Полёт

Прощай, земля, я не вернусь!

Лети, лети, пока есть крылья,

Навстречу ночи и закату,

И не жалей о том, что было,

Лети, пока есть крылья…

Лети…

Внизу, там, далеко-далеко, за границей круто обрывающегося края бездны, было тихо. Он это чувствовал. Что-то подсказывало: там очень, очень тихо. Спокойно, хотя и движется что-то мелкое, неуклюжее. Мелочное. Там своя, тихая мелочная жизнь. Спокойная. Хотя там и нет покоя. Нет того, что ищет душа. Вместо покоя та жизнь излучает старый, незыблемый, иссохший дух застоя.

И все движения той мелкой жизни строго определены, прописаны мелочным, суетящимся порядком вплоть до самой последней мелочи. Там никто и не думает, что порядки эти нелепы и стары, что их нужно менять — ведь они несут гибель. Медленную, сухую, заставляющую строго исполнять свои безжизненные порядки, приказывающую пытаться удовлетворить самые низменные страсти — жажду власти, карьеры, денег… Обман. Сухая жизнь, раскинутая внизу, накидывает маски на тех, кто ей подвластен. Причем маски эти сплошные, непрозрачные, лишающие зрения. Маски без прорезей для глаз. Носящие маски видят «любовь», пытаются «дружить», верят… Во что они верят?

В призраки. В иллюзии, навеваемые сухой мертвящей жизнью. Да и жизнь ли это? Нет. Смерть. И она не может показать ни Любви, ни Дружбы, ни Веры.

Любви внизу нет. Ведь Любовь должна летать.

Она не может быть там. Она там погибнет, исчезнет… Как Вера, Надежда, Дружба.

Там нет Духа, что делает человека Человеком, созданием Единой Высшей Силы.

Они не видят своего рабства.

Там, на дне обрыва, пролегают ленты дорог, текут потоки машин, стремятся соединить несоединимое мосты, дымят заводы, выдумывают новые оригинальности пытающиеся мыслить, привязываются друг ко другу влюбленные, воскрешают прошлое прожившие свой век старики, посещают библиотеки и музеи любители прекрасного, зачаровываются шедеврами… Увольняются с работы, ссорятся, разводятся, встречаются, женятся, разочаровываются, кончают с собой, убивают, затевают глобальные кровопролития…

Люди. Безликие. Задавленные глобальной системой. Цивилизация двадцать первого века, постигшая вершины своих возможностей и ищущая новых целей. Создавшая искусственный разум, стремительно идущая вперед, и только вперед…

Неспособные к полету.

Да, вновь подумал он, неспособные. Они не могут летать. Они не понимают, что Человек создан для Полета. Он может охватить все — и эту бездну, что внизу, и те просторы, что над ней, — охватить, понять, войти в гармонию… И стать, наконец, самим собой.

Достаточно поверить в это. И Вера воскресит Дух, способный к полету и творению. Способный принять Гармонию Вселенной.

Но они не могут поверить, ибо Вера покинула их сердца. А сухая смерть убила души, ослепила их.

Сама мысль о том, что можно просто взять — и взлететь в небо, в бесконечную светлую даль, навстречу Солнцу, Свету и Жизни… Эта мысль кажется им глупостью, пустой детской мечтой. Детской, несбыточной, иллюзорной…

Жаль. Жаль, что они не в силах оторваться от своей суеты и посмотреть вверх. Он и сам раньше не мог этого сделать — слишком сильна была власть иллюзий. Нелегко было разорвать узы рабства, но он стал свободным. И познал, что такое счастье. И ему стало жаль те сотни, тысячи, миллионы безликих. Он искренне, всей душой захотел спасти их. Но осознал: это непросто. Потому что они не приняли его. Отвергли. Сочли за сумасшедшего. Чего, собственно и следовало ожидать. Люди никогда не терпели тех, кто не похож на них. Так же было и с ним. Кто-то просто считал его за чудака, кто-то интересовался из праздного любопытства, пытался измерить своими мерками. Иные открыто ненавидели. Но были и есть те, кто пытается «обезвредить». И «вылечить». Печально.

Он стоял на краю, вдыхал свежий воздух. В лицо бил ветер — не тот тяжелый, приземленный ветер, что обычно дует внизу, а легкий, небесный. Приближающий к вечности. Отдаленно похожий на ветер, несший его тогда, в просветленном сне. Сон был прекрасен. Ему снился Полет. Во сне он летел — и ему ничто не мешало. Это было сказочно, легко. И это подтверждало его пока еще не до конца окрепшую веру в Истину.

И пускай воздух здесь не отфильтрованный, содержащий кучу примесей, выпущенных в атмосферу отходов цивилизации — все равно! Разве это может причинить вред? Все это мелочи.

Сегодня Полет будет настоящим. Сегодня он докажет себе, что прав, и его Вера не напрасна. И его Дух окрепнет. Он станет собой. Он оживет.

Свежий ветер трепал темные волосы, давал новое дыхание.

Небо виделось ему ясным, и его не могли скрыть тучи.

Еще чуть-чуть. Совсем немного.

И он полетит.

Стоя в кабине лифта, доктор снова тяжко вздохнула, вытерла выступившую на лбу испарину. Повернулась к стоящему рядом ассистенту.

— Мы опаздываем… — устало проговорила она. — Черт…

Ассистент отреагировал быстро, несмотря на усталость:

— Доктор, этот ваш пациент не просто сумасшедший, он самый безнадежный идиот из всех, кого я когда-либо встречал. Это ненормально, нелепо!

— Хлопотный малый, — кивнула доктор. — С ним постоянно куча проблем.

— Нет, это уже слишком! — возмутился ассистент, нервно теребя в руках защитную фильтр-маску. — Как он умудрился сбежать из спецпалаты, обдурить охрану и очутиться… на крыше… на крыше этого здания, вы понимаете? Уму непостижимо!

— Сумасшедший на крыше современного небоскреба, миновавший все охранные посты, обдуривший системы охраны…

— Да на такую высотищу ни одна живая душа не может проникнуть — все строго контролируется! Ох и получим мы нагоняя от начальства, если эта история выйдет из-под контроля…

Доктор пропустила мимо ушей последнюю реплику. Она думала о другом.

— Как думаете, коллега, нам удастся его спасти?

— Я надеюсь, искренне надеюсь… что нам удастся обойтись без жестких мер… Ведь все-таки жаль бедолагу — как-никак, человек.

Цинизм ассистента порой выползал за грань дозволенного.

— Меня волнует другое: долго ли его потом придется откачивать.

— Вас бы, доктор, не пришлось откачивать, — подметил ассистент, проявив неожиданную заботу. — Вы затеяли безумие. Наверху, сами знаете, не воздух, а сплошная летучая отрава.

— Я должна сделать это. Он должен видеть меня в лицо. Понимаете?

— Отчасти. Вы приняли эффективные препараты, которые помогут продержаться несколько минут без маски. Но чего вам будут стоить эти несколько минут? Вы об этом подумали?

— А он… он без каких-либо приспособлений. Надышится, набьет легкие этой дрянью…

— Может, оно и к лучшему, — обронил ассистент будто бы невзначай. И виновато посмотрел на доктора.

Та хотела было ответить осуждением, но не смогла. Потому что вдруг мелькнула мерзкая мысль. А что, если и на самом деле получится просто избавиться от этого аномального пациента?

И сегодня все закончится… Мысль обожгла. Доктор поспешно прогнала ее.

На своем веку она повидала много разных форм умственных повреждений, когда либо «крыша едет не спеша, черепицами шурша», либо «рвет и мечет в приступе ярости». А иногда и что-нибудь поизящнее. Но такого сдвига еще не встречала. Ведь бывает же так — на вид человек вроде и не сумасшедший, а наоборот, даже кажется вполне нормальным, умным, образованным. А когда копнешь глубже, понимаешь — дело нечисто. Особенно когда пациент вдруг пытается рьяно куда-то «взлететь» и кого-то «спасти», а потом проявляет чудеса изобретательности, хитрости и смелости, чтобы ринуться навстречу своему безумию — полетать ему, видите ли, захотелось!

Ужас.

А если злосчастный пациент и в самом деле бросится с крыши, что тогда? Тогда… надо признаться, наступит конец. Конец чувству профессионального достоинства. И карьере. Доктор никогда не сможет простить себе, если по ее вине так нелепо погибнет человек. Тем более — такой… Что-то в бреднях пациента, да и в нем самом, есть зачарованное, притягивающее… Да и сам он иногда напоминает ангела, который внезапно очутился на грешной земле, и теперь снова пытается подняться ввысь. Наивный. Сильный. Не от мира сего. Но… сумасшедший.

И пусть пациент успел попортить немало крови всему персоналу своими выходками и попытками к бегству, перед которыми были практически бессильны и надежная охрана, и ухищрения системы безопасности. Доктор, конечно же, злилась, но переживала за него. Она привязалась к нему. И твердо решила разобраться в этом странном типе до конца. Если это возможно, разумеется.

— Лишь бы успеть…

Доктор, ассистент и два сотрудника службы безопасности прибыли вовремя. В масках с фильтрами для глаз и дыхания.

Человек, которого они прибыли уберечь от суицида, стоял на самом краю крыши. Рисковый малый. Сразу видно, что псих. Он стоял, гордо выпрямившись, устремив взгляд в серое, скрытое то ли тучами, то ли грязным туманом, небо — оно было хорошо видно сквозь фильтр, встроенный в маску. Да, небо… Когда наладится повсеместное производство мегаочистителей атмосферы, тогда оно уже, возможно, не будет таким. И — возможно — воздух станет чище. По крайней мере, это обещают те, кому положено вести страну в светлое будущее. А значит — положено обещать…

Интересно, что же видит тот сумасшедший? Наверняка не то, что другие, нечто особенное… А может, и нет.

Надо действовать решительно. Но так, чтобы пациент вдруг не испугался и не вздумал неожиданно сигануть вниз. От него можно ожидать всего, что угодно.

Взять даже то обстоятельство, которое поначалу повергает в шок. Спасаемый без вспомогательных дыхательных приборов. И при этом дышит полной грудью. И точно неизвестно, сколько он тут находится. Как удалось приблизительно вычислить, не меньше сорока минут. Поздновато спохватились…

Как пациент сбежал, это уже вопрос, который можно сравнить по сложности с извечным философским — о смысле жизни. А как держится до сих пор, дыша этой отравой?

Тянуть нельзя, скоро он ослабнет и упадет.

На их счастье пациент обернулся к ним сам, то есть исчезла опасность того, что он испугается внезапного чужого присутствия и сорвется. Воспринял их спокойно, без эмоций. Молча взглянул на доктора.

Доктор вдохнула и сняла маску. На время переговоров. Необходимо, чтобы пациент видел ее лицо. Нескольких минут должно хватить.

— Ник, послушай, — как можно ровнее начала она, давя кашель. Говорить было нелегко. — Я пришла, чтобы помочь тебе.

Пациент не ответил. Доктор взяла себя в руки. И продолжила:

— Ник. Успокойся, Ник. Ты ведь узнаешь меня? Это я. Я хочу помочь тебе…

Люди пришли к нему. Он сразу почуял их присутствие.

Двое верзил-охранников. Симпатичная женщина-доктор с проницательными умными глазами, которая вела с ним долгие беседы. И ассистент, высокий и худой тип с вечной серьезностью на лице. Преемники Гиппократа. Если бы они знали, что сам Гиппократ отдал бы все на свете, чтобы постичь Истину и поверить…

Они решили снова упрятать его в тесную камеру психиатрической лечебницы. Решили задержать его, не дав испытать себя прямо сейчас. Глупые. Они не знают, что если момент Истины пришел, то ничто не сможет помешать ему. Ничто. И время тут уже не властно.

Воздух, тяжелый, насыщенный ядом, губящим тело, похоже, начал свое разрушительное воздействие. Почему?

Ему вдруг стало дурно. Он почувствовал слабость во всем теле. Будто в венах вместо крови течет расслабляющий, убивающий силы транквилизатор. Подступила противная тошнота. Слабость все росла и росла. Но он ей сопротивлялся и не подавал вида, что ему плохо.

Он слышал голос доктора, доносящийся словно сквозь стену:

— Ники, не глупи, брось эту затею. Я все понимаю. Я тебе обязательно помогу…

Нет. Она не поможет. Разве может слепец провести прозревшего через пропасть?

Слабость вдруг возросла до предела. И его обжег неземной огонь. А вдруг он и в самом деле сошел с ума? Ведь это же нелепица, безумие, сплошной дичайший бред! Люди — не птицы, у них нет крыльев, они слишком привязаны к земле… И черная бездна, поглотившая мир, не выпустит никого. Она властна над всеми. Она — суть всего, что происходит в жизни. Она — суть жизни. Она и есть жизнь… Но тогда лучше и не жить вовсе…

Он развернулся.

И сделал шаг вперед.

— Стой! НЕЕЕЕЕЕЕТ!!! — закричала, срывая голос, бросаясь вперед, доктор. Ноги подкосились. Она сжалась, затряслась. Внутри похолодело. И одновременно обдало жаром. Проклятье! Пациент не стал ее слушать, он шагнул, он упал. Разбился… Смерть… Все кончено! Доктор беспомощно закрыла глаза.

А когда открыла их, то вдруг поняла, что у нее глюки. Но с чего бы это вдруг, вот так, сразу, быстро? Она приняла хорошую дозу специальных препаратов, нейтрализующих вредное воздействие здешней атмосферы. Галлюцинации могли начаться позже. Не сейчас.

— Вот черт… — пробасил охреневший охранник. Нелепо мотнул головой и шлепнулся без чувств.

Операция по спасению провалилась. Пациент сделал внезапный и дикий поступок. Да еще и эти галлюцинации. Проклятая атмосфера с ее химикатами…

Так и есть. Абсурд.

Сумасшедший пациент… летит. Он прыгнул с крыши, но не упал. Он парит в воздухе. Вот сейчас оттолкнулся, сделал еще один плавный шаг, расправил руки, словно крылья, легко взмахнул ими…

И устремился ввысь.

— Док, — сказал ассистент. При этом голос его был каким-то неуверенным, дрожащим. — Кажется, мне плохо. Я вижу: Он летит. Скажите, док, такое может быть… от сильного шока? Ведь… правда… может?

Он спрашивал, сам не понимая, к чему этот вопрос. Но не спросить не мог. Нервы не выдержали. Доктор потеряла Ника из виду — помешал туман в глазах и навалившееся головокружение.

И все, кроме нее и лежавшего без сознания охранника, зачарованно смотрели туда, где медленно, но неудержимо исчезая за облаками, парит поверивший в Полет и познавший то, что он назвал Истиной.

Почему-то на мгновение показалось, что серая пелена туч и тумана рассеялась, и из-за них пробился луч солнца — яркий, светлый, жизненный…