Пока я здесь

Марек проснулся в темноте — такой непроглядной, что она казалась поломкой, будто внешний мир отключили от питания. На секунду решил, что ослеп. Потом понял — снова отрубилось электричество. Второй раз за неделю. Он прислушался — на лестничном пролёте кто-то со всей дури колотил в двери и орал. Слов не разобрать. Но, скорее всего, это долбанный Свист. Снова ходил и побирался. Марек вздохнул, встал с кровати. Подошёл к окну и поднял плотные жалюзи. По старой привычке отрезал себя от внешнего мира. Но в полной темноте становилось не по себе, поэтому в квартире всегда горела подсветка на потолке — совсем слабая, как ряды индикаторов на терминале. Не дающая тьме сомкнуться.

За окном насколько хватало взгляда расходилась чернота. Кое-где светились огоньки — у тех счастливчиков, кто обзавёлся генератором. В прошлый раз электричество включили почти через сутки. Хотелось верить, что сейчас справятся побыстрее, но опыт жизни в этом захолустье говорили об обратном.

У внепланового блэкаута нашёлся только один плюс. Марек посмотрел на небо, чистое и холодное. Где-то читал, что обещали сильную магнитную бурю. Теперь видел её последствия. Полярное сияние текло по небу мерцающими реками. На чёрном полотне вспыхивали и гасли зелёные полосы света — словно код, бегущий по экрану. Код, который не под силу никому прочитать… Который давно никому не нужен, но он всё равно продолжает отрабатывать.

За спиной грохнуло. Потом ещё раз и ещё. Кто-то продолжал настойчиво стучать и пинать в дверь. Марек тихо выругался. Открывать он не торопился. Сначала включил портативный генератор в углу комнаты. Перевёл панель управления внутрянкой квартиры на резервное питание. На какое-то время хватит.

На потолке загорелась слабая подсветка. Ожил терминал связи. Грохот в дверь стал сильнее. Марек снова ругнулся. Подошёл к двери и открыл. Снаружи в тусклом свете аварийного освещения стоял Свист — выглядел тот ещё хуже, чем в последний раз. Обтянутый кожей скелет в замызганной одежде. Он слабо улыбнулся.

— “Вайкон” есть? Мне бы пару инъекторов. Голова уж очень болит.

Свист даже поморщился.

— Просто разламывается.

Марек слышал, что обычный обезбол мешали с какой-то химией и отлетали в эйфорию. А иногда — прямиком на тот свет. Как повезёт. При виде торчка он всегда чувствовал брезгливость. Поначалу упрекал себя за неё — такие люди нуждались в помощи и лечении. Но мимолётное ощущение иррациональной вины очень быстро развеялось, как только Свист попытался вскрыть его внедорожник.

— А нахрен сходить не хочешь?

На лице Свиста промелькнула смесь досады и почти детской обиды.

— Ну не жми, а? У тебя же всегда всё есть.

Он помолчал и состроил жалостливое выражение лица.

— Ну Ма-а-ар, ну выручи.

Внутри всё оборвалось и на секунду затихло, словно там тоже случился вынужденный блэкаут. А потом вспыхнула злость. «Мар». Как будто этот продолбавший мозги урод считал его своим.

— Ещё раз постучишь, останешься без руки, — резко бросил Марек и захлопнул дверь.

Он и не думал, что Свист поймёт с первого раза. Стук повторился сразу же, а следом протяжное “Ну Ма-а-ар, я же знаю, что у тебя есть…”

Марек распахнул дверь. Одной рукой сгрёб его за шиворот, другой ударил по костлявой роже. Со всей злостью, что пожаром полыхала в сознании. Свист как-то жалостно всхлипнул. Сил у него особо не было, он не защищался, но это не остановило. Марек ударил ещё пару раз, пока тот не покачнулся и не упал на пол.

— Я тебя предупредил, — процедил он сквозь зубы.

Вернулся в квартиру. Больше никто не стучал.

Руку слегка саднило, но внутри горело намного сильнее.

"Мар."

Так называли только те, кого больше нет, но кому он до сих пор писал письма. Услышать это имя от отброса типа Свиста — всё равно смотреть, как он ссыт на чужие могилы. Марек прошёл на кухню. Сделал кофе. Горечь первого глотка немного выровняла дыхание, но злость не ушла — просто стала тише. Он вернулся в комнату. Посмотрел на ноутбук. Ещё вчера он хотел написать письма. У него накопилось, что рассказать. Но сейчас он слишком отчётливо помнил, что все адресаты мертвы.

Марек пошарил взглядом по квартире в поисках причины уйти из дома. На столе среди инструментов и деталей увидел потрёпанный терминал связи. Успел доделать прямо перед тем, как вырубили электричество. С ним пришлось повозиться. Плату он перепаял, но особо надежд не строил. Она давно требовала замены. Другое дело, что владелец каждый раз просил его о чуде. Марек бросил цепкий взгляд в темноту за окном — самое время отвезти это чудо.

Он быстро собрался. Взял терминал связи, повесил на нагрудный карман куртки фонарь и спустился вниз. Марек поднял голову и на несколько секунд задержал взгляд. Полярное сияние по-прежнему гасло и разгоралось гигантскими зелёными всполохами. Но ему было не под силу разогнать сгустившуюся на улице темноту. Оно больше напоминало его противотревожную подсветку в спальне, убирающей эффект полной слепоты.

Нормальные люди во время перебоев с электричеством не шатались по тёмным улицам. Все, кто не хотел проблем, сидели по домам. Кто-то защищал своё с оружием в руках. Марек не тешил себя иллюзиями, что в крупных городах лучше. Там головорезы были посерьёзнее. А здесь так, мелкая шваль, которой больше нигде не нашлось места. С наступлением темноты они чувствовали себя особенно безнаказанными, и на улицы вылезала самая настоящая мразь — вроде падальщиков, только хуже.

Он взял фонарь и зашагал к внедорожнику. Свет выхватил движение — кто-то метнулся прочь от его машины. Сознание включилось сразу — расчёт дистанции, траектории. Даже при таком освещении без шансов. Если бы… Если бы Марек решил нажать на спусковой крючок. Он медленно выдохнул и пошёл дальше. Внедорожник выглядел нетронутым. Взломать не пытались — иначе сработала бы установленная им сигнализация. Может, хотели отключить, но тех, кто мог это сделать, здесь можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Марек завёл двигатель. Подождал несколько минут, пока тот прогреется, и тронулся с места. Он медленно ехал по тёмным улицам. Кое-где светились окна. Возле домов в железных бочках горел огонь. Рядом с “пирамидой”, недостроенным и заброшенным торговом центром в неровном свете от таких же бочек толпились люди. Совсем молодые. В свои двадцать семь Марек не был безнадёжным стариком на их фоне, но ощущал пропасть между ними и собой. Эта бездна появилась во время Черновенского конфликта и потом только разрасталась словно трещины на лобовом стекле. И становилась больше с каждой потерей. Может, если бы не череда принятых решений, он тоже сейчас мог стоять среди них. Греть руки над огнём. Отхлёбывать из бутылки, которую они передавали по кругу. А не искал блик оптики в тревожной темноте, не ждал постоянно засады. Не мелкую шваль, а кого-то поматёрее, пострашнее — кого здесь быть не могло.

Вдалеке грохнул выстрел. Потом ещё один. В зеркале заднего вида Марек заметил, что никто даже не оглянулся на звук. Он проехал дальше. Город не выглядел совсем мёртвым, но в то же время он был умирающим, словно оказался на грани клинической смерти. В первые её секунды, когда остаточные импульсы — всего лишь остатки жизни на фоне общей деградации. А Марек будто вновь застыл на тонкой грани между жизнью и вечной тьмой.

Он остановил внедорожник возле многоэтажки. Здесь не было ни людей, ни бочек с огнём. Просто обычный мёртвый дом, где сдохло даже аварийное освещение. Марек выбрался из машины, включил нагрудный фонарь и зашагал ко входу. Внутри стояла неестественная тишина, словно все затаились. Такая густая, обманчиво спокойная. Знакомая из прошлой жизни, когда и по разведданным чисто, и в прицел — пустота.

Движение он ощутил тем самым чутьём, которое помогло ему выжить в двухлетнем военном конфликте. Кто-то пошевелился в глубокой тени. Марек перехватил его запястье, вывернул руку наружу. Тускло блеснувший нож выпал, а противник всхлипнул. Он походил на Свиста — такой же измождённый торчок. Попробовал вырваться, и Марек коротко ударил ему в челюсть.

— Вали отсюда.

Тот понял с первого раза. Пошатываясь, шмыгнул на улицу и скрылся в темноте. Марек глянул на нож на полу. Дешёвка. Но оставлять на виду не стоило — мало ли выродку хватит смелости вернуться. Он подобрал оружие. Сделал пару шагов к технической лестнице в подвал и бросил вниз. Потом поднялся на третий этаж. Постучал в дверь и сразу громко сказал:

— Клем, это я.

Изнутри раздался голос.

— Марек?

— Да. Привёз твой терминал связи.

Дверь медленно открылась. В тусклом жёлтом свете на пороге показался мужчина неопределённого возраста. Когда Марек увидел его впервые, подумал, что тому за шестьдесят. Пока Клем не проговорился, что прошёл и последний военный конфликт, и предыдущую кампанию. Ему едва перевалило за полтинник, но на нём слишком ярко отпечатались следы двух прожитых войн и последующей государственной утилизации.

— Неужели откачал? — недоверчиво спросил Клем.

— Да, — Марек протянул терминал. Сколько проживёт — не знаю. Надеюсь, дольше, чем в прошлый раз. Плату я перепаял.

Клем забрал его. Пальцы у него мелко дрожали — последствия контузии или дешёвой синтетики.

— Сколько с меня?

— Потом сочтёмся. Пусть проработает хотя бы неделю.

Клем криво усмехнулся, обнажив жёлтые зубы. Кивнул.

— Договорились.

— Ну тогда бывай.

Марек спустился вниз. Дошёл до машины и понял — снова накатило.

Мир вокруг исчез. Исказился. Всё стало плоским, выжженным — будто приглушили звук и цвет. Снова возникло фантомное ощущение спускового крючка под пальцем. Дыхание изменилось. Марек был там. Смотрел сквозь прицел, стараясь не обращать внимание на пронизывающий холод.

Он моргнул, попытался вернуться, но не смог. Картинка продолжала идти. Как фильм, который невозможно поставить на паузу. Марек был где-то там. Не знал, сколько времени лежал на позиции. Выжидал, пока не появилась цель.

Выстрел.

Вместе с ним вернулась реальность. Внедорожник, ночь, непроглядная темнота обесточенного города. Этот приступ не был первым, но, как и все предыдущие, оставил после себя ядовитое пятно из злости, горечи и стыда. За то, что прошлое по-прежнему держало его стальной хваткой. Войну пережили многие. Кто-то остался там навсегда — ячейкой в колумбарии, безымянной могилой или без вести пропавшим. Кто-то вернулся. Марек застрял где-то посередине — между прошлым и настоящим. И каждый раз, когда воспоминания возвращались, чувствовал себя уязвимым. Не солдатом. Не мужчиной. Просто сломанным.

Он не мечтал стать военным. Но когда дошло до выбора как выживать — его особо не оказалось. Нормальную жизнь в его нищей семье видели только со стороны. Марек тоже мог вкалывать с утра до ночи за бесценок. Или прибиться к какой-нибудь банде в надежде пожить получше. Он выбрал подписать контракт, ставший для него билетом из безысходности. Ушёл тихо, не прощаясь. Никто не спросил, куда он делся. Никто не искал. Вот и вся правда о его прежней жизни.

Может, это было не лучшим решением, но единственным, которое тогда оказалось под рукой. Поначалу всё было терпимо. Учебка, муштра, физо до тошноты. Иногда раздражало, но в целом — всё ровно, стабильно, предсказуемо. Он знал, чего от него хотят, знал, что делать, и это давало странное спокойствие. Несколько лет всё крутилось по отлаженному циклу: тренировки, дежурства, редкие выезды в горячие точки. Он чувствовал себя частью системы. Нашёл рутину, в которой можно существовать. А потом вспыхнул Черновенский конфликт, и она пошла первыми трещинами.

Крик неподалёку прозвучал громче, чем затухающие голоса в голове, и Марек окончательно очнулся. Сел в машину, поехал обратно. В сознании включился спасительный белый шум. Ни мыслей, ни острых как бритва сожалений. Просто тупое ничего.

По пути домой включилось электричество. Вспыхнули редкие фонари. На фасадах зданий загорались окна и неоновые вывески. Впереди на перекрёстке светофор мигал жёлтым. Город словно приходил в себя после наркоза, медленно и неохотно.

Марек свернул на главную дорогу и сразу увидел быстро приближающийся слепящий свет фар на встречке. На всякий случай подвинулся ближе к обочине. За несколько секунд до того, как машины разминулись, загрохотала музыка — глубокие и раскатистые басы, похожие на работу тяжёлого пулемёта где-то вдалеке. Мимо пролетел массивный, побитый жизнью пикап. В зеркало заднего вида Марек заметил, как на пассажирском сиденье кто-то высунулся наружу, размахивая бутылкой, и что-то орал в пустоту.

Подъезжая к дому, он увидел, что тот тоже ожил. Забегаловки на первом этаже здания пестрели неоном. Где-то даже загорелось красное “Открыто”. Несмотря на поздний час на улице вдруг стало на удивление многолюдно, словно за блэкаут все изголодались по нормальным условиям настолько, что их не останавливало ни время, ни холод.

Марек только усмехнулся.

Как мало нужно всем этим людям, чтобы снова почувствовать себя живыми. Сам успел осознать, что свет ничего не меняет. Просто прикрывает ржавчину неоновым блеском.

Он поднялся в квартиру. Там электропитание уже автоматически переключилось на обычную схему, генератор ушёл на подзарядку. Оставалось только проверить связь. С ней иногда случались проблемы. Марек сел за стол, “разбудил” ноутбук. Всё выглядело нормально — пока он не заметил на информационной панели значок нового письма.

Машинально открыл, и его окатило холодом. Отправитель. Он узнал имя сразу. Иона Ларц. Мёртв уже больше года. Марек помнил их места в колумбарии без всяких подсказок: четвёртый сектор, ячейка 32-46 — Иона; 32-47 — Яна. Их обоих родные увезли в столицу — «где им будет лучше», как будто после смерти что-то могло стать лучше. Константин остался на границе. В обычной могиле без номеров и красивых слов на табличке из композита.

Марек застыл, не в силах открыть письмо. Первым ударом по сознанию стала не надежда на нелепую ошибку — а стыд. Едкий, обжигающий, от которого перехватило дыхание. Всем им он писал письма. Яне, Косте, Ионе… Сначала чтобы как-то справиться с хаосом в голове и не свихнуться. Потом это стало привычкой. Тихим, почти священным ритуалом. Своим способом разговаривать с теми, кого больше нет. Как у других — кофе по утрам или молитва перед сном. У него — письма мёртвым.

И теперь пришло осознание, что всё это кто-то читал. Месяцами. Возможно, родные Ионы. Марек ощутил, как к горлу подступил ком. Он вспомнил, что там было. Война. Приказы. Потери. Ошибки. Сломанная жизнь. То, что хотел бы изменить, но уже нельзя. Будь он верующим, его письма можно было бы назвать исповедью. Если бы ходил к психологу — тот записал бы это в разряд “упражнений на проработку”.

Марек глубоко вдохнул и открыл письмо. С первых строк по спине пробежал холодный озноб. Он бы понял, если бы близкие Ионы решили ему написать. Связаться с бывшим сослуживцем или просто послать его подальше. Что угодно. Но реальность оказалась куда хуже.

“Мар, я долго думал, с чего начать. Наверное, с извинения. Ты писал мне месяцы, и все эти письма… падали в пустоту. Я не отвечал не потому, что не хотел. Я просто… не мог. Я прочитал всё, что ты мне отправил. Каждую строчку. И я хочу напомнить твои же слова, которые ты сказал, когда мы сидели в заброшке. И которые сам писал мне в письме. Помнишь, когда мы попали в окружение? И на нас все поставили крест. Ты сказал, что мы выберемся, потому что ты упрямый ублюдок, который никогда не сдаётся. Я поверил, и мы действительно выбрались.

Сейчас я бы сказал то же самое. Ты справишься со всем. А я постараюсь тебе помочь, пока я здесь”.

Несколько мгновений в голове висела звенящая пустота. Потом пришло ощущение, будто что-то тяжёлое давит изнутри грудную клетку. И почти сразу проснулось другое чувство — знакомое хищное напряжение. Тело само готовилось к угрозе. Марек медленно вытащил телефон. Нашёл в списке контакт, который единая информационная система давно определила как “неактивный”, и нажал “вызов”. Ожидаемо услышал автоматическое сообщение, что номер не обслуживается.

Он вернул взгляд на экран ноутбука. Чья-то тупая и злая шутка. Осталось только узнать, кто решил над ним поглумиться.

Марек нажал “ответить” и быстро напечатал:

“Кто ты?”

Ответ пришёл почти мгновенно.

“Иона. Понимаю, что сложно поверить. Но так получилось”.

В последний раз Марек видел его со своей позиции — в прицел. Их группа начала отходить, когда случился первый прилёт. Агония противника, давно потерявшего всё в этом конфликте. Он видел, как накрыло огнём. Все, кто попали под удар, стали цифрами в строке “потери”. Следующий залп пришёлся уже рядом с ним. Его не добавили к потерям — успели вытащить. Записали в другую колонку: больничная статистика.

Накатила свежая вспышка злости — горячей, почти осязаемой, словно кто-то грязными руками полез в то, что осталось там, на выжженной земле.

“Прямо с того света пишешь? Слышишь ты, урод, бросай глумиться, пока цел”.

Несколько секунд ожидания, и пришёл новый ответ.

“Мар, я не глумлюсь. Я жив, насколько это слово подходит к тому, что со мной произошло. Я понимаю, что ты злишься. И должен злиться. Но, пожалуйста, не отключайся. Ты единственный, кому я могу ответить”.

Марек несколько секунд смотрел на экран ноутбука. Злость никуда не делась, но стала немного тише. Уступила место яростному желанию найти этого шутника. Но сам не сможет вычислить цепочку переадресаций и определить, откуда шли письма. Мысль, неприятная и неизбежная, всплыла сама собой: нужна помощь. Он не любил зависеть. А просить — тем более. Ему всегда было проще идти напролом, чем открывать кому-то дверь в свою проблему. Но выхода не было. Марек снова взял телефон, нашёл другое имя в списке контактов. Обычно он писал, в этот раз всё заставляло его действовать быстрее. Через пару гудков в динамике раздался знакомый, насмешливый голос Альмы:

— Ого. Ты звонишь.

Пауза. Затем она продолжила уже с явным интересом:

— Так… что стряслось? Раз ты аж голосом вышел на связь.

— Нужна помощь. Отследить, откуда пришло письмо. Вопрос срочный.

— Даже так. А награда будет?

Марек едва заметно дёрнул шеей. Намёк он уловил сразу.

— Не сегодня.

С той стороны послышался тихий смешок.

— Вот это да. Значит, дело хреновое… Ладно. Сейчас подъеду к тебе.

— Я могу сам приехать.

— Не парься. Хочу проветриться после блэкаута.

Она отключилась. Марек положил телефон на стол. Посмотрел на экран ноутбука — пока разговаривал, новых писем не пришло. Он подавил порыв написать какой-нибудь бессмысленный вопрос и угрозу. Отвернулся к окну. Альма справится. Найдёт отправителя и вытащит адрес этого урода. Она могла разобрать самый запутанный след — именно поэтому и оказалась в этой дыре. В её случае это ещё лёгкий исход — за такой взлом другой бы сел на несколько лет. А её связи позволили свести всё к обязательным работам на отшибе. На какие-то жалкие полгода.

Через четверть часа просигналил домофон. Марек открыл дверь и впустил Альму. От неё пахло холодной улицей и чем-то аптечным — с отчётливой горечью полыни. В руках она держала тонкий терминал, который наверняка стоил дороже, чем эта квартира. Альма окинула его оценивающим взглядом и, не дожидаясь приглашения, пошла в гостиную. Марек молча двинулся следом.

— Что пишут? — не оборачиваясь, спросила она. — Денег требуют? Угрожают?

Альма упала в кресло. Одним движением небрежно сдвинула в сторону хлам и пристроила свой терминал рядом с его. Откинула крышку. Её взгляд скользнул на соседний экран. Она пробежалась по строкам открытой переписки. Внутри у Марека что-то дрогнуло — всего на мгновение. Такое ощущение бывает, когда в “зелёной” зоне тишину вдруг прошивает автоматная очередь. Чужой взгляд на его внезапную проблему ощущался почти физически.

— Мне нужно найти, кто это отправил, — глухо произнёс он.

Подошёл ближе, нависая над столом.

— Адрес, откуда ушло письмо.

Альма подняла голову. Теперь она смотрела иначе — как тогда, в баре, когда впервые выцепила его взглядом из толпы. С отголосками хищного интереса.

— А что потом? Поедешь и прострелишь ему башку? — с усмешкой спросила она. — Ну, дело хозяйское. Тебе не помешает выпустить пар. Сейчас разберёмся. Только отойди. Ненавижу, когда стоят над душой.

Марек не спорил. Отошёл и сел на диван. Альма сразу погрузилась в работу. С тихим щелчком вогнала кабель в порт его ноутбука и мгновенно ушла в поток данных. Ни лишних вопросов, ни дурацких попыток «поддержать разговор», ни желания лезть ему в душу. Мареку это нравилось. Тишина сейчас была полезнее любой терапии.

В голове на миг вспыхнул сигнал тревоги — старый, выработанный годами инстинкт. Он только что своими руками дал полный доступ человеку, который мог выпотрошить его цифровую жизнь за пару минут. Счета, архивы, личные логи — всё было открыто, как на ладони. Мысль задержалась на секунду и погасла. Если кто-то и хотел вывернуть его жизнь наизнанку — сегодня это уже произошло с тем проклятым письмом. Марек даже не успел докурить сигарету. Альма выпрямилась, потянулась и отсоединила кабель.

— Ну всё. Твоя тайна раскрыта.

Слова прозвучали как удар под дых. Недолгая, но мучительная неопределённость закончилась. Марек поднялся с дивана.

— Быстро.

— На удивление, — Альма пожала плечами. — Я думала, это будет какая-нибудь корпоративная сеть, шифрование военного класса. А тут… Словно отправитель и не пытался прятаться. Просто переадресация через парочку левых прокси, рассчитанная на то, что ты не будешь заморачиваться. Я нашла конечную точку за три минуты.

В её глазах мелькнула озорная искорка.

— Знаешь, я ожидала большего. Думала, что шантаж бывшего военного снайпера такого уровня будет, ну, хотя бы немного интереснее.

Она улыбнулась уголком рта, словно подчёркивая, что знает гораздо больше, чем ей положено. Марек не повёл бровью. Он не питал иллюзий: Альма давно пробила, кто он такой. Досадно было другое — если его досье оказалось таким легкодоступным, это говорило о полном разложении армейской киберзащиты.

— Адрес, — потребовал он, игнорируя намёк.

Альма одним пальцем пролистала логи на экране терминала.

— Вот. Локальный IP и физический адрес. Далековато ехать. Но… уверена, ты знаешь, что с этим делать, — она закрыла терминал. — А если вдруг передумаешь насчёт планов на вечер, напиши.

Марек задержал взгляд на её лице, потом на мгновение закрыл глаза, словно сбрасывая маску.

— Спасибо, — сказал он тихо, почти беззвучно. — Я твой должник.

Она секунду изучала его, потом её хищная улыбка смягчилась до лёгкой, понимающей усмешки.

— Без проблем.

Альма встала с кресла, забрала терминал и, не прощаясь, направилась к двери. Оставила в воздухе горький аромат полыни, быстро потерявшийся в сигаретном дыме. Марек затушил окурок в переполненной пепельнице. В квартире снова стало тихо, но теперь эта тишина не давила — она была предстартовой. Он уже знал, что не будет ждать утра. Рванёт прямо сейчас — без оглядки на то, что до столицы два дня пути. За время его отсутствия квартиру могли выпотрошить мародёры. На это оказалось удивительно наплевать. Но были вещи, которые нельзя оставить. Не из страха кражи — скорее как своих, кого не бросить.

Он вернулся к дивану. Рывком отодвинул его от стены. Там в пыли лежал длинный чёрный кейс. Гладкий, похожий на полимерный гроб. Внутри покоился «Север». Единственный из его близких, кто ещё не оказался в настоящей могиле. «Кибертех» выпустил эту модель пару лет назад, и с тех пор не создал ничего лучше. Пока другие штамповали ширпотреб, инженеры «Кибертеха» умудрились сделать шедевр. Баснословно дорогой, непростой в обслуживании, но безупречный. «Север» был его личным, купленным на боевые выплаты после первой кампании. Эта винтовка не числилась ни в одной ведомости. Она была такой же частью его тела, как рука или глаз — и, пожалуй, единственной, которая никогда не болела.

Марек вытащил кейс и отнёс ко входу. Потом быстро собрал рюкзак. Закинул туда ноутбук терминал. Следом бросил запасные магазины и пару энергетических батончиков. Пистолет лежал на полке стеллажа — он вытащил его перед тем, как пришла Альма. Марек взял оружие, привычно проверил магазин и сунул в кобуру на бедре. Подобрал рюкзак, вышел в коридор. Закрыл за собой дверь и спустился вниз.

Марек уложил в багажник кейс с «Севером». Бросил вещи на пассажирское сиденье и сел за руль . На секунду задержал палец на кнопке зажигания — не из сомнений, просто фиксируя момент. Потом завёл двигатель и выехал со двора.

Мимо снова промелькнула «пирамида», вокруг которой всё так же жались тени у горящих бочек. Разноцветный неон дешёвых забегаловок отражался в лужах, создавая иллюзию жизни. Узкие улочки петляли, зажатые между бетонными заборами промзоны и обшарпанными жилыми блоками.

А потом город кончился. Резко, словно его отрезали ножом. Последний тусклый фонарь остался позади. Марек выехал на старую магистраль, уходящей в темноту. Здесь уже не было огней. Только глухая, непроглядная ночь и дорога, ведущая в никуда.

Часа через два злость немного стихла. Впервые за долгое время в сознании возникло ощущение направления. Марек понимал, куда едет и зачем. А не катился по инерции, как в последние месяцы. Темнота за окном больше не была пустотой. Она стала маршрутом.

Тишину нарушил входящий звонок от Альмы. Марек поморщился, но ответил. Чутьё подсказало, что ему не понравится, что он услышит. Она бы не позвонила просто так.

— Что ещё?

— В общем, мне стало скучно, и я полезла дальше. Знаю, что ты не просил, но мне стало любопытно.

Конечно, она полезла дальше. Раз уж она смогла вытащить досье и раскопать его прошлое. Марек поставил телефон на громкую связь и положил на приборную панель.

— Короче, квартира, откуда пришло письмо, принадлежит некой Диане Ларц.

По спине невольно пробежал холодок.

— Ларц?.. — глухо переспросил Марек.

— Ага. Младшая сестра твоего сослуживца. Вполне милая девочка. Волонтёрит и вот это всё. Поэтому мне стало интересно, зачем она отправила тебе эти письма. Так что я покопалась дальше…

Марек на секунду прикрыл глаза, сбавил скорость и съехал на обочину. Остановил машину. Альма действовала как типичный стервятник из СМИ, слетевшийся на место массовой аварии. Она была готова выкопать любую грязь и разбередить старую боль, не понимая, скольким людям это навредит. Ей было плевать. Мареку хотелось послать её к чёрту, но он понимал, что она нашла что-то действительно важное. И он ждал.

— …в общем, она переехала в квартиру, где жил Иона. И, видимо, только сегодня добралась до барахла своего братишки. Я ломанула комп, откуда ушло письмо. Будешь смеяться, он был в простое больше года. Она его походу сегодня включила, и автоматически запустила ии-шку.

Марек похолодел ещё сильнее. Он уже догадывался, к чему всё идет.

— … какой-то примитивный искусственный интеллект, который анализирует переписку и пишет ответ по смыслу. Ну а ты ему нормально так подкинул.

Тут Альма сделала паузу. Может, в её голове всё-таки что-то щёлкнуло, что она зашла слишком далеко за личные границы. Но через секунду продолжила как ни в чём не бывало.

— Возвращайся. Ты едешь мстить программе. Можешь не благодарить за то, что сэкономила тебе кучу времени.

Внутри поднялось глухое, тяжёлое чувство. Тошнотворное осознание, что его “письма в пустоту” на самом деле были прочитаны. Сначала пережёваны машиной. Потом — Альмой. Потому что ей «стало скучно».

— Эй. Ты ещё здесь?

Марек медленно вдохнул. Выдохнул. Сжал пальцы на руле так, что побелели костяшки.

— Можешь всё удалить? Не выключить. Удалить. Чтобы эта чёртова прога никогда не запустилась.

— Вообще без проблем. Я даже сделаю это прямо сейчас… — она ненадолго замолчала. — Добрый доктор уберёт всё ненужное… И вот так. Готово. Сейчас перезагрузится и всё. А теперь о важном. Когда тебя ждать?

— Пока не знаю.

— Ну, ты там надолго не закапывайся. Позвони как вернёшься.

Она отключилась, и Марек оказался один в тишине на обочине старой магистрали.

Злость, которая два часа держала в тонусе, осталась без адресата и начала проваливаться внутрь. И на её месте снова поднялось то, что он ненавидел больше всего: пустота. Не спокойствие — именно пустота, где нет ни “зачем”, ни “куда”, ни “что дальше”.

Марек уже проходил через это — после того самого залпа, когда их группа превратилась в разные виды статистики. Он уже успел уйти. По-настоящему — на несколько минут клинической смерти. А потом его выдернули назад. Пока он был на реабилитации, конфликт успел закончиться без него.

Затем была зона отчуждения, где ему предстояло "дослужить". Новая веха жизни, где он должен был охранять руины, пока система переваривала победу. Там и наступил конец. Их отправили на зачистку местных рейдеров, напавших на отряд. Поначалу считали, что те вырезали всех солдат. Потом нашли командира. После почти двух недель плена. Без глаз, без пальцев, с частично срезанным скальпом. Парень просил добить, пока ещё мог говорить. Марек тогда впервые понял, чего боится по-настоящему. Не смерти. А вот такого выживания — когда вытаскивают любой ценой и оставляют жить дальше, потому что “так надо”.

После этого в нём что-то сломалось окончательно. Он по-новому увидел такое безумие и зло. Не военное, не идеологическое. Просто чистое, гниющее человеческое зло. Он думал, что справляется. Даже когда видел, как ломаются другие. Считал, что держится. А потом оказалось, что война раскатала его сильнее, чем он мог признать. Что внутри не стержень, а всего лишь тонкий, перетянутый трос, который давно начал рваться по волокнам.

Марек подал в отставку. Он отказался от ответственности перед людьми — не хотел никого спасать и не хотел, чтобы спасали его. Он добровольно сослал себя на самые далёкие задворки мира, оборвал все связи. Он ушёл в эту глушь не за покоем, а за наказанием. За то, в чём он не был виноват, но за что всё равно продолжал чувствовать вину. За то, что выжил, когда другие — нет. За то, что его вытащили с того света, а он так и не понял, зачем.

Это стало его добровольной тюрьмой.

Два часа несбывшейся мести и больше года самонаказания — всё разбилось об одну фразу “ты едешь мстить программе”. Он держался на мысли, что найдёт урода. Но звонок Альмы выбил из этой схемы главное — виноватого. В этот момент он впервые осознал бессмысленность своего заточения. Эта изоляция ничего не искупала, ничего не лечила. Она просто позволяла гнить медленно, вдали от чужих глаз. В ней точно так же не было виноватых. И если он продолжит жить так же, она не станет ни расплатой, ни справедливостью. Это будет просто финалом его самоуничтожения.

Марек не знал, сколько так просидел. Может, пару минут. Может дольше. Он словно оказался на самой границе пустоты, которую создал своими руками. Снова смотрел в темноту за лобовым стеклом, пока в сознании не проступила горькая мысль. Хватит. Пора возвращаться. Или хотя бы сделать первый шаг в эту сторону. А для этого ему был нужен кто-то, кто не полезет в душу, но даст работу. Новую цель.

Он снова взял телефон. Нашёл контакт бывшего командира. Одного из немногих, кому верил в те времена. Пару месяцев назад Марек слышал, что Вегард недолго продержался в зоне отчуждения. Ушёл в отставку, собрал старых товарищей и открыл небольшую ЧВК. В военные конфликты его “варги” пока не лезли, больше занимались охраной грузов и сопровождением. В их последний разговор Вегард сказал, чтобы звонил, если передумает. Тогда он говорил о возвращении на службу. Но, возможно, предложение ещё было в силе. Марек нажал вызов. И только потом запоздало подумал, что время не самое подходящее. Вегард ответил почти сразу.

— Слушаю, — прозвучал знакомый глубокий и низкий голос.

— Это Марек. Я хочу вернуться.

На том конце повисла оценивающая, долгая тишина.

— Я уже не на службе.

— Знаю. Поэтому и звоню.

Ещё несколько секунд молчания.

— Приезжай. Я пришлю адрес. Как доберёшься — позвони.

Вегард сбросил звонок. Дисплей вспыхнул входящим сообщением.

Марек несколько мгновений смотрел на экран, словно подсознательно ждал, что какая-то неведомая сила сейчас заставит его развернуть машину и поехать обратно. Потом отбросил телефон на пассажирское сиденье и выехал на магистраль.

Впереди два дня пути до столицы.

Над чернотой горизонта снова разгоралось полярное сияние — уже остаточное. Основной удар бури прошёл, и теперь небо лишь время от времени вспыхивало зелёными полосами. Они быстро гасли, словно системе не хватало питания.

Машина набирала скорость. Марек не знал, зачем он это делает. У него не было великой цели, не было веры, не было даже надежды. Он просто ехал дальше.

Как код, который давно никому не нужен, но он всё равно продолжает отрабатывать.