Пока не кончится дыхание

Место событий: Таёжные массивы Байкало-Амурской Магистрали.

Время событий: зима 1981 года.

11 часов 18 минут по местному часовому поясу.

Поезд на север шёл тяжело, продираясь через пространство, раздвигая его лобовой частью. Старые вагоны дребезжали, как кости в суставах старика, и этот звук не прекращался ни на минуту — он просто менял тональность: от воющего к скрежещущему, от скрежещущего к глухому, как дыхание в больных лёгких.

Майор Климов не спал вторые сутки. Сидел у окна, уткнувшись взглядом в мутное отражение собственного лица. Уже почти год, как отгремела Олимпиада-80, уже почти стёрлись из памяти похороны Высоцкого, уже полетели в космос новые космонавты, а он, на склоне лет всё ещё продолжал ходить в майорах. Лицо было серое, усталое, с прожилками бессонницы под глазами. В стекле мелькали столбы, редкие огни, полосы снега, чёрные разрывы леса. Всё это сливалось в один нескончаемый коридор, по которому их гнали двоих, без права свернуть с выбранной уже дороги. Напротив, у столика, дремал лейтенант Мельников. Молодой, слишком молодой для этой командировки. Он иногда вздрагивал во сне, как будто кто-то толкал в спину, и каждый раз выдыхал с резким, судорожным звуком.

Климов прислушался к дыханию юного напарника, затем к своему — тяжёлому, грудному, от которого ломило рёбра. Зрелость и молодость. Неотвратимо подкрадывающаяся старость и наивность. Опыт и сомнения. Всё в одном вагоне.

— До разъезда «Сосновый» сорок минут, — объявил проводник, проходя мимо.

Климов кивнул. Вот там всё и начнётся. Официально — «проверка серии несчастных случаев на объекте БАМа». Неофициально — три трупа за месяц. Без ножевых. Без огнестрела. Без следов борьбы. Люди умирали, как умирают рыбы, выброшенные на берег: с перекошенными ртами, синеватыми пальцами и остановившимися глазами. Причина смерти — асфиксия. Но вокруг ни верёвок, ни петель, ни пакетов, ни следов удушения. Только жуткая, необъяснимая пустота между «был жив» и «стал мёртв». Зато во всех трёх случаях рядом кто-то слышал дыхание. Не крики. Не шаги. Не возню. А дыхание.

Будто кто-то стоял рядом и просто… дышал.

Поезд рывком затормозил. Мельников проснулся, резко сел, огляделся.

— Приехали, товарищ майор?

— Почти. Запоминай, лейтенант. Здесь не геройствуют. Здесь выживают. Усёк, Андрей? Мы тут, понимаешь, тебе не в столице. Стройка века, лозунги, вымпелы, перевыполнение плана, и всё такое… А на фоне всей этой чёртовой пропаганды — одинокие трупы. Можешь записать это себе как тезис.

Лейтенант усмехнулся, оценив не слишком удачную шутку начальника. Вдвоём они уже работали второй год. Андрея, как молодого стажёра, направили в отдел криминалистики, и майор Климов стал его наставником. Три дела раскрыли, одно положили «под сукно», как было принято называть в органах советской милиции. И вот оно, теперь четвёртое дело, ради которого пришлось ехать аж на сам БАМ. И было б куда, чёрт побери…

А ведь действительно, было.

Перрон разъезда «Сосновый» выглядел так, как если бы его слепили наспех из того, что нашли под рукой: кривые доски, редкие фонари, покосившийся навес. За ним сразу начиналась стена чёрной, глухой, как закрытые веки, тайги. И мороз. Такой, что казалось, воздух вот-вот раскрошится на ледяную мозаику.

Их встретил местный участковый, сержант Балахнин, сутулый, сизый от ветра, с серой щетиной, приросшей к лицу навсегда.

— Вы из области? — спросил он, даже не здороваясь.

— Из столичного управления, — ответил Климов. — Где последний?

Балахнин сглотнул.

— В подсобке бетонного узла. Нашли утром. В ночную смену.

Все трое пошли вдоль насыпи, прикрываясь от холода. Ветер нес снежную пыль, как наждаком по щекам. Где-то гудели дизеля, лязгали металлоконструкции, кричали матом. Большая стройка жила своей глухой, нечеловеческой жизнью.

— Он просто… стоял, — говорил Балахнин на ходу. — Как прислонился. А когда тронули, то завалился. Синий весь. Глаза… вывалились, что ли.

