Помолвка

Это было много лет назад. Или вчера. Трудно сказать. Тогда мне только исполнилось двадцать. Я любил спортивные автомобили, вино и девушек. Я любил жизнь.

Любила ли жизнь она?.. Хорошо если б нет. Мне так было бы легче.

Я любил спортивные автомобили и имел их несколько штук, будучи единственным сыном известного на всю Россию миллиардера. А уж девушек я и вовсе имел… немало, причём только красивых. По-другому и быть не могло ‒ так мне тогда казалось. Каждая моя девушка мечтала о том, чтобы я любил только её. Но и этого, разумеется, не могло быть ни в коем случае ‒ в этом я тоже не сомневался.

ВУЗ, в котором я учился, назывался… Какая разница? Достаточно сказать, что это был очень престижный ВУЗ, и за год моего обучения в нём отец выкладывал несколько миллионов.

В шараге я успевал на отлично, при том, что крайне редко в ней появлялся; за меня учились отцовские деньги. Беззаботная жизнь моя проходила в веселье и праздности. До двух часов дня я спал у себя в пентхаусе, а после направлялся тусить с друзьями в элитный клуб, откуда возвращался домой лишь под утро.

Говорят, безделье надоедает. Не знаю. Мне моё не надоедало. Поэтому ко всем своим немногочисленным обязанностям я относился с крайним неудовольствием. Больше всего мне не нравилось заниматься делами накануне праздников. И вот как раз дней за десять до Нового года мне позвонили из деканата.

‒ Здравствуйте, Альберт Евгеньевич, поздравляем вас с досрочной сдачей сессии!.. Не смогли бы вы подъехать и забрать зачётку? Все оценки уже проставлены.

‒ Оставьте её у себя, потом заберу, ‒ с раздражением буркнул я, собираясь разъединиться.

‒ Да, но ещё нужны ваши подписи, ‒ возразили мне. ‒ До конца года нам надо закрыть все платёжные ведомости, а формально вы у нас получаете стипендию. Да и вообще… неплохо бы показаться в группе. Вы уже очень давно у нас не были, Альберт Евгеньевич.

Пришлось ехать.

* * *

Уладив дела в деканате, я решил и впрямь показаться в группе. Согласно расписанию у нас был семинар по какому-то там предмету. Разыскав нужную аудиторию, я без стука зашёл в неё и сел на свободное место.

‒ Кто вы? ‒ уставился на меня препод.

‒ Альберт Столбов, ‒ отвечал я.

‒ Ах, да-да. Здравствуйте, ‒ пробормотал он, заглянув в журнал.

И семинар продолжался. Простенько одетая девчуля рисовала на доске какие-то формулы. Вероятно, я видел её в группе и раньше, но точных воспоминаний на сей счёт не имел. Внешностью девушка была столь же проста, как и одеждою: обыкновенные волосы русого цвета ‒ некрашеные, без завивки; обыкновенное лицо с обыкновенными серыми глазами без макияжа; обыкновенные веснушки.

И всё же было в ней что-то, что властно притягивало мой взгляд. Возможно, именно её простота. Стой у доски какая-нибудь фотомодель, скорее всего я даже не обратил бы на неё внимания; мало ли фотомоделей побывало в моей постели. Но здесь… здесь было что-то качественно новое, свежее, и оттого манящее. Она не была красавицей, отнюдь. Но не была и уродиной. Очаровательная посредственность, от которой ‒ я это вдруг почувствовал ‒ у меня начало сносить крышу.

Я достал телефон и украдкой сфотографировал девушку в тот момент, когда она повернулась к аудитории лицом. Затем послал снимок своему другу Максу со следующим комментарием: «Зацени. Как тебе киса?»

«На деревенщинку потянуло?» ‒ пришёл спустя пару минут ответ. И чуть позже ещё: «Она тебе не даст».

«Почему?» ‒ удивился я.

«Потому что она не такая. Вот увидишь, она именно это тебе и скажет».

«Посмотрим», ‒ написал я и убрал телефон.

Наверное, именно в тот момент я и поставил перед собой цель добиться её во что бы то ни стало.

* * *

Девушку звали Маша. Это одно из очень немногих имён, которые я сейчас помню. Маша… Маша Кондратьева, да.

Я познакомился с ней в тот же день, дождавшись её на выходе из института. И предложил подвезти, небрежно кивнув головою в сторону своей машины ‒ кажется, тогда это была Ауди RS6. Она, естественно, отказалась, заявив что предпочитает общественный транспорт.

