнулся в порыве, но желудок был пуст, и лишь комком прыгал мне, перекрывая дыханье, в горло. Я долго сидел, восстанавливая возможность думать, и пытаясь не смотреть на останки тварей.

Мерзкий запах уже не так бил в нос, как раньше, видимо организм успел привыкнуть к мерзости, но вид разложения никак не хотел мирится с моими не привыкшими к подобному газами.

Но сколько не сиди, надо идти дальше, тем более цель уже в нескольких шагах.

Ржавые железные двери, с заунывным скрипом похоронного марша, распахнулись, и на меня из мрака, отражая свет свечи сверкнули три пары глаз.

- Люба. – Крикнул я во тьму. – Ты здесь?

- Вы дяденька живой? Вы кто? – В тусклый круг света вышла маленькая девочка, в розовом платьице, точная копия фотографии. - Вас послала за мной мама? Мне страшно. Заберите меня отсюда.

- Вы так свободно перемещаетесь по этому ужасу? Не ужели не боитесь? – В свет вышел седой мужчина, с изможденным грязным лицом, лет сорока пяти, в порванном спортивном костюме, ведя за руку заплаканную женщину, со спутанными волосами, в легком летнем платье. – Вы сможете вывести нас отсюда? У вас есть возможность покинуть этот проклятый дом. Я заплачу любую цену!

Я кивнул в ответ:

- Выведу, но только ответьте мне сейчас честно… Вы живые? – Я вытянул в их сторону свечу.

- Конечно живые, прячемся тут. Мертвецы почему-то не могут открыть дверь в подвал. Мы с Зоей. – Он кивнул в сторону своей спутницы, одновременно ее и представляя. - Связались тут с одной сволочью, чернокнижником. Мистики нам, дуракам захотелось. Чего-нибудь необычного. Вот и вляпались. Он нам предложил дом нежилой поискать, с квартирой, где недавно покойник был. Там стол скатертью белой застелить, и раскинуть карты, нужным образом. Сказал, что впечатлений на всю жизнь хватит. Не соврал, гнида.

- Не ругайся Вова. – Одернула его женщина. – Тебе не идет.

- Плевал я. – Огрызнулся тот, и продолжил рассказ. – В общем мы картишки разложили, и даже не заметили, как в аду оказались. Сначала и не поняли ничего, а потом такое началось, что я, поседел в миг. Не знаю, как и к подвалу пробились. Чудо какое-то, не иначе. Видать Господь уберег. Забегаем сюда, дверь за собой захлопываем, а тут Люба.

- Бедная девочка. – Хлюпнула женщина.

- Да. – Кивнул, соглашаясь со своей спутницей Вова. – Пережила такое, что не каждый мужик выдержит. – Он посмотрел на меня. – Вот и вся наша история. Ну так что? Выведите нас?

- Тут где-то должны быть сокровища, оставленные мне тетушкой по завещанию. – Я решил, что просто сбежать, не наградив себя за труды будет неправильно. У меня финансовые проблемы, да и о найденной сестренке позаботиться совесть требует. – Надо найти их, это очень важно для меня.

- Не знаю. – Оглянулся мужчина. – Тут только грязь, плесень и черви кругом. В этой шевелящейся жиже, если что-то и есть, то найти будет сложно, подвал большой, через весь дом тянется.

— Вот. – Неожиданно протянула мне моя племянница шкатулку, которую прятала за спиной. – Наверно вот это?.. Я играла украшениями, без спроса, а когда мама пришла то испугалась, что она будет ругаться, залезла под стол и спряталась. Мамочка зажгла свечи, а я неожиданно потерялась, и оказалась здесь. Меня хотели схватить страшные, грязные люди, но я убежала и спряталась тут, в подвале. Потом Дядя Вова и тетя Зоя, пришли, они мне помогали. Они играли со мной. – Она застенчиво улыбнулась. - Они хорошие. Давай дяденька заберем их с собой, им то же страшно. Только они не говорят об этом, но я же вижу.

Я подхватил девочку на руки.

- Обязательно заберем, сестренка. – Я повернулся к мужчине, и протянул ему свечу. – Держите. Твари бояться света. Я понесу ребенка, а вы пойдете следом, освещая путь. Только будьте осторожны, не погасите огонь, иначе нам будет очень трудно и больно. У меня был уже подобный опыт, и повторять его совсем не хочется.

Мы вышли из подвала, осторожно поднялись по лестнице на второй этаж. Остался всего один пролет, и наконец весь этот ад останется позади. Всего несколько ступенек до спасения.

Дверь за моей спиной, чуть справа скрипнула, и за ногу моего, освещающего дорогу спутника, ухватилась высунувшаяся оттуда рука, воспользовавшаяся тенью от самого же мужчины. Он вскрикнул от неожиданности, и не удержавшись на ногах, упал. Свеча выпала из рук и погасла, покатившись, по закону подлости, в открытые двери противоположной квартиры. Ловить ее не было уже никакого смысла, так как оттуда выпрыгивал полуразложившийся старик, тряся остатками седой бороды, и вожделенно урча в предчувствии трапезы.

