Порхай как бабочка

Ледяной воздух спортивного дворца «Юбилейный» в Ленинграде висел над рингом, как предчувствие беды. Декабрь 1991 года. За окнами умирал Советский Союз, а в зале собрались последние верные — те, кто еще верил в красные знамена и гимн, который скоро канет в лету.

Иван Максимович Ветурий стоял в углу ринга, тяжело дыша. Двадцать два года, мускулистое тело, покрытое шрамами от бесчисленных тренировок. Глаза — пронзительно голубые, как осколки льда, но в них горел огонь, который не гасили ни голод, ни холод коммуналки на Васильевском острове.

— Ваня, слушай меня, — прохрипел его тренер Семён Петрович, старый фронтовик с изуродованным лицом. — Осталось три раунда. Три гребаных раунда до звания чемпиона СССР. Ты понимаешь?

Ветурий кивнул, сплюнув кровь в ведро. Напротив, в красном углу, разминался Рустам Абдуллаев — узбек с руками, как кувалды, и взглядом убийцы. Мастер спорта международного класса, которого в Ташкенте называли «Железным кулаком».

— Он тебя уже дважды чуть не вырубил, — продолжал Семён Петрович, прикладывая лед к рассеченной брови Вани. — Но ты держишься. Дерись, как учил. Работай в корпус, потом голову. И помни — у него левая рука после перелома слабее.

Звучал гонг. Седьмой раунд.

Ветурий поднялся, встряхнул головой. В зале стояла какая-то мертвая тишина — даже пьяные болельщики притихли. Все понимали: история заканчивается. СССР рушился на глазах, и этот чемпионат мог стать последним.

Ваня вышел к центру ринга. Абдуллаев встретил его тяжелым взглядом.

— Русская свинья, — прошипел узбек на ломаном русском. — Сейчас усну тебя.

— Попробуй, — ответил Ветурий и первым пошел в атаку.

Удар слева в печень — Абдуллаев согнулся. Тут же хук справа в челюсть — голова соперника дернулась назад. Но узбек не упал. Вместо этого он врезал ответный апперкот, который прошел в миллиметре от подбородка Вани.

— Хорошо бьешь, сука! — рычал Абдуллаев, размахивая руками, как молотами.

Ветурий уходил в сторону, работал по корпусу, играл на дистанции. Семён Петрович кричал что-то из угла, но в шуме сердцебиения и тяжелого дыхания слов не было слышно.

Восьмой раунд. Ваня впереди по очкам — это было видно по лицам судей. Но силы таяли. Абдуллаев же, наоборот, разогревался. Его удары становились все точнее, злее.

Внезапно узбек поймал Ветурия на контратаке. Серия из четырех ударов — два в корпус, два в голову. Ноги Вани подкосились, он едва удержался у канатов.

— Добивай его! — орали с трибун. — Мочи русского!

Но Ветурий выстоял. Клинч. Разъединение. И снова в бой.

Девятый раунд. Последний.

Ваня знал — нужен нокдаун. Или хотя бы яркий момент, чтобы переломить ход боя. Абдуллаев думал так же. Оба бойца понимали: сейчас решается все.

Они сошлись в центре ринга, как гладиаторы на арене. Удар за удар. Кровь, пот, ненависть. Ветурий попал хуком слева — Абдуллаев пошатнулся. Толпа взревела.

— Добивай! — кричал Семён Петрович. — Убей его, Ваня!

Ветурий пошел вперед. Еще удар. Еще. Абдуллаев отступал к канатам, прикрываясь руками. Казалось, еще мгновение — и узбек упадет.

Но тут случилось непредвиденное.

Абдуллаев вдруг распрямился и нанес удар, которого никто не ждал. Правый хук снизу, с поворотом всего корпуса. Удар, от которого воздух в зале, кажется, сгустился.

Кулак врезался в висок Ветурия с такой силой, что треск услышали даже на задних рядах.

Время остановилось.

Ваня почувствовал, как земля уходит из-под ног. Мир перевернулся, краски потускнели. Где-то далеко кричал Семён Петрович, но голос его доносился словно из-под воды.

Ветурий упал навзничь. Голова с глухим стуком ударилась о настил ринга. Пронзительно голубые глаза закатились, веки затрепетали.

Судья начал отсчет:

— Один... два... три...

Ваня попытался подняться, но руки не слушались. Ноги — как чужие. Веки наливались свинцом.

— Четыре... пять... шесть...

В голове что-то щелкнуло. Боль пронзила череп, как раскаленный гвоздь. Ветурий застонал, попытался перевернуться на живот.

— Семь... восемь...

— Вставай, сынок! — кричал тренер. — Вставай, мать твою!

Но Ваня уже не слышал. Сознание утекало, как вода сквозь пальцы. Последнее, что он увидел — довольное лицо Абдуллаева и красные буквы на табло: «9:00».

— Девять... десять! Нокаут!

Судья поднял руку узбека. Толпа взревела. Чемпионом СССР по боксу в легком весе стал Рустам Абдуллаев.