‒ Тогда разреши мне поехать с тобою в метро, Маша.

‒ Но зачем, Альберт?..

‒ Алик. Для тебя просто Алик.

‒ Но зачем, Алик? ‒ повторила она с пугливой улыбкой.

‒ Как зачем. Я типа подкатываю к тебе.

Она покраснела и ничего не сказала. Шансов не влюбиться в меня у неё не было. Ведь я был не только богат, но и хорош собою. А главное ‒ в свои двадцать уже очень и очень опытен.

Несколько дней подряд я встречал Машу возле института по окончании занятий и провожал до дома, всякий раз даря ей огромный букет цветов. К себе она не приглашала, ‒ то ли дома у неё кто-то был, то ли ещё что, ‒ но меня это не напрягало. С трудом представляю себе как можно заниматься любовью в злачных местах, и разве квартиры в хрущёбах к таким местам не относятся?.. Нет, требовалось что-нибудь подостойнее. Везти её к себе мне не хотелось по целому ряду причин, поэтому я нашёл иной выход из положения.

‒ Малыш, я хочу подарить тебе зимнюю сказку, ‒ прошептал я ей в ухо, проводив в очередной раз до подъезда.

‒ Сказку?.. ‒ заморгала она.

‒ Да. Я хочу подарить тебе новогоднюю ночь в лесной избушке.

‒ В избушке?.. ‒ продолжала она моргать.

‒ На самом деле, конечно, это будет не избушка, а комфортабельный коттедж. Но он будет стоять в самом настоящем еловом лесу! А может быть, в сосновом. Представляешь ‒ вокруг сосны, снег, и никого-никого. Только мы с тобой, ты и я. Мы затопим камин и сядем возле него в кресла, а в руках у нас будут бокалы с вином. И за окном будут кружиться снежинки…

‒ А что это за коттедж? ‒ помолчав, спросила она.

‒ Да любой, какой и где захотим. Хочешь ‒ в лесу, хочешь ‒в поле. Хочешь ‒ возьмём его в аренду на пару дней, а хочешь ‒ на целую неделю.

‒ Да, но… Это, наверное, очень дорого?

‒ Не дороже денег. Пусть тебя это не волнует. Позволь такие вопросы решать джентльмену… Ну что, поедем в избушку на Новый год?

‒ Поедем!.. Поедем!.. ‒ она радостно захлопала в ладоши, но вдруг умолкла и погрустнела.

‒ Что такое, малыш?.. Не хочешь в зимнюю сказку?

‒ Хочу, но… ‒ она молча смотрела в сторону, будто бы стесняясь что-то сказать; потом всё же решилась: ‒ Понимаешь… я… я никогда раньше не была с мужчиной…

‒ Ах, вон чего! ‒ рассмеялся я почти искренним смехом. ‒ Не волнуйся, малыш. Если ты не захочешь, то ничего не будет. Слово джентльмена.

‒ Ты такой хороший! ‒ бросилась она мне на шею, целуя в щёки.

* * *

За оставшиеся два дня до Нового года я успел сделать всё необходимое: снял четырёхуровневый коттедж в семидесяти километрах от Москвы и купил золотое кольцо с сапфиром.

Тридцать первого после обеда я заехал за ней на своей машине ‒ в тот день это был BMW M5 ‒ и мы направились за город. Дороги были почти свободными, и к восьми вечера мы добрались до места.

‒ Желаю вам приятно провести время, ‒ угодливо произнёс распорядитель, вручая мне связку ключей. ‒ Звоните, если возникнут какие-нибудь вопросы, я здесь рядом. По всякой мелочи обращайтесь к служанке.

Дом оказался не таким большим, как я его себе представлял, но всё необходимое в нём было: каминный зал со сверкающей гирляндами ёлкой, столовая, несколько спален, бильярдная, комната для прислуги.

Горничная растопила камин и ушла к себе. Вскоре мы с Машей уже сидели подле огня с бокалами вина ‒ как я и обещал. До Нового года оставалось два часа.

‒ Ну что? Включим телевизор?

‒ Не знаю… ‒ Маша заметно волновалась.

‒ Или лучше расскажи мне что-нибудь о себе. Вот, например, что ты любишь больше всего на свете?

‒ Я?.. Не знаю… Животных люблю… И птиц. Птиц очень люблю.

‒ Птиц? Странно. А почему ты их любишь?

‒ Не знаю… Они такие милые… А ты? А ты что любишь?

‒ Спортивные автомобили.

‒ Ага, я заметила, ‒ она улыбнулась. ‒ А ещё что?

