Попаданцы

Гаранин, Зубко, Потапова, Чертков, Малер, Барсуков...

Из всех вернулся один Зубко. Но он ничего не помнил: по его словам, полет длился одно мгновение, хотя на самом деле несколько часов. А потом Зубко сумел уговорить начальство и полетел во второй раз – и тоже не вернулся.

Борис был седьмым по счету.

– Три. Два. Один. Старт!

Перед глазами сверкнуло, и Борис – вместо пусковой площадки, окруженной бронированным стеклом, – очутился в светлой березовой рощице. Вокруг, только березки и зеленая травка, совсем как в его Подмосковье, – вот только на тысячу с лишним лет раньше.

Но живой, живой!

Он вышагнул из контура, представлявшего собой проекцию в прошлое, и установил пароль – защиту от дурака. За маскировку не беспокоился: блики на световой поверхности делали хронокресло практически невидимым.

После этого закинул котомку за спину и потопал в направлении реки, угадывавшейся в низине.

Вскоре заприметил дымок – по всей видимости, от костра. Подкрался поближе и, скрываясь за деревьями, смог наблюдать древнего – голого по пояс – человека, ритмично размахивавшего топором. После каждого удара по сторонам разлетались расколотые чурки.

Рядом находилось несколько бревенчатых землянок: типичное древнерусское поселение – прям по учебнику.

Понаблюдав, Борис решился и вышел из-за кустов.

Хотя мужик выглядел крепким и здоровым, Борис не боялся. В отряде обучали приемам рукопашного боя, но помимо того – древнерусскому говору, на котором следовало общаться при необходимости. Поэтому хрононавт смело приблизился и проговорил:

– Издалече иду. Дозволь остановиться, добрый человек.

Мужик – с топором в руке – резко обернулся и посмотрел исподлобья.

– Чего?

– Издалече... – завел ту же песню Борис и тут увидел такое, что заставило его замолчать на полуслове.

На плече мужика красовалась татуировка ВДВ СССР. Все как полагается: с рисунком звездного парашюта, обрамленного силуэтами двух самолетов. Да и сам мужик показался странно знакомым: отдаленно кого-то сильно напоминающим – хотя Борис пока не мог догадаться, кого именно.

Мужик заметил остекленевший взгляд, направленный на его татуировку, и протянул:

– А... Ясен пень...

Ухватил Бориса за пуговицу – при этом безошибочно выбрав ту, в которую вмонтирован миниатюрный фотоаппарат, – и потянул. За пуговицей потянулся синий проводок.

Оставив пуговицу висящей на проводке, мужик констатировал:

– Без толку это. Здесь не проявишь, а если обратно полетишь, засветится. Не работает здесь фотографическая техника. И не только она. Любая информация при перелете в будущее стирается, на чем бы ни была записана.

– А откель... – начал Борис, не успев перестроится с древнерусского на современный.

Но снова не договорил.

Он узнал этого мужика – по фотографическому портрету, естественно, потому что лично знаком не был: тот улетел на задание раньше, чем Борис пришел в отряд. Павел Васильевич Гаранин, № 1 в отряде хрононавтов, первым не вернувшийся из пучины исторических времен.

– П-Павел Васильевич, – только и смог произнести ошеломленный Борис.

– Не напрягайся, вижу, что свой, – улыбнулся Гаранин и оглушительно свистнул. – Эй, ребята, подходите! Нашего полку прибыло.

С реки и из леса потянулись лица – и все знакомые!

Через минуту Борис обнимал, казалось, навсегда потерянных друзей: Зубко, Малера, Барсукова, Потапову – в особенности Марусю Потапову, конечно. Она полетела и сгинула без следа – а теперь вот благополучно отыскалась, сияющая от восторга.

– Так, – недосчитался Борис. – А где Чертков? Он что, не с вами?

– Умер полгода назад, – сообщил Малер, отвернувшись. – Предположительно аппендицит. Врачей-то среди нас и нет.

Товарищи вокруг потупились.

– Ладно, – сказал Гаранин. – Дело прошлое, Черткова не воротишь. Идемте отпразднуем. Какая уж тут работа?

Хрононавты вытащили из глубокой земляной ямы – видимо, служившей подполом – незамысловатые припасы: копченое мясо и рыбу, грубый пшеничный хлеб. Маруся сбегала на огород и нарвала зелени. Разожгли костерок. Барсуков притащил из землянки глиняный горшок. Распечатали, и изнутри дохнуло сивухой.

