Поезд в Пу-Канн

Миллионы женщин, отчасти потакая нездоровым чаяниям мужей и бойфрендов (МЧ) прошли полный курс лазерной эпиляции и навсегда лишились волос в зоне бикини. Сегодня, когда в моде вновь пушистая натуральность, трендсеттеры бьюти-индустрии вспомнили о них и продвигают забытый МЕРКИН, лобковый паричок! Топ-инфлюэнсеры уже оккупировали ленты демонстрациями новинки, а масс-маркет отреагировал выпуском десятков моделей хайпового тренда. Парички крепятся на экологичный гипоаллергенный клей, стойкий к воде и мужскому “вниманию”, а при желании их можно сделать на заказ из натуральных волос. Разумеется, не обошлось без нападок оголтелых шовинистов, высказавшихся в ключе «быть естественной проще, когда ты искусственна до кончиков волос», но кто их слушает?А ещё женщинам нравится выглядеть, как актрисы в фильмах Тинто Брасса из 90-ых.

Мы обратились к прохожим с вопросом «Что вы думаете о меркинах»:

Да, у меня уже есть четыре, разных цветов для разных ситуаций,

в рыжем я вылитый Трахтенберг, земля ему пухом.

Сергей Н., 67, администратор тгк «сказочно, в розочку».

Я просто расстегиваю вторую пуговицу на рубашке и говорю,

что карлик, и мне продают сиги, лол.

Егор Е., 11, олд-двачер

Купил 900 штук для костюма Чубакки, и не прогадал — дочь заняла 2-е место на школьном карнавале.

Даниил К., 38, криптоинвестор

С вами была Анастасия Брегергер

Само собой, Поль Папусти опоздал.

Это его вечный стиль — кончать позже всех, когда его уже бросили, и садиться позже всех, когда все уже встали.

У него был билет в следующий за первым после паровоза вагон (бывалые путешественники часто называют такой вторым), но состав уже тронулся, когда Поль подбегал к хвостовому — длиннее обычных раза в полтора, с гигантским зеркальным окном и огороженной кованой балюстрадой площадкой вместо тамбура, как в вестернах.

Полю удалось добежать только до него, забросить чемодан и вцепиться в перила, поджав ноги.

На площадке, по обеим сторонам от двери в vip-пространство, располагались два откидывающихся сиденьица, а на них — одетые в чёрное коротко стриженые блондинки, смотревшие на Поля Папусти с привычной ему смесью женской брезгливости и скуки.

— Пожалуйста, — простонал Поль.

Блондинки переглянулись, левая встала и, ухватив Поля за воротник дешевого пиджака и ремень брюк, перевалила его через перила будто мешок с фасолью.

Правая сказала себе в манжету: «Votre excellence, il y a un poz en retard dans le train, permettez-moi de le conduire dans le prochain wagon».

Левая держала ладонь на его затылке, не давая встать.

Правая кивнула, потный Поль был освобожден и быстро, но тщательно обыскан.

Левая откинула крышку чемодана и вывалила на пол содержимое — пастафарианское Евангелие, пакет резаных огурцов с солью и зеленью, шерстяные носки, связанные еще матушкой Поля, губную гармошку, электронную читалку и местами помятый половник. Блондинка с брезгливостью отделила и выкинула из пакета с огурцами зубчики чеснока.

— Спасибо, — совершил Поль ошибку, заговорив с «ресурсными» женщинами, находясь в слабой позиции, – и собирая пожитки обратно. — Еле успел. От площади Восстания пробка километра два, пришлось бросить такси и пешком добираться. Меня зовут Поль Папусти, а вас?

Валькирии не были расположены к беседам. Как только Поль закрыл чемодан, левая сноровисто заковала руки Поля в наручники за его спиной, правая подхватила багаж, и все трое вошли в вагон.

