Поганое урочище

Виталий Козихин не собирался покупать козу.

В тот день целью его визита в село Заповедное было всего лишь приобретение пары банок пива для себя, чекушки водки для соседа, буханки чёрного хлеба, пакета молока и батона докторской колбасы. Заодно он прихватил на прогулку Минтая, пожилого добродушного колли, который вот уже десять лет подряд украшал своей шерстью козихинские ковры и диван.

Уложив покупки в рюкзак, Виталий вышел из супермаркета, отвязал Минтая от велосипедной стоянки и огляделся вокруг. На площади перед магазином бурлил воскресный базарчик: с фермерской машины продавали живых цыплят, на столах пестрели недорогие тряпки, деревенские бабушки бойко торговали пучками зелёного лука, домашними яйцами и пирожками. У некоторых в корзинах под полотенцами прятались двухлитровые бутылки с козьим молоком.

«Может, надо было взять домашнего? — подумал Козихин. — Вот выяснится, что не то принёс — Катька опять ворчать будет…»

Вдруг он споткнулся взглядом о незнакомую торговку в сером платке. Женщина стояла чуть в стороне от прилавков и держала на верёвке очень крупную чёрно-белую козу. На столике перед ней красовалась мятая картонка, на которой шариковой ручкой крупными буквами было выведено: «Продаю».

Размышляя скорее в шутку, чем всерьёз, о том, что именно собирается продавать хмурая тётка, Козихин подошёл поближе и спросил:

— Продаёте?

— Написано же, — раздался недружелюбный ответ. — Читать обучен?

— Вроде, не жалуюсь. Только непонятно, что вы продаёте. Молоко? Саму козу?

Торговка вдруг изменилась в лице. Растянув губы в какой-то неприятной, похожей на оскал улыбке, она выговорила почти ласково:

— Голубчик… А тебе что, скотинка нужна?

— Ну… э…

— Да ты не думай, бери! Посмотри, шерсть-то какая, чистый шёлк!

С неожиданной силой тётка схватила Козихина за руку и провела его ладонью по козьей шее. «Странно, — подумал Виталий, — а говорят, что козы грязные и вонючие. Ничего подобного…» Словно почувствовав эти мысли зверюга уставилась на него большими, яркими, янтарно-жёлтыми глазами. И Козихина вдруг посетила дурацкая идея: а если и впрямь вместо того, чтобы каждые два дня таскаться в Заповедное, просто купить Катьке козу? Пусть возится. И молоко будет всегда свежее — детям полезно.

— Такому славному парню можно и скидочку сделать, — тем временем соловьём заливалась тётка

— Сколько?

Она назвала сумму, за которую Козихин, будучи в здравом уме, поостерёгся бы покупать даже щенка.

— Больная, что ли? — с сомнением спросил он.

Тётка замахала руками:

— Что ты, что ты! Какой больная! Здоровая, чтоб нам с тобой так же быть! Благодарить потом за зверюшку станешь…

— Зачем тогда продаёшь?

— Дык старая ведь я. Пасти надо, сено косить, то да сё… Вам, молодым, пустяки, а мне уже ни к чему, больно тяжко.

«А, была-не была, — подумал Козихин. — В конце концов, если не приживётся, отдам её Бене на шашлык». Коза, до этого стоявшая удивительно смирно, вывернулась из-под руки и больно треснула его по бедру острыми, торчащими вверх рогами.

— Эй! Ты чего? — возмутился Козихин.

— А это ты ей сильно понравился, — пояснила тётка, настойчиво впихивая ему в руку привязанную к козьему ошейнику верёвку.

Так Козихин неожиданно, почти против воли, расстался с тремя тысячами рублей и оказался владельцем диковинного зверя ростом чуть повыше Минтая, с длинной шелковистой шерстью и янтарными глазами.

В козах Козихин не разбирался. Однако опыт общения с собаками и женой подсказывал ему, что доброе слово может быть приятно даже козе. Поэтому, почесав между рогами своё приобретение, он хотел сказать что-нибудь ласковое. Но тут Минтай, обычно смирный и неторопливый, с силой рванул куда-то в сторону. Поводок выскользнул у его хозяина из руки. Почуяв свободу, пёс со всех ног бросился бежать.

