Полигон Сатаны

Егор вздувшимися от брезгливости губами буквально оттолкнул стакан ото рта, будто и не его рука к нему подносила, оставив в нём два или три глотка водки — и пойло, говно, и хмель бражный. Отяжелел, лень сковала, а «Кто виноват и что делать?!», этот извечный русский вопрос в его голове, украинца из Донбасса, точно осколок от орудийного снаряда не то чтобы влетел и застрял в ней — у виска жужжит и зудит наглой, дерзкой осой. Оттого, может, не продохнуть и не выдохнуть из себя тревогу. И так — с лета 2014 года. А осколки, настоящие, с серебристо-острыми краями, причём от всяких снарядов, с того самого времени засыпали двор. И не пройти теперь по нему босиком, а лето за окном дозревает!

Не сегодня, так завтра, а возможно, что и сейчас, прилетит смерть от «укров» или «сепаров» — Егор посмотрел на свои босые ноги, потом в окно и выдохнул из себя досаду: половину посёлка как корова языком слизала! А был бы посёлок на возвышенности — не в низине, в берегах Донца, тогда… «Ничегошеньки не осталось бы!» — подытожил он в голос. Сравняли бы с землёй!

Только беда, и более чем, в другом: первая часть вопроса мозги даже не напрягла: кто — это не что виновато! Зато вторая!..

Жив покамест — и за это спасибо. ...Богу? В Бога Егор не верил, хотя и прожито без малого полвека, и самое время, как говорят, начинать думать о душе. Да только что это даст сейчас: когда война, или как там, ...долдонят, «АТО», поимела всех и сразу. И тех, кто за Россию глотки рвёт с утра и до ночи, и кто за Украину, «незалежну-суверенну», рвёт на груди вышиванку. Но, наверняка, вышитую во времена Украинской социалистической республики.

– Научились, бляха, у большевистской матросни, из кинофильмов – понятно, гробить казённое имущество, — забурчал Егор, — а было так на самом деле или?.. Мужество такое?! Решимость умереть за идеалы?! Вот ответь: было так или не было?!

Он отвернулся от окна, оставаясь сидеть у стола, будто в доме был не один, потому и спросил в пустоту. Тут же подумал: «Худо: заговариваться стал!».

В задумчивости закурил и вспомнил, что у кого-то прочитал — спасибо сынуле, хотя вымахал уже дядькой, за ноутбук, что прислал из Киева, — «мировоззренческая шизофрения». И верно ведь сказано! Только сумасшедший, да какой там — стая дураков на всю голову подбили народ на майданный бунт, а затем, бараны, раскудахтались о вхождении в «євроспільноту» и о «намірах» вступить в НАТО. И когда?! ...Солидных денег для такого кудахтанья на весь мир — денег нет! Армии, и не просто вооружённой, а обученной в реальных боевых условиях — такой армии тоже нет! Народ не спросили, а хочет ли он за очередное «светлое и счастливое» себя и дитя своё отправить на войну и на одного только бога уповать? Во спасение, как говорится, души и тела! Не спросили. Ну, и отгребли от россиян по полной! А мозги, государственные, для чего? Не знали, что путинская Россия — милитаристская держава? Что до этого Молдова за такое же кудахтанье на голых яйцах поплатилась территорией Приднестровья, а Грузия — Абхазией и Осетией. ...Бараны!

– Они бараны! — снова как бы не с самим собой заговорил Егор. — ...Куля, Пастор, Фабрикант Рошэн! Что, не бараны?! Бараны! Хотя, — рука Егора ухватила стакан и зло поднесла к губам, — ...постой, постой! — резко выдохнув, он глотнул дрянной водки. — Это ведь они предатели. И преступники! Государственные! Они-они! Потому что не могли не знать, что россияне до этого откатали танками да отбомбили «Градами» практику гибридных завоеваний территорий непослушных им стран, и как раз — на своих соседях. ...Когда-то их всё равно будут судить! И — в Чернобыль, на пожизненное. А к ним туда и «свинопаса», да ещё и его же вилами ему — в задницу, и Олежку этого, что в боках подобрел как баба, а на лицо — морда бульдожья, и заодно всех скачущих... Вместе пусть и расстраивают зону отчуждения на европейский лад!