Внутри оказалось пусто и темно (панорамные окна закрывали жалюзи), пахло духами и влажной тканью, единственный источник света — керосиновый фонарь в руке великана-сикха в чалме размером с обсерваторию — отталкивал тьму от кожаного кресла, что стояло в центре вагона. В кресле вальяжно сидела голубоглазая икона – воплощенный эталон женской красоты. Полупрозрачный желтый пеньюар обволакивал ее фигуру, подчеркивая изгибы, сквозь тонкую ткань проступал дразнящий ореол соска. Короткие, как у валькирий, почти белые и безупречно гладкие волосы обрамляли лицо. Одна нога была дерзко закинута на подлокотник, другая – томно вытянута вперед. Поль сразу понял – перед ним не эскортница, а женщина голубых кровей. Рядом, на маленьком столике, ютились бокал чешского стекла и четырёхгранная хрустальная бутыль с чем-то почти черным внутри. В ее руках мерцал экраном последний айфон; проходя мимо, Поль поклонился изяществу линий и представился, но был проигнорирован — тёкшая по экрану лента из мёртвых лиц занимала всё внимание загадочной нимфы.

Очень некстати в неумолимую точку позора – пещеристое тело Поля – хлынули литры крови.

У двери с биометрическим замком с Поля сняли наручники, вручили чемодан и вытолкали в тамбур, к компании куривших вейпы юнцов неопределённого пола, едва различимых в густом кумаре. По инерции Поль налетел на одного, с радужными дредами, неухоженной рыжей эспаньолкой и в штанах обескураживающей избыточности.

— Полегче, скуфидонище, — порекомендовал юнец, выдув в лицо Полю два кубометра пахнущего питайей и кумкватом смога, потом — заметив выступающую часть Поля, — в нарочитой панике воскликнул «Назад, все назад, булки сжать!» и отпрянул, раскинув руки как сдерживающий толпу коп. Кто-то признал в Поле мать, хлынул поток гусарского остроумия. Поль попытался замаскировать конфуз чемоданом, но получилось даже хуже. Стыд и смущение легли испариной на его зардевшие ланиты; он смог перевести дух только в тамбуре следующего вагона.

Сообщение от «Кларисса Сука» дерзко всплыло на экране смартфона:

«Жорж из инфекционного в запое, сможешь за него отдежурить?»

Улыбка тронула губы. «Я уволился третьего дня, сучка», – отстучал он в ответ, наслаждаясь каждым символом.

Позднее, уже в своём купе, пройдя через боль и страдания, в очень защищенном мессенджере взволнованный Поль напишет матери:

«Мама, я оказался в царстве вони и храпа, и я не до сих пор не пришёл к пониманию, храпит ли вонь или воняет храп. Возможно, разницы нет. Я в поезде, еду по работе в Лиссабон. Опоздал, само собой, успел только запрыгнуть в последний вагон – он странный, мама, – но следующий плацкартный ещё страннее. Сразу за загоном проводника, слева, из трёх купе сделано одно, просто снесли перегородки, убрали лежанки и застелили пол матрасами, и там спит пятиметровая акула-робот — плод науки и безумия, надо думать, амфибический нонсенс в сером плаще, к воротнику которого приколот круглый значок «Выгул запрещён»; остальные места заняты клошарами самого ортодоксального толка — серые кепки, засаленные манжеты, заросшие щетиной носогубные складки, – и все спят. Смогу ли я стать прежним после увиденного, мама, я не знаю. Как папа, кстати? Твой ПэПэ »,

после чего, не отправив (мать скончалась три года назад), удалит сообщение и (по совету pop-up’а) будет почти готов безрассудно потратить все сбережения на акции монгольского консорциума, экспортирующего креветок в Эквадор, но, к счастью, удержится.

Сейчас же на пути Поля оказался хоппер, наличие которого в пассажирском составе было возмутительным.

Ветер растрепал Полю волосы, уложенные на «Фрунзенской» слюной таджикского барбера, остудил румяные щёчки и наполнил ноздри таким тревожащим романтические умы запахом угля и креозота. Справа и слева в уже подступающем вечернем сумраке проносились свидетельства неумолимого присутствия человека — готовящиеся ко сну жёлтые окна садоводческих товариществ, похожие на ажурные скелеты морских звёзд опоры ЛЭП, стихийные свалки, билборды монополистов и разорившихся энтузиастов черного металла. Преодолев лязгающую и грохочущую сцепку, Поль вскарабкался по ржавой лесенке и спрыгнул на почти восемьдесят тонн карманных часов, золотых, серебряных и стальных, с крышками и без, заполнявших хоппер на две трети. Лежавший на боку на вершине тикающего холма грустный старик в линялом мундире CP Rail и с седыми бакенбардами размером, позволяющим отнести их к значимой особой примете, приветственно-приглашающе помахал Полю артритом верхней конечности. На его запястье красовался хомаж на Seiko.