Ужас охватил меня.

- Бежим! – Рявкнул я, и кинулся вверх по лестнице.

- Вова! – В этот же момент закричала женщина, и бросилась поднимать своего спутника.

Может, конечно, я и трус, но бросить того, кто поверил в тебя, положился, я не смог, и поэтому мгновенно остановился, развернулся и бросился на помощь. Поставив сестренку на пол, рядом с лестницей, за своей спиной, ухватился за протянутую руку мужчины, и мы, вдвоем с Зоей смогли, на счет: «Раз», - его вырвать из смертельного захвата разлагающейся твари.

Прямо на корточках Вова рванул вверх, а я за это короткое время успел подхватить на руки двоюродную сестру, и обогнать его на повороте лестницы. Вот что делает с людьми ужас, ведь я даже стометровку пробегаю с трудом. Сзади орала и бежала Зоя.

Командовать нами было не надо, мы и без этого пулей взлетели на третий этаж, к спасительной квартире моей тетушки, но там нам дорогу преградил хищно улыбающийся мальчик на велосипеде. Недолго думая, я пинком отправил его в открытые двери напротив, из которых уже выпрыгивала нам на встречу женщина, в черном пеньюаре, а сверху сыпались жуткие тараканы, и следом за ними, как-то выбравшийся из петли повешенный.

Время остановилось, слившись в хоре наших воплей ужаса, и желания жрать мертвецов.

Сквозь сгустившееся в кисель пространство, я буквально закинул Любу в двери квартиры ее матери, затолкал туда же, в спину, бегущую следом, запнувшуюся о велосипед Зою, едва не упав при этом, от неожиданного толчка в плечо, воющего ужасом Вовы, прыгнувшего в дверной проем рыбкой.

Сам не успел совсем чуть-чуть.

Поскользнувшись на раздавленных тараканах, замешкался, и мертвец, с этажа выше, успел зацепить меня вытянувшимися когтями, из костяшек пальцев, за предплечье.

Дикая боль затмила разум, едва не погасив сознание. Такая боль, что мне показалось, вырвали с мясом руку. Я отчаянно кинулся вперед, чувствуя, как с тканью рукава рубахи рвется одновременно и моя кожа.

У меня получилось. Несмотря на то, что мой неожиданный спутник Вова, несколько секунд назад в ужасе и панике едва не сбивший меня с ног, потеряв самообладание, все же смог собраться, и пришел на помощь.

Он ухватил меня за руку, и буквально забросил в квартиру, мгновенно захлопнув перед носом урчащей твари дверь, зажав в косяке кусок гнилой ткани одежды повешенного.

В подъезде поднялся вой отчаяния. Столь желанная, и казалось, доступная добыча сбежала.

Я обернулся. Зоя сидела в углу комнаты, прижав мою сестру себе к груди, и гладила дрожащей рукой волосы, успокаивая, хотя у самой текли слезы. Вова стоял и глупо улыбался, переводя взгляд то на свою спутницу, с ребенком на руках, то на стол, то на меня.

Свечи на столе потрескивали, наливая треугольник голубоватым сиянием.

- Подойдите все ко мне. – Скомандовал я. – Не знаю на каком расстоянии работает переход, поэтому давайте встанем рядом друг с другом, и возьмемся за руки. – Возражать никто не стал. - Забери нас треугольник из этого дьявольского дома. – Рявкнул я едва не задув свечи, и все тут же поменялось. Мир стал другим.

Добрая луна смотрела в пыльное окно, и будь я проклят, но улыбалась мне, сквозь темные облака.

- Мы живы. – Выдохнул я, и сев прямо на пол, заплакал. И даже теперь, спустя время, не стыжусь этого.

В шкатулке находились фамильные украшения нашей семьи, передающиеся от поколения к поколению, и стоящие баснословных денег, но продавать мне их не пришлось. Тот мужчина оказался владельцем огромного холдинга, решившим пощекотать себе и жене нервы мистикой, и доигравшийся до того, что в эту мистику и провалился.

Он устроил меня к себе на работу, на хорошую должность, с приличной зарплатой, и помог справиться с финансовыми трудностями.

Сестренку я удочерил. Ну а как еще узаконить родственные отношения? Правда вначале было трудно, ведь она попала в наше время из другой эпохи, но дети быстро забывают прошлое, и быстро адаптируются к обстоятельствам.

Дом через месяц снесли. Ну и слава богу. Никто больше не провалиться в мир теней. Если, конечно, нет нигде в мире еще такого подъезда и такой квартиры с белой скатертью.

Чур меня.