– Ну, поехали, – сказал Гаранин.

Пили из деревянных плошек – впрочем, удобных: не хуже стеклянных стопок.

В ближайшие полчаса Борис узнал следующее.

Отправленные в прошлое хрононавты не смогли вернуться по технической причине: хронолет – вернее, его контур – раз за разом отказывал. Во всех случаях, кроме первого полета Зубко.

– Что-то я не понимаю, – замотал уже захмелевшей головой Борис. – Ведь ты... – он посмотрел на Зубко, устроившегося на травке напротив, – летал дважды. Но после первого раза ничего не рассказал. Как же так? Выходит, твой первый полет прошел в сокращенном режиме? Туда-обратно, что ли?

Все вокруг – кроме Зубко – засмеялись.

– Держи карман шире, – сообщил Малер. – Пробыл у нас три часа и благополучно отбыл в настоящее. Повезло – единственному из нас.

– Но почему я не знал? – изумился Борис. – Неужели такая секретность?

– Потому что я ничего не помнил, – обозлился Зубко. – Это они, – он кивнул на товарищей, – говорят, что с ними сидел и картошку в золе пек, а я не помню. Потому и не мог доложить по начальству. Нечего было докладывать.

– Локальная амнезия?

– Амнезия или не амнезия, но совпадение странное. Скорее всего, следствие перемещения из прошлого в настоящее. Ну, я так думаю...

– Но тогда... – задумался Борис.

– Гляди, какой сообразительный! – подначил Малер. – Когда вернешься, не сможешь рассказать о нас, потому что напрочь забудешь. Если вернешься, конечно, а не застрянешь здесь надолго.

Борис загрустил. Чтобы отвлечься от мыслей, спросил:

– А вы чем здесь занимаетесь?

– Делами артельными, – пояснил Гаранин. – Охотимся, рыбу ловим. Рубим сосны и сплавляем в соседнее поселение. В обмен на изделия народных мастеров.

– Надеемся, о нас вспомнят и вытащат отсюда, – произнесла Маруся со слезинкой в голосе.

Они сидели еще долго – пока совсем не стемнело. Товарищи расспрашивали Бориса о родных и близких, но что он мог знать? Хрононавты считались пропавшими без вести, признаны героически погибшими при проведении важного научного эксперимента, все до единого получили Героев Советского Союза. Зубко – дважды.

– Поняли? – обрадовался Зубко. – Я дважды Герой Советского Союза. Хотя о первом подвиге ни черта не помню.

– Все, – приказал, по праву старшего, Гаранин. – Пора на боковую. Завтра с утра выяснится, будет ли прибавка в составе артели. Или амнезия Зубко – фатальная случайность. Тогда станет легче.

Гаранин указал Борису:

– Ступай в ту землянку. Она свободная. После смерти Черткова освободилась, – добавил тише.

И Борис отправился на боковую. Он старался не думать о том, что завтра утром решится, останется он навечно в Древней Руси или сможет вернуться домой. Хотя, если вернется, – скорее всего, с очищенной памятью. Зубко, вон – не очень-то и страдает, хотя здорово злится, конечно. Посмотрим, насколько повезет Борису.

Он прилег на деревянный лежак и стал уже засыпать, когда был разбужен скользнувшим к нему женским телом.

– Молчи, – прошептала Маруся. – Ничего не говори, любимый. Просто молчи.

Дальнейшее представляло собой неуклюжие движения, в попытках освободиться от одежды, взаимное сопение и стоны. Когда все закончилось, и они лежали в объятиях, прижавшись друг к другу голыми животами, Маруся прошептала:

– Ты возвращаешься в настоящее?

– Если повезет, – прошептал в ответ Борис. – Из семи раз аппаратура сработала однажды.

– А ты можешь...

– Что?

– Послать меня вместо себя? Вдруг у нас получится ребенок? Здесь рожать опасно.

Борис обмер от неожиданности. О том, что вместо себя можно послать другого, он действительно не подумал.

Сейчас он держал в руках полуобнаженную женщину, молящую о спасении – правда, за его счет. Но внезапно кое о чем догадался. Наверное, она пришла только ради того, чтобы вернуться. Не стопроцентно и с очищенной памятью, но все же получить шанс. Слова о ребенке, который только еще может родиться, прозвучали слишком вовремя, как будто их долго обдумывали.