— Табачком не богат ли, сынок? — спросил этот антиквариат, заискивающе глядя на Поля. — С сортировочной маюсь.

О какой сортировочной толковал старикан, Поль не имел представления, возможно речь шла о методах сортировки или сортирах, но жалобный голос и глаза, напоминавшие крошечные выцветшие фотографии мест — Тортуга, мыс Горн, Череповец, — где семилетний в ту пору Поль мечтал побывать, — тронули его сердце и не позволили проигнорировать вопрос попрошайки.

— Нет, — ответил Поль.

— Эх, — огорчился старик и заметно потерял к Полю интерес. — Где твоё место?

На уровне первой сигнальной системы Поль был уверен, что его место в горячем ущелье между тугих бёдер Ани Тейлор-Джой, и был готов рассказать об этом, но по увесистому компостеру в руках старика догадался, что тому нужен билет.

– Второй вагон, место девять, – сообщил старик, вставляя билет в прорезь компостера. Билет с жужжанием уехал внутрь, прорезь мигнула ярко-жёлтым, старик вытянул из-под низа аппарата лоточек размером со спичечный коробок и вытряхнул на ладонь Полю щепотку тёплого пепла.

— Туда, — старец указал бамбуковым пальцем на другой – очевидный – конец хоппера. – Следующий!

Поль дождался, пока ветер сдует с ладони прах билета, и отправился дальше, хрустя временем, обернутым в металл от разных брендов.

В сидячем вагоне № 6, куда вошёл растрёпанный и слегка закопчёный Поль, сидели двое из трёх пассажиров — мужчина у дальней двери и женщина средних лет. Женщине подошло бы имя Патрисия Стар — треугольное её головотело в провокационном зелёном сарафане венчала стрижка а-ля Мирей Матье, в треугольных руках планшет и стилус, на волосатых, закинутых одна на другую треугольных ногах — практичные двадцатисантиметровые пробковые платформы. Она сидела в проходе в белом кресле-мешке, вокруг неё, как электрон вокруг ядра, крутилась девочка лет семи, рожденная для себя.

– Мам, мам, — с ловкостью обезьяны прыгая через спинки сидений, мамкала озорница, — мам, как ты сказала тем дядям? Мам? Хелоу?

– Ху#ло. Но ты не должна так говорить, Каталина, ты не редактор. Обращайся к ху#носцам другим словом — олень, петух или ху#мразь. Ху#мразь говори и пиши всегда так, со значком хештега.

– Ху#мразь… – повиснув на кресле в позе дремлющего на ветке леопарда, по слогам повторила девочка, сохраняя знание.

Поль, зафиксировавший к этому времени не менее трёх панцушотов этой непоседы, поспешил сосредоточить всё внимание на её матери. Мгновенно полегчало, но нужно было идти. Он остановился в шаге от её платформ, когда девочка его заметила и подскочила к нему.

– Ты ху#ло! – сообщила баловница. – Ху#мразь!

Поль, как и всякий нормальный мужчина, питал к девочкам, недавно переступивших порог общеобразовательного колледжа, чисто отцовские чувства, поэтому попытался донести до юной особы некоторые актуальные азы мироустройства:

– Ты повторяешь за мамой не только плохие, но и неправильные слова, дитя. Ху#мразь только твой лё папа́, я же – сеньор Папусти, так меня зовут.

– …сказала ху#мразь! – легко парировала проказница и продемонстрировала розовый язык, от вида которого Поля бросило в пот.

– Извините, мне нужно пройти, – срочно обратился к Патрисии Поль. Девочка повисла на его галстуке и визжала то в одно ухо, то в другое выученные слова. — Во второй вагон, место девять. Меня ждут. Если бы вы немного подвинулись, я мог бы… Не хочу показаться назойливым, но…

— Но показался, — проворчала Патрисия и дала крен на правый борт, не взглянув на Поля. Отцепить от себя орущую шалунью удалось лишь ценой галстука (на секунду умолкнув и задрав подол, она повязала его себе выше колена). Поль мельком увидел текст на экране планшета:

«Поль мельком увидел текст на экране планш…»

Мгновением позже в лицо ему впился полный бешенства взгляд налитых кровью глаз литераторки.