В подсобке стоял тошнотворный запах сырости, цемента и чего-то ещё, сладковатого, нехорошего. Климов сразу понял, чем. Так пахнет смерть, когда её не успели «остудить» формальдегидом. Труп стоял, действительно стоял, прислонённый плечом к стене. Рот был приоткрыт, губы выглядели тёмными, под ногтями проступали тонкие полоски крови, будто он царапал нечто невидимое. На груди отпечаток ладони. Чёткий. Человеческий. Без синяка, без гематомы. Просто отпечаток.

— Он что… задыхался? — бледнея лицом, спросил Мельников.

Климов не ответил. Он смотрел на шею, где проступали едва заметные точечные кровоизлияния, как от сильного внутреннего давления.

— Здесь кто-нибудь слышал что-нибудь? — спросил он.

Балахнин помялся.

— Сторож слышал… как дышат. А потом… тишина.

Климов почувствовал, как по спине, между лопаток, медленно, мерзко, ползёт холод. Не от мороза.

— Дышат… это как? — уточнил он.

— Тяжело, — сказал сержант. — Как будто… кто-то очень большой.

Вот так всё просто. Вот и все объяснения, которые удалось извлечь из сержанта. «Дыра, едрит вас всех в душу!» — в сердцах выругался про себя майор. И угораздило же его тут оказаться, вдали от уютной офицерской общаги, в этой богом забытой дыре! Сама стройка БАМа, прокладка рельсов и возведение пересадочных станций, лежали в стороне, за бесконечной стеной сосен, а вот здесь, в этой самой глуши, куда их отправили с лейтенантом, им и предстояло раскрыть новое, непонятное, до ужаса запутанное дело. «Одним словом, дыра, едрит вас всех в пень…» — вторично выругался про себя Климов.

Ночью они остались в участке. Климов не спал. Сидел на койке, прислушивался к каждому звуку. Старое здание участкового пункта поскрипывало, как больное животное. Где-то в трубах ходила вода, где-то хлопала неплотно закрытая дверь. Мельников заснул сразу. Молодой организм ещё умел отключаться.

А Климов ждал.

И дождался.

Где-то за стеной, в коридоре, раздалось дыхание. Глухое. Размеренное. Чужое.

Он медленно снял пистолет с предохранителя. Поднялся с койки, стараясь не делать резких движений. Плечи сами нашли нужное положение — напряжённые, готовые к рывку. Пистолет лежал в ладони тяжело и надёжно. Скрипнули доски пола. Дыхание не исчезло. Оно не ускорялось и не отступало. Оно просто было.

Он шагнул к двери. Коридор терялся в пустой темноте. Под потолком мерцала тусклая лампа. В дальнем конце коридора проглядывалось окно, густо заиндевевшее инеем. И тишина. Дыхание исчезло сразу, без отголосков.

Климов постоял ещё секунду, потом медленно опустил пистолет. Воздух вернулся в грудь рывком. Он поймал себя на том, что задерживал дыхание всё это время.

Вернулся в комнату. Мельников спал, отвернувшись к стене. На лице лейтенанта не проявлялось никакого страха. Только детская беззащитность сна.

«Молодость…» — вздохнул Климов, не став будить юного напарника.

Утром к участку подтянулись двое из стройотряда. Один был видавшим виды прорабом, второй числился техником участка. Оба нервничали. Говорили быстро, сбиваясь.

— Он нормальный был, — твердил прораб, кривой, рыжеватый мужик с вечно обветренным лицом. — Работящий. Не пил. В карты не играл. В долги не лез.

— С кем конфликтовал? — спросил Климов. Андрей в это время записывая показания.

— Да ни с кем. Тут конфликтовать некогда. Трубы ждут, бетон ждёт, приёмка каждый день.

Техник кашлянул.

— Он вчера вечером ещё жаловался, — сказал он. — Говорил, что за ним кто-то ходит.

— Кто? — сразу поднял голову Мельников.

— Не сказал. Говорил, что слышит дыхание позади. Оборачивается, а там… там никого.

В помещении повисла пауза.

— А раньше такое бывало? — спросил Климов.

— Да, — тихо сказал техник. — И у двух предыдущих тоже. Только им не поверили.

Климов посмотрел на Мельникова. Тот побледнел.

— Места, где находили трупы, покажете? — спросил майор.

Все пятеро, вместе с сержантом Балахниным, пошли вдоль строительной линии. Зимой БАМ выглядел как разрезанная земля с торчащими из неё костями железа. Вышки, опоры, теплушки, сварочные посты. Везде люди. Везде шум. И при этом у всех рабочих постоянно возникало ощущение, что кто-то смотрит из-под земли. А как же иначе? Первый труп нашли у бетонного узла. Второй в силовом контейнере. Третий — на подъездной ветке, возле вагона с трубами.

— Везде слышали дыхание? — уточнил Климов.

— Везде, — ответил техник. — Один сторож вообще сбежал. На первом случае. Бросил всё, уехал в Усть-Баргузин к сестре.

— Его можно найти?

— Можно. Только он после этого запил. Сильно.

Климов огорчённо кивнул, из опыта зная, как может спиться простой работяга, попади он в чудовищные лапы этой безлюдной бескрайней тайги. Тут и сам святой ангел бы спился. А ещё эти странные смерти…

Вечером он отправил запрос по линии внутренних дел. Ответ пришёл быстро и не понравился. Два похожих случая на соседних участках, месяц назад. Также асфиксия. Также без следов. Также слышали дыхание. Там всё списали на несчастные случаи.

— Он движется вдоль трассы, — осенился догадкой Мельников. — Идёт следом за стройкой.

— Да, братец. Похоже, что так… — подтвердил Климов. — И делает это не случайно.

Ночью дыхание вернулось.

Теперь оно было в коридоре, у самой двери. Не пряталось. Не исчезало. Давило на уши, на грудь, на затылок. Вскочив с койки, Климов резко распахнул дверь.

Пусто.

Мельников стоял у окна, весь бледный от ужаса.

— Вы слышали, товарищ майор?

— Слышал.

— Я думал… это вы ходите.

Климов внимательно взглянул лейтенанту в лицо, побелевшее как бумага.

— Когда услышал?

— Пять минут назад. Потом вы встали. Потом… потом вот снова.

Климов закрыл дверь. Оба сели за стол. Между ними лежала карта участка. Красным карандашом Климов отметил все три места.

— Смотри. Видишь?

Точки образовывали изломанную линию вдоль насыпи.

— Он не просто идёт, — догадался Мельников. — Он выбирает.

— Да, Андрей. Именно, что выбирает. Узлы. Контакты. Места, где люди остаются одни.

— Тогда следующий…

Климов поставил четвёртую точку.

— Вот здесь. Электроподстанция. Ночная смена переходит туда послезавтра.

Мельников сглотнул.

— Успеем?

— Успеем, — нарочито показал веселость майор. — Или…

— Что «или»?

— Или он сделает нас следующими, братец мой. Вот так-то…

На следующий день оба криминалиста поехали к той самой подстанции. Старая, тяжёлая, облепленная снегом и проводами, она стояла на отшибе. Внизу пролегал заснеженный овраг, дальше сплошной стеной шёл нескончаемый лес. Рабочие поговаривали, что как раз в этих местах, в километре от проложенных насыпей, частенько появлялись медведи.

«А вот этого нам, ну никак не нужно…» — мысленно обнадёжил себя майор Климов.

Старший смены, плотный мужик в ватнике, выслушал их, теребя густые брови.

— Дыхание, значит-ца, — хмыкнул он. — А я-то думал, пацаны из смены дурят. Один тоже жаловался. Уже неделю.

— Где он сейчас? — спросил Климов.

— На складе. Электродами заведует.

Склад стоял в стороне, прижатый к лесу. Железная дверь с узкими окнами была плотно придавлена старой бочкой, решётки шли рядами над замёрзшими стёклами. Парень сидел на ящике с инструментами, перебирая гаечные ключи. Лет двадцать пять. Лицо серое. Глаза с красной сеткой сосудов.

— Слышал вздохи? — сразу без китайских церемоний спросил Климов.

Тот сначала посмотрел на незнакомых гостей из столицы, затем так же без церемоний кивнул.

— Слышал.

— Где?

— Везде. Когда остаюсь один.

— Сейчас слышишь?

Тот закрыл глаза.

— Да. Сзади. Он стоит.

Мельников резко обернулся. Пусто. В этот же миг в складе погас свет. В темноте раздалось дыхание. Уже не рядом. Внутри. Парень заорал. Резко, коротко, как режут металл. Схватился за горло обеими руками, упал на колени. Климов рванулся к нему, на ходу вытаскивая фонарь. Луч прорезал темноту. Мельников дёрнул рубильник у входа. Свет вспыхнул обратно.

Парень лежал на боку, хрипел. Пальцы судорожно разжимались и снова впивались в собственную шею. Ногти уже оставили кровавые полосы.

— Дыши! — рявкнул Климов.

Парень открыл рот, судорожно втянул воздух. Лёгкие заработали с хрипом, с провалами, с паузами. Климов прижал его плечом к полу, фиксируя.

— Всё, всё, — говорил он жёстко. — Тот, кого ты слышал… он ушёл.

Парень смотрел в потолок широко раскрытыми глазами.

— Он… трогал меня, — прошептал он. — Изнутри.

Климов поднялся. Осмотрел помещение. Ничего. Никаких следов. Только запах. Тот же сладковатый, липкий.

— Ты его видел? — спросил он.

— Н… н-ет.

— Какой он?

Парень заплакал.

— У него нет лица.

После этого случая его увезли в медчасть. Диагноз был простой и удобный — нервный срыв. Климов понимал: если они не остановят это сейчас, следующим будут новые жертвы, а возможно и они сами.

Вечером он поехал к сторожу, который, со слов бригадира, сбежал подальше от мест событий. Дом стоял на краю посёлка. Светился одиноким окном. Сторож оказался худым, изломанным уже почти стариком с трясущимися руками.

— Я знал, что вы придёте, — пригласил он внутрь убогой каморки. — Он следом идёт. Всегда следом.

— Кто он? — спросил Климов.

Сторож долго молчал, потом, подыскивая слова, запинаясь, ответил:

— Его тут когда-то душили. На этом самом месте. Очень давно. И он научился делать то же самое.

— Кто его душил?

Сторож посмотрел прямо на Климова.

— Люди, товарищ майор. Люди.

— Продолжай, отец.

Сторож говорил ровно, почти без эмоций. Только руки продолжали мелко дрожать.

— Тут раньше зона была. Исправительно-трудовая. Лет двадцать назад её закрыли, бараки сровняли, охрану сняли. А один всё равно остался.

— Кто? — спросил Климов.

— Ду-ше-губ, — как бы смакуя каждую букву, протянул сторож. — Так его между собой называли. Он в лагере людей давил. Не ножом. Не верёвкой. Руками. Сядет сверху, грудь прижмёт, и ждёт, пока всё закончится. Его потом свои же и задавили. В карцере. Насмерть.

— Ты это видел?

— Нет. Но знаю. Тут все знают.

Климов вышел на улицу. Ночь стояла глухая, морозная. Издалека тянуло гудением генераторов стройки. Работали трубоукладчики, грохотали бульдозеры, скрипели морозом ржавые краны. Где-то за домами дышала тайга, овраги, пустота.

— Люди не могут возвращаться просто так, — сказал он, больше себе.

— А он и не человек, — ответил сторож тихо.

Ответил, и отчего-то засмеялся тем скрипучим смешком, от которого майору стало дурно. Наскоро попрощавшись, столичный милиционер предпочёл быстро скрыться от глаз полоумного старика.

А в участке Мельников уже ждал его с новостями.

— Проверил по старым делам, товарищ майор. Восемь лет назад, на соседнем перегоне, был похожий случай. Тоже сторож. Тоже ночью. Тоже задохнулся. Тогда всё списали на сердце.

— Фамилия?

— Лаптев.

Климов взял телефон, вышел в коридор, связался с архивом. Через полчаса он уже знал главное. Лаптев сидел в той самой зоне. В одном бараке с Душегубом.

…В эту ночь дыхание вернулось снова.

Теперь оно звучало под самым полом. Глухо. Медленно. С паузами. Как если бы тяжёлая грудная клетка поднималась и опускалась где-то под досками. Мельников сидел на койке, не двигаясь. Пальцы вцепились в край простыни. Лицо побелело.

— Он под нами, товарищ майор.

Климов не ответил. Он уже был у люка в полу.

— Быстро! Помоги мне! — с усилием поднял металлический лист.

Там оказался пустой подпол. Земля, трубы, мусор. И воздух. Холодный, тяжёлый, с тем самым сладковатым запахом. Дыхание прекратилось.

— Он с нами что, играет? — хрипло вырвалось у молодого напарника.

— Нет, Андрюша, — как-то не по-хорошему откликнулся Климов. — Этот призрак… хм… эта чёртова бестелесная тварь… охотится.

Юный криминалист от оторопи добросовестно почесал затылок, необоснованно впадая в ту самую панику, когда еще не набравшийся опыт не может выплеснуться наружу.

Так и просидели они всю ночь на койках, закрыв люк, пока на рассвете не пришло сообщение: на подстанции пропал электрик из ночной смены.

…Тот самый, который слышал дыхание.