Люсинда, она же Люська Панаенкова, сидела на старом теннисном столе и грызла коготь. Аккуратно грызла, чтобы гель-лак не покорябать и стразы не отколупнуть. Во дворе с утра выстригли траву и запах свежескошенного сена героически сражался с остаточным амбре вчерашних духов и вчерашней же смеси спиртных напитков. Одной ногой девушка катала пустую банку из-под пива, с другой скинула кроссовок и вдумчиво шевеля пальцами внимательно разглядывала педикюр. Внезапно в банке что-то загремело. Люсинда скосила на нее взгляд и перестала катать. Только б не черти, подумала она. День назад ее отчим два часа из мусорного ведра банки вытаскивал, тряс, говорил, что там бесы прячутся, если их достать, то они любое желание исполнят. Врачи приехали, укол сделали и увезли. Желание не ходить на работу у него сбылось. Мать принялась орать, что денег и так ни на что нет, а этот алкаш отдыхать уехал и без зарплаты теперь останется. Люсинда устала слушать и свалила к бой-френду, Михану, то есть Мишке Афоничкину. Тот денег подкинул, сходила на маникюр с педикюром, потом в кабак пошли, дальше темнота и беспамятство, а потом она проснулась во дворе на теннисном столе, одна. Бок отлежала. Встала — все болит. Телефон не але, разрядился. Банка эта под ногой гремит, словно в ней черти рогами стукаются. А что? Может они и есть, и желание Людмилы Панаенковой исполнят?
Люсинда нагнулась и подняла злополучную банку. Козёл — значилось на грязном и помятом алюминии.
— Слышь, Козёл, — Люсинда требовательно посмотрела на банку и почесала левый глаз, превратив макияж из хорошо растекшегося в совсем размазанный, — я хочу…
И она задумалась. Чего б такого захотеть. Замуж? Мишка конечно при деньгах, машина есть, но замуж за него Люсинда не хотела. Простой как дверь, кулаки здоровенные, сам слегка бешеный, если что не по нем — сразу в морду. Деваха небеспричинно подозревала, что однажды и ей может прилететь, мать-то у него периодически рассказывает, что о косяк ударилась, но весь дом говорит, что косяк этот — Мишкин батя, а сынок весь в папаню пошел. Ну его такого мужа. Муж должен быть три в одном: и богатый, и красивый, и добрый… Стоп. А если он весь такой возьмет и бросит Люську? Он-то красивый и все дела. А она? Может лучше пусть она станет красивая (еще более красивая), богатая, можно без доброй, и так ничего. И уже сама выбирать будет, а то и менять как надоедят.
Люсинда хрипло захохотала, кинула банку снова под ноги и принялась катать ее с удвоенной энергией.
— Значит так, Козёл. Я хочу волшебный мир, и чтобы я там была королевой и без всяких мужей. Вон как Екатерина вторая. И чтобы царство у меня было богатое и большое! И чтобы я сама была волшебница и магичка, очень крутая и красивищая! Тут побольше, тут поменьше, глаза сиреневые, ноги длиннее, а цвет волос чтоб менялся. И чтобы была не человеком, а… Феей, и демоном, и драконом. И никаких примесей от эльфов — мороженые они.
Она радостно пнула несчастный алюминиевый цилиндр, но несколько неудачно, и тот полетел прямиком в окно соседней девятиэтажки. Оконное стекло пошло трещинами и трещины эти поползли за пределы рам, обрушивая мир, внезапно ставший плоским, стеклянным и звенящим.
Очнулась Люсинда на огромной кровати под бордовым бархатным балдахином. Ей было мягко и скользко. Поерзав по шелковому белью, она вытащила из-под одеяла ногу, осталась довольна ее длинной и педикюром, и, повалявшись еще пару минут, решительно слезла с кровати и пошла искать зеркало. Нашла белую дверь с золотой ручкой, за ней огромную ванную комнату. Осмотрела себя в зеркальной стене с головы до ног, осталась довольна. Потянулась и отправилась за подданными. Должны же они были быть, где-то.
— Эй, вы, — заорала она в пустой коридор, выглянув за другую дверь, с не менее золотой ручкой.
— Мое величество изволит завтрак и… — попыталась она все же докричаться хоть до кого-то, но у нее зачесался лоб, слева. Пальцы нащупали стремительно растущую шишку.
— Да чтоб вас… — ко лбу присоединилась спина, и Люсинда почесалась ею о дверь.
Между спиной и дверью что-то хрустнуло, из-под лопатки что-то вылезло и потянуло ночнушку назад. Люсинда ринулась назад в ванную. Под ночнушкой проглядывались бабочковые крылья.
— Да!.. — цензурные слова у Люсинды закончились, — я настоящая фея! Ух ты!