– Вон из моего личного пространства, ху#ло, – прошипела она и смахнула редактор в спячку, на секунду явив Полю обоину с задумчивой Юзефович и дюжиной иконок VPN-сервисов.

Едва не коснувшись её «сессуна» готовой расползтись молнией брюк, Поль боком преодолел препятствие.

– Ху#мразь! – вновь понеслось Полю вслед, отскакивая эхом от стен и окон, заклееных газетами «Münchner Merkur» за 1989-й год. Год его рождения. Все иллюстрации, большие, средние и маленькие — одно и то же лицо. Улыбка, пятно грязи на лбу… но не было глаз. Кто это, почему это лицо так знакомо?

Поль прибавил шагу, пробормотав под нос мантру ЛГБТ-иммунитета от очередного коуча с канала «Школа для дураков»: «Простата работает на х#й, а не наоборот».

Бегству из негостеприимного вагона помешал третий пассажир — его рука с зажатым билетом шлагбаумом перегородила выход. Сам он не отрывался от чтения книжки, на замусоленном мягком фронтисписе которой имелись «Шушхе XlV. Амбассадор сингулярности» и яростно зачёркнутое имя автора, а на бахзаце — по-детски отвандаленное фото: фундаментальные усы, повязка на глаз и причёска в стиле «афро».

Поль остановился. Раздражение росло в нём вместе с давлением, руки вспотели. Мужчина читал, шевеля губами. Он сидел у прохода, на соседнем месте бурлил, вращался, шипел, потрескивал и временами вспыхивал молниями запертый в стеклянном бочонке тайфун «Эвиниар». Это не было похоже на китайскую игрушку, две наклейки – «Осторожно, высокое напряжение» и «Собственность Ловца Молний» (с переводом на 14 языков) внушали уважение.

Поль поставил чемодан на пол, вздохнул и спросил:

— Ну?

Ловец оторвался от чтения, с некоторым недоумением взглянул на Поля:

— Вот же, — потряс он билетом.

— Что — «вот же»? Вы чего добиваетесь?

Ловец заметил эрекцию Поля, и его недоумение сменилось лёгким испугом — брови поползли вверх, глаза расширились, он слегка отпрянул.

— Билет, — сказал Ловец, вновь тряся билетом. — Вот он, возьмите.

— Да на кой чёрт мне ваш билет?! — взревел Поль и пошёл вразнос: — Х#ле ты мне его суёшь? Зачем он мне, бл@ть? Йий! — Поль нырнул с занесённым кулаком к жмущемуся к бочонку с тайфуном Ловцу, который выронил билет и, зажмурившись, зачем-то расстёгивал штаны. Сзади донеслось писклявое «Ху#мрази дерутся, мам, мам!», сверху металлически скрежетнуло и женский голос произнёс: «Урматтуу жүргүнчүлөр, Ереван-Тбилиси экспрессине кош келиңиздерхршщ…», сразу мужской: «Восьмой трек, говна ты кусок, восьмой, а не шестой!», затем опять женский: «Уважаемые пассажиры, приветствуем вас на борту экспресса Архангельск–Сочи. К вашим услугам ресторан в вагоне номер пять, обслуживание ведётся с двадцати одного ноль ноль до двух ночи» и снова мужской: «Найду кто в третьем стульчак обоссал — языком слижешь, сука!».

Выдохнув сквозь зубы, Поль выпрямился, подхватил чемодан и выскочил в тамбур, чтобы сразу настрочить в мессенджер:

«Вдобавок к странным пассажирам, этим поездом управляет невежда, вряд ли доучившийся до третьего класса. Представь, мама, только что по громкой связи прозвучал плеоназм «слижешь языком», будто можно что-то слизать чем-то ещё. Но это не всё: один субъект принял меня за контролёра, просто умора. В общем и целом пока весело, но на конечной я сойду седым, вот увидишь. Твой ПэПэ»

Всё ещё тяжело дыша, Поль прошёл в следующий вагон — им оказался ресторан, где царил полумрак, столики щетинились ножками перевёрнутых стульев, воздух был густой и пахло дорогим табаком.