‒ Хм… Тогда уж не что, а кого.

‒ Да? И кого же? ‒ в её голосе сквозило волнение.

‒ Тебя. И знаешь что? По-моему, я люблю тебя даже больше, чем спортивные автомобили.

‒ И скольким девушкам ты так говорил? ‒ немного помолчав, спросила она с нервным смешком.

‒ Врать не буду, ты не первая.

‒ Я так и знала.

‒ Но… Ты первая, кому я это говорю серьёзно.

Она пришла в смятение и некоторое время не знала что сказать. Потом предложила:

‒ Может быть, пойдём погуляем?

‒ Конечно, как скажешь.

На улице было великолепно. Из тёмного неба медленно сыпались крупные хлопья снега. Искрясь и мерцая, они кружились в свете неоновых фонарей, расставленных по усадьбе; лёгкий морозный ветерок приятно пощипывал лицо.

Довольно долго мы прогуливались по заснеженным аллейкам, болтая о том и о сём, затем лепили снеговика, а после ещё сидели в просторной беседке, защищённой от непогоды геральдическими витражами. Без десяти двенадцать мы вернулись к камину. Там нас уже ждал по-праздничному накрытый сервировочный столик ‒ горничная исправно выполняла свои обязанности.

После того, как пробили куранты и мы выпили по полбокала шампанского, я приобнял её за плечо и, проникновенно глядя в глаза, сказал:

‒ Ты знаешь, я очень хочу, чтобы в этом году изменилась вся моя жизнь. Чтобы в неё пришло счастье.

‒ Конечно… ‒ пролепетала она.

‒ А изменится ли моя жизнь, придёт ли в неё счастье ‒ зависит целиком и полностью от тебя… От тебя. Понимаешь?..

Она молча посмотрела на меня широко раскрытыми глазами и дрожащим голосом вымолвила:

‒ Н-нет. Н-не понимаю.

Я достал из кармана коробочку с кольцом и раскрыл её перед ней.

‒ Вот… Это тебе. Примерь.

Зачарованно глядя на кольцо, Маша осторожно вытащила его из футляра и надела на безымянный палец.

‒ В самый раз, ‒ тихо сказала она. И вдруг, нахмурившись, принялась стаскивать с себя украшение: ‒ Нет! Нет!

‒ Почему нет?

‒ Это слишком дорогой подарок!.. Нет!..

‒ Ты не поняла. Это не просто подарок. Это предложение руки и сердца. Пойдёшь за меня?

Маша ахнула. Некоторое время она молча смотрела в одну точку, а потом вдруг закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Несколько минут девушка не могла успокоиться.

‒ Эй… Что с тобой?.. ‒ участливо спрашивал я, поглаживая её по плечу.

‒ Это от радости, ‒ прошептала она, постепенно придя в себя. И улыбаясь сквозь слёзы, спросила: ‒ Значит, теперь мы будем всегда вместе?.. До самой смерти?..

‒ И даже дольше, ‒ сказал я и деликатно расстегнул верхнюю пуговицу на её кофточке.

Дальнейшее было делом техники.

* * *

Маша ещё спала, а телефон показывал без десяти семь, когда я вылез из-под атласного одеяла и, подхватив с полу свои шмотки, на цыпочках вышел из спальни в гостиную, а оттуда, одевшись, во двор.

За ночь изрядно похолодало, но машина завелась без труда. Пару минут я сидел в салоне, позволяя двигателю прогреться. Заодно отправил Маше сообщение в Вотсап.

Привет. Я вчера тебе глупостей наплёл, ты извини. Просто ты очень красивая, и я очень хотел тебя. Ну а так, ты же понимаешь, что у нас с тобой ничего не получится. У тебя своя жизнь, у меня ‒ своя. Не обижайся, ладно?

Кольцо можешь продать, возвращать его мне не нужно. Пол-ляма тебе за него точно дадут. И хочешь совет? Оденься на эти бабки поприличнее.

Пока. В шараге как-нибудь свидимся.

Я отправил сообщение и сразу же заблокировал контакт. А через два часа уже пил кофе в своём московском пентхаусе.

* * *

Следующие несколько дней я провёл как обычно. До обеда спал, после обеда шёл в клуб, приходил из него под утро и снова ложился спать.

На четвёртый день зазвонил телефон. Я только что вышел из душа и даже не успел ещё как следует вытереться. Звонили с неизвестного номера.

‒ Слушаю вас.

‒ Это Алик? ‒ спросил какой-то мужчина.

‒ Это Альберт. А с кем я…

‒ Тут тебе кое-что сказать хотят.