Ветурий лежал на настиле ринга без сознания, и никто пока не знал, что поднимется он совсем другим человеком.

***

Скорая приехала через семнадцать минут. Семнадцать долгих минут, пока Иван Максимович Ветурий лежал на настиле ринга, окруженный врачами дворца и перепуганными организаторами. Пульс едва прощупывался, дыхание поверхностное, зрачки не реагировали на свет.

— Черепно-мозговая травма, — констатировал врач скорой, молодой парень с дрожащими руками. — Тяжелая степень. Везем в Боткинскую, быстро.

Семен Петрович шел рядом с каталкой, держа Ваню за безжизненную руку.

— Он же крепкий, доктор, — бормотал старик. — Всю жизнь дрался, никогда не сдавался. Он выкарабкается, правда ведь?

Врач молчал, проверяя капельницу.

В приемном покое Боткинской больницы царил привычный хаос. Пьяные, наркоманы, жертвы бытовухи — обычная картина для субботнего вечера в разваливающемся городе. Ветурия увезли сразу в реанимацию, не дав тренеру даже попрощаться.

— Родственники есть? — спросила медсестра, заполняя карточку.

— Нет, — ответил Семен Петрович. — Сирота. Я ему как отец.

— Тогда ждите в коридоре. Операция будет долгой.

Нейрохирург Анатолий Борисович Крылов работал уже тридцать лет, повидал всякое. Но когда он вскрыл череп Ветурия и увидел степень повреждений, даже он поморщился.

— Гематома размером с куриное яйцо, — сообщил он ассистенту. — Отек мозга прогрессирует. Давление внутричерепное критическое.

Четыре часа операции. Удаление сгустков крови, снижение давления, попытка сохранить то, что еще можно было сохранить. Когда Крылов наконец вышел из операционной, рассвет уже пробивался сквозь грязные окна больницы.

Семен Петрович вскочил с жесткого стула, на котором просидел всю ночь.

— Ну как он, доктор?

— Операция прошла относительно успешно, — устало сказал Крылов, снимая шапочку. — Гематому удалили, давление сняли. Но...

— Что "но"?

— Он в коме. Глубокой. Когда очнется — неизвестно. И очнется ли вообще.

Семен Петрович осел обратно на стул, как будто его ударили.

— А если очнется?

— Может быть кем угодно. Память, личность, двигательные функции — все под вопросом. Мозг — штука непредсказуемая.

Палата интенсивной терапии. Аппараты искусственного дыхания монотонно гудели. Ветурий лежал неподвижно, голова забинтована, трубки торчали изо рта и носа. Только зеленые линии на мониторах показывали, что жизнь еще теплится в этом молодом теле.

Семен Петрович сидел рядом, держа холодную руку своего воспитанника.

— Дерись, сынок, — шептал он. — Как учил. Никогда не сдавайся.

Но Иван Максимович Ветурий не слышал. Он плыл в черной пустоте сознания, где время не существовало, где не было ни боли, ни побед, ни поражений. Только тьма и странные сны, которые казались воспоминаниями о жизни, которой он никогда не жил.

Песок под ногами. Рев толпы. Запах крови и пота. И он сам — но не он, а кто-то другой, с мечом в руке, идущий навстречу смерти под палящим солнцем...

За окном палаты падал снег, засыпая Ленинград. Декабрь 1991 года подходил к концу. Вместе с ним умирала целая эпоха.

***

Иоанн Максимус Ветурий проснулся на рассвете, как всегда. Привычка, выработанная годами военной службы, не покидала его даже здесь, в этих жалких комнатах над таверной в Субуре — самом грязном районе Рима. Сквозь щели в деревянных ставнях пробивались первые лучи солнца, освещая скудную обстановку: потрескавшийся стол, единственный стул, соломенный тюфяк на полу.

Когда-то он спал на кровати из слоновой кости в доме на Палатинском холме. Но то было в другой жизни.

Иоанн поднялся, потянулся. Тридцать два года, но тело еще крепкое, натренированное в легионах. Шрамы на груди и спине — память о германских племенах за Рейном, где он командовал центурией в течение восьми лет. Вернулся в Рим героем, с почестями и наградами. И обнаружил руины.

Отец покончил с собой, не выдержав позора. Фамильное имение в Кампании продано за долги. Рабы разбежались. Дом на Палатине опечатан кредиторами. От некогда великого рода Ветуриев остался только он — последний, нищий, никому не нужный патриций.

Стук в дверь прервал мрачные размышления.

— Иоанн! Открывай! — знакомый голос.

Ветурий отодвинул засов. На пороге стоял Марк Деций, его товарищ по легиону, сейчас торговец оливковым маслом.

— Ты выглядишь отвратительно, — сказал Марк, оглядывая друга. — Когда последний раз ел?

— Вчера. Или позавчера. Какая разница?

Деций прошел в комнату, поставил на стол кожаный мешок.