За барной стойкой, спиной к залу, стоял официант. Его широкие плечи напряглись в ритуальном действе — он с почти религиозным тщанием натирал хрустальный бокал до немого блеска, чтобы ни одна пылинка, ни одно пятнышко влаги не оскверняли его прозрачность. Освещённый одиноким спотом на потолке, он почему-то походил на стендапера.

Поль подошел к стойке, постучал костяшками пальцев по полированному мрамору.

— Стакан бельгийского пива.

Официант закончил свой труд, поставил бокал на полку и лишь тогда обернулся. В левой мочке мерцала золотая серьга. На приколотом к мятому фартуку бейджике имелись имя «Лука» и минималистичный профиль паровоза в чалме. Взгляд его был пуст и профессионально вежлив, пробор в чёрных волосах словно по линейке, – архетип полового, поднявшегося из низов в официанты. Поль протянул смятую купюру.

— Ресторан работает с девяти вечера, — произнес официант без интонации. – Это во-первых. Во–вторых: когда ресторан не работает – двери заперты, проход запрещён. Как вы сюда попали?

— Немецкое тоже сойдёт, — отмахнулся от риторического вопроса Поль.

— С двадцати одного ноль ноль, — напомнил Лука. Он перетирал стаканы, рюмки, бокалы и прочую посуду уже четвёртый час, ему было скучно, и внеплановая беседа с бестолковым пассажиром тяготила его не больше чем стакан апельсинового сока в утреннее похмелье.

Поль раздосадовано вздохнул, сунув купюру в карман. Он стоял в нерешительности, глядя на загадочного цербера источника изысканных напитков. Его терзала жажда не столько алкоголя, сколько хоть что-то разузнать о девушке из последнего вагона.

— Девушка из последнего вагона, – сказал Поль, – вы знаете, как её зовут?

— Разумеется.

Прошла примерно минута. До Поля дошло.

— Если я узнаю её имя — разве это сможет ей навредить? — взмолился Поль.

— Мне это навредит, — сделал веское ударение на «мне» Лука, опершись локтём на стойку и приподняв брови. — Всем персоналом подписано соглашение о неразглашении.

Поль понял намёк, но решил, что прямые вопросы о персоне такого калибра печально отразятся на его бюджете, и ограничился косвенным:

— Ну хоть какая она?.

Лука на секунду задумался. Казалось, он взвешивал что-то на невидимых весах. Наконец, он развел руками в едва заметном жесте, будто показывая, что его слова — не более чем не стоящая внимания пыль.

— Я тут работаю первый день, но уже немного устал от неё – капризная она чрезвычайно: обожаю, говорит, финики, достань пару. Я бегал перед отправкой по перрону, искал, пытал старух с ватрушками, цыган прессовал... А принёс ей — нос воротит: я, мол, про маленьких лис пустынных говорила, а ты что принёс, в жопу себе это засунь, а мне принеси вина. Графиня, одним словом, аристократка.

— Спасибо, — протянул Поль, и это «спасибо» прозвучало как искренняя благодарность за крупицу нового знания.

Он задумчиво побрел прочь от стойки, сквозь непарадное пространство ресторана, в лабиринт вагонов. В голове его звенели слова: «графиня… финики… жопа… вино...». Это было что-то. Уже не пустота.

Поль шагал через ноги, сквозь пустые взгляды, через маленького тролля Макса, который щёлкал спящих на «Полароид», а фотоснимки – на некоторых лица были без ртов – падали на пол, не нужные никому.

Поля уже мало что удивляло. Дальше был товарный вагон, где находился лишь один пассажир — пузырчатый слон. На его боку было написано мелом: «Только для взрослых. Осторожно, давление». Зоопарк… Слон сопел, как кипящий самовар, и весь вагон дрожал от его пузырей.

И вот Поль добрался до своего законного места — плацкарт.

Пахло тут не очень.

Весь соседний вагон предназначался, очевидно, для перевозки животных, их было слышно даже здесь – несмолкаемый лай и скулёж, и оттуда бежали блохи – по полу, стенам, некоторые падали с потолка. Поль вздохнул и достал старую читалку электронных книг с потёкшим экраном, затем задвинул ногой чемодан под сиденье и лег, пытаясь отвлечься от запахов этого места и навязчивых образов юной графини.