В трубке послышалась возня, затем я услышал скрипучий старческий голос. Трудно было понять, что именно он говорил, и ещё труднее воспроизвести это сейчас. Но всё же попробую.

‒ Алллииик... Ваде ретро люмен убоисси длани пречёрной, аз есмь снизойдёт всекарающий да потопи тя в кровях твоих поганых, Алллииик... Ваде ретро люмен отверсть глазья тёмного та разрешиши бременем проклятого, Алллииик... Ваде ретро люмен во смертию тя любови низложи, Алллииик… Ваде ретро люмен ад этернум!

Голос умолк, и на другом конце линии разъединились.

Это было настолько странно, неожиданно и неприятно, что я даже не пошёл в клуб. Разволновавшись, я набрал отца и рассказал ему об идиотском звонке. Он долго молчал, словно обдумывая услышанное, затем хмуро сказал:

‒ Это всё? Может быть, есть ещё что-нибудь, о чём тебе стоит сообщить мне?

‒ Нет, ‒ солгал я. ‒ А почему ты спрашиваешь?

‒ Без причин ничего не бывает, сынок. Этот звонок что-то значит.

‒ И что же он может значить?

‒ Скинь мне номер, попробую это выяснить.

‒ Ты попробуешь это выяснить?.. ‒ переспросил я.

‒ Не сам, конечно. Попрошу своего безопасника, он в прошлом генерал МВД.

‒ Окей.

Я скинул ему номер и уехал в клуб. Решил всё-таки не изменять своим привычкам, тем более по пустякам. В клубе сразу же заказал текилы, выпил сам, угостил какую-то девушку. Спустя час заявился Макс.

‒ Давно тебя не было видно, старик! ‒ приветствовал он меня, перекрикивая музыку. ‒ Должно быть, был чем-то занят, а? Неужто пытался завалить ту колхозницу? И как? Успешно?

‒ Представь себе, да, ‒ проорал я в ответ.

‒ Быть того не может! И что, имеются доказательства?

‒ Ну так, кое-что.

Я достал телефон и показал ему несколько фотографий спящей Маши, сделанных в свете ночника.

‒ Прикольно, ‒ хохотнул он. ‒ Ну а поинтересней что-нибудь есть?

‒ Я художник, а не порнорежиссёр.

‒ Ладно, зачтено! С меня причитается! ‒ крикнул он, исчезая в толпе танцующих.

Я прошёл к бару и снова заказал себе выпить. Через некоторое время ещё.

А потом попрощался со всеми и поехал домой. Веселье не заладилось.

* * *

В половине третьего ночи меня разбудил звонок отца.

‒ Что случилось, пап? Ты на часы смо…

‒ Заткнись и слушай. Ты влип в очень нехорошую историю, сынок. Когда я утром спросил, а не было ли чего-то ещё помимо звонка, тебе следовало всё рассказать мне. Тогда я сразу бы начал действовать. А сейчас уже может быть поздно.

‒ Да что случилось-то?

‒ Что случилось?! А то, что девка, которую ты обманул, нажралась таблеток и умерла!

‒ К-как?..

‒ А вот так!..

В разговоре возникла долгая пауза.

‒ И что? ‒ наконец спросил я. ‒ Её родственники собираются подать на меня в суд?

‒ Х-ха! ‒ зло усмехнулся отец. ‒ Да это было бы просто здорово! С этим бы мы уж как-нибудь разобрались! Беда в том, что её родственники не хотят подавать на тебя в суд. Беда в том, что её родственники ‒ нечисть.

‒ Что? ‒ усмехнулся я в свою очередь. ‒ Как ты сказал? Нечисть?

‒ Именно! Нечисть!

‒ Послушай, отец… Ты вроде бы взрослый человек, бизнесмен…

‒ Нет, это ты меня послушай, дурак! ‒ грубо перебил он меня. ‒ Если тебе кажется, что в мире чего-то нет, это не значит, что его нет на самом деле. Некоторую информацию доводят не до всех. Толпе незачем знать о нечисти, поэтому бездельники вроде тебя о ней и не знают. А знают те, кому положено знать. Михалыч говорит целый отдел ФСБ этим занимается!..

‒ Ну хорошо, хорошо. Предположим. Но какой именно вред они могут мне причинить?

‒ Дай бог нам никогда не узнать этого. Но доподлинно известно то, что они тебя ищут.

‒ М-да. А нельзя их как-нибудь… задержать, что ли? Ты же говоришь, что у твоего безопасника связи в ментовке.

‒ Поздно. Нет их нигде, все четверо как испарились. Вместе с трупом девчонки. Надо было сразу рассказывать, тогда бы сразу и взяли.

‒ Теперь я и сам понимаю… А почему ты говоришь «все четверо»?

‒ Да потому что четверо их. Старуха, бабка этой Маши, и трое сыновей её, дядья Маши. Может, конечно, и другие какие-то есть, но известно только об этих.

‒ Так. И что же мне делать?

‒ Сейчас тебе лучше свалить из страны. Завтра утром, точнее сегодня, вылетаешь в Париж. Вылет в одиннадцать ноль пять из Шереметьево. Дядя Ксавье тебя встретит, поживёшь какое-то время у него в усадьбе. Билет я уже взял, проверь почту.

‒ Отец…

‒ Что?

‒ Это действительно необходимо?

‒ Я считаю, что да. Но ты волен поступить так, как тебе вздумается. Ты уже взрослый мальчик.

* * *

Проведя остаток ночи без сна, в семь утра я оделся и спустился в гараж. Завёл машину ‒ в тот день это был Mercedes CLE450 ‒ и выехал на нём в сторону Ленинградского шоссе. Небо было ещё тёмным, сквозь зимние тучи просвечивал диск луны, невзрачный и бледный в жёлтом блеске уличных фонарей; на остановках толпились люди.

Настроение у меня было не то чтобы весёлым, но, скажем так, приподнятым. Ничего плохого в том, чтобы слетать на месячишко во Францию, я не видел. Во-первых, этот Ксавье финансово зависел от моего отца, а потому был просто обязан устроить мне роскошный приём. Ну а во-вторых, вина и девочек в предместьях Парижа не меньше чем в Москве; с год назад я уже гостил у этого кадра.

История с Машей если и омрачала мою душу, то самую малость. Совесть моя была почти чиста. Я же не убивал её! А то, что она повелась на мои обещания ‒ так сама в этом и виновата. Нельзя же быть такой легковерной!..

Когда я выехал на заключительный участок трассы, и до аэропорта оставалось всего несколько километров, мой Мерс неожиданно начал чихать, а вскоре и вовсе заглох. Я был настолько этому удивлён, что едва сообразил свернуть на обочину. Крайне необычное происшествие для автомобиля марки Мерседес, особенно нового.

Проклиная всё на свете, раз за разом я поворачивал ключ в замке зажигания, пытаясь завести двигатель. Кончилось это тем, что аккумулятор полностью разрядился, и стало окончательно ясно, что своим ходом я дальше не поеду. Снаружи к этому времени полностью рассвело, часы показывали половину десятого. Вероятность опоздать на самолёт была крайне велика.

Я вытащил из кармана телефон, собираясь вызвать такси, но индикатор сигнала не показывал даже одной полоски: полное отсутствие сети. Не оставалось ничего другого, как попытаться поймать попутку.

Я вылез из машины и принялся голосовать. Странно, но движения в сторону аэропорта почти не было. За десять минут мимо меня проехало всего несколько автомобилей, и ни один из них не остановился на мою поднятую руку. Когда я уже смирился с тем, что лететь придётся следующим рейсом, возле меня вдруг затормозил небольшой серый автобус с чёрной полосой на боку. Открылась дверь, и голос изнутри крикнул: «Залезай!»

Я поднялся по ступенькам и присел на сидение возле входа.

‒ Подбросите до аэропорта?.. Спасибо огромное!

Мне не ответили. Дверь со скрипом закрылась, и автобус тронулся с места.

Я осмотрелся. Кроме меня в салоне находились три пассажира: пожилая женщина в старом пальто и два бородатых мужика в телогрейках. Женщина сидела посередине заднего сидения, а мужики ‒ на боковых, по разные стороны от прохода. Сам проход занимал какой-то громоздкий продолговатый предмет, накрытый белой тканью наподобие простыни.

Через плечо я бросил взгляд на водителя: этот был без бороды, но также одет в телогрейку. Внезапно я вспомнил словосочетание «все четверо» и похолодел.

Не Машины ли это родственники?

‒ Простите, вы тоже в аэропорт? ‒ беспечным голосом, стараясь не выдать испуга спросил я, не обращаясь ни к кому конкретно. ‒ Если нет, то выбросьте меня, пожалуйста, у развилки, я уж там сам добегу.

И снова мне никто не ответил.

Неприметно рассматривая лица «попутчиков», я всё больше убеждался в том, что нечисть меня настигла. Таких людей я прежде не видел ни разу: глаза у всех были белые, навыкате, губы чёрные, кожа в пупырышках, как у жабы. И волосы: наполовину седые, наполовину красные, будто измазаны кровью. Ни рогов, ни клыков, но… и без них всё было понятно.

Повинуясь инстинкту самосохранения, я бросился к выходу и принялся разжимать дверные створки, намереваясь выпрыгнуть из автобуса на ходу. Один из бородатых мужчин не спеша протянул ко мне руку и, крепко взяв за плечо, отшвырнул от двери в сторону. Причём сделал он это не вставая со своего места, а сидел он от меня метрах в трёх. Чешуйчатая рука его, удлиняясь, просто вылезла из рукава телогрейки подобно тому, как грифель вылезает из цангового зажима карандаша. Сделала своё дело и убралась обратно в рукав.

‒ Уйтить хошь? ‒ вдруг проскрипела старуха, и глаза её, обратившись в мою сторону, из белых сделались красными. ‒ А не надобно, милок, не надобно.

Это был тот же отвратительный голос, который я слышал накануне в своём телефоне.

‒ Что вам от меня нужно?! ‒ закричал я. ‒ Оставьте меня в покое! Я ничего такого вашей девчонке не сделал!

‒ Не сделал, говоришь? ‒ глаза старухи сверкнули. ‒ Ну так и мы тебе ничего такого не сделаем. Сиди смирно, касатик, не то плохо будет.

Словно бы не поверив ей, я снова метнулся к двери, и тут же об этом пожалел. Открыв полный кривых зубов рот, ведьма выдохнула в мою сторону облако зеленоватого пара. Окутанный этим паром, я вдруг почувствовал, что меня стремительно покидают силы. Ноги мои подкосились, и я рухнул на пол, едва не ударившись головой о накрытый саваном гроб. К тому времени я уже разгадал загадку странного предмета в проходе между сидениями. Это было нетрудно.

‒ Полежи, голубок, полежи, ‒ елейным голосом сказала старуха. ‒ Дорога неблизкая, отдохни покамест.

‒ Куда вы меня везёте? ‒ просипел я, не в силах пошевелить и пальцем.

‒ Туды, где вы с любимой будете снова вместе… Любил Машеньку-то?.. А, милок?.. Иль просто так в неё хером тыкал?.. А?

‒ Да что вы с ним разговариваете, мама, ‒ вдруг подал голос кто-то из бородачей. ‒ Не стоит оно того, со всякой падалью разговаривать.

‒ И то верно, ‒ согласилась ведьма.

* * *

Ехали мы очень долго. В какой-то момент автобус свернул с шоссе на просёлочную дорогу и уже часа полтора трясся по ухабам в окружении сосен и ёлок. Зимний день короток, и за окнами успели сгуститься сумерки, а в небе ‒ когда его было видно ‒ уже блестели первые звёзды.

С приходом темноты колдовство развеялось: я почувствовал, что снова могу шевелиться.

‒ Можно я сяду? ‒ спросил я у старухи.

‒ Садись, болезный, садись. Токмо боле не рыпайся, не то снова приляжешь.

С огромным трудом я поднялся с пола и присел на сидение. Руки и ноги мои всё ещё плохо слушались, каждое движение вызывало боль. Интересно, ‒ подумалось мне, ‒ сколько времени я пролежал на полу? И вообще, который час? Видимо, часов пять, не меньше.

А ведь если бы я не залез в этот проклятый автобус, сейчас бы уже был в Париже, ну или по крайней мере в самолёте ‒ если бы лететь пришлось следующим рейсом. Каким же я был дураком!..

Хотя нет, погоди, ‒ продолжал я мысленно разговаривать сам с собою. ‒ Что значит «был дураком»? Ты и в самом деле полагаешь, что во всей этой ситуации что-либо зависело от тебя лично, а не происходило по воле нечистой силы? Ты действительно веришь в то, что адские родственнички просто проезжали мимо, а поломка машины и отсутствие сети ‒ всего лишь две досадных случайности?..

Прибытие к месту назначения положило конец моим невесёлым размышлениям. Автобус остановился, двери открылись. Сидевшая в салоне нечисть вылезла первой, следом за ней водитель.

‒ Особого приглашения ждёшь?! ‒ услышал я старушечий окрик и также поспешил выйти.

То, что я увидел через несколько минут, вселило в меня крайне мрачные предчувствия. На укромной лесной полянке, шагах в ста от дороги, была вытоптана в снегу площадка, а посреди площадки ‒ свежевыкопанная яма и куча земли; тут же валялись лопаты.