Маруся по-своему поняла молчание, резко привстала на неудобной лежанке и принялась заправлять одежду.

– Ты куда? – спросил Борис, хватая женщину за руку. – Обиделась? Да ведь шансов у меня не так чтобы много. Скорее всего, я никуда не улечу. И следующей ночью окажусь на этой лежанке.

Маруся выдернула руку и убежала, оставив Бориса решающим моральную дилемму. С одной стороны – по правилам хорошего тона, – он обязан уступить женщине. Но с другой – это было так неожиданно... К тому же Борис отрицательно относился к тому, чтобы им манипулировали.

Промучившись ночь, он забылся только под утро.

Спящего разбудил Гаранин, сообщив, что завтрак готов и лучше поторопиться, чтобы не опоздать.

Хрононавты позавтракали на скорую руку, даже пригубили на дорожку и всей артелью отправились на место.

Борис привел товарищей к световому контуру и активировал его.

– Ну что, пора прощаться?

Борис попрощался, пожав Гаранину, Зубко, Малеру и Барсукову руки – при этом понимая, что по закону наибольшего вероятия аппаратура не сработает. Барсуков сунул ему в карман пачку исцарапанной бересты, со словами:

– Это доклад. На всякий случай – вдруг не сотрется? Хотя если не сотрется, так ведь и твоя память тоже. Передай Генеральному, что приказ выполнен: мы выжили. Все, кроме Черткова. Не повезло ему с чортовым аппендицитом!

Оставалось попрощаться с Марусей, скромно стоящей в сторонке. Покраснев, Борис предложил:

– Ну что, поцелуемся на прощание?

Послышался смех Малера:

– Чмокни его, Маруська, – вдруг разжалобится? Хотя толку ноль: не везет тебе. Это же надо, столько шансов профукать! Ты у нас невезучая.

– Сволочь!

Вспыхнув, Маруся развернулась и пошла прочь.

Борис раскрыл рот. Потом – понимая, что Малер действительно сволочь, но почему-то не осуждая его, – крикнул вслед уходящей:

– Погоди! Я все равно никуда не улечу, вот увидишь!

Маруся даже не обернулась.

Тогда – понимая, что совершает самую страшную ошибку в своей жизни, но иначе потеряет лицо, – Борис выгреб из кармана бересту и протянул Гаранину:

– Летите вы, Павел Васильевич. Я тоже невезучий, мне лучше не пытаться.

После этого ввел в световой контур пароль. Оставалось усесться в кресло и нажать кнопку старта.

Гаранин задрал брови:

– Несколько неожиданное предложение.

– Если я вернусь, никто не спохватится, – принялся торопливо объяснять Борис. Он знал, что выглядит глупо, поэтому торопился побыстрее со всем этим покончить, отчего выглядел еще глупее, но все равно продолжал. – Я же буду с очищенной памятью. А если вы вместо меня окажетесь, то Генеральный поймет, что мы здесь кукуем: все вместе. Вы первым летели, а я последним – значит, остальные тоже здесь. Да вы и сами поймете, несмотря на очищенную память.

Объяснение выглядело смехотворным и притянутым за уши, но Борис продолжал настаивать:

– Попытайте счастья, Павел Васильевич. А я... в общем, мне лучше остаться. Всегда мечтал о подобных приключениях, еще со школьной скамьи.

– Хорошо, я попробую, – не ломаясь, согласился Гаранин. – Чем черт не шутит...

Он принял из рук Бориса исцарапанную бересту, уселся в пребывающее в готовности хронокресло и помахал ручкой.

– Если получится, назначаю Зубко старшим по артели. Как дважды Героя Советского Союза... Хотя сами разберетесь. Ну, с Богом...

Световой контур заблистал и исчез, словно его не было. Второе удачное возращение из восьми попыток. Хотя удачное ли? – об этом не узнать, пока не прибудет спасательная экспедиция.

Кажется, для Бориса началась новая жизнь. Чем придется заниматься в Древней Руси? Ловить рыбу, охотиться, валить сосны и гонять плоты вниз по реке. Пустяки – он справится, как справлялся со своими обязанностями в отряде хрононавтов.

И Маруся – разумеется, Маруся!

Молодость есть молодость. Она романтична, безголова и склонна к экзальтации. Поэтому Борис оставил березовую опушку, на которой уже отсутствовал контур, и побежал к землянкам, с криком:

– Маруся! Маруся! Я же обещал, что никуда не полечу! Вот я и остался...