— Хлеб, сыр, немного вина. Хотя бы не умри с голоду, ради всех богов.

Иоанн молча развязал мешок. Запах свежего хлеба ударил в ноздри, желудок болезненно сжался.

— Спасибо. Верну, как только...

— Заткнись, — оборвал его Марк. — Между нами нет долгов. Мы вместе пережили Тевтобургский лес, помнишь? Когда германцы резали нас, как овец, и только мы двое выбрались живыми из того ада.

Ветурий кивнул. Воспоминания до сих пор снились ему по ночам. Крики умирающих легионеров, запах горящих повозок, лица варваров, перепачканные римской кровью.

— Я слышал, Флавий Максим снова присылал к тебе своих людей, — продолжал Деций.

— Да. Вчера. Требует остаток долга отца. Сто тысяч сестерциев.

— У тебя есть эти деньги?

Иоанн горько усмехнулся, разламывая хлеб.

— У меня нет даже ста сестерциев. А Максим не из тех, кто прощает долги. Особенно врагам.

— Враги?

— Мой отец когда-то поддержал не того кандидата в консулы. Максим этого не забыл.

Деций нахмурился, прошелся по комнате.

— Может, уехать из Рима? В провинции никто не знает о твоих долгах. Начнешь новую жизнь.

— И бросить Лидию? — Иоанн покачал головой. — Нет. Не могу.

Лидия. Единственная, кто остался ему верен после краха семьи. Дочь вольноотпущенника, красивая, умная, любящая. Они должны были пожениться еще год назад, но свадьба откладывалась снова и снова. Какое право он имел взять ее в жены, когда не мог даже прокормить себя?

— Она ждет ребенка, — тихо сказал Иоанн.

Деций остановился, уставился на друга.

— Что?

— Три месяца. Она вчера сказала. Боится, что я брошу ее, как поступают патриции с любовницами из низов.

— А ты?

— Я люблю ее. И этого ребенка. Но как их содержать? Как дать им то, что они заслуживают?

Марк присел на единственный стул, задумчиво потер бороду.

— Есть один способ, — сказал он наконец.

— Какой?

— Арена.

Иоанн поднял голову, посмотрел на друга.

— Ты предлагаешь мне стать гладиатором?

— Вольным гладиатором. Это совсем другое дело. Рабы дерутся, потому что не имеют выбора. Вольные — за деньги. Хорошие деньги. За один бой можешь получить столько, сколько простой ремесленник не заработает за год.

— И умереть на песке для развлечения черни.

— Или выжить и разбогатеть. Помнишь Спартака? Он был рабом, но даже рабы могут стать легендой. А ты — патриций, ветеран легионов. Знаешь, как обращаться с мечом. Народ полюбит тебя.

Ветурий встал, подошел к окну. Внизу кипела жизнь Субуры: торговцы выкрикивали цены, дети играли в грязи, проститутки зазывали клиентов. Обычное утро в самом бедном районе величайшего города мира.

— Позор, — пробормотал он. — Патриций на арене. Отцы перевернулись бы в гробах.

— Отцы мертвы, — жестко сказал Деций. — А ты жив. И у тебя будет сын или дочь. Что важнее — мертвая честь или живая семья?

В дверь снова постучали. Громко, настойчиво.

— Ветурий! Открывай! Знаем, что дома!

Иоанн и Марк переглянулись. Люди Максима.

— Сколько их? — шепотом спросил Деций.

Ветурий осторожно выглянул в щель ставня.

— Четверо. Вооружены.

— Долги не ждут, как видишь.

Стук усилился, в дверь начали бить кулаками.

— Ветурий! Последний раз говорим по-хорошему! Выходи!

— У меня есть знакомый, — быстро зашептал Деций. — Гай Лукреций, содержит гладиаторскую школу. Неплохой человек, честно платит. Если согласишься, поговорю с ним сегодня же.

Удары в дверь стали еще сильнее. Деревянные доски затрещали.

— Сколько? — спросил Иоанн.

— За дебют — тысяча сестерциев. Если выживешь и понравишься публике, будет больше. Намного больше.

— А если не выживу?

— Тогда твои проблемы закончатся.

Ветурий закрыл глаза, представил Лидию. Ее нежное лицо, большие темные глаза, руку на еще плоском животе. Их ребенок. Его кровь, его наследник. Последний из рода Ветуриев.

Дверь начала подаваться под ударами.

— Согласен, — сказал Иоанн.

— Уверен?

— У меня нет выбора.

Деций кивнул, подошел к окну.

— Во дворе есть лестница, ведущая на крышу. Они не догадаются проверить. Встретимся вечером у термы Агриппы.

— А что скажешь Лукрецию?

— Что у меня есть патриций, который готов умереть на арене ради денег. Он такие истории любит.

Дверь затрещала особенно сильно. Еще несколько ударов — и сорвется с петель.

Ветурий быстро сунул в тунику хлеб и сыр, взял плащ.

— Марк, — сказал он, протягивая руку. — Что бы ни случилось — спасибо.