Она попыталась вылезти из ночнушки, но та не была рассчитана на неожиданный девайс в виде крыльев и сниматься не пожелала. Люсинда нашла в ящике консоли маленькие ножнички.
— Ща я тебя! — пообещала она несносному белью и принялась разрезать ткань от ворота к подолу.
Взлохмаченные волосы падали ей на глаза и меняли цвет раз в три минуты. К концу подола Люсинда была близка к тому, чтобы подстричься очень-очень коротко. В зеркале перед ней предстала обнаженная красавица с роскошными лазурными крыльями.
— Да! То, что надо, — сказала она и чихнула. огнем.
Зеркало приказало долго жить, стена закоптилась, пушистый коврик завонял паленой шерстью. Люсинда завизжала что было сил, выскочила в спальню. Там ей снова захотелось чихнуть, но так как дурой она не была — кинулась к открытому окну и чихнула наружу. Пламя эффектно растворилось в небесной синеве. В коридоре послышался топот.
— Подданные, — зло подумала Люсинда и стянув с кровати простыню кое-как в нее замоталась.
— Ваше величество! — восклицала разношерстная толпа, пытающаяся просочиться сквозь дверной проем на помощь госпоже.
— Апч… — Люсинде снова успела отвернуться. — Этих недотеп конечно стоило бы проучить, за то, что ходят где-то, но всех палить — населения не напасешься.
— Лекаря! Госпоже неможется, все вон! — крикнула дородная тетка в синем строгом платье.
— Народ спешно утек было прочь из королевской спальни, но тетка оценив занимающийся в ванной пожар, вернула несколько человек и велела тушить. Челядь суетилась как могла, новоявленная королева периодически чихала в окно и злилась. Когда, наконец, явился лекарь спальня представляла из себя печальное зрелище. Пол затоптан, часть мебели поломана, обои в саже, воняет гарью.
— Дурдом какой-то, а не сказочная жизнь, — подумала Люсинда и чуть было не спалила доктора.
— Что же Вы так, Ваше величество, — пробормотал лекарь — шустрый толстячок в зеленом костюме и с коричневым кожаным чемоданчиком в руке.
— А повернитесь-ка в окно, соблаговолите, пожалуйста. Я Вас осмотрю.
— Ну как же. Надо же открыть рот и сказать ааа…
— Не надо, — поспешно заверил ее лекарь, — я магически все определю.
— Ну ладно, — Люсинда оперлась на подоконник, уставилась в окно и принялась методично чихать.
— У нас тут… У нас тут… Очень странно. Нам, конечно, с утра сказали, что Вы, Ваше величество, необычное волшебное существо, но чтобы настолько. Удивительный случай!
— Че такое? — Люсинда было повернулась к доктору, но тот шустро повернул ее голову обратно в окно.
— Пчхи…
— Понимаете, у Вас магия демона… и магия дракона…
— Ну и че?
— И магия феи…
— И че?
— Это невозможно!
— Почему это? Может у моих предков была любовь.
-Хм, хм, хм… Любовь-то конечно возможна… большая, светлая, чистая…, но издалека…
— Пчхи, большая и светлая. И получилась я!
— Понимаете, Ваше величество, у этих волшебных существ… как бы это выразится… им нельзя быть рядом друг с другом, они не могут.
— Почему это?
— У фей трескается кожа и крылья, у демонов сводит судорогой мышцы, а драконы чихают от фейской пыльцы и их тошнит от запаха демонов. Аллергия.
— Ууууу… Я думала плохо от гари… пчхи. И больно-то как… уууу…
— Арчибальд, потушите занавеску, будьте любезны.
— И че теперь?
— У Вас сейчас аллергия на саму себя. на магию, что внутри. Можно сделать укол, частично обезмагичивающий. А потом или Вы живете здесь, но пять раз в день Вам ставят уколы, при этом полностью погасить аллергию мы не можем, или уезжаете в технический мир. Там магии нет — нет и аллергии на нее.
— Черт с вами, давай домой. Каждый день терпеть такое.
— Вот здесь, к этой бумаге пальчик прижмите, как раз кровить начал, и все.
— И все?
— Да.
— Черт с вами, — Люсинда прижала палец к листу и ее потянуло прочь спиной вперед, закрывая комнату перед ней белесой пеленой. В овальном, стремительно суживающемся просвете она успела увидеть как радостно обнимаются ее уже бывшие подданные.
— С… — Люсинда очнулась на теннисном столе посреди двора.
Под столом лежала та же банка. Бывшая королева, кряхтя сползла со стола, посверлила банку обиженно-злобным взглядом. Махнула рукой и удалилась, бормоча ругательства в адрес инопланетян, чертей и Мишки. А ему она это вот все обязательно припомнит.