В запальчивости подумав о таком, Егор как бы и остыл. Но вообразил себе картину-территорию 29-го участника Европейского союза, а там —яблоку негде упасть, и Пизанская башня из тел, под небо. Получалось, что половина населения Украины. Это и смутило.

– Да! — уже сам себе утвердительно заявил он, — на чумных поведёшься, сам сдуреешь от того, что они натворят. ...Уже натворили! — себя же поправил, потягиваясь сонно.

Но резво встал со стула, двинул плечами вперёд-назад и направился к двери, на выход из дома. У неё, кривясь, и обулся — нельзя во двор не обувшись.

Лето и впрямь дозревало: желтобоких груш насыпало во дворе чуть ли не гору и они бурно гнили, указывая этим на высокую влажность воздуха. Вишня на прогнувшихся ветках стала бордовой — совсем спелая. У калитки без самой калитки зарумянилась на солнце смородина. Красавица! В пустоту, раскоряченную двумя сухими столбиками, но ещё крепкими посеревшей древесиной, Егор и шагнул.

Дерьмовая водка не уложила в постель, как хотелось, чтобы заснуть и хоть какое-то время не думать, как жить-то дальше между двух огней и как бы в ничейной зоне, что ещё хуже. Наоборот: наговорился сам с собой об этом же, только стало хуже.

Пошёл улицей, вздыхая печальницей, от которой остались кое-где лишь малюсенькие островки асфальта; бордюры давно выкопали домовитые и растащили по своим дворам ещё при коммунистах. Ночью конечно, как классические воры. Зато сейчас, при демократии, воруют и грабят уже с рассвета!

Улица «Ручейная» зигзагами будто отвлекала, подсказывая, что вот, оказывается, почему её так назвали. Да и сам посёлок — тоже, Ручейным. Но и не совсем поэтому. Дома не жались к берегу, не разбегались вдоль него, а точно притоком реки Донец выстроились от пологого берега рядами по десять дворов. И так издавна рабочий посёлок, год от года удлиняющимся квадратом, как бы пополз в гору. А от берёзовой рощи, что вверху, похож был на притоку, когда разжигали в домах печи. Ну похож: сизый туман над водой — это, если смотреть сверху и воображать.

Сюда, давно-давно, после срочной службы приехал по комсомольской путёвке сержант-артиллерист Костя Иванив, но не один. С женой приехал, русоволосой Настей, родом из Полтавы, где Костя отслужил срочную и где в свой первый и снова гражданский день на ней женился. Строил дома в шахтёрском городке Кучино, а в его пригороде, где снимал комнату в частном доме, через пару лет выстроил и себе дом, для семьи. В этом каменном доме посреди сада, с «вечным» флюгером, из нержавейки, в виде горланящего на всю округу петуха, Егор, ...Егорка Иванив, и родился. Так семья стала настоящей семьёй: дом, сад, сын! Вот только недолгим это счастье оказалось — разбились насмерть родители на зелёном-зелёном ВАЗ 2101, когда ему было пятнадцать лет. Приехали бабушки и дедушки, по отцу — из Ровно, по маме — из Полтавы, и сразу же переругались: тело отца увезли туда, где он и родился, чтобы похоронить, заодно забрав с собой и Егорку; Настю, жену и маму, похоронили на поселковом и небольшом на то время кладбище в центре берёзовой рощи. Этим ей повезло, если понимать место захоронения как последний земной уют для усопшего, к тому же преждевременно, потому что переломанное чуть ли не пополам тело мамы Егора было последним погребённым посреди белесой красоты. Как-то сразу после этого утвердили и новое кладбище и место под него.

Егор подымался вверх улицей и без желания, бегло, посматривал по сторонам. Какие-то дома уцелели и блестели лишь остатками стёкол в оконных рамах. Но в основном — развалины, прошедшими дождями мытые-мытые, да тщетно. Где-то кирпичи развалившихся стен, а где и бутовый камень — опалены до фосфорной желтизны; смог от пожаров — деревянное в домах горело адским пламенем и тлело ещё неделю — покрыл гарью всё, что не сгорело, как зловещей тенью. Из прежних хозяев никто и представить себе не мог, что на их долю, а особенно их детей, выпадет такое: не случайно оказаться на линии огня своих же, славян…

Продолжая идти и пылить непослушными ногами, Егору хотелось об этом не помнить. Да как забыть!

… «Укры» на трёх БМП, перед этим переправившись через реку со стороны села Первомайское, которое ранее отбили у «сепаров», зашли в Ручейный и погнали рыжую пыль впереди и позади себя. Катили центральной улицей и рёвом двигателей и лязгом гусениц будили поселковый люд. Кто уже не спал, а солнце уже и пожелтеть успело, настороженными посматривали из окон. (После боя ранней весной за мост через реку, поблизости от посёлка, но сам мост виден был лишь от берега из-за круто холмистой местности окрест, мало теперь кого интересовали эти боевые машины пехоты. И чьи они — было без разницы. Тогда же и насмотрелись на военную технику воюющих сторон, а теперь всем, от мала до велика, хотелось, чтобы — на всю оставшуюся жизнь!)

В середине улицы, до этого прятавшая «укров» своей ухабистой извилистостью, они столкнулись, лоб в лоб, с танковым взводом ополчения ДНР, на российских «Т-64». Не прошло и минуты, как танкисты перестроились в боевую шеренгу, в момент развалив ограды и всё, что попалось им на пути такого манёвра, но оставшийся в центре танк с первого же выстрела сжёг украинскую боевую машину пехоты. Солдаты на броне буквально посыпались с неё трупной трухой. Прочий десант «укров», солдат пятнадцать, попрятались во дворах и затаились. Наводчики второго и третьего в колоне БМП после того, как тоже развалили заборы и получили обзор для стрельбы, открыли ответный и шквальный огонь. Всё — стрекот автоматов, автоматической пушки со спаренным пулемётом и почти что одновременно шипящие и урчащие механическим зверем выстрелы прямой наводкой трёх танков, а также крики ужаса, боли и отчаяния со всех сторон — взорвало округу громом и молнией самой настоящей реалистической войны, а эхо его разнесло. Солдаты стреляли и умирали в муках, поселковые, с очумелыми глазами и вмиг почерневшими лицами, бежали, не зная куда, но понимая, что спасаются от случайной смерти.

Егор остановился — всё та же боль под сердцем согнула его, но вместо темноты в глазах он увидел глаза своих друзей, соседей, знакомых с одним выражением: милости и защиты. Это, когда они, спасаясь, бежали! Хотелось побыстрее уйти как можно подальше от этого изувеченного судьбами солдат и просто граждан места, да ноги бессилием, как ни странно, вросли в глинозём. А закрыть глаза — страшно, ведь можно их больше и не открыть. Потому что незабываемые трагические переживания способны разорвать сердце пополам. Да и ненадёжным оно стало с той самой поры, когда...

...Танкисты били прямой наводкой, а два БМП отстреливались, каким-то, не иначе божьим, чудом уворачиваясь от бронебойных и кумулятивных снарядов. Правда, недолго — минут пять-семь шёл бой. А за это время повсюду заполыхало, а пробиваемые пулями насквозь стёкла в окнах домов беспрерывно ойкали и будто тщедушно вскрикивали, падая на землю.

«Украм» судьба уготовила не героическую смерть. Мученическую! Пять или шесть заскочили в открытую для них дверь ближайшего от них дома, да вместе с одиноким, к счастью, и доживавшим свой век молчуном Константином Семёновичем Кожным испустили дух под стеной, в которую тут же влетел танковый снаряд. Остальные, до десятка — так, на вскидку Егора, под огненным шквалом самой смерти безумно расхрабрившимся и оттого наблюдавшим за происходящим, — наводчики танков расстреляли из пулемётов, когда они стали убегать. Да и что их автоматы против брони!

Когда «сепары» укатили, откуда прибыли да ещё и «по походному», с открытыми люками, Егор первым и стал собирать вокруг себя ошарашенный люд, и всё же добился того, чтобы ему доверились и пошли за ним. Повёл их в берёзовую рощу. А через час, где-то так, Ручейный уже утюжили снаряды с украинской стороны, и Егору не целовали руки только дети.

Вынужденно пришлось пережить ещё раз и это. ...Лупили — и не скажешь ведь по другому — из миномётов, минут десять-пятнадцать, но последствия от стрельбы «по ворогам», рано или поздно «потянут» на пожизненный срок или расстрел за преступление против собственного народа. «Скоро, скоро назовут тех, кому такое присудят!» — не убеждал себя Егор, а искренне верил в это.

Наконец ноги проворнее повели его дальше и подняли выше, будто им надо было, чтобы он вспомнил день своего полного отказа от иллюзий, что АТО — это нужно и правильно, чтобы терроризму на Украине не быть. Вот только, кто террорист после того, что освободители, как одни, в БМП и на броне, так и другие, в российских танках «Т-64», сотворили с Ручейным?! На этот вопрос он себе ответил уже давно: они находятся по обе стороны разграничения.

Егор хмурился и топал только что не стариком в лице всё выше и выше. А чем труднее подъём, разве легче спуск наклоном? Умозаключение словно ударило под дых: Украина, родная и впрямь соловьиная, катится в национальный позор! И как бы не называли московского царя-батюшку, как бы не верещали и не трубили, что вот-вот Российская Федерация обернётся в избушку Бабы Яги, а Украина станет иглой из яйца смерти Кощея Бессмертного, то есть царя-батюшки, он уже переиграл всех. И разубедить в этом Егора могло лишь чудо: что гражданская война, что бы кто не говорил, ему только приснилась. И весьма важно для такого сна, чтобы в реальности 2015 года российские войска не зашли на территорию Украины и не закрепились в фактически оккупированном Донбассе под видом гуманитарной помощи. «Какое НАТО теперь, олухи столичные!» — так и рвалось возмущённым криком из Егора, да по с недавно появившейся привычке, разговаривать с собой и в присутствии самого себя, он простонал логически мыслящим умом:

– Ведь можно было, и нужно ведь было, банально сменять украинское атомное оружие на безоговорочное вступление в ЕС и НАТО.

Он только подумал, а его традиционное «Бараны!» уже разлеталось громким отчаянием на сухом и жарком ветру.

...Коровка подставилась — бычок и взлез! Ещё и на рога насадил трафарет с вполне читаемым текстом, непонятным только упрямым до врождённой тупости: «Что? ...Ну теперь-то вы уж точно знаете, какие-такие морально-нравственные принципы освободительной войны по-украински, по-европейски и по-американски!». А кто фанатик подчинения инакомыслия прикладом или кастетом, такой слепой — ему кровь нужна. Пролилась и льётся! Да, теперь знаем.

Видели и слышали, как летуны украинских ВВС в 2014-ом бомбили Кучино — дома, ладно, отстроить можно, а люди!.. Знаем: видели и слышали, как российские «Грады» из под жилых многоэтажных домов отстрелялись, неизвестно по ком и уехали, а в ответ, правда, спустя только сутки, но прилетело от «укров». Вспахали школьную спортивную площадку и «залетело» на восьмой этаж девятиэтажного дома. ...Земля им пухом, четверым: мальчонке, девчонке и их мамке с папкой; мужчину так и похоронили без одной ноги — не нашли! И что это такое?! Определение «этому» Егор знал, но сплюнул «это» в траву, чтоб даже не себе под ноги. А в глазах — «укры», заживо сгоревшие в боевых машинах пехоты и расстрелянные из пулемёта танкистами «сепаров», на этой же и будто-то от их крови красно-бурой дороге.

Война и смерти озлобляют — это, да, но не избавляют отчеловеколюбия всё равно! Потому и убитых «укров» похоронили по-людски: без крика славы, без клятвенных слёз и угроз. Только сделали это не вернувшиеся за ними, пусть и за мёртвыми, их военачальники. Они отсалютовали в их честь ...минами по врагу, которого и след простыл, а мины эти, все до единой, упали на посёлок. И есть теперь в Ручейном первая безымянная могила. Рыжий холмик — глинозём повсюду, нет другой земли. А горе материнское, отцовское, детей, друзей наконец?!.. Оттого и горе созвучно с «горой»!

Егор подходил к берёзовой роще, тихой и пугливой, словно вымершей птицами и запахами трав, и понимал, что расстроен ещё и тем, что идёт к маме, на сыновний поклон, а в голове… Да только как забыть такое? Чем ублажить душу, чтобы она замолчала и не изводила, не мучила тем, что мир чудовищ — это не есть выдумка. Это земная реальность, и чудовище просыпается в человеке тогда, когда он становится самовлюблённым и самонадеянным кретином. И у сытости — один и на все времена недостаток: можно теперь и не работать. Пошалить хочется. А шалость с автоматом наперевес — это же как круто!

Таким же тихим и пугливым остался у него за спиной посёлок — то, что от него осталось. Выехали из него практически все. За несколько дней. Остались лишь четверо, одинокие и тяжёлые не на подъём, а верные своему убеждению, что родиной или живут, умирая на ней, или её и не было в принципе — так: временное место проживания.

Берёзы вымахали под небо, потому и не толкались, мешая идти, как бывало ещё тонкими они гнулись во все стороны. А то и ноги подбивали — Егор скупо, но улыбнулся, впервые с утра. Может, и за год. Глядя в промежутки неба и касаясь, нежно и бережно, то гладеньких, то шероховатых стволов, он продвигался вглубь, кончиками пальцев как бы приветствуя и здороваясь с «повзрослевшими» бело-зелёными красавицами.

На могилку мамы он вскоре и вышел, не успокоившийся до конца и с печальным смирением на конопатом загорелом лице.

Обошёл надгробье, поцеловал задрожавшими губами высеченное на памятнике из серой гранитной крошки её фото, не совсем схожее в линии губ, которые его очень, очень давно целовали, а он ещё не знал, что мамины губы не мокрые, а самые верные и преданные. Пригладив голубенькие цветы, проросшие сами по себе, присел на траву и, покуда разминал сигарету, смотрел в глаза, родные, но не лучистые, какими ему запомнились. Вздохнул отчаянно, закурил на вдохе — тяжко!Без мамы сам вырос, собственного сына можно сказать, что нагулял в молодости и он то же — вырос без мамки. А до войны уехал. И хорошо, что так.

«Один!» — грустило сердце Егора, а душа тосковало по Сашке, кому верой с любовью он в своей личной жизни отслужил как Родине. А до его рождения гонял полигоном на стальном коне в городе Остёр Черниговской области, в танковом учебном центре, и даже когда-то где-то прочитал, что от центра, прежнего и советского ещё, остался лишь один дорожный знак. Хотя читал и другое: «учебка» в Остре сохранилась и действует поныне. Если даже и так и эдак на самом деле, ничего это не меняло не для него, не в нём самом, старшине Егоре Иванив, инструкторе по вождению танков «Т-62» и «Т-64» и ведения орудийного огня. Дед Сашки, Константин Иванив, отслужив, увёз с Полтавы жену, а Егор, получив погоны прапорщика и запись в военном билете «Мастер-специалист!..», подал в отставку и без раздумий вернулся в отчий дом, к тому же с сынишкой. «На Донбасс!», как принято здесь говорить.

– Тяжело было, мама, — заговорил он от давнего желания выговориться, — Сашенька совсем малой, то — смеси..., то — пелёнки-распашонки. Ничего. Справился. Только страх мучил, очень. Когда спускался в забой. Переживал, что сиротой может остаться в любой момент. А мамка его наркоманкой была. Только я этого не знал поначалу. Никто не знал. Хотя служили с ней в одном полку. Лейтенант она. При штабе была. Умерла. Тосковал по ней долго. Безвольная. Такой родилась. И хорошей тоже. Тогда я и на сверхсрочную согласился. С ней побыть... А через два года написал рапорт об увольнении.

Уехал с сыном. Из Остра. Отцовы, баба с дедом, звали к себе, опять на Ровенщину. Оттуда я призывался в армию. Родня, спасибо им, помогли жить и вырасти без вас. Успокоили, обласкали. Написал им, что вернулся в Ручейный и уже работаю. Рубил уголь на шахте «Митяевская-Дальная». Это в городе, а ближе — твоя школа, в которой ты преподавала. А я пятнадцать лет на молотке отработал. Не жалею. Главное, что сына вырастил. За мамку ему был, Галиной её звали, ...и за тебя, мамуля-бабуля. Сейчас Саша — Александр Егорович! В Киеве живёт. Автомобильный салон у него. Бизнесмен! Молодец! Всего добился сам.

