Покатай меня!

Современный картинг-центр «Вираж» был полной противоположностью тому заброшенному ангару из воспоминаний Вжик. Стекло, хром, неон. Воздух, вместо запаха мазута и пыли, пах озоном от электрических моторов, чистящими средствами и попкорном. Гул был не рёвом двигателей внутреннего сгорания, а ровным, почти межзвездным гудением электрокаров. Кристина стояла у входа, чувствуя себя немного не в своей тарелке. Её мир теперь состоял из аномальных швов, тёмных баров и стальных ангаров. Мест, которые скалились. Это же место сверкало и улыбалось.

Кристина шла сюда не просто так. Не по заданию. Она хотела увидеть Кудрю. Ту самую девочку, с которой когда-то, ещё в её первые дни после превращения, Вжик знакомила её с концепцией «личного человека».

Тот день вспомнился ярко. Они были на полигоне. Кристина, ещё неуверенная в своей новой форме, пыталась повторить трюки Оксаны.

— Тебе нужен человек, — тогда заявила Вжик, наблюдая за её попытками. Она была в своём обычном, детском облике, но говорила с интонацией старого полевого командира.

— Человек? Зачем? — удивилась Кристина, возвращаясь в человеческий вид и вытирая с лица несуществующий пот.

— Для синхронизации. Для якоря. Мы, Гонщицы, существуем между мирами. Мы слишком… другие. Человек даёт точку отсчёта. Помогает чувствовать обычную реальность, не сбиваться с курса. Он — наш механик, штурман, иногда — прикрытие. Большинству из нас он нужен. Даже мне.

Вжик кивнула в сторону Оксаны, которая в облике мотоцикла выписывала немыслимые виражи, а за ней, в пассажирском кокпите голографического проектора, сидела её собственная, едва видимая проекция.

— У Оксаны был человек, — тихо сказала Вжик. — Он умер. Старость. С тех пор она… резче.

— Я еще найду такого… — Засмеялась Оксана — охренеете. Порвем всех.

— У Лисы — её парень, бывший пилот дронов, сейчас работает в сервисе. Он понимает. Но у Лисы свои подходы. У Маши… с Машей сложнее. У неё есть контакт, но он далеко. А вот у Лены — своего человека нет.

— Почему?

— Потому что Лена — наполовину человек. Её мать была Гонщицей, отец — обычным. Она родилась такой. Она и так чувствует наш мир и человеческий одновременно. Лена — мост сама по себе. Поэтому ей не нужен внешний якорь. Тебе — нужен.

Позже, в тот же день, Вжик привела девочку. Тот самую Кудрю. Ей было лет двенадцать, курчавая, загорелая, с умными, всё видящими глазами.

— Это мой человек, — просто сказала Вжик. — Кудря. Она помогает.

И Вжик, не долго думая, превратилась в карт. Не в боевую, стремительную форму, а в нечто похожее на картинговый автомобиль, но с более плавными линиями. Кудря забралась внутрь, и они поехали. Девочка что-то настраивала на голографической панели, Вжик корректировала курс. Это был танец. Полное взаимопонимание. Кристина тогда смотрела на них с лёгкой, необъяснимой завистью и тоской.

Сейчас, глядя на блестящее фойе картинг-центра, Кристина думала о том разговоре. Прошло время. Кудря подросла. Но все так же работала с Вжик. А у неё, Кристины, всё ещё не было своего «человека». Были напарники, как Петр-Ворик. Была команда. Но не того, личного, кто сидел бы в её кабине не как пассажир, а как часть системы.

В центре царило оживление. Группа школьников, лет по тринадцать-четырнадцать, на экскурсии. Они толпились у трассы, слушая инструктора. И на небольшой сцене, где обычно проходили награждения, стояла та самая Кудря.

Кудре было сейчас тоже лет четырнадцать-пятнадцать. Детская округлость щёк сменилась чёткими скулами. Длинные, золотистые кудри были собраны в высокий хвост. Девушка была в простых джинсах и футболке с логотипом «Виража», загорелая, спортивная. И она пела. Что-то веселое.

В руках — акустическая гитара. Кудря играла что-то лёгкое, попсовое, подпевая чистым, звонким голосом. Школьники слушали, переминаясь с ноги на ногу, некоторые подпевали. Кудря улыбалась, её глаза блестели. Она была здесь своей. Частью этого нормального, яркого мира.

Кристина остановилась в тени колонны, наблюдая. В груди что-то сжалось. Не боль, а волна странной ностальгии по тому, чего у неё никогда не было: по юности, по сцене, по возможности просто петь для кого-то. Огромный рояль в комнате, на чердаке старого питерского дома… Но её собственная юность оборвалась в пьяном угаре и одиночестве. А потом наступило двадцатилетнее молчание призрака.

И вдруг, движимая импульсом, о котором потом не могла бы объяснить, Кристина вышла из тени и направилась к сцене. Кудря, заметив её, на секунду прервалась, её глаза широко раскрылись от удивления, затем в них мелькнула радость и… понимание. Она не стала останавливаться, лишь кивнула, приглашая.

Кристина поднялась по ступенькам. Шёпот пробежал по группе школьников. Незнакомая женщина, бледная, в простом, даже старомодном платье, с длинными светлыми волосами. Она выглядела похожей на Кудрю, и одновременно другой.

— Можно? — тихо спросила Кристина, указывая на гитару.

Кудря, не переставая улыбаться, протянула ей инструмент. Их пальцы ненадолго соприкоснулись. От Кудри исходило тёплое, живое сияние, которое Кристина чувствовала кожей — ровное, спокойное, знакомое.

Кристина взяла гитару. Инструмент был чужим, но её пальцы, помнящие иные навыки, сами нашли аккорды. В мгновение Кристина преобразилась. Не внешне — стать машиной значило нарушить маскарад. Внутренне. Словно Кристина всегда стояла на сцене с гитарой в руках. Слова пришли сами, тихим потоком, на языке, который она, казалось, знала в совершенстве — французском. Мелодия родилась грустная, плавная, как полёт над облаками.

Dans le ciel de brume et d’acier froid,

Où les étoiles sont des lumières d’usine,

Un dragon blanc garde un étrange loi,

Son coeur est une machine qui devine.

Il vole là où les rêves sont perdus,

Portant des secrets dans ses ailes de gel,

Mais son fardeau le plus lourd, et non voulu,

Est la solitude de son coeur immortel.

(В небе туман, и сталь холодна,

Звезды горят, там где горны без дна,

Белый Дракон, он закона оплот -

В его сердце замок, что считает тот год!

Крылья расправь у забытой мечты,

В небе из льда на крылах высоты,

Тяжелым металлом груз свой несешь —

Ты одинок, никогда не умрешь)

Голос Кристины был совсем не таким, как у Кудри. Он был ниже, глубже, в нём вибрировали обертона, которым не место в человеческой гортани — лёгкий металлический отзвук, эхо далёких моторов. И в то же время в нём была бездна такой искренней, неподдельной грусти, что даже подростки перестали ёрзать. Тишина воцарилась полная, прерываемая лишь гудением картов на трассе.

Кристина закрыла глаза и пропела второй куплет:

Un enfant lui a dit, 'Dragon, emmène-moi,

Montre-moi le monde au-delà de la nuit!

Je n’ai pas peur de ton armure, ni de ta loi,

J'échangerais tout contre un seul de tes circuits.'

Le dragon a souri, un éclair d'émail bleu,

'Pour monter à bord, il faut payer le prix,

Tu devras oublier ton nom, ton lieu, ton jeu,

Et ton coeur deviendra une partie de mon esprit.'

(В полете кружилось с драконом дитя —

Желая увидеть за ночью свет дня!

Нет страха в глазах от драконьих шипов,

Я все подарю за полет твоих снов!

Дракон улыбнулся, свет неба в глазах —

Ах бедный мой друг, платишь цену впотьмах,

Свой мир ты и имя мне должен отдать,

Чтоб сердце смогло в так с моим застучать)

Кристина закончила петь. Последний аккорд затих в воздухе. На секунду никто не двигался. Потом Кудря первая захлопала, и за ней зааплодировали школьники, сначала неуверенно, потом всё громче. Было видно, что они не всё поняли, но были тронуты самой силой и необычностью момента.

Кристина молча вернула гитару Кудре. Та смотрела на неё сияющими глазами.

— Тётя Кристина, это было… невероятно, — прошептала Кудря — Нихрена не понятно, но очень круто.

Так её здесь и звали — «тётя Кристина». Их сходство, особенно в чертах лица и цвете волос, было заметным, и Кудря как-то сама ввела это объяснение. Кристина — бледная, «иностранная» родственница. Все приняли.

— Спасибо, — так же тихо ответила Кристина.

Экскурсия продолжилась. Детей повели на трассу, раздавать карты. Кудря, сбросив гитару в сторону, подошла к Кристине.

— Вжик говорила, ты можешь заглянуть. По делу?

— Нет. Просто. Соскучилась.

Кудря улыбнулась ещё шире. Она была единственным обычным человеком на памяти Кристины, который знал о мире Трубы и не боялся его. Наоборот, она была его частью, пусть и на особых правах.

— Тогда пошли в бокс. Там тише.

Девушки прошли через зал, мимо визжащих от восторга подростков на картах, в служебную зону — просторный, чистый бокс для обслуживания техники. Здесь стояло несколько настоящих картов, пахло смазкой и свежей резиной.

— Как ты? — спросила Кристина.

— Отлично! Экзамены вот только… — Кудря скривилась. — Но это ерунда. А ты? Слышала, ты с Охотником работала. С тем… Вориком. Алкаш из Солнечного.

— Да. Интересный опыт.

— Он здесь бывал пару раз, с Толаем, по делам. Весёлый, — Кудря хихикнула. — И пахнет всегда чем-то крепким. Но Вжик говорит, он эффективный.

Кудря подошла к верстаку, взяла диагностический планшет. Иномирная вещь.

— Может, проверимся? Для практики. Я тут новые протоколы изучила.

Кристина кивнула. Это был их ритуал. Она отошла на свободное место, сосредоточилась. Превращение здесь, в мире людей, требовало чуть больше усилий — нужно было удерживать форму в плотной, непластичной реальности. Но оно произошло. На полу бокса замер, сверкая белым металлом, дракон. Только не огромный, каким он был в Межвременье, а уменьшенный, размером с небольшой автомобиль, но не менее изящный.

Кудря, не проявляя ни малейшего страха, подошла с планшетом. Девушка водила сканером вдоль корпуса, касалась мест стыков пластин, что-то бормотала себе под нос. Кристина чувствовала её прикосновения. Они казались… странными. Не больно и не неприятно. Но и не такими, как если бы её касался другой механик. Это было похоже на лёгкое покалывание, едва уловимое чувство тепла. Как будто кто-то трогает пенопласт — есть контакт, но нет глубины, нет отклика. Тактильная обратная связь была приглушённой, далёкой.

В разгар проверки боковая дверь в бокс приоткрылась. Один из подростков с экскурсии, видимо, отставший или искавший туалет, заглянул внутрь. Его глаза округлились при виде «машины» невероятного дизайна.

— Вау! Что это? Дракон? — воскликнул он и, не думая, шагнул вперёд, протягивая руку, чтобы потрогать блестящий белый бок.

Кудря вскрикнула:

— Не надо!

Но было поздно.

Пальцы парня коснулись полированного металла.

Раздался резкий, сухой треск, и яркая, синяя искра прыгнула с корпуса Кристины на его руку. Подростка отбросило на пару метров, он с грохотом приземлился на пол, откатился к стене и замер, тряся обожжённой кистью.

— Ох! Чёрт! — выдохнул он, не от боли, а от шока.

Кудря мгновенно переключилась. Она бросилась к нему не с испугом, а с деловитой озабоченностью.

— Глупый! Я же говорила, не трогать без разрешения! Это же дрон! Китайский, нового поколения. Высокое статическое напряжение! Видишь? — она ткнула пальцем в якобы только что заметенные под верстак «крокодилы» — зажимы для проводов. — Готовлю к тестам!

Парень, потирая руку, смотрел то на неё, то на «дракона». На его ладони остался красный след, похожий на лёгкий ожог.