— Сохрани благодарность для арены, — ответил Деций, пожимая ладонь друга. — Там она тебе понадобится.

Они прошмыгнули к окну. Ветурий первым вылез на узкий карниз, осторожно перебрался к деревянной лестнице. За спиной раздался треск — дверь в его комнату наконец сломалась.

— Где он, сукин сын?! — орал чей-то голос. — Обыщите все!

Но Иоанн Максимус Ветурий уже карабкался по крыше, прочь от старой жизни. Впереди его ждала арена — место, где патриции умирали для забавы плебса. Место, где честь продавалась за золото, а жизнь стоила меньше аплодисментов.

Но у него больше не было выбора. Он был последним из великого рода, и этот род не должен был погибнуть в нищете и безвестности. Пусть лучше погибнет в славе и крови, под рев толпы Колизея.

На песке арены Иоанн Максимус Ветурий либо найдет спасение, либо обретет смерть, достойную патриция.

***

Людус Гая Лукреция располагался в Кампо Марцио, неподалёку от театра Марцелла. Обычное с виду двухэтажное здание скрывало за стенами настоящую фабрику смерти. Во дворе на утоптанном песке тренировались десятки гладиаторов — рабы, военнопленные, добровольцы. Лязг мечей, крики тренеров, стоны раненых — звуки, которые здесь не умолкали с рассвета до заката.

Иоанн Максимус Ветурий стоял у входа, сжимая в руке рекомендательное письмо от Марка Деция. Три дня прошло с тех пор, как он сбежал от людей Максима через крыши Субуры. Три дня, проведённых в размышлениях и сомнениях. Но выбор был сделан.

— Ты Ветурий? — Перед ним возник высокий худощавый мужчина лет пятидесяти с шрамом через всё лицо. — Я Лукреций. Марк рассказывал о тебе.

— Да, это я.

— Патриций? — Лукреций окинул его оценивающим взглядом. — Не похож. Слишком худой, слишком голодный. Патриции не знают, что такое голод.

— Этот знает.

Лукреций усмехнулся.

— Хорошо. Пойдём, покажу тебе наше хозяйство.

Они прошли во двор. Тренировка была в самом разгаре. Секуторы рубились на деревянных мечах с ретиариями, фракийцы отрабатывали выпады, мирмиллоны практиковали защиту щитом.

— Видишь того здоровяка? — Лукреций кивнул на огромного негра, который одной левой разбрасывал троих противников. — Нубиец. Непобеждён уже два года. Двадцать восемь побед. Публика от него без ума.

— А тот рыжий?

— Галл. Хороший боец, но слишком горячий. Рано или поздно это его погубит.

Они остановились у стены, увешанной оружием. Мечи, копья, трезубцы, сети — арсенал смерти во всём многообразии.

— Деций говорил, ты служил в легионах, — сказал Лукреций. — В каких?

— Десятый легион Августа. Центурион второй когорты.

— Германская кампания?

— Восемь лет за Рейном.

— Значит, умеешь убивать. Это хорошо. А умеешь ли развлекать? — Лукреций повернулся к нему. — На арене мало убить противника. Нужно сделать это красиво, эффектно. Публика платит за зрелище, не за резню.

— Научусь.

— Посмотрим. Эй, Крикс! — Лукреций кликнул молодого галла. — Дай новичку меч. Поиграем немного.

Крикс протянул Ветурию деревянный гладий. Оружие было тяжелее легионерского, с более широким клинком.

— С кем буду драться?

— Со мной, — ответил Лукреций, берясь за собственный меч.

Они вышли в центр двора. Тренировка замерла — все заинтересованно наблюдали за поединком.

Лукреций атаковал первым. Быстрый выпад сверху — Ветурий отбил, тут же контратаковал в корпус. Бывший гладиатор отступил, усмехнулся.

— Неплохо. Но это ещё не арена.

Он пошёл вперёд, нанося серию ударов. Ветурий отражал их, но чувствовал — противник играет с ним, как кот с мышью. Внезапно Лукреций обманным движением сбил его с ног, приставил деревянный клинок к горлу.

— Мёртв, — констатировал он. — На арене твоя голова уже лежала бы в песке.

Ветурий поднялся, отряхнулся.

— Чему нужно учиться?

— Всему. Боевая стойка, движения, хватка — забудь всё, чему учили в легионах. Здесь другие правила.

Следующие два месяца стали адом. Ветурий тренировался с рассвета до заката, превращая тело в оружие. Мышцы болели так, что он едва мог поднять руки, но останавливаться было нельзя. Лукреций был требовательным учителем.

— Выше щит! — кричал он. — На арене тебя уже десять раз убили бы!

— Быстрее! Ты двигаешься, как пьяный бык!

— Думай головой! Гладиатор без мозгов — мёртвый гладиатор!

Постепенно Ветурий осваивал тонкости ремесла. Учился читать противника по движениям глаз, предугадывать удары, использовать слабости врага. Изучал различные стили боя — классический, фракийский, самнитский.

