Пока сохнут чернила

Мне часто снятся сны. Портовый город с белыми небоскребами, лазурное море и плывущие в нем яхты. Качаясь на могучих волнах, они расправляют цветастые паруса, отчего морская синева начинает пестреть радужными красками. В ушах переливается клокочущий шум прибоя, издалека доносятся крики чаек и жаркие споры торговцев с прибрежного рынка. По чистому небу несутся воздушные змеи, запущенные сотнями счастливых детей, а среди них, вдыхая соленый запах, лечу я.

В этих снах я птица. Дерзкая, смелая, благородная. Это ни с чем несравнимое ощущение, когда ветер ласкает твои крылья, ловко подхватывает стремительным потоком, а затем бросает вниз, передавая в руки земной гравитации. Предвкушение, страх, падение, и… легкость. Никаких оков, никаких цепей и стен, только ты, а вокруг бескрайний мир, ждущий твоего шага. Жизнь, где не вздыхают, а дышат. Жизнь, где не следуют тропе, а прокладывают ее сами. Будь моя воля, я бы остался в этих снах навсегда. Но каждый раз приходит момент, когда нужно проснуться.

Ломота в теле, головная боль, сползшее одеяло. Холод, пробирающий до костей, бесконечный будильник и автомобильный затор, вторящий ему непрерывными гудками. Звонок-гудок, звонок-гудок, гудок подлиннее, гудок погромче, и еще гудок на бис, чтобы окончательно встряхнуть содержимое черепной коробки. Не успеваешь открыть глаза, как будничная суета окатывает тебя липкой леденящей стужей. От нее не спастись, закутавшись в теплый плед, ее не стряхнуть и не соскрести. Она затекает внутрь, куда-то под ребра, близь живота, затапливая инсектарий с бабочками из ночных грез. Именно она щелкает переключателем, переводя наше сознание в «суровую реальность».

– Неужели встал?!

В комнату залетела девушка с зубной щеткой. Резкая, юркая, словно ураган, Элиза весело плюхнулась на спину около меня. Кровать скрипнула, матрас резко прогнулся и выгнулся обратно.

– Твой будильник прокукарекал шесть раз! – пробубнила она, доставая щетку изо рта. – Не выспался?

Я устало протер глаза и потянул ноги. Недосып – привычное дело для человека, трудящегося ночью.

– Хочешь кофейку? – подруга приподнялась на локтях.

– Не откажусь, зерновой?

– Ага, прямиком из Африки, транзитом через Китай и Монголию!

Элиза мигом вскочила и убежала на кухню, оставив за собой нежный аромат кокосового парфюма. Пока она настраивала кофе-машинку, я отыскал свой рюкзак и достал оттуда блокнот. Для утренних порывов вдохновения закладка всегда придерживала пустую страницу. Графит карандаша лег на шероховатую бумагу, слово за словом, строка за строкой, запахи, звуки, картины… Я старался записать все, но с каждым мгновением память обзаводилась новыми дырами. Яркие пейзажи заплывали темными пятнами, ясные голоса превращались в эхо забытых мелодий, ощущения притуплялись, растворяясь в унылой действительности. Участки мозга вступили в жесткую борьбу: сознательное боролось с бессознательным за гаснущие воспоминания. Для большинства здравомыслящих людей занятие могло показаться сущей глупостью, но не для меня. Для меня каждый сон – уникален и, если не успеть записать его вовремя, то он затеряется в глубинах сознания безвозвратно.

– Это и есть секрет тетрафобных отличников?! С утра за конспекты, вперед штанов! – рассмеялась Элиза с кухни.

Услышав ее шаги, я понял, что остатки сновидений не реанимировать – блокнот отправился назад в сумку.

Вернулась подруга уже не в пижаме, а в ярком наряде. Ее верх покрывал шелковый топ цвета бледного мха, а на стройных ножках плотно сидели желтые брюки в черную крапинку, как у божьей коровки! Элизу отличал особый экстравагантный вкус. Что на вечеринках, что в университете, что дома – ее наряды частенько вызывали у знакомых легкие приступы диссонанса. Вишенкой на торте были волосы. Она заплетала их в косички, как озорная старшеклассница, и постоянно красила в экзотические тона. Сегодня это был нежно-голубой.

– У великих умов нет времени на отдых! – пропела она нарочито басом.

– Не льсти, – рука потянулась к брюкам.

– Правдой не льстят, – парировала Элиза и скользнула к зеркалу, ловко поправляя макияж и любуясь собой, как художник своей картиной. – Первая пара?

– Да, в центре кардиологии.

– Дуй умываться, а потом живо за стол. Блинами угощу! – Элиза бросила помаду, взялась за мои щеки. – Ты будто плюшевый! Так бы и тискала весь день!

– Мне спешить нужно, Лиз.

Девушка скорчила гримасу, но сдалась, отпустив меня в ванную. Заскрипел кран, с шумом роняя горячую воду. Пар поднимался ленивыми клубами, запотевшее стекло отражало сонную тень – лохматая шевелюра, вихрь на челке, растрепанная макушка – страшный сон парикмахера. Дополняли образ нос с горбинкой, вытянутое лицо, узкие глаза и пара шрамов на подбородке. «Истинный чуйский кыргыз, айылский джигит!» – выразился бы мой отец. Да только для джигита уж больно худощав, одни жилы! С таким-то графиком…

Наскоро покончив с утренним туалетом, я решил тихо улизнуть, однако побег не удался. Элиза застала меня в прихожей, когда туфли уже были обуты, и оставалось лишь выскочить на лестничную площадку.

– Куда, куда, куда?! – подруга схватилась за мой рюкзак и потянула обратно. – Возьми вот, перекусишь.

Она протянула одноразовый контейнер, до отказа набитый теплым угощением.

– Спасибо, Лиз, – замялся я, чувствуя укол вины, – за блины и за то, что согласилась приютить.

– Это было интересно, скажу тебе, – девушка сдержанно улыбнулась. Скорее самой себе, нежели мне. – Раньше я не впускала мальчиков домой. Если хочешь, можешь и сегодня заночевать!

– Как бы слухи не поползли, – от блинов шел теплый аромат топленого масла и меда. И ведь постаралась же…

– Глупостей не говори, – обняла она на прощание. – Беги, не то опоздаешь!

Лишь у лифта меня окликнули вновь: – Айбек! – Элиза приподнялась на цыпочках. – Забыла сказать, мои друзья организуют встречу для музыкантов. Хотят собрать свою кавер группу.

– Вряд ли им будет приятен мой скрипучий голос, – тонкая самоирония тенью скользнула по моему лицу.

Девушка выждала небольшую паузу, обдумывая ответ.

– Возможно, их заинтересуют твои тексты. В конце концов, ты не только писатель, но и недурный рифмоплет!

– Ага, самопровозглашенный.

Прозвенел звонок, лифт приехал.

– С этого и начинается путь к величию – с самопризнания! – Элиза бросила затейливый воздушный поцелуй и махала рукой до тех пор, пока дверцы лифта не закрылись.

Уличный мороз ударил по щекам, одарив их наливными румянами. Сырая прохлада бодрила куда лучше ароматного американо, но горячий кофе согревал, а улица – нет. Приятное тепло осталось где-то там, позади, в элитной двенадцатиэтажке, над которой сгущались серые тучи. Вскоре они заполнили собой весь небосвод. Ветер старательно гнал их к горам, дабы дать солнцу шанс выглянуть из-за свинцового полотна, но тщетно. Он лишь делал хуже, рассеивая холод по людным тротуарам и заброшенным переулкам. Синоптики обещали дождь. Осень в Бишкеке не славилась золотыми листопадами, пахучими тыквами и романтичными прогулками. Засохшие деревья, лужи и смог – таким выглядел столичный октябрь. В уме невольно прозвенел вопрос: как в таком холоде могли развестись клопы?!

Они явились внезапно. Первая ночь с ними была просто незабываемой! Шлепки, крики, укусы, кровавые расчесы. Сначала мы с соседями подумали о комарах, но, когда Канат поймал живого кровопийцу, все встало на свои места. Они расплодились всюду: под плинтусами, в матрасах, в деревянных каркасах кроватей, даже в рабочем столике! Пришлось вызывать специалистов по дезинсекции, выбрасывать постельное белье, обсемененные вещи, испорченную мебель. После химической обработки квартира должна была отстояться двое суток. Канат решил перекантоваться у брата, Бекзат уехал домой, Нуржакып к родственникам, а я… я решил заночевать у подруги.

– У подруги? Она все еще твоя подруга?! – возмутился Бекзат, делавший в тетради пометки.

В центре кардиологии нас, как обычно, разбили по парам и дали по пациенту. Цель элементарная: выставить диагноз, назначить лечение. Нам с Бекзатом достался ветеран Афганской войны с букетом сердечных недугов, чье давление порой подскакивало до двухсот, а глаз дергался так, будто его лихо закручивали с обратной стороны словно школьный глобус. Опросив больного и в темпе проведя физикальное исследование, мы вышли в коридор.

– Нет, не третья стадия, вторая, исправь, – я невольно заглянул в тетрадь товарища и нашел ошибку.

– Разве? У него гипертрофия левых отделов и белок в моче, – Бекзат задумчиво приложил ручку к подбородку.

– Микроальбуминурия допустима, ставь вторую стадию.

– Будь по-твоему, – кивнул друг, глядя на меня исподлобья, – итого диагноз: ИБС. Стенокардия напряжения 3ФК. Гипертоническая болезнь ВТОРОЙ стадии, III степени, очень высокого риска. Теперь верно?

– Верно, пиши лечение. Первое: нитраты…

– Пиши ты, – Бекзат вручил мне тетрадь, – и отвечай, что с Элизой?

– Жива, здорова, спортом занимается, недавно туризмом заинтересовалась. Активничает не хуже синусового узла! – ручка плюнула на тетрадь жирной кляксой, точно бы выражая эмоции хозяина.

– Неужто? Какая молодец! – друг взял меня за плечо и картинно улыбнулся преподавателю, которая проводила утренний обход, заодно проверяя, не бездельничают ли ее студенты. Когда она скрылась в дальней палате, Бекзат продолжил: – А что насчет отношений? Какая у вас стадия? Тоже вторая? Ты ведь переночевал у нее - да, определенно вторая! Хотя, если еще и переспал, то уже третья!

– В целях предупредить приступы стенокардии… – продолжил я размазывать кляксу.

– Дай сюда! – Бекзат выхватил у меня тетрадь вместе с ручкой. Бумага затрещала. От давления конец стрежня проколол лист насквозь, оставив за собой рваный след. – Хм, – друг недовольно оглядел обрывок, – а я дорожил этими конспектами. Давай, Айбек, в память о них, прекрати ломаться и снизойди выложить подробности вчерашней ночи! – он закончил театральным жестом, якобы приглашая к добровольному высказыванию, хотя на самом деле умело развесил крючки. Не расскажу здесь, так дома точно выудит.

– Мы спали, – неохотно признаюсь ему, – в разных кроватях.

В течение следующей минуты Бекзат пристально наблюдал за моим лицом. Наверняка в целях застать тонкую мимику, скользкие движения глазных яблок или любой другой невербальный признак, выдающий желанную недосказанность.

– И в разных в комнатах, – добавил я, окончательно разрушив хлипкие надежды собеседника.

– Знаешь, в чем твоя беда? – наконец отошел товарищ. – В воспитании. Ты никогда не тронешь девушку, пока она сама того не попросит. Только они просят не словами, Айбек.

– Элиза не такая, с ней все… несколько иначе.

– Не сомневаюсь! – Бекзат лишь усмехнулся, двинувшись дальше по коридору. – Терпеливая, как сердце. Оно ведь долго тянет, молчит, работает без отдыха. Но стоит перестать о нём заботиться — и начинаются сбои, – он остановился, наглядно постучав пальцем по пластиковому стенду, где вкратце объяснялся механизм развития атеросклероза. – Сосуды заплывают жиром, просвет сужается, сердце бьется сильнее, пытается компенсировать. Крови поступает все меньше, а там, где не хватает крови – возникает боль. И если вовремя не вмешаться, можно довести до инфаркта. А как известно, после инфаркта – сердце никогда не станет прежним.

Я сделал вид, что не понимаю намека, углубившись в чтение протоколов по ИБС.

– Всегда, всегда-а-а! – Бекзат вырвал из моих рук смартфон, чтобы я обратил на него должное внимание. – Всегда, друг мой, повторюсь, важно вовремя вмешаться! Проявить инициативу, помочь нашему сердечку, пока не поздно! Кем же ты хочешь быть в этой истории, Айбек, – он вновь постучал по стенду, – причиной болезни или ее лекарством?

Ответ пришел на ум не сразу. Увидев мое затруднение, Бекзат добавил:

– Атеросклероз процесс необратимый, подумай хорошенько!

– Атеросклероз поражает артерии, в венах его не бывает. Мы с Элизой друзья, Бекзат, ничего более.

– Между артерией и веной всегда есть тонкая сеть капилляров! Рано или поздно одно переходит в другое!

– Жаль, что твое философское мышление нельзя преобразовать в клиническое. Вдумайся, ты бы решил столько медицинских проблем!

– Ты – за медицину, я – за социологию. Всегда должен быть баланс. Скажи честно, тебя что, крестик на ее шее смущает? То, что вы молитесь разным богам…

– Боги пациенту лечение не распишут, идем, препод в аудиторию зовет, – ухватился я за спасательный круг, заметив, как одногруппники гуськом спешат на перекличку.

Низ живота скрутило, но то были не голодные боли. С эрозивным гастритом мы познакомились еще на первом курсе и, после длительной терапии с весьма приятным конфетно-букетным периодом в виде лечебно-диагностических курсов фиброгастродуоденоскопии, решили расстаться. С тех пор мы друзья, беспокоим друг друга крайне редко, поскольку придерживаемся строгой диеты и ЗОЖ. Так что да, голодные боли мне знакомы не понаслышке. В этот же раз… зияющая пустота, медленно переходящая в жгучие спазмы. На секунду мне почудилось, как неугомонный Бекзат пытается выжать из моих бедных кишочков правду, и ведь у него почти получилось! Правду, которую, как мне кажется, я больше скрываю от самого себя, нежели от товарища. Дело не только в Элизе или в религии, проблема лежит куда глубже. Настолько глубоко, что ее совсем не хочется поднимать наружу. Потому что всегда присутствует страх раскопать по пути нечто куда страшнее.