Попаданец в Ёлкоморье

Мужественно и безропотно сносил Христофор Харитонович удары судьбы и все ниспосланные ему кары небесные.

Даже когда из-за баснословных карточных долгов родовое имение Кремневых в Петербурге пришлось продать, а самому с женой и детьми перебраться в деревенскую глушь, он не озлобился ни на судьбу, ни на людей.

И даже когда его долгожданный сынок-первенец отдал Богу душу ещё во младенчестве, Христофор и это горе пережил со смирением…

Человек по натуре своей жизнерадостный и незлобливый, никогда не водилась за ним привычки по пустякам печалиться или хмуриться без причины.

И хотя внешне он был мужик медвеживатый, на полголовы выше всякого, но всегда улыбчивый и приветливый.

Все знали, что поссориться с Кремневым - задачка не из простых.

Виртуозно с ней всегда справлялась лишь супруга его Анна Фёдоровна, уж неизвестно, где и когда овладела она таким навыком, но пользовалась этим своим малополезным умением безо всякой оглядки на совесть!

И закатывала грандиозные скандалы мужу по таким пустяковым поводам, что не всякий человек и разглядеть эту причину сумеет в сумбурном потоке серых будней.

Но вопреки такому сомнительному таланту своей жены, Христофор Харитонович любил эту низкорослую пышнотелую блондинку, чья бледная кожа имела редкий оттенок чайной розы.

Кремнев боялся гнева жены, но ещё больше боялся её слёз!

Поэтому как мог старался угождать и исполнять её капризы.

Хотя при нынешнем положении дел должным образом баловать супругу у него решительным образом не осталось финансовых возможностей….

Кремневы были разорены и едва сводили концы с концами.

Не ровен час и эта деревенская усадьба, которую Анна Фёдоровна считала убогой конурой, могла пойти с молотка за долги…

Вот и сегодня Кремнев намериваясь отправиться в гости к своему закадычному другу Ивану Рыбникову, надеясь скоротать остаток дня и зимний вечер за игрой в преферанс.

С самого утра сегодня у него беспричинно чесалась левая рука, и он расценил это как добрый знак того, что нынче ему непременно повезёт и он сорвёт солидный куш в карты.

Но, к несчастью, планам его не суждено было сбыться. И причиной тому, конечно же, стала Анна Фёдоровна…

Вот и сейчас, когда прилёг Христофор Харитонович вздремнуть, как случалось всякий раз после плотного обеда, в страшном сне ему привиделась супруга в таком неприглядном виде, что потом даже было стыдно вспоминать:

Босая, с распущенными волосами, Анна Фёдоровна катала гигантские снежки из грязного серо-жёлтого снега, наблюдая за этим действием Христофор, почувствовала отвращение даже сквозь сон.

Потом, когда она с большим старанием слепила снеговика, сон обрёл ещё более устрашающий поворот:

Супруга стояла к нему спиной, по её телодвижениям Кремнев понял, что она вдруг взялась отгрызать снеговику его морковный нос.

Поначалу ему показалось это даже забавным, и он с улыбкой окликнул ее:

«Аня, что ты делаешь?» — спросил Христофор Харитонович и сам удивился тому, что назвал жену коротким именем.

Анна Фёдоровна ничего не ответила, она вгрызалась в нос снеговику с ещё большим остервенением, её телодвижения вдруг обрели какую-то неуместную хищную чувственность.

И Кремневу вдруг пришла в голову стыдная мысль, что жена, поедая морковку, получает сейчас женское удовлетворение…

Тут вдруг случилось и вовсе нечто невероятное!

Снеговик ожил и начал биться в конвульсиях от боли, но Анна Фёдоровна даже тогда не отстала от него, пока окончательно не отгрызла несчастному его морковный нос!

Если бы такое произошло в реальности, то Христофор Харитонович наверняка потерял бы сознание, увидев, что губы и лицо его жены были все перепачканы чёрной кровью…

«Что за чёрт?!»

Хотел воскликнуть он с возмущением, но потерял дар речи от страха, когда вдруг перевёл взгляд на снеговика и увидел, что тот превратился в настоящего уродца!

Теперь его безносая снежная рожа была безобразная, как у сифилитика!

Кремнев истерично завизжал, на манер гимназистки, увидевшей мышь, и хотел было бежать, гонимый страхом, куда глаза глядят, как вдруг снеговик взорвался!

С ног до головы его забрызгало чёрной кровью, а в лицо полетели ошмётки не из снега, а из человеческой плоти…

Несчастный Христофор Харитонович проснулся в холодном поту.

Открыл глаза, обнаружив себя в полной безопасности в своей постели, он неуклюже присел на край кровати, размашисто перекрестился и ворчливо произнёс вслух:

«Это всё дед Васька! Забодай его комар! Зачем же так натопил, старый дурень!

Воздуха в комнате нету совсем! Один сплошной жар стоит, густой, как патока! Теперь-то понятно, отчего сон был так бесовски страшен!»