Через месяц Лукреций объявил:

— Завтра твой дебют. Игры в честь дня рождения претора Аврелия. Небольшая арена, но публика знающая.

— С кем буду драться?

— С Волком.

Ветурий знал этого бойца. Ветеран арены, пятнадцать побед, ни одного поражения. Специализировался на сетях и трезубцах, дрался в стиле ретиария.

— Он меня убьёт.

— Возможно. А возможно, и ты его. Зависит от того, чему научился.

Ночь прошла без сна. Ветурий лежал на соломенном тюфяке, представляя завтрашний бой. Лидия проведала его неделю назад — живот уже заметно округлился. Она плакала, просила не драться, но он объяснил: другого выхода нет. Деньги за дебют позволят ей прожить несколько месяцев, а там видно будет.

Утром его разбудил Крикс.

— Пора, патриций. Твой звёздный час.

Арена была действительно небольшой — амфитеатр на тысячу зрителей в богатом районе города. Но публика собралась знатная: сенаторы, всадники, богатые торговцы. Людей, которые могли платить за качественное зрелище.

В подземелье под ареной царила обычная предбоевая суета. Гладиаторы проверяли оружие, молились богам, прощались с жизнью. Кто-то блевал от страха, кто-то бесшумно плакал.

— Новичок! — окликнул Ветурия организатор игр, толстый раб по имени Публий. — Ты будешь четвёртым. После колесничих гонок и травли зверей.

Иоанн кивнул, проверил гладий. Настоящий, боевой, остро заточенный. В другой руке — круглый щит, на голове — простой шлем без украшений. Экипировка мирмиллона — тяжёлого пехотинца.

Сверху доносился рёв толпы. Кого-то растерзали львы — судя по крикам восторга.

— Волк и Новичок! Готовьтесь! — прокричал Публий.

Ретиарий стоял у противоположной стены. Высокий, жилистый, с сетью в левой руке и трезубцем в правой. Лицо спокойное, равнодушное — лицо профессионала.

— Боишься, патриций? — спросил он.

— А ты?

— Я уже не помню, что это такое.

Трубы возвестили начало боя. Массивные ворота заскрипели, открываясь. Яркий солнечный свет ударил в глаза.

— Вперёд! — крикнул Публий.

Ветурий шагнул на песок.

Арена встретила его оглушительным рёвом. Тысяча глоток кричала, свистела, требовала крови. Он поднял меч в приветствии, как учил Лукреций.

— Ave! — крикнул во всё горло. — Идущие на смерть приветствуют вас!

Толпа взревела ещё громче.

Волк вышел с другой стороны, раскрутил сеть над головой. Публика встретила его как любимца — многие знали этого бойца, делали на него ставки.

— Начинайте! — прокричал судья.

И началась смертельная игра.

Волк двинулся по кругу, держа дистанцию. Ретиарий всегда старался утомить противника, заставить его атаковать первым. Ветурий это знал, но знал и то, что медлить нельзя — опытный боец найдёт слабость и воспользуется ею.

Он пошёл вперёд, прикрываясь щитом. Волк тут же метнул сеть — Ветурий отскочил, сеть пролетела мимо. Ретиарий дёрнул за верёвку, втягивая сеть обратно.

— Осторожнее, новичок! — крикнул кто-то с трибун. — Он тебя запутает!

Вторая попытка закинуть сеть — снова мимо. Но трезубец достал цели, оставив неглубокий порез на бедре. Первая кровь. Толпа завопила от восторга.

Ветурий атаковал, но Волк легко увернулся. Опыт против силы, хитрость против молодости. Классическое противостояние арены.

Бой шёл уже десять минут. Оба бойца покрылись потом и пылью, на телах появлялись новые порезы. Волк по-прежнему контролировал ситуацию, но Ветурий учился прямо в бою, запоминая движения противника.

И наконец нашёл слабость.

Волк имел привычку после броска сети делать небольшую паузу, переводя дыхание. Доли секунды, но этого хватило.

Очередной бросок сети — Ветурий не отскакивает, а бросается вперёд, под сеть. Щитом отбивает удар трезубца, гладием наносит рубящий удар по бедру ретиария.

Волк вскрикнул, отшатнулся. Глубокая рана, кровь струится по ноге. Он хромает, но продолжает драться.

— Добей его! — орёт толпа.

Но Ветурий не спешил. Помнил слова Лукреция — убить мало, нужно сделать это красиво.

Он принялся методично загонять раненого противника к стене арены. Волк отбивался отчаянно, но силы покидали его вместе с кровью.

Финальный выпад — трезубец пролетел мимо головы Ветурия, а гладий пронзил грудь ретиария насквозь.

Волк упал на колени, выронил оружие. Кровь хлестала изо рта.

— Прости, — прохрипел он.

— И ты прости, — ответил Ветурий и одним движением свернул ему шею.

Арена взорвалась рёвом. Люди вскакивали с мест, кричали, бросали цветы на песок. Новичок убил непобеждённого ветерана — такое случалось нечасто.

Ветурий поднял окровавленный меч, повернулся к трибуне почёта, где сидел претор Аврелий.

— Первая победа! — прокричал он.

Претор улыбнулся, бросил кошель с золотом. Тысяча сестерциев за дебютную победу.

Но Иоанн Максимус Ветурий уже знал — это только начало. Впереди его ждали новые бои, новые противники, новые смерти. Кровавый путь, который либо приведёт к богатству и славе, либо к могиле в песке арены.

Он поднял кошель, почувствовал тяжесть золота. Деньги для Лидии, для их ребёнка. Для будущего рода Ветуриев.

Пусть даже это будущее куплено кровью и смертью.

***

Шесть месяцев спустя имя Иоанна Максимуса Ветурия знал весь Рим. «Патриций», как прозвала его толпа, стал восходящей звездой арены. Семнадцать побед, ни одного поражения. Но главное — он умел превратить убийство в искусство.

В этот душный июльский день Колизей был забит до отказа. Пятьдесят тысяч зрителей собрались посмотреть на поединок, который обещал стать событием года. Ветурий против Тита Бестии — непобеждённого чемпиона, кумира римской черни.

— Сегодня ты либо станешь легендой, либо умрёшь, патриций, — сказал Лукреций, помогая Иоанну надеть доспехи.

Ветурий молча кивнул, проверяя ремни на поножах. За полгода он сильно изменился. Тело стало жилистым, покрылось новыми шрамами. Но главные изменения произошли внутри. Первое убийство далось тяжело — он блевал всю ночь после боя с Волком. Второе было проще. Третье — ещё проще. К десятому он уже не чувствовал ничего, кроме холодного расчёта.

— Бестия дерётся грязно, — продолжал наставник. — Песок в глаза, удары локтем, захваты. Судьи смотрят сквозь пальцы — он приносит им хорошие деньги.

— Я знаю.

— И ещё. Видишь ложу напротив императорской? Там сидит Марк Красс Младший. Один из богатейших людей Рима. Если произведёшь на него впечатление, можешь забыть о долгах навсегда.

Ветурий поднял взгляд. В мраморной ложе действительно сидел элегантный мужчина лет сорока, окружённый свитой. Красс наблюдал за предбоевой подготовкой с лёгкой улыбкой знатока.

Трубы возвестили начало. Иоанн вышел на арену под оглушительный рёв толпы. Половина кричала его имя, половина — имя Бестии. Ставки были примерно равными.

Тит Бестия появился с противоположной стороны. Настоящий гигант — почти семь футов роста, плечи как у быка, руки-дубины. На теле — десятки шрамов, память о сотне боёв. Его прозвали Зверем неспроста.

— Ave, Caesar! — прокричали оба бойца, приветствуя императора.

Траян лениво махнул рукой. Ему было скучно — он предпочитал травлю зверей гладиаторским боям.

— Граждане Рима! — объявил герольд. — Сегодня перед вами сойдутся два непобеждённых воина! Тит Бестия, чемпион арены, сорок три победы! И Иоанн Ветурий по прозвищу Патриций, семнадцать побед!

Толпа взревела. Кто-то бросил на песок розы, кто-то — монеты.

— Начинайте!

Бестия не стал медлить. Он бросился вперёд с рёвом, размахивая огромным мечом. Ветурий едва успел отскочить — клинок рассёк воздух в дюйме от его лица.

— Беги, патрицьишка! — заорал гигант. — Всё равно поймаю!

Иоанн действительно бегал, уклоняясь от яростных атак. Бестия был силён, но неповоротлив. Нужно было утомить его, заставить тратить силы впустую.

Десять минут кошки-мышки. Публика начала свистеть — ей хотелось крови, а не танцев.

— Дерись, трус! — кричали с трибун.

Наконец Ветурий дождался своего момента. Бестия, запыхавшийся от бесплодных атак, на секунду замешкался. Иоанн молниеносно атаковал, полоснув мечом по бедру противника.

Неглубокий порез, но первая кровь. Толпа ликовала.

— Теперь моя очередь, — прошипел Ветурий.

Он принялся методично разрезать гиганта. Порез на руке, укол в плечо, рана на боку — ничего смертельного, но кровь текла всё сильнее. Бестия слабел на глазах.

— Добей его! — орала публика.

Но Ветурий не спешил. Он помнил главное правило арены — зрелище важнее результата. Поэтому продолжал играть с противником, как кот с мышью.

В ложе Красса послышался одобрительный смех.

— Умный мальчик, — сказал богач своему соседу. — Знает, как развлечь публику.

Финал наступил внезапно. Бестия, обезумевший от боли и ярости, бросился в последнюю отчаянную атаку. Ветурий встретил его выпадом в горло.

Гигант упал, захрипел, из пробитой трахеи хлестала кровь. Он попытался что-то сказать, но вместо слов изо рта полилась пена.

Ветурий не стал ждать. Одним точным ударом он пробил сердце поверженного противника.

Колизей взорвался восторгом. Пятьдесят тысяч человек кричали имя нового чемпиона. Цветы, монеты, драгоценности дождём сыпались на арену.

— Патриций! Патриций! Патриций! — скандировала толпа.

Иоанн поднял окровавленный меч, медленно повернулся, приветствуя каждый сектор трибун. Он знал — сегодня родилась легенда.

После боя его пригласили в ложу Красса. Богач встретил гладиатора с распростёртыми объятиями.

— Великолепно! — восклицал он. — Просто великолепно! Я не видел такого мастерства уже много лет!

— Благодарю, домин, — скромно ответил Ветурий.

— Какие планы на будущее? Надеюсь, не собираешься завершать карьеру?

— Нет. Я буду драться, пока смогу держать меч.

— Отлично! — Красс хлопнул в ладоши. — Тогда позволь предложить тебе покровительство. Я оплачу твои бои, обеспечу лучшим оружием, лучшими тренерами. Взамен ты будешь драться под моим именем.

Ветурий задумался. Покровительство Красса означало финансовую независимость, но и определённые обязательства.

— Какие условия?

— Половина призовых мне, половина тебе. Плюс ты получаешь дом в хорошем районе, рабов, всё, что подобает звезде арены.

— Согласен.

Они обменялись рукопожатием. Сделка была заключена.

Через месяц Иоанн Максимус Ветурий переехал в особняк на Авентинском холме. Лидия, теперь уже с заметно округлившимся животом, не могла поверить в происходящее.

— Это как сон, — шептала она, бродя по мраморным комнатам. — Я боюсь проснуться.

— Не проснёшься, — успокаивал её Ветурий. — Мы заслужили это.

Но цена успеха становилась всё выше. Каждый новый бой был труднее предыдущего. Противники становились сильнее, хитрее, отчаяннее. А публика требовала всё больше зрелищ, всё больше крови.

Бой с близнецами-германцами чуть не стоил ему жизни. Один из варваров успел нанести глубокую рану в бок, и только чудо спасло Ветурия от смерти.

Поединок с нубийским великаном закончился тем, что Иоанн переломал противнику обе руки, прежде чем добить его.

Самым страшным стал бой с Луцием Дамасцем, бывшим легионером. Они знали друг друга ещё по германской кампании, вместе дрались против племён за Рейном. На арене они встретились как друзья — и расстались как враги. Дамасцену пришлось перерезать горло собственными руками.

— Ты изменился, — сказала Лидия после этого боя. — В твоих глазах больше нет тепла.

— Арена изменила меня, — ответил он. — Но я делаю это для нас, для нашего ребёнка.

— А что, если ребёнок не захочет отца-убийцы?

Ветурий промолчал. Он и сам боялся этого вопроса.

К концу года он провёл тридцать боёв и одержал тридцать побед. Его имя гремело по всей империи. Богачи наперебой предлагали покровительство, императоры приглашали на частные игры, поэты слагали о нём стихи.

Но за славой тянулся кровавый шлейф. Тридцать человек погибли от его руки. Тридцать жизней, оборванных ради развлечения толпы и золота патронов.

— Сколько ещё? — спросил он у Лукреция после очередной победы.

— Сколько выдержишь, — ответил старый гладиатор. — Арена не отпускает, пока не заберёт всё.

Ветурий кивнул. Он понимал — дороги назад уже не было. Он стал частью этого кровавого мира, где жизнь стоила не дороже аплодисментов, а смерть была лишь очередным номером программы.

Но пока он мог держать меч, пока публика скандировала его имя, пока золото текло рекой — он будет драться. За семью, за будущее, за право называться последним из великого рода Ветуриев.

Даже если для этого придётся утопить руки в крови по локоть.

***

Три года спустя жизнь Иоанна Максимуса Ветурия превратилась в хорошо отлаженный механизм смерти и наслаждений. Утром — тренировки в людусе, днём — бои на арене, вечером — пиры в особняках римской знати. И ночью... ночью приходилось платить за покровительство особой монетой.

— Домина Юлия ждёт тебя в саду, — шепнул раб, подойдя к Ветурию во время очередного банкета у сенатора Аврелия.

Иоанн кивнул, допил вино и незаметно покинул триклиний. В саду, среди мраморных статуй и фонтанов, его ожидала жена хозяина дома — красивая тридцатилетняя женщина с голодными глазами.

— Мой герой, — промурлыкала она, прижимаясь к нему. — Сегодня ты был великолепен на арене. Как ты разрубил того фракийца пополам...

Ветурий обнял её, чувствуя отвращение к себе. Юлия была не первой и не последней. Жёны сенаторов, патрициев, богатых торговцев — все они жаждали переспать со знаменитым гладиатором. А он нуждался в их влиянии.

— Муж говорил о новых играх в честь победы над даками, — шептала Юлия, целуя его шею. — Император хочет грандиозное зрелище. Тысяча гладиаторов, морская битва, травля экзотических зверей.

— И?

— И ты должен стать главной звездой. Я уже намекнула мужу, что было бы неплохо выдвинуть твою кандидатуру.

Иоанн целовал её, думая о Лидии, которая дома кормила их сына. Маркус родился год назад — здоровый крепкий мальчик с голубыми глазами отца. Но отец всё чаще задерживался на "деловых встречах".

— Ты молчишь, — заметила Юлия. — О чём думаешь?

— О завтрашнем бое.

— Не лги. Ты думаешь о той девке из Субуры. О своей любовнице.

Ветурий резко отстранился.

— Она не любовница. Она мать моего сына.

— Которого ты так и не признал официально, — язвительно заметила Юлия. — Боишься испортить репутацию? Патриций и дочь вольноотпущенника — какой скандал!

— Хватит.

— А может, просто стыдишься? Стыдишься того, что делаешь ночами в постелях замужних женщин?

Иоанн схватил её за запястья, болезненно сжал.

— Я делаю то, что необходимо для выживания. Если ты этого не понимаешь...

— Понимаю, — усмехнулась Юлия. — И ценю. Ты хороший любовник, Ветурий. Но не обольщайся — это всего лишь развлечение.

Он отпустил её, отвернулся к фонтану.

— Завтра я поговорю с мужем о твоём участии в играх, — сказала Юлия, поправляя растрёпанную столу. — Но только если ты будешь хорошим мальчиком.

Она ушла, оставив за собой шлейф дорогих благовоний. Ветурий остался один среди мраморных богов, чувствуя себя последней тварью.

Дома его ждала другая сцена. Лидия сидела у колыбели сына, напевая тихую песенку. Увидев Иоанна, она подняла голову.

— Как дела? — спросила она.

— Нормально. Банкет у Аврелия, обсуждали новые игры.

— До утра?

— Знаешь, как эти пиры затягиваются.

Лидия кивнула, но в её глазах мелькнуло что-то похожее на подозрение. Она не была дурой — чувствовала, что муж скрывает что-то важное.

— Иоанн, — позвала она, когда он направился в спальню.

— Да?

— Мы счастливы?

Вопрос застал его врасплох. Он обернулся, посмотрел на неё — усталую, постаревшую за три года, но всё ещё красивую женщину, которая подарила ему сына и верность.

— Конечно, счастливы, — соврал он. — У нас есть всё, о чём мечтали.

— Всё, кроме тебя, — тихо сказала она. — Ты здесь, но тебя нет. Ты живёшь в другом мире, мире крови и золота. А мы с Маркусом остались где-то на обочине.

Ветурий подошёл к ней, обнял.

— Прости. Я стараюсь обеспечить нам будущее.

— Какое будущее? Ты можешь погибнуть в любом бою. А что тогда станет с нами?

— Этого не случится.

— Откуда знаешь? Ты не бессмертен, Иоанн. И каждый день арена забирает чью-то жизнь.

Он не нашёл что ответить, потому что она была права. С каждым боём шансы на выживание становились меньше. А враги — сильнее и хитрее.

На следующее утро его разбудил Крикс.

— Лукреций велел срочно явиться в людус, — сообщил галл. — Говорит, важные новости.

В школе гладиаторов царило оживление. Тренеры что-то горячо обсуждали, бойцы толпились у доски объявлений.

— А, Патриций! — окликнул Ветурия Лукреций. — Как раз вовремя. Есть предложение, от которого нельзя отказаться.

— Какое?

— Император лично хочет видеть тебя в главном бою новых игр. Против Спартака Младшего.

Ветурий нахмурился. Спартак Младший — легендарный гладиатор из Капуи, непобеждённый уже пять лет. Семьдесят побед подряд, из них двадцать — над чемпионами других школ.

— Это самоубийство.

— Или шанс стать бессмертным. Если победишь, станешь величайшим гладиатором в истории Рима. Плюс миллион сестерциев призовых.

— А если проиграю?

— Умрёшь со славой. Но умрёшь богатым — половину суммы получишь авансом.

Ветурий задумался. Полмиллиона сестерциев хватило бы Лидии и Маркусу на всю жизнь. Даже если он погибнет, семья будет обеспечена.

— Когда бой?

— Через месяц. Будет время подготовиться.

— Согласен.

Лукреций улыбнулся.

— Знал, что не откажешься. Начинаем тренировки завтра. И Ветурий... этот бой изменит всё. Либо ты станешь легендой, либо красиво умрёшь. Третьего не дано.

Иоанн кивнул. Он понимал — колесо судьбы сделало полный оборот. Сын патрициев, ставший гладиатором ради денег, теперь должен был умереть или победить ради славы.

Ирония истории заключалась в том, что он уже не помнил, кем был до арены. Кровь и золото стёрли всё остальное, превратив Иоанна Максимуса Ветурия в машину для убийства, одетую в тогу римского гражданина.

И теперь эта машина должна была доказать, что заслