Покаяние

На греха до греха нагрехачили? Разгрехачивай нá грех!

Оговорка

По уговору разбираться с женской клиентурой надлежало Глебу Портнягину, однако в данный момент молодой импозантный подколдовок убыл куда-то там по вызову, и посетительницей пришлось заняться самому Ефрему Нехорошеву.

— Ну, здравствуй, голубушка, здравствуй… — ворчливо приветствовал он гостью. — Какую ещё пакость затеяла? Кого спортить, кого сглазить?

Большинство колдунов придерживается мнения, что женщины подобны древесным лягушкам: чем она ярче, тем ядовитее. Но это ладно, это в порядке вещей, тут всё по-честному, никто не против. Хуже, если с виду блёклая, а по вредности — хуже утечки на химкомбинате.

Именно такая особа и заявилась к старому чародею.

Родной подъезд от неё, надо полагать, стоном стонал. Недели не проходило, чтобы эта холера кого-нибудь не заказала. Отворотных зелий не напасёшься. А послать подальше тоже нельзя — примета дурная.

Попросила однажды, чтобы её сосед по лестничной клетке в щепку высох. Продали ей порошка (под дверь подсыпать), заклинание на бумажку выписали. Ничего, сработало. Навела худобу на соседушку. Хотел выпороть сына, снял ремень — штаны упали.

Однако что-то с ней сегодня было не так. Личико как всегда требовало косметического ремонта, но, преображённое страданием, оно казалось теперь чуть ли не произведением искусства. Встревожился Ефрем.

— Хвораешь, что ли, Мелентьевна? Ты присядь, присядь…

Мелентьевна всхлипнула, утёрла платочком краешек глаза и шумно ухнула в потёртое кресло для посетителей.

— Неужто обратка вышла?

Обраткой (или откатом) у колдунов именуется перенос порчи на того, кто её наводил. В данном случае — на саму Мелентьевну.

— Да лучше б обратка! — возрыдала она.

— А что ж тогда? — продолжал допытываться колдун. В самом деле был озадачен. Да и позабавлен отчасти.

— Голос слышала… — простонала несчастная.

Ефрем хмыкнул, пододвинул табуретку поближе, сел напротив.

— Оттуда? — деловито уточнил он, стрельнув глазом в потолок.

— Ох, не знаю…

— Та-ак… И что он? Голос-то…

— Говорит… Что ж ты, Рита Мелентьевна, людей со свету сживаешь? Зачем Дашку с женихом развела?

— Что за Дашка? Подскажи…

— Да как же? Профессорская вдова с третьего этажа… на «тойоте» ездит, замуж второй раз собирается… Я ж позавчера для неё остудного зелья брала, помните?

— Помню, помню… Подействовало?

— Ещё как! Пришёл жених предложение делать, букет принёс, кольцо, шампанского бутылку. А Дашка ему — отлуп! Ну он взбеленился, кольцо забрал, букет выкинул… а наутро у неё «тойота» не заводится…

— А это-то с чего?

— Да он, оказалось, шампанское ей в бензобак вылил... когда уходил…

— Горячий парень… — одобрил колдун. — А чего пришла?

— Кто?

— Ты!

Совсем закручинилась Мелентьевна.

— Ой, грешница я… — проскулила она покаянно. — Великая грешница…

— Погодь! — решительно прервал её Ефрем. — Вот с этим не сюда. С этим к батюшке на исповедь. От меня ты чего хочешь?

— Да вот… Как бы их по новой свести?

— Кого?! Дашку с женихом?

— Ну да…

Старый колдун выпрямил хребеток, вскинул изумлённо косматую бровь. К подобному повороту событий он готов не был. Чтобы Мелентьевна — и вдруг доброе дело?! Крепко её, видать, голос-то напужал… Чей, интересно?

— Та-ак… — собираясь помаленьку с мыслями, молвил он. — Это теперь, стало быть, не один, а два приворота… Один — для Дашки, другой — для жениха…

— Если вы про деньги, Ефрем Поликарпович, — залебезила она, — люстру продам, мебель продам… пенсия скоро…

— Слышь! — вскипел колдун. — Ты за кого меня тут держишь? Ещё я на чужом горе не наживался!

— Да какое ж горе? Какое горе? Я ж добра хочу…

— Ну а я о чём? Короче, так… Возьму с тебя чепуху. Совсем бы ничего не взял, да видишь, даром никакое колдовство не сработает…

Откуда-то беззвучно возник лохматый серо-белый кот Калиостро. Сел неподалёку, устремил бледно-зелёные бесстыжие зыркалы сначала на гостью, потом на Ефрема, затем презрительно фыркнул и двинулся восвояси.

***

Вернувшийся с вызова Глеб Портнягин поначалу решил, что учитель его разыгрывает.

— Кто покаялся? Мелентьевна? Брось ты!

— Да тут, видишь, какое дело… голос она слышала…

— Чей?

— Вот и я бы хотел знать, чей… Не твой, случаем?

Вопреки ожиданиям, не вспылил ученик — задумался.

— Нет, — сообразил он наконец. — Не он.

— Кто не он?

— Да Никодим, кто ещё? — нехотя отозвался Глеб.

— А-а… это тот твой дружок, с которым ты продовольственный склад подломил? Тот, что потом в политику ударился? Хм… А свари-ка, Глебушка, кофейку. Посидим потолкуем…

Посидели потолковали.

— А кто он там сейчас у них… у этих… коммунистов-выкрестов?

— Никодим? Лидер. Вроде как вождь. Ходит в рясе, орден у него чудотворный… из фанерки выпиленный. Почему я сначала на него и подумал…

— Да, пожалуй, что не он, — подумав, согласился Ефрем. — Вождь… с орденом… Не стал бы он на Мелентьевну размениваться… Но это точно не ты был?

— Да точно, точно! Что я, глупенький — свою же клиентуру отваживать?

— Почему же отваживать? Скорее приваживать. Видишь, снова прибежала…

Задумались, помолчали. Над щербатыми чашками вился парок, сплетаясь иногда в сакральные символы.

— Может, конкуренты шкодят? — без особой уверенности предположил Глеб. —Нигроманты… Тот же Платон Кудесов… с Игнатом…

— Ну и какой резон чёрным магам людей на добрые дела подбивать? — возразил колдун. — А впрочем… — оживился он. — Знаешь, есть резон! Скажем, могли жильцы скинуться всем подъездом да и заказать Мелентьевну нашу. Только не нам, а кому-нибудь другому. Хотя бы и Платошке… Тут ведь не сглаз, не порча, тут круче. Ты прикинь: всю жизнь добрые дела творить! Да это такое проклятье, что хуже не придумаешь…

— Ну так а я о чём?

— Мррау… — издевательски произнёс вновь возникший возле колченого стола серо-белый Калиостро, вроде бы обращаясь при этом персонально к хозяину.

— Может, и мррау… — задумчиво откликнулся тот, сызмальства разумевший по-всякому. И по-звериному, и по-змеиному.

Учитель с учеником допили кофе, опрокинули чашки на блюдца, всмотрелись в тёмно-коричневую гущу. Ничего особо ценного высмотреть не удалось.

— Ладно, — решил колдун. — Придёт — спросим.

— Думаешь, придёт?

— Куда ж она денется! Наверняка завтра с утра нагрянет. Если и впрямь покаялась, отбоя от неё теперь не будет. Вон сколько нагрешила! Сразу-то и не разгрешишь…

***

Раскаявшийся грешник — не диво, если, конечно, дело происходит во храме. Но встретить подобную личность в обиталище колдуна — это, согласитесь, нечто невообразимое. Всё равно что обнаружить полярного песца в национальном парке Серенгети.

Поэтому, когда бы ни возникла на пороге переродившаяся Рита Мелентьевна, обращались с ней крайне бережно: плату брали по минимуму, в кресло усаживали под ручки, угощали отваром нечай-травы. А сами всё допытывались исподволь насчёт таинственного голоса.

— Как поживаешь, Мелентьевна?

И разрушенное склоками лицо её вновь преображалось.

— Как в раю… — расплываясь в умильной улыбке, отвечала она.

— Стало быть, добро-то слаще творить?

— А то!

— Так что тебе за голос был, Мелентьевна? Мужской? Женский?

— Хрустальный… — произносила она с трепетом.

Ну хрустальный так хрустальный…

— С кого сегодня порчу снимать будем?

— С Валькá…

— Кто такой?

— Из двадцать третьей квартиры, — вмешался Глеб. — Сам-то я его не видел ни разу, но, думаю, вторую неделю хромает…

— За что ж ты его так, Мелентьевна?

— Да за ерунду! — тоненько взвыла великая грешница. — Лючок мусоропровода я не закрыла, а он замечание сделал… Не будет мне за это прощения!

— Будет-будет, — утешил колдун. — Как хромать перестанет, так и простит…

Успокоили, проводили.

— А знаешь что, Ефрем? — сказал Глеб, когда они остались вдвоём. — Схожу-ка я к ним в подъезд, народ поспрошаю…

— Не лениво? — поддел его наставник. — Это ж на другом конце города! Может, проще в астральном виде туда сгонять?

— Да нет. В астральном виде с людьми не поговоришь. Схожу…

***

Не дойдя до подъезда шагов двадцать, Глеб Портнягин приостановился и прикинул, куда теперь податься: к скамейке ли, оккупированной тремя представительными дамами, поглядывающими с любопытством на рослого молодого незнакомца, или же к полуразрушенному парапету, на котором восседал на корточках некто сильно напоминающий стервятника — худой, клювоносый, кадыкастый. Чувствовалось, что в данной позе он чувствует себя вполне комфортно и способен пребывать в ней сколь угодно долго. Не иначе, когда-то срок отбывал.

Глеб подошёл и тоже присел рядом на корточки.

— Давно от хозяина?

— Чего? — не понял тот.

Стало быть, не отбывал.

— А ты, случаем, не Валёк? — как бы невзначай закинул Портнягин.

— Валёк…

— Нога, я гляжу, прошла?

— Погоди… Ты кто вообще?

— Про Глеба Портнягина слышал?

— Нет.

— Ну вот это я и есть.

Вскоре переместились в кафешку на углу, взяли по стопочке.

— Да все её у нас ненавидели, — вполголоса излагал кадыкастый Валёк. — Явно глаз у ней дурной! Как погрызётся с кем — такое начинается… Болячки — ладно, а кореша моего Гриню чуть не закрыли, едва отмазался… Или Дашку взять с третьего этажа, вдову…

— Про вдову я знаю, — прервал Портнягин. — Ты про себя расскажи…

— А что про себя? Сказал ей однажды слово поперёк — назавтра чувствую: на ногу наступить не могу…

— Но теперь-то можешь?

Насупился Валёк, встал, сходил к стойке, принёс ещё пару стопок.

— Не поверишь… — глухо предостерёг он, присаживаясь. — На прошлой неделе попёрли у нас чудеса — одно за другим! То ли она на курсы какие записалась, то ли что… Только заделалась вдруг взаправдашней колдуньей…

— Да ладно!

— Вот тебе и ладно! Исцелять всех начала, порчу снимать… Я сперва не верил, а потом — гляжу: Дашка-то опять с женихом сошлась! Подкатился к ней, говорю: «Рита Мелентьевна! Может, и мне ногу поправишь? Ну не задаром, конечно…»

— И что?

— Поправила! Прям хоть пляши!

Взглянул на собеседника — и осёкся. У Портнягина было лицо убийцы.

— Да я не о том, — процедил он. — Заплатил сколько?

***

В захламлённой комнатёнке старого колдуна было шумно как никогда.

— Нет, ты понял?! — бушевал Глеб. — Она ж нас развела, Ефрем! Развела, как последних лохов!

Ефрем Нехорошев сидел на любимой своей табуретке и с удовольствием наблюдал за неистовым учеником. Временами даже подхихикивал. Вообще такое впечатление, что вся эта история сильно его развеселила.

— Значит, мы с неё берём по-божески, — задыхался Портнягин, — а она с жильцов в пятикратном размере дерёт? А то и в десятикратном! Это как?!

— Умнó, — с уважением оценил маститый чародей. — Ничего не скажешь, умнó…

— Голос ей был! — не унимался Глеб. — Хрустальный…

— Да не было никакого голоса, — лениво молвил Ефрем. — Сама придумала…

— И что с ней теперь за это сделать?!

— А что с ней делать? Ничего не делать. Добро ведь творит…

— То есть пусть и дальше обувает? Во имя добра!

— Тебе что, жалко? Пенсия у неё крохотная, а так какой-никакой приработок… Хотя… В каком, говоришь, размере? В десятикратном? Ну это жирно будет. Давай-ка и мы, Глебушка, расценки… того… подымем малость…

Декабрь 2025

Волгоград