Пожиратель памяти

Пахло пылью, камнем и сыростью, в которых застряли столетия.

Изломанные колонны, обросшие плесенью и мхом, впивались в пол зала, как гнилые кости мёртвого титана. Над расколотым алтарём клубился застойный воздух — плотный, как грязная ткань, натянутая над бездной. Ни звука, ни движения. Только гниение и тишина.

Он лежал в центре круга, вырезанного в полированных плитах, испещрённых символами давно исчезнувшего языка. Его тело не дышало. Не шевелилось. Не жило. Оно было... замершим. Омертвевший кокон — гладкий, как обсидиан, вытянутый, сросшийся с трещинами на камне. На первый взгляд — часть рельефа. Но таился в нём пульс. Едва ощутимый ритм. Внутри — спал голод.

И когда последняя из печатей рассыпалась в пыль — он вдохнул.

Треск. Камень застонал.

Кокон раскололся вдоль, изнутри его пронзили шипастые лозы. Они шевелились, как живые, покрытые вязкой смолой и бурыми наростами, похожими на глазные яблоки без зрачков. Изнутри вылезло нечто — гибкое, вытянутое, с тёмной поверхностью, напоминающей кору, но шевелящейся при каждом движении. Лицо? Его не было. Вместо головы — гладкий купол, как у насекомого, зеркальный и мёртвый. Внутри отражался только мрак.

Существо поднялось на множество ног, часть которых тут же начала отрываться, обугливаясь. Он не нуждался в них. Он формировался.

Стук, как от сердца, прошёл по залу. Но сердца не было. Это дышал храм — или боялся. В его стенах просыпалась память, и потому он был обречён.

Существо подняло руку. Тонкую, длинную, как сучковатая ветвь. Из пальцев — свисали нити. Они дрожали.

Вокруг, невидимыми волнами, покатился зов. Не звук, не свет — давление, которое несли с собой только исчезнувшие эры.

Мир за пределами храма почувствовал это. Человеческие младенцы, спящие в колыбелях, зарыдали без причины. Птицы бились в клетках. Лошади ломали привязь.

Он вышел.

Камень крошился под его шагами, как сухая бумага. Пол рассыпался, и из трещин потянулся гнилой воздух древности. Под ногами его — не земля, а молчание. Он шагал, и с каждым шагом вокруг него увядала сама суть вещей. Паутина, растущая из его спины, касалась стен, и те начинали трескаться, рушиться, осыпаться пылью — словно их никогда не было.

За пределами храма — рассвет. Небо — тусклое, без цвета. Облака казались выжженными.

Он встал на край долины.

Перед ним — мир, полный запахов, имен, смыслов, голосов и чувств.

Перед ним — жертва.

В нём не было цели. Он не знал слов, не мыслил. Он не шёл, чтобы отомстить или уничтожить.

Он шёл, чтобы быть.

Ветер коснулся его оболочки — и исчез. Не стих. А перестал существовать. Вместе с ним — пыль, звук, свет. Всё, что соприкасалось с его телом, забывало, чем оно было.

Вдалеке — город. Башни. Река. Каменные стены.

Он повернул к ним лицо-без-лица.

И пошёл.

Первое имя исчезло на улицах ещё до его прибытия.

Женщина обернулась к ребёнку — и не помнила, кто это.

Писец уронил перо — его рука забыла, как писать.

Колокол ударил — но звук не разнёсся. Только тишина.

Он приближался.

С каждым шагом — жизнь теряла память о себе.

И никто не знал, как остановить того, кого никто не помнит.