Полиморф. Книга 1. Паразиты

Я медленно выскальзываю из дома, чтобы не разбудить семью и ёжусь от утренней прохлады. На часах половина пятого. Чтобы успеть на работу к семи, мне надо добраться до станции и сесть на городской аэротрейн. В последний момент спохватываюсь и лезу в тощий кошелек, чтобы проверить не забыла ли проездной. Вчера мне пришлось отдать его сестре, и я не уверена, что она вернула его на место.

Проездного нет, и мне придется вернуться. Денег в кошельке кот наплакал, если я потрачу их на проезд, останусь без завтрака. Для нищих работяг, вроде меня, по утрам открывают столовую, где можно взять бутерброд. Голодать мне не впервой, я вполне могла бы продержаться до обеда или конца рабочего дня, когда в нашей кофейне раздают остатки, недоеденные клиентами, но вчера мне ничего не досталось, как и позавчера. Хозяин порой отдает выпечку на благотворительность, таким же голодным, что толпятся снаружи, и не думает, насколько голодны мы. Отдавая полные пакеты со слегка зачерствевшими булками, я глотала слюни, хотя в хорошие дни на выпечку смотреть не могла.

Я возвращаюсь, разыскивая проездной в темноте. Флора спит, обмотавшись в покрывало, словно в кокон. Приходится обшаривать ее карманы, рискуя остаться на станции. Переломленный пополам проездной я нахожу в куртке. Хрупкий пластик уже побелел на сгибе и вот-вот лопнет, придется получать новый, а это та еще морока. Флора вздрагивает и дергает ногой, будто чувствует мой сердитый взгляд, но затем я смягчаюсь. Нам предстоит тяжелая неделя Охоты. Кладу проездной в карман и выхожу, вновь ежась, поскольку за пару минут на улице не потеплело. Меня пронизывает весенняя сырость. Меня немного знобит, и это длится уже пару недель. Мама и Флора так же жаловались на недомогание, и мне кажется, это неспроста.

Подняв воротник, я торопливо выхожу на улицу. В это время транспорт еще не ходит, но даже если б и ходил, что с того? Денег-то у меня нет. Единственный шанс, что подвезет кто-нибудь из работяг, но дорога пуста. К концу месяца запасы батарей оскудевают и даже те счастливчики, у которых есть машина, вынуждены пользоваться аэротрейном, чтобы добраться до центра, или же садиться на другой вид общественного транспорта. Это, опять же, если на их картах еще остались средства. На моей — вечный минус, как на полюсе льда. Поэтому до станции я хожу пешком, даже не пытаясь убедить себя, что прогулки полезны.

Когда с деньгами было получше, со мной до станции ездила старая Мария. Она работала на пару станций ближе моей, в крохотной лавчонке со всяким мистическим барахлом: хрустальными шарами, кристаллами, гадальными картами и прочей ерундой. Мария считала, что у нее есть дар предсказательницы, но это была такая же чушь, как то, чем она торговала. Мне вот она предрекала великое будущее. В результате я работаю в кофейне, и считаю, что мне еще повезло, потому что найти работу сейчас сложно. Потом с деньгами стало похуже и у меня, и у Марии, и мы стали ходить пешком до станции.

—Ходить полезно, — убеждала меня Мария, — особенно в моем возрасте. У нас еще работа такая малоподвижная, к концу дня кости словно проволокой стягивает. А тут всего пара лиг до станции, погода чудесная, почему бы не прогуляться…

У меня к концу дня ноги просто отваливались, я мечтала посидеть, но духу возразить Марии не хватало. Она же несколько дней пыталась развить эту тему, будто хотела убедить саму себя, а у нее не выходило. В итоге, где-то через месяц Мария перестала ходить со мной на станцию. Я встретила ее в магазине, и она с фальшивой беспечностью сообщила, что «ушла на покой».

—Поработала и хватит, надо дать дорогу молодым. Те, кто ценит мой дар, могут приехать ко мне домой, я могу предсказать им будущее, пусть и нелегально. Не обеднеет его императорское величество, — заявила Мария. Наверное, в моем взгляде появилось понимание, поскольку она, помолчав, добавила: — Может, Дарий позволит разложить мои визитки в вашем кафе? Хотя, не стоит просить его, нам и так хорошо…

Мария была с внучкой, и жадный взгляд, который девочка бросила на мой пакет с остатками выпечки, что удалось урвать на работе, говорил об обратном. Я сунула девочке пончик, и та вцепилась в него мелкими мышиными зубками с радостью оголодавшей собачки, а Мария покраснела. Ей было стыдно признаваться, что ее уволили. Нерасторопная работница, которая не может приехать на работу вовремя, никому не нужна. Возраст Марии не позволял предложить империи ничего большего, даже в пунктах так называемого Добровольного обмена и донорства. Еженедельно в нашей церкви священники, убедившись, что на пастве не присутствуют соглядатаи империи, говорят о ценности человеческой жизни, но это слабо помогает, когда людям нечего есть. Пункты Добровольного обмена и донорства не простаивают, и каждый день, вблизи дома или работы я вижу, как оттуда выходят люди, знакомые и незнакомцы, которых немного обокрали взамен на пополнение счетов. Флоре было чуть больше года, когда в этот пункт пошел отец. С деньгами у нас было совсем туго. После возвращения он протянул всего несколько дней, заклиная нас никогда не ходить туда. Я не ходила. А вот маме, думаю, несколько раз пришлось, хотя она никогда не признавалась.

Наш дом далеко от станции, взглянув на часы я понимаю, что опаздываю и бегу. Каждый вечер я даю обещание встать на четверть часа раньше, и каждое утро его нарушаю. На станцию я прибегаю за пару минут до отправления аэротрейна, успеваю перевести дух и пройти через турникет, который механическим голосом оповещает, что у меня осталось средств на две поездки. Вагон заполнен почти до отказа. Лица у людей серые, безжизненные, каждый, успев занять место, моментально закрывает глаза. Я нахожу место у окна, успев занять его до того, как туда плюхнется толстуха в грязной кофте, в блаженстве вытягиваю ноги и проваливаюсь в тягучий и беспокойный сон, делая вид, что не замечаю злого взгляда толстухи, которой придется искать другое место или стоять до того момента, пока кто-то не выйдет.

Меня вырывает из сна заунывный вой вагонного побирушки. Вообще их не пускают на имперские поезда, даже пригородные, но они все равно как-то проскакивают, возможно, покупают проездные. Говорят, что как раз у них на счетах полная кубышка, но я, если честно, ни разу не видела, чтобы хоть кто-то переводил им хотя бы грош. Я не разобрала, что нищий кричал вначале, но мне и не нужно было этого знать. Репертуар всегда один и тот же: раскаяние, предупреждение и спасение.

—Сегодня начнется императорская Охота, и горе тем, кто не спрячется от желающих вкусить наших жизней! — завопил побирушка. —Никому не спастись, и лишь покаявшись, можно получить абсолютную защиту! Послушайте меня! Спасите себя и своих детей! Грядет настоящая буря!..

Закрываю глаза и пытаюсь спать дальше, хотя настроение испорчено. Вчера мне повезло, побирушка вошел в вагон раньше меня и успел пройти вперед, так что его предвестий я не застала, спокойно проспав еще час. А ведь раньше кто-то верил в существование «абсолютной защиты» во время Охоты и переводили побирушкам деньги, ничего не получая взамен. Единственный способ выиграть в этой нечестной борьбе — затаиться, запереть двери, не общаться с посторонними и надеяться, что маршруты охотников пройдут мимо твоего дома.

Вопли побирушки привлекли внимание контролеров. Я успела открыть глаза на моменте, когда нищего скрутили и поволокли прочь, показав язвы на его лице и руках, которые часто появляются у тех, кто злоупотребляет визитами в Пункты добровольного обмена и донорства. Впервые я увидела такие в собственном доме около дести лет назад.

Такие пункты появились лет двадцать или двадцать пять назад, еще до моего рождения, после Гражданской войны, раз и навсегда расколовшей общество на богачей и перекатную голь, что была отброшена за пределы цивилизации, получив статус неграждан. Конечно, у нас есть дома, мы учимся в школах и даже работаем, но по сравнению с тем, что получают имперские жители, это сущие гроши. Неграждане лишены ряда льгот, например, мы не можем лечиться. В больницу нас не пустят, нам доступны только дурацкие народные средства, которые не спасут от аппендицита или серьезной травме. Нас спасает только то, что неграждан гораздо больше, но пока на страже законов стоят роботы, любая борьба бесполезна. У имперцев есть всё, но им, будто этого мало, на помощь приходят еще и технологии, которые каким-то образом играют с геномом. Нам же просто часто нечего есть, и тогда мы вынуждены идти в эти проклятые пункты донорства, что лицемерно называют добровольными. На самом деле люди просто доведены до отчаяния.

Всё произошло, как водится, во имя благой цели, когда ученые начали играть геномами, позволяя убирать ненужное и закачивать нужное, после целого ряда техногенных катастроф и двух больших континентальных войн, которые истощили человечество и избавились от его трети. Предполагалось, что благодаря изобретению некоего Милона Аска, человечество будет избавлено от болезней и голода, но, как обычно это бывает, все пошло прахом, когда правительства решили, что делиться с людьми не обязательно, достаточно дать привилегии избранной кучке элиты. Недовольство людей вылилось в протесты, которые жестоко подавили, и теперь нам всем приходится мириться с происходящим и отдавать себя по частям.

Если у вас нет денег на еду, пункты, которые работаю круглосуточно, вполне могут вам помочь, если это, конечно, можно назвать помощью. Вы можете что-то пожертвовать во благо Империи. Что это, если вы бедны, как церковная мышь? Правильно, собственное здоровье, способности, таланты и даже молодость. Мешок муки стоит дня жизни, расстаться с шикарными волосами навсегда — стоимость двух кур и пачки чая, остаться незрячим можно за пару лет безбедной жизни, если у тебя было стопроцентное зрение. Ценник на здоровые органы или долголетие все время меняется, порой даже в процессе.

Теоретически в пункты не допускаются дети до двенадцати лет, но здесь вступает в силу еще одно ограничение, которое действует в отношении неграждан. Он называется Охота. Имперцы называют это привилегией победителей, но на самом деле это просто вампирство, от которого не спасется никто. В определенные даты года, которые всегда скачут туда-сюда, имперцы переходят мосты и, скрываясь под видом простых граждан, нападают на людей, скачивая то, что хотят, совершенно бесплатно. Я не видела сама, но Марку попадались шестилетние дети, у которых просто скачали всю жизнь. Зрелище, как говорил Марк, жуткое, когда на тебя смотрит столетний старик в ползунках, а на завтра его уже нет. В дни Охоты все прячутся кто куда, но спасает это мало.

Наша кофейня недалеко от станции, я успеваю добежать туда к открытию, нацепить передник и дежурную улыбу, от которой у меня сводит скулы, встать за стойку, пока хозяин заведения Дарий принимает с заднего входа свежую выпечку, попутно распекая доставщиков. К моменту, когда в кофейне появляется первый клиент, булки, кексы и пончики уже лежат на витрине. Я обслуживаю ранних пташек, которые берут самый крепкий кофе и торопливо убегают, а потом в кофейне появляется Марк в сопровождении Дария.

—Привет, Алиса, — улыбается Марк, а Дарий, бросив на него недовольный взгляд, говорит вполголоса:

—Налей ему кофе за счет заведения.

Марк обслуживает всю нашу технику, а заодно следит за ее состоянием еще в нескольких магазинчиках и кафе квартала. Вчера к вечеру из-за перегрева у нас полетел кондиционер и холодильник, к счастью, почти пустой. Недостатка в заказчиках у Марка нет, но весь его заработок уходит на содержание большой семьи. Раньше мы общались чаще, сейчас я его почти не вижу. Марк такой же сирота, как и я, только ему еще хуже, так как в Пункт донорства ходил не только его отец, но и мать, что сейчас камнем висит на его шее, не живя и не умирая, поскольку она отдала почти все, что могла. Я улыбаюсь по-настоящему, а не той пластиковой ухмылкой, что достается клиентам и варю ему самый лучший кофе, подсовывая самый свежий из кексов. Кофе Марк пьет, а кекс прячет в сумку, вечером сладость поделят его братья и сестры.

—Как настроение перед началом Охоты? — спрашивает Марк почти беззаботно, но на самом деле он боится так же, как все. Я пожимаю плечами, и вдруг начинаю кашлять. Остановившись, я отвечаю:

—Надеюсь, что до нашей дыры охотники не дойдут.

Марк смотрит на меня и хмурится.

—Ты плохо выглядишь. Давай-ка я тебя просканирую диагностом.

—Да не надо. Всё нормально.

—Ничего не нормально, ты вон какая бледная. У тебя стандартный антивирус?

—Семейная «пиратка», ты же сам и ставил, — напоминаю я и смеюсь. Марк качает головой, напустив на себя важности и вынимает из сумки широкий черный браслет-диагност. Я покорно сую туда руку, жду, когда прибор начнет светиться, закрываю глаза, чувствуя неприятное жжение, а когда открываю, то вижу, как синий свет наливается противной оранжевой густотой. До красной отметки еще далеко, но эти показатели говорят, что прав Марк, а не я.

—Ну вот, подцепила, — то ли с сожалением, то ли с удовлетворением говорит Марк и включает чистку. Прибор гудит, на лицензионную примочку у Марка нет денег, так что это усовершенствованная подделка с битыми кодами. Лицензионные диагносты работают быстро и без шума, однажды меня проверяли на таком в школе. Я чувствую новый короткий приступ тошноты, думаю о том, что сейчас то же самое испытывают мама и Флора. Если повезет, то чистка пройдет во сне, и они ничего не успеют почувствовать.

—Сама подцепила? — спрашиваю я. Марк смотрит на экран прибора и кривится.

—Нет, это снова нелегал. Кто-то подцепился к тебе или Флоре, скинул на тебя болячку, ваш антивир боролся с ней как мог, но у «пиратки» усеченный функционал, да и обновлять его надо. Я же говорил. Как себя чувствует семья?

—Да примерно, так же. Кашель, озноб пара дней, — призналась я. —Думала, пройдет само.

—Само, — проворчал Марк. —Все так думают. Начнется охота, что будешь делать? Я сейчас тебе поставлю самые последние обновления. Это, конечно, от охотников не спасет, но от нелегалов… Ты слышала про случай с Киором?

Я кивнула. Киор жил неподалеку, бредил спортивными состязаниями и, не имея возможности нанять тренера, занимался сам, готовясь к соревнованиям по бодибилдингу. Всерьез в него никто не верил, но он умудрился привести себя в эталонную форму и уже мысленнопотратил призовые деньги. Однако за день до соревнований кто-то из нелегалов подцепился к нему и скачал все его мускулы. На Киора было страшно смотреть, в одночасье из красавца-атлета он превратился в тощего сутулого недомерка. Соревнования выиграл столичный мажор, о котором как о спортсмене никто никогда не слышал, а слитые недавние фото показывали толстяка с тремя подбородками. Как за пару дней он умудрился превратиться в мускулистого красавца, никто не объяснил. Хотя никто в объяснениях и не нуждался. Естественно, доказать ничего было нельзя. Такое происходило нередко, хотя власти всячески опровергали нелегальные паразитные скачивания чужих достижений. Но нищебродов, живущих вне имперского кольца, никто не защищает. По мнению аристократов, мы вообще должны быть благодарны, что нас пускают в столицу.

—Это в точности как с Литой, — угрюмо сказал Марк. —В нашем положении лучше сидеть и не высовываться, если хоть что-то из себя представляешь.

Я промолчала. Лита, так же как Киор, мечтала чего-то достичь и потому подала заявку на конкурс «Главный голос Империи», и даже прошла отбор. Лита пела, словно соловей, но потом внезапно, перед началом соревнований ее голос пропал. Помню, как она плакала и, шипя змеей, тыкала пальцем в телевизор, где красивая богачка пела в точности, как она.

Паразиты появились сравнительно недавно. Если Охота хотя бы обрушивается на тебя в запланированные Империей даты, то от паразитов не скрыться. Самое ужасное, что никто не знает, как выглядят приборы, которые позволяют скачивать твой ресурс, на каком расстоянии он действует и можно ли от него укрыться за закрытыми дверьми. Пугало, что власти как-бы официально боролись с паразитами, и даже охотились на них, устраивая периодические облавы и докладывая об успехах. По сети паразитов всегда показывали с закрытыми лицами, они невнятно блеяли, что совершили преступление против Империи и раскаиваются, после чего их отправляли в тюрьму, но мне казалось, что все это постановка. Технологий по скачиванию кроме имперцев ни у кого не было. Впрочем, существовала версия о черном рынке, маловероятная, но допустимая. Пользовался же Марк пиратскими антивирами, возможно, кто-то освоил и такое же пиратское скачивание. Но это вряд ли была аристократия. Я не понимала, кому нужно что-то красть, если имперцы могли получить все легально через пункты донорства.

—В нашем положении лучше вообще не высовываться, — буркнула я. — Даже отсутствие любого таланта не спасет от нелегалов и Охоты.

В кафе вошла посетительница, и я была вынуждена отвлечься. Марк собрал свои вещи и пошел к дверям. Я обслужила клиентку, одарила ее дежурной улыбкой и повернулась к Марку.

—Будь осторожна ближайшую неделю, — предостерег он. —Я не знаю, как нелегалы делают это, но без нужды старайся не касаться людей и предметов. Они подключаются по всему городу, и таких случаев становится всё больше. Это какой-то массовый взлом.

—Ты тоже береги себя, — напутствую я, хотя знаю, что это бесполезно. Марк жалко улыбается. Чтобы как-то смягчить неловкость, я спрашиваю: —Есть шанс, что твоя мать поправится?

—Нет, — качает он головой. —Она отдала всё. А от старости лекарства нет.

Прощание получилось скомканным. Марк уходит, почти сталкиваясь в дверях с новым посетителем. Я улыбаюсь почти искренне. Это молодой парень из города, и он всегда берет одно и то же, кофе с молоком без пенки и ванильным кремом, и шоколадный кекс, после чего оставляет щедрые чаевые. Парень приходит почти каждый день. Это один из самых спокойных посетителей, который практически ничего не требует, только дважды он попросил салфетку и один раз заменить соломинку. Где-то на пятой встрече, он неразборчиво представился, а когда я переспросила, сказал, что его зовут Кристиан, но друзья зовут его исключительно Крис, и если я не против, то могу называть его так же.

—Доброе утро, Алиса, — говорит он и садится за стойку. Я готовлю кофе и кладу на тарелочку кекс, улыбаюсь, ставлю перед ним. Крис быстро прислоняет браслет часов к терминалу и расплачивается. Я скашиваю глаза, отмечаю, что оплата, как обычно с приличными чаевыми прошла.

—О, за чашку кофе это слишком много, — говорю я, впрочем, он слышит это каждый раз и всегда машет рукой: пустяки. Я не пытаюсь возражать, в конце концов, это мои деньги, будет на что купить хоть какой-то еды, а еще чаю, поскольку от аромата кофе меня давно мутит. Гляжу, как Крис прихлебывает свой кофе и думаю: кто он такой? Он не похож на имперца, слишком просто одет, да и райончик тут не самый престижный, крупных магазинов, дискотек, развлекательных центров нет. Скорее, обычный горожанин, не относящийся к знати, таких тоже полно, многие хорошо зарабатывают, имеют кучу льгот, в отличие от нас, выброшенных на задворки. Должен же кто-то учить детей богачей, работать вместе с ними, содержать дорогие отели и целые острова для развлечений.

Кристиан хорошо выглядит, но я бы не назвала его красавчиком, Марк выглядит куда эффектнее с его плечами и ножищами молодого лося. Кристиан слишком тонкокостный, худой, и вообще похож на эльфа, как их рисуют в книжках. Его робость, с которой он смотрит на меня из-под длинной челки, почти уморительна. Глаза у него темные, как два омута, в них всегда читается что-то странное. Вот у Марка глаза серые, как льдинки, но когда он смотрит на меня, кажется, я вижу искры. Дарий убежден, что мальчишка в меня влюблен, я лишь пожимаю плечами. Мне нет дела до его чувств, хотя чужое внимание приятно.

В кафе появились другие посетители, и я забыла о Крисе, а когда вспомнила, его уже не было. Мне было не до того: двое молодчиков попытались сбежать, не заплатив, я догнала их почти у дверей. Весь день я крутилась как белка в колесе, и была почти довольна чаевыми, хотя день был тухлый. Накануне Охоты люди реже ходят по кафе. Хотя имперцы теоретически не нападают внутри Кольца, желающих рисковать немного, ведь есть еще и паразиты, а этим прилипалам все равно, с кого качать силы, если пробьют защиту, конечно. Мою вот вскрыть ничего не стоило, хотя, неизвестно, к кому подцепился паразит, может, это была мама или Флора.

На сегодня у меня неплохой улов: чаевые, а еще целых четыре кекса, от которых уже мутит, но выпечку можно поменять на овощи, и я уже предвкушаю ужин. Кондитеру, понятно, досталось больше, я рассчитывала получить коричные булки, но мне не досталось ни одной и я не жалуюсь. Сегодня вообще многое не купили, плохой день для Дария, хороший для нас. Получив деньги поздно вечером, я собираюсь уходить, выключаю кофемашины, гашу свет, и мнусь в дверях, глядя на Дария. Он видит мое смятение и явно понимает, что я хочу его о чем-то просить, и потому не начинает разговор.

—Послушай, — не выдерживаю я, — хотела узнать… Мария недавно осталась без работы. Она спросила, может ли она оставить здесь рекламу своих слуг?

Дарий даже не смотрит в мою сторону и качает головой без раздумий.

—У нее нет лицензии, ты же понимаешь. Как я буду выглядеть, если эта старая шарлатанка будет приставать к моим посетителям?

—Она не будет сидеть здесь, — отвечаю я в тщетной попытке убедить его, хотя прекрасно понимаю, что это бессмысленно.

—И что? Любая из ее листовок попадет к гвардейцам, и тогда мне придется за всё отвечать? Марию жаль, но каждый сам за себя, особенно накануне Охоты. Иди домой, Алиса.

Я опускаю голову, киваю и иду к дверям. Дарий останавливает меня и сует свой пакет с выпечкой. Хоть он и хозяин заведения, ему так же приходится крутиться и экономить. Я раньше не предполагала, насколько шатко его положение и как тонок пласт благополучия.

—Вот, отдай это Марии. И не затевай больше этих разговоров.

Я благодарю, а Дарий, выставляя меня за порог, бросает напутственное:

—Будь осторожна.