— Минтай, стой! — закричал ему вслед Козихин. — Минтай, ко мне!

Но всё было бесполезно.

Слишком занятый Минтаевым бегством, Козихин не заметил, как тётка, только что сбагрившая ему козу, торопливо перекрестилась, сложила свой столик, подхватила его под мышку и с завидной для её возраста прытью исчезла в ближайшем переулке.

Минтаев хвост в последний раз мелькнул у поворота в лес и тоже исчез, среди кустов.

— Вот зараза, — сказал Виталий козе. — Ну да ладно, дорогу домой он знает. Пошли?

Козихин слегка потянул за верёвку. Коза вздохнула и покорно пошла за ним.

Тётка в сером платке, осторожно выглянув из-за забора, проводила их цепким взглядом. Стоявшая рядом с ней хрупкая седенькая старушечка тихо вздохнула:

— Ох, Маня… Что ж теперь будет?

— Что будет, что будет, — сварливо передразнила торговка, протягивая ей тысячу рублей. — Снова сможешь нормально, не плутая, в лес ходить. Только смотри, на Поганище больше ни ногой: в другой раз уж не выручу.

Старушечка торопливо спрятала деньги за пазуху и промолвила смущённо:

— Парня жаль.

— Ничего этому подвеянному не сделается. Это ж тот городской, который у Славки дом в Гари купил. Кого поганые пустили к себе жить, тому проклятье ихнее, как слону дробина…

Деревня, в которую Козихин три года назад переехал из Москвы, носила жизнерадостное название Поганая Гарь. От райцентра, села Заповедного, её отделяло всего пять километров извилистой лесной дороги. Козихин любил гулять по ней пешком и весьма удивлялся тому, что деревенские старательно обходят эти места стороной, называя их Поганым урочищем, а то и просто Поганищем.

Да, были у леса, окружающего Гарь, некоторые особенности. Например, прямо на повороте в него с основной дороги с концами исчезала сотовая связь. Снова она появлялась лишь в Гари. Козихина это мало расстраивало, он искренне полагал, что заблудиться на пути из Заповедного в Гарь невозможно. Друзья, порой приезжавшие к нему в баню или на шашлыки, думали иначе. Почти каждый из них уже успел поплутать в Поганом урочище пешком или на машине, и все точно знали, что подобного никогда не происходит, если рядом находится Козихин. Из-за этой особенности деревеньку они в разговорах между собой называли Гарью Козихинской. Виталий не обижался.

Он знал, что точно так же с некоторых пор его деревню называют в сельсовете, а кое-кто даже лес называет Козихинским Поганищем. Причиной столь неоднозначной известности стала короткая и не слишком успешная борьба Козихина за возвращение в Гарь цивилизации.

Если ремонта линии электропередач он с горем пополам добился, то с зимней чисткой дороги возникло много проблем. Козихин засыпал поселковую администрацию заявками и письменными жалобами, их принимали и даже обещали прислать технику, но каждый раз после снегопада выяснялось, что трактор сломался у въезда в лес, или на Гарь-Козихинскую тропу опять не хватило солярки. Тогда Козихин пошёл другим путём. Несколько недель подряд он подкарауливал колхозный трактор на выезде из усадьбы, брал тракториста в плен и буквально заставлял начинать день с чистки дороги на Гарь.

Ни один тракторист при этом не пострадал, но в конце концов Виталию надоела бесконечная возня. Он купил навесной ковш для джипа и начал чистить дорогу сам. В сельсовете, похоже, вздохнули с облегчением, однако осадочек остался, а за Козихиным прочно закрепилась слава человека-с-Поганища. Народ его сторонился. Виталий не расстраивался. Ему вполне хватало общения с собственной семьёй и единственным соседом, старым пьяницей дядей Беней, который жил в Гари летом, а зимовать уезжал в город, к сыновьям.

Свернув на лесную дорогу, Виталий был уверен, что совсем скоро вернётся домой. Чуть ослабив козе ошейник, он снова почесал свою покупку между рожками и принялся дружелюбно беседовать с ней на ходу:

— Эх, не спросил я у тётки, как тебя зовут… Надо придумать какое-нибудь имя. Как там положено называть коз? Ночка? Манька? Дереза? Нет, это всё не то. Амалтея? Слишком пафосно, да и произносить долго. Зорька? Простоватенько. О, придумал. Будешь Зира.

— Мееее, — ответила коза и дёрнула за верёвку.

Виталий посмотрел вперёд. И с удивлением обнаружил, что впервые в жизни сбился с пути. Лес вокруг стоял знакомый: в этой осиновой рощице Катя осенью собирала грибы.

— Хм, — сказал Козихин Зире. — Как я не заметил, что сошёл с дороги? Похоже, мы немного уклонились вправо. Сейчас возьмём левее и мигом вернёмся назад.

Минут сорок Козихин уверенно вёл козу напролом через лес, забирая влево, но дороги так и не нашёл. Вместо этого перед ним вдруг открылся топкий берег лесного ручья, заросший камышом и рогозом. Козихин нахмурился и пожал плечами. Ручей должен был находиться по другую сторону от дороги. Зира посмотрела на всё это грустным янтарным взглядом и тихо промолвила:

— Ме…

— Знаешь, что? — сказал ей Козихин. — Так дело не пойдёт. Предлагаю вернуться к опушке леса и снова войти в него по дороге.

Развернувшись в противоположную сторону, он двинулся по своим следам назад.

Обычно даже самым неторопливым шагом дорога от дома до автобусной станции «Заповедное» занимала у Козихина ровно час. Теперь же ему казалось, что прошло гораздо больше, но лес и не думал отступать. Осины и белые берёзки сменились еловым сухостоем. Ветер гулял среди голых вершин, деревья, много лет назад убитые короедом, скрипели и стонали, словно неупокоенные мертвецы. Козихин взглянул на часы в телефоне — и с раздражением обнаружил, что телефон завис. Вместо времени на экране красовались четыре восьмёрки. Сориентироваться по солнцу тоже не получилось: небо затянули тучи, у корней деревьев сгустилась унылая серая мгла.

— Не хватало ещё, чтобы дождь пошёл, — недовольно проворчал Козихин. На нос ему упала холодная капля.

Довольно долго прослонявшись по опавшим рыжим иголкам среди облезлых голых стволов, Козихин услышал звук проезжающей мимо машины

— Ага, — сказал он, — теперь я, кажется, знаю, что это за место.

В стороне от Гари по лесу шла дорога, ведущая в областной центр. Участок, проходящий через Поганище, считался опасным: каждый год на нём без каких-либо очевидных причин происходило множество аварий. Дядя Беня как-то, изрядно набравшись, поведал Козихину страшную тайну: «Черти там дорогу перебегают, вот народ и бьётся». Виталий не верил в подобную ерунду. По его мнению, все встреченные местными жителями черти перебегали дорогу в неположенном месте исключительно после праздников, между тремя и четырьмя часами утра.

Близость автомобильной дороги обнадёживала. Выйдя на неё, можно было бы выбраться из леса по асфальту. Но одинокая машина укатила, и больше никаких звуков дождаться не удалось. Хоть Козихин и старался придерживаться выбранного по слуху направления, шоссе он так и не нашёл. Наконец, устав бесцельно бродить среди мёртвых ёлок, решил устроить привал: уселся на корягу, скормил козе хлебную горбушку, а сам открыл банку пива и зажевал её колбасой. Пиво оказалось гадким, колбаса — сальной и одновременно пресной, как из бумаги. Чтобы избавиться от неприятного привкуса во рту, Козихин открыл чекушку и сделал из неё пару глотков. Особо не помогло, но стало как будто немного теплее.

Между тем серый полумрак от низких облаков превратился в настоящие вечерние сумерки. Козихин уже давно перестал гадать, куда его занесло, и высматривать знакомые приметы. Лес вокруг был чужим и тёмным, капли холодного дождя монотонно шуршали по листве. «Когда-нибудь это закончится, — вяло думал Козихин, шагая по тропинке за Зирой. — Лес маленький. Рано или поздно я выйду к Заповедному. Или к шоссе. Или к ручью. Или на дорогу». Но ручей, шоссе, высоковольтка, даже деревня из двух домов под названием Гарь — всё как сквозь землю провалилось. А дождь становился гуще и холоднее. Козихин открыл вторую банку пива. Оно оказалось ещё гаже, чем первое. Пришлось снова исправлять ситуацию дядибениной водкой.

Уже в полной темноте уставший, промокший до нитки и злой Козихин наткнулся на стену заброшенного здания.

— Ты знаешь, что это? — спросил он у Зиры.Та покосилась на него ярко фосфорицирующими в темноте глазами и ответила:

— Ме.

Голос её был совсем не похож на настоящее козье блеянье, скорее, он напоминал небрежную попытку человека передразнить козу.

— Дразнишься? — сказал ей Козихин строго. — Ну и дура. Мне Беня рассказывал, что тут где-то в глубине леса есть старый фашистский ДОТ. Если это он, можно хоть от дождя спрятаться.

Кусты окружали строение со всех сторон так плотно, что было почти невозможно отыскать окно или дверь. Козихин чиркнул зажигалкой. При свете её пламени за ветками стала видна стена здания, вовсе не выглядевшего разрушенным.

На заросшей ивняком поляне возвышалась ступенчатая пирамида, верхние ярусы которой терялись во тьме. На чёрной, гладкой поверхности нижних стен Виталий успел разглядеть изображения странных тварей с человеческими телами, коленками, вывернутыми назад, и острыми, длинными рогами.

Изучить картинку как следует он не успел. Зира вскрикнула, дёрнула за верёвку, зажигалка выскользнула из руки Козихина и упала куда-то в мокрую траву. А Зира, протиснувшись между ветками, легко взбежала вверх по стене.

— Эй? — крикнул Козихин.

— Эй-эй! — откликнулись ему с высоты сразу несколько насмешливых голосов.

— Ох и не нравится мне всё это, — прошептал он, отступая назад.

Три гибкие тени отделились от стены, соскользнули на землю, и Козихин внезапно понял, что ни в коем случае не следует их подпускать к себе. Чёрные твари не были уродливы, но их стремительные движения, голоса, светящиеся в темноте глаза с узкими горизонтальными зрачками — всё это вызывало какое-то дикое, необъяснимое отвращение. Козихин кинулся бежать. Чёрные с визгом и хохотом устремились за ним.

Его гнали по лесу, словно зверя: пугали, выскакивая из-за стволов деревьев, резкими криками заставляли менять направление. Под ногами хрустело, хлюпало, ветки хлестали по лицу. В какой-то миг беглецу показалось даже, что чёрные отстали, потеряли его след, но через несколько шагов он вновь едва не врезался в стену лесной пирамиды.

Прорвавшись сквозь колючие заросли, он почувствовал под ногами асфальт, увидел стремительно приближающиеся фары, услышал скрип тормозов… Останавливаться было нельзя ни на мгновение, чёрные шли по пятам. Неизвестный водитель машины не успел бы ему ничем помочь. Зато теперь от таинственного зиккурата его отделяла полоса шоссе… По крайней мере, так Виталию казалось, пока тропинка внезапно не вывела его к чёрным стенам с изображениями козлоногих тварей.

Снова и снова он бежал по темноте, не разбирая дороги, но выходил к одному и тому же месту. Проклятая поляна притягивала его, словно магнит железо. «Всё, нафиг, — подумал Козихин, опустошив чекушку. — Я бегу от этой дряни — и постоянно возвращаюсь к ней. Значит, чтобы уйти от неё, надо делать наоборот». Прекратив бесполезные метания, он швырнул бутылку в кусты и решительно повернул к пирамиде через мокрый бурелом.

Под ногами у него громко хрустнуло. Толстая ветка, казавшаяся надёжной, проломилась ровно посередине, и Козихин рухнул куда-то в непроглядную темноту. «Конец», — подумал он, устроился на земле поудобнее и закрыл глаза. Вокруг не было видно ни зги. Но зато, вроде бы, сухо…

Проснулся Козихин от холода. Он лежал посреди маленькой землянки, на куче из прошлогодних листьев и пыльных телогреек. Через узкие бойницы, низкую дверь и дыру в потолке просачивался бледный утренний свет. Громко чирикали птицы. Шелестел листвой молодой ивняк.

Козихин с трудом встал на четвереньки и выполз наружу. Приютившее его строение представляло собой небольшой квадратный короб, утопленный в землю. Над первым ярусом ступенькой поднимался второй, с бойницами. Чёрный камень, от времени заросший мхом, кое-где покрывали дурацкие рисунки, оставленные сельской молодёжью: корявые изображения людских фигур, не то бегущих, не то танцующих, вскинув вверх прямые руки.

— Тьфу ты, — сказал Козихин сам себе. — Приснится же всякая дрянь!

— Мееее, — ответили сверху.

Козихин вздрогнул, поднял голову… С крыши ДОТа на него укоризненно смотрела Зира.

Вдруг из леса, со стороны берёзовой рощи ветер донёс голос, такой знакомый и очень родной:

— Вита-а-аль-ка! Виталенька! Ау!

— Катька! Я тут! — обрадовавшись, крикнул Козихин. И только потом с сомнением покосился на содержимое своего рюкзака: мятая тетрапаковская коробка с молоком, обкусанный батон…

Через пару минут из берёзок выскочил Минтай. За ним бежали Катя в сбившейся на затылок панаме, Алёшка и Танечка. Ещё через миг семейство уже обнимало Козихина, дружно смеялось, висло на шее, сыпало вопросами, а Минтай скакал вокруг, вилял всем телом и преданно заглядывал хозяину в глаза.

Как только первый всплеск радости от встречи схлынул, дети кинулись рассматривать ДОТ, а Козихин с женой присели на кочку у его входа.

— Ну ты даёшь, — торопливо говорила Катя, обнимая мужа. — Я чуть с ума не сошла! Приезжаю утром — дом закрыт, куры не кормлены, Минтай на крыльце плачет. Я к Бене — он говорит, ты ещё вчера ушёл в Заповедное и больше не появлялся. Я в Заповедное — там вообще болтают, будто ты зачем-то козу у Афанасьихи купил…

— Ну да, купил, — сказал Козихин, скромно отводя взгляд. — Подумал, в хозяйстве пригодится.

Катя чуть нахмурилась.

— У Афанасьихи отродясь никаких коз не водилось. И вообще, у ведьмы ничего покупать нельзя, она тебе вместе с покупкой чужую порчу сбагрит.

Козихин тяжко вздохнул и прикрыл глаза.

— Кать... Ну что ты несёшь? Порча, ведьмы какие-то... Двадцать первый век на дворе.

— Раз такой умный, должен знать, что животным при продаже полагается иметь ветпаспорт. Или хотя бы справку из районной ветстанции. Есть у твоей козы справка? Вот то-то же. Чем вести в дом всякую чушь, лучше бы в супермаркет сходил. Ты видел моё сообщение в «Телеге»?

— Видел, конечно. Я как раз ради магазина в Заповедное и потащился.

— Ну и? Молока купил? Хлеба? А колбасу купил?

Козихин тяжко вздохнул и ответил словами из бородатого анекдота:

— Нет, милая, не пил. Ни молокаку, ни хлебаку, ни колбасуку. Только водку, только её, родимую.

Жена шутку не оценила. Повернув к себе лицо мужа, она грозно скомандовала:

— А ну дыхни, — а потом, поморщившись, легонько ткнула его кулачком в грудь. — Козихин! Если пьёшь, так хоть закусывай! Ну да ладно. Живой — и хорошо. Так что там у тебя за коза?

— А вон она, — кивнул Козихин в сторону пасущейся возле ДОТа Зиры.

Катя с сомнением покосилась на зверюшку, подошла, заглянула ей в зубы, потом между задних ног. И сказала, с трудом пряча ехидную улыбку:

— Вообще-то, Виталенька, это козёл.