А то что с посёлком сотворили эти...— Егор чуть было не выругался — ...и эти, и те, ...да ну их, мам, всех к лешему! А Сталину вашему не надо было Галичину к советской Украине присоединять. Бандеровцев только и того, что выкурили из их схронов. ...Разбежались, попрятались, затаились.Но себе подобных родили и воспитали их патриотами! Так они думают, что патриоты. А мир-то уже другой. Но Галичина, оказывается, живее всех живых! Хотя их последних воинов, с УПА, сажали, убивали и гнали как прокажённых — ты бы видела мама сколько их сейчас! И что не до смешного доходит, так, ...а они ведь ничем не отличаются от ленинских-сталинских большевиков: набить морду, искалечить, а то и — повесить! И чем они лучше от тех, с кем сражались?Захватчики народов! Вот они — кто, и те, и эти!

Пуля убивает, а ум не должен быть пулей! ...Столько лет прошло! Киев под ними. Президенты и правительства — их ставленники. В террористы нас, работяг от судьбы, записали без суда и следствия и зачислили в расходный штат... А что сами с — украинским! — Донбассом сделали? Ещё и Россия, вроде бы и заступилась за русскоязычных украинцев, но заступились и — ушли бы к себе. Что тут непонятного: украинизируете кого хотите, но не русских и не русскоговорящих. Ты ведь знаешь — в Кучино по переписи на девяностый год жили 52% русских, 46% украинцев, а остальные 2% — представители других национальностей. И не посмели бы украинские власти больше творить такое... Уже бы и мировая общественность не позволила!

Дым ещё одной закуренной сигареты резанул Егору по глазам, он болезненно зажмурился, но под сердцем по-прежнему болело гораздо и гораздо сильнее.

– ...Свои своих же убивают, мама! А знаешь, как гражданскую войну назвали? Антитеррористическая операция!

Егор не смог не сплюнуть в очередной раз, точно произнёс что-то гадкое и омерзительное.

= И страшно так жить, в обществе убийц в военной форме и в мире убийц в костюмах от Brioni или Armani – это фирмы такие, солидные, по пошиву одежды, и в то же время позорно. России за Крым — уже не украинский, мама, — даже войну не объявили?!Но и вероломными руководство россиян не назовёшь. С 2005 года предупреждали, что если Украина возьмёт да и рванёт в ЕС и под НАТО, то худо нам будет. Рванули — отобрали у нас полуостров. Затем Донбасс разорвали на две части, а виноваты в этом, оказывается, мы: кто здесь жил и остался жить. Убиты десять тысяч или уже больше украинских мужчин и парней, искалечили, и женщин тоже война не пожалела. ...Я не виноватых ищу, мама. Я понять хочу: что мне делать?! Мне, мужчине, «Захиснику Вітчизни!». Во мне же ровенская и полтавская кровь! Тоже идти убивать? Кого?! И «сепары», и «укры» спасать меня пришли. А я их об этом не просил! И получается, выходит на то, что мне нужно от них самих спасаться. Одни привели россиян с оружием, другие зазвали европейцев и американцев в заступники, и тоже с оружием! Такая вот независимость сейчас, у ДНР/ЛНР и Украины.

Блик солнца ярче высветил лицо на памятнике и глаза будто бы округлились. Егору захотелось в это поверить.

– А я уже и не удивляюсь, мама. Козлиные войска зашли в нашу с тобой страну. Знаешь, почему козлиные? Любая армия — это лбы, рога, копыта и ум, если он есть, у военачальников…

Договаривать Егор не стал — мама посёлок всё равно не увидит!

Он поднялся с травы и подошёл с влажными глазами к памятнику. Склонился — поцеловал не совсем похожий портрет Надежды Иванив, не прожившую даже свою молодость, но всем и всегда теперь улыбающуюся. Отошёл на шаг, задержался у могилы, закуривая в третий раз — ушёл под сень берёз, но не в ту строну, откуда пришёл.