Поначалу настроение Христофора омрачилось от увиденного кошмара, и он даже принялся раздумывать о том, как накажет своего престарелого камердинера, но потом вспомнил присказку покойной матушки своей, какую она ему в детстве говорила всякий раз, когда ему снились кошмары:

«Сон дурной приснился, знать судьба убережёт, беду стороной проведёт…»

И наказывать Ваську передумал.

Теперь приснившийся кошмар показался ему счастливым предзнаменованием, и он вновь обрёл обычное для себя доброе расположение духа.

Приказал подать чай в садовую беседку, в обычно они чаёвничали там летом, но сегодня, несмотря на то, что солнце клонилось к закату, погода была изумительная!

Сыпал мелкий прозрачный снежок, и Кремнев решил развеяться после той духоты, какая стояла в доме.

Христофор, пребывая в благостном настроении, степенно потягивал горячий чай из блюдечка вприкуску с баранками. И без злорадства, как пудель грезит о сахарной косточке, мечтал, как оставит сегодня своего дружка без штанов, в пух и прах разнеся его в карты!

Издалека завидел он супругу и тут же забеспокоился. Хорошее настроение в тот же миг омрачилось дурным предчувствием.

Ему почему-то показалось, что бодрый шаг Анны Фёдоровны, да и в целом фигура её свидетельствует о намерении устроить скандал…

Христофор сглотнул слюну в волнении, но старался не подавать виду, по-шутовски улыбнулся и произнес раболепно:

— Анна Фёдоровна, голубушка, неужели чая со мной откушать желаете? — спросил Кремнев, и даже не удивился, когда та раздражённо отреагировала вопросом на вопрос:

— Уж до чая ли сейчас, Христя?! — подняла она с недовольством свою белесую тонкую бровь, и Кремнев почему-то подумал, что сейчас у неё акулье выражение лица, хотя и сам не знал, причём здесь акулы.

— А почему нет??? — в удивлении развёл руками Христофор Харитонович и поднялся, чтобы любезно отодвинуть перед женой, предлагая сесть.

Но та была слишком взволнована и на его джентельменский жест лишь отрицательно покачала головой.

— И как?! Хорошо ли вам живётся в вашем счастливом неведении, любезный муж мой? — продолжила Анна Фёдоровна забрасывать супруга язвительными вопросами.

— Никак не пойму я тебя, голубушка! — с осторожностью признался он, всё острее предчувствуя ссору. — В чём забота твоя???

— Известно ли тебе, муж мой, что нонче на календаре 21 декабря?! — снова ответила Анна Фёдоровна вопросом на вопрос, всё больше раздражаясь.

— Положим, и так… Но какая с того печаль?! — растерянно ответил Христофор Харитонович, окончательно переставший понимать, о чём толкует его супружница.

— Как так?! — топнула она ногой, и Кремнев с тоской в сердце понял, что жена близка к истерике. — Неужели ты забыл, что Серёженька обещал приехать на Рождество?! Да и Дуняша тоже быть обещалась!

— Помню! Конечно помню, драгоценная моя! Не волнуйся! Как раз сегодня я собиралась поехать к Рыбникову просить у него экипаж, чтобы встретить наших дорогих детей как полагается… — решил схитрить Христофор, ведь, по правде говоря, про экипаж он придумал только сейчас, ведь все его мысли были заняты лишь предстоящей карточной игрой.

Но даже такая хитрая уловка его не спасла, и жена продолжила раздражаться:

— К Рыбникову?! Сегодня?! Да разве ж в том есть острая нужда, если до Рождества ещё 4 дня!

— Ну как же… Ты же сама сказала… — промямлил Христофор, сердце его упало, стоило подумать, что сейчас жена запретит ехать в гости к другу.

«Эх, значит, всё-таки плохой был сон… Ну, Васька! Бестолковый старик! Выпорю! Ей-богу, сам лично выпорю! Чтобы больше и не помышлял такую духоту в комнатах разводить, негодяй этакий!»

Подумал он и едва не взвыл от обиды! А когда понял всё-таки, в чём претензии жены, то, наоборот, чуть не засмеялся ей в лицо, он и предположить не мог, что в ее, пусть хоть и не очень умную, но всё же здравую голову взбредёт вдруг такая блажь:

— Я не про экипаж тебе толкую! Экипаж-то это само собой… Но как же, дети из столицы прибудут на побывку, а у нас тоска и пустошь, как в пещере!

Надобно дом украсить, как положено к празднику, а что главное украшение? Рождественская ёлка! А у нас её и нету! Серость одна… Пыль да темень по углам роится…

На последней фразе Анна Фёдоровна принялась нервно покусывать нижнюю губу, и Христофор Харитонович вдруг почувствовал себя мелким и ничтожным. Он понял, что жена сейчас расплачется и не будет с ним разговаривать до самого приезда детей.