Водитель за шиворот притащил меня на полянку, следом пришла старуха. И только затем бородачи принесли гроб и поставили его на краю ямы. Мне бросилось в глаза, что он был необыкновенно широк, раза в два шире обычных.

‒ Откройте, ‒ велела ведьма, и сыновья её сняли крышку.

Маша лежала в гробу как живая. Казалось, она просто спала. На лице её застыло выражение полнейшего спокойствия и умиротворённости. Глядя на неё, я вдруг понял, что она была по-настоящему красива. То был тип красоты, не ценимый и даже не замечаемый мною прежде: красота непосредственности и непорочности.

‒ Ну? Сам полезешь или как? ‒ не глядя на меня, спросила старуха.

‒ За… зачем? ‒ с трудом прошептал я онемевшими вдруг губами.

Ведьма расхохоталась жутким деревянным хохотом.

‒ Зачем?! ‒ чуть успокоившись, зашипела она. ‒ Ты спрашиваешь меня зачем, сучий потрох?!.. Не знаю! Я и сама себя об том же спрашиваю: зачем. Зачем ты был нужен ей, курощуп, что в тебе полюбилось ей? Ты ж волоса ейного не стоишь, крысёныш!.. Но вот, прикипела к тебе, однако ж. Я как прочла ейные мысли предсмертные, так токмо тебя, паскудника, в них и увидела. Суженым в бреду тебя кликала, внученька моя бедная!.. А и то. Ты ж суженый ей, поганец! Колечко помолвочное на перст ея надевал али нет?!.. Отвечай, падаль!..

‒ На… на… надевал.

‒ Вот и полезай к невесте своей наречённой, ждёт она тебя. Кабы не воля ея, давно бы уж тебя червём обернула да каблуком раздавила! А ну полезай к ней, убивец!..

Не в силах ослушаться ведьму, будто загипнотизированный, я встал на колени возле гроба и попытался залезть в него, но безуспешно.

‒ Ну куды ты прёшь, дурень, мозги твои куриные! Подвинь её сперва, место себе освободи!

Я упёрся обеими руками в твёрдое, будто камень, плечо покойницы и принялся изо всех сил толкать его. В результате моих усилий тело медленно передвигалось, и постепенно мне удалось сместить верхнюю часть трупа к левой стенке гроба. Таким же образом я подвинул и ноги.

‒ Ну вот, теперь полезай!

Аккуратно, стараясь как можно меньше касаться Маши, я забрался к ней в гроб. Места в нём для меня едва хватало: правым плечом я упирался в стенку, левым ‒ в усопшую.

‒ Удобно? ‒ участливо спросила ведьма, склонившись над гробом.

Зачем-то я кивнул головой.

‒ Ну тоды всё, прощевай, касатик… Закрывайте!

И уже через пару минут я слушал в кромешной тьме как барабанят по крышке гроба комья земли ‒ всё тише и тише.

* * *

Поначалу я даже не испугался. Видимо, в мозгу моём сработал некий защитный механизм. Всё произошедшее со мной воспринималось как нечто… не то чтобы обыденное, но вполне себе терпимое, допустимое, решаемое. Казалось: ну да, я в гробу, глубоко под землёй ‒ и что? Это абсолютно не повод для того, чтобы волноваться. Подумаешь! Да, я в могиле, но я же не буду оставаться в ней вечно. Навеки в могилах остаются мертвецы, но я-то живой! А значит, я смогу отсюда выбраться когда захочу!..

Ну… не когда захочу, конечно, а… а в ближайшее время. Когда мне помогут. А помогут мне очень быстро, потому что… Господи, ну это же даже смешно! Мой отец ‒ один из влиятельнейших людей в городе, да что там в городе ‒ в стране! И неужели он допустит… Неужели он не сможет найти своего сына в кратчайшие сроки?.. Конечно же сможет, вне всяких сомнений. Сюда уже наверняка едут!.. Хотя… хотя могут и не ехать. Отец может всё ещё не догадываться о том, что со мной что-то произошло. По каким-нибудь причинам дядя Ксавье мог и не сообщить ему, что я не прилетел… м-да…

Боже, ну какой же я дурак! Я же могу позвонить ему сам!

Телефон лежал во внутреннем кармане куртки, достать его было сложно ‒ мешала крышка. Настолько сложно, что в какой-то момент я почти отчаялся, решив что это невозможно в принципе. Однако, после многих попыток мне таки удалось найти нужные движения, и телефон оказался у меня на груди. Приподняв его одной рукой, второй я набрал номер.

‒ Слушаю тебя, дорогой, ‒ ответил отец каким-то немного странным голосом. ‒ Как долетел?

‒ Никуда я не долетел! ‒ заорал я, пугаясь глухой акустики внутри гроба. ‒ Я в беде, отец, я в беде!!

‒ Алло! Не слышу тебя! Как долетел, спрашиваю.

‒ Помоги мне!!!

‒ А, вот теперь слышу. Помочь тебе? Чем же тебе помочь, милок?

Я затрясся от панической безысходности: это была ведьма.

‒ Что вы сделали с моим отцом?!

‒ Пока ещё ничего не делала.

‒ Где он?!

‒ Почём мне знать. Ты чего колобродишь-то, соколик? Заняться, что ль, нечем?.. Погоди малость, скоро Машенька проснётся, уж она тебе заботы подкинет… ‒ захохотав, ведьма разъединилась.

Я почувствовал как волосы мои встают дыбом. В своих лихорадочных помыслах о спасении я совсем забыл, что лежу рядом с трупом. Цепенея от липкого ужаса, я скосил глаза в сторону покойницы.

Лицо её, слабо освещённое матрицей телефона, казалось сделанным из голубого фарфора, на губах застыло жуткое подобие лёгкой улыбки. По вискам моим побежали струйки холодного пота.

‒ Маша… ‒ заговорил я сдавленным шёпотом. ‒ Не просыпайся, умоляю тебя. Ну зачем тебе просыпаться, подумай сама… Я здесь, я рядом, я никуда от тебя не денусь… ты только не просыпайся… Я скоро тоже засну, не волнуйся… И будем мы с тобой оба спать вечным сном, навеки вместе, не разлучённые даже смертью, как я и обещал тебе… ты только не просыпайся…

Ты прости меня, Маша, ладно?.. Я знаю, что повёл себя недостойно, как последний выродок, и нет и не может быть мне прощения… Но ты… ты же такая добрая… ты сможешь, я знаю…. Что, что мне сделать, чтобы ты простила меня?..

А хочешь… а хочешь, я опишу историю нашей несчастной любви?.. Я опишу её вот прям здесь, вот в этом телефоне… Это будет история в назидание всем тем парням… всем тем парням, кто не ценит любовь к себе и готов надругаться над нею… И как знать, может быть благодаря этой истории в мире станет меньше мерзавцев… таких мерзавцев, как я… Хочешь?.. Хочешь, я напишу её?.. Конечно же, я не смогу написать так, как нужно, но… но возможно, когда-нибудь потом эта история попадёт в руки настоящего писателя, и уж он-то расскажет её так, как следует… Хочешь?..

* * *

Что ж, история эта готова.

Я писал её сутки, не меньше. Неудобно, знаете ли. А о времени я сужу по тому, что уже дважды сходил под себя по-маленькому ‒ под себя и под Машу. Ну… дело такое, вынужденное. Надеюсь, что уж за это она на меня не в обиде.

А ещё я сужу о времени по тому, как изменилось её лицо. Теперь оно не фарфорово-голубое, а землисто-серое, и на губах её теперь не улыбка, а извилина скорби.

Спасибо ей за то, что так и не проснулась.

Хотя… вы знаете, по фигу. Помните тот мем из тик-тока: «я своё отплакался, отбоялся…» Ну вот, как-то так.

Интересно, ищет ли меня отец?.. Наверное, да, но вряд ли это имеет значение. К тому времени, как он найдёт и раскопает меня, я уже буду спать вместе с Машей. Дело в том…

Дело в том, что стало очень трудно дышать, да. Дальше будет ещё труднее. И ещё труднее. И ещё. А потом ‒ всё.

Не будет больше ни спортивных автомобилей, ни девушек, ни вина. Не будет самой жизни. Сказать, что я жалею об этом?..

Сейчас, когда я готов отдать всё на свете за один лишь глоток свежего воздуха, ‒ сказать, что я жалею о вине, автомобилях и девушках?..

Наверное, можно так сказать, но будет ли это правдой?

И что вообще есть правда, а что ложь?..

Ну, положим, что такое ложь я знаю. Мне ли не знать.

Но правда?..

Странные, очень странные мысли приходят в голову, когда мозгу не хватает кислорода.

Заряда в телефоне осталось два процента.

Надо бы его выключить, или хотя бы погасить дисплей.

На всякий случай. Мало ли.

* * *

А, вот ещё.

Не знаю, стоит ли об этом говорить, но...

Самое главное в этой истори то, чт

декабрь 2024