— Жжётся… — пробормотал он.

— Конечно жжётся! Тебя током долбануло! — Кудря закатила глаза с таким мастерством, что Кристина, оставаясь в форме, едва не «фыркнула» мотором. — Иди в медпункт, пусть мазью помажут. И больше не лазай, куда не просят!

Смущённый и впечатлённый, подросток выполз из бокса, ещё раз оглянувшись на «прототип». Дверь закрылась.

Кудря выдохнула и облокотилась о Кристину.

— Фух. Пронесло. Спасибо, что не сильнее ударило.

Кристина вернулась в человеческий облик. Её рука тоже слегка покалывала — отдача от защитного импульса.

— Я не контролирую это на сто процентов, — призналась она. — Это… автоматическая защита… наверно.

— Знаю, — кивнула Кудря. — Вжик объясняла. Посторонние не могут касаться Гонщиц. Физически. Их биополе, аура, или как там это называется у вас… оно отталкивает. Это как клетка несовместимости. А вот я… или личный человек другой Гонщицы… можем. Потому что мы… «свои». Мы приняты.

Кудря помолчала, глядя на свою ладонь, которой только что водила по стальному корпусу.

— Хотя, если честно, когда я тебя трогаю, в форме… это как трогать очень плотный пенопласт. Есть контакт, но нет… ощущения живого. Ты же это чувствуешь?

Кристина кивнула.

— Да. Примерно так. Как будто между нами тончайшая плёнка. И с Охотниками, кстати, тоже. Петра я чувствовала, когда он сидел на мне, но… как нагрузку. Не как живое создание.

— А Лену?

— Лену… Лену чувствую иначе. Теплее. Она — мост. И Вжик… Вжик чувствуется как… точка. Очень яркая, очень важная, но тоже не так, как человек.

Кудря вздохнула.

— Жалко. Я иногда думаю, каково это — по-настоящему чувствовать Вжик. Не как оператор машину, а… как подругу.

— А ты её чувствуешь, когда она в человеческом облике?

— Да! Тогда — да. Она холодная, но… настоящая. А в форме она — сила. Идея. — Кудря помедлила — мы с ней теперь гуляем как старшая и младшая сестры. Представляешь? А раньше как ровесницы… Наверно скоро мамой ее стану.

Девушки сидели в тишине бокса, слушая приглушённый гул картов с трассы. Кристина думала о словах Кудри. «Личный человек». Тот, кто может прикоснуться. Кто чувствует и кого чувствуют. Тот, кто становится частью системы, не переставая быть собой.

У неё его не было. И, глядя на счастливые, озабоченные только скоростью лица подростков за стеклом, она задалась вопросом: а нужно ли его искать? Может, это не то, что ищут. Может, это приходит само. Как к Вжик пришла Кудря — маленькой девочкой, которая не испугалась карта, превратившегося из подружки. Или как к Лене… Лена никогда не искала. Она родилась на грани… Но все-таки кто-то был и у нее — лихой отчаянный парень, на год старше Кудри. Лена не представляла его Вжик, но Кристине сказала. Надо искать…

А может, и не нужно. Может, её путь — путь одиночного дракона, поющего грустные песни на забытых языках. Дракона, которого просят «покатай меня», но чья цена за проезд — часть души. Цена, которую она сама когда-то заплатила, чтобы перестать быть призраком.

— Спасибо, что пришла, тётя Кристина, — нарушила тишину Кудря. — И за песню. Она была красивая. И грустная. Хоть я и не поняла о чем.

— Не за что, — улыбнулась Кристина. Она встала. — Песня — о драконах. А мне пора.

— Заходи ещё. Без повода. Ты всегда можешь спеть.

Кристина вышла из картинг-центра в сгущающиеся сумерки. Девушка шла по освещённым улицам, и её светлое платье и бледное лицо казались пятном другого измерения на фоне вечернего пригорода Петербурга. Она думала не о задании, не о Трубе, не о следующем полёте. Гонщица думала о прикосновении, которое чувствуется. О человеке, который не стал бы просто нагрузкой. И о том, что, возможно, иногда не надо никого искать. Надо просто быть. И петь. А там — посмотрим.