«Всё! Пропал преферанс!» — подумал он обречённо. И очень аккуратно попытался вразумить жену:

— Да что ты, милая! Это пустое! Дети-то наши, слава богу, взрослые! Серёженька уже будущим летом исполнится 20, а Дуняша хоть и помладше, но, слава Богу, замуж пристроена, так что нам с тобою, головушка, впору о внуках думать… Так что ёлка нашим детям без надобности, слишком взрослые они уже для таких забав!

— Положим, и так! — на удивление быстро согласилась с ним Анна Фёдоровна. — Да только других развлечений в этой глуши не имеется больше… А так хоть какой-то праздничный дух воцарится в доме…

Ошеломлённый таким нелепым требованием жены, Христофор Харитонович предупредительно кашлянул в кулак и попытался возразить ей несмело:

— Ну что ты, дорогая! Тут всё дело же не в ёлке и не в украшениях, а в том, какой настрой на душе, если на душе светло и празднично, то и елка будет без надобности… — Он хотел добавить ещё что-то, но супруга перебила его на полуслове и произнесла тоном, не терпящим возражений:

— Так и я о том же тебе толкую, драгоценный мой! Меня от того уныния, которое царит в нашем доме, того и гляди снова хандра охватит! Скажу тебе как есть, супруг мой! Если душа моя тебе небезразлична, изволь организовать рождественскую ёлку!

Сказала Анна Фёдоровна, махнула серым хвостом подола пальто, словно волчица, и, не желая больше слышать возражений, скрылась в доме, оставив озадаченного Христофора Харитоновича в полной растерянности…

«Всё пропало…»

Подумал он обречённо, в душе уже готовый примириться с тем, что сегодня не поедет к Рыбникову. И всё же слабая надежда ещё теплилась в душе.

— Васька! Васька! — Взревел он так, что аж воздух во всей округе содрогнулся!

— Иду, иду! — отозвался камердинер откуда-то с заднего двора.

Васька или Дед Василий - это лишь семейное прозвище, которым называли старика-слугу все вокруг, так повелось из-за его фамилии: Васильев.

Камердинер нянчился с Христофором Харитоновичем с самого рождения, но он не помнил его настоящего имени. Знал только, что дед Василий на самом деле то ли Егор, то ли Ефим. Но никому и в голову не приходило называть его иначе как по давно прицепившейся кличке.

Жилистый, сгорбленный от работы старик из-за седых волос и пепельного цвета кожи казался каким-то восковым или даже прозрачным.

Будущей весной, если дай Бог доживёт, ему исполнится 52 года, но он с неохотой признавал преклонность своих лет, как мог шустрил по хозяйству. Любил пофорсить перед молодыми: вот, мол, какой я ещё прыткий да удалой!

И лишь в редких случаях вспоминал он, что уже стар, когда требовалась причина, чтобы отлынивать от какого-нибудь постылого дела.

Например, как сейчас, когда барину в голову взбрендило послать его в лес за ёлкой. Васька сразу же достал из рукава свой любимый козырь и с пылким возмущением произнёс:

— Никак не можно, барин, мне ёлку рубить…

— Это ещё почему?! — фыркнул в ответ Христофор Харитонович, предчувствуя обман.

— Мне нонче и до лавки-то дойти подвиг! Спина колом стоит! Ноги не ходют, старый я уже стал…. А там в лесу снега насыпало по колено, а как не дойду, околею, или ещё чего доброго, ёлкой меня задавит, али топор с топорища соскочит…

— Ну что ещё выдумаешь, ушлый плут?! Только бы от дела отлынивать!

— Дело-то дело! А ёлка-то - прихоть бабская! Не пойду я, барин, ей-богу, не пойду! Старый я уже стал…

— Ну и чёрт с тобой! — взвился Христофор Харитонович. — Уйди с глаз моих! — приказал он и раздражённо махнул на старика рукой.

Позвал Лизу уже без всякой надежды, потому как знал, что от этой болезни от худой, вечно снулой дворовой девки добиться толку хоть в каком-то мало - мальском деле решительно невозможно!

Даже когда она ещё была здорова и молода, частенько ходила битой за свою несусветную лень! А уж теперь, по прошествию лет, когда пальцы её скрутило, словно птичьи когти, от острого радикулита, девка и вовсе почти утратила свою трудоспособность.

Поэтому Христофор Харитонович даже не удивился, услышав от неё:

— В лес?! За ёлкой?! Нет, не пойду! Хоть убей, барин, не пойду! Боязно мне, волки съедят!

— Какие волки?! Ты что, совсем одурела?! Это ж наш лес Кремневский! Отродясь там волков отродясь не водилось!

На возражение барина упрямая Лиза ничего не ответила, лишь посмотрела на него с сомнением, как на пьяного или горячечного, махнула рукой и ушла, не дожидаясь даже разрешения.

Как ни было обидно это осознавать, но Христофор Харитонович понял, что придётся ему самому идти в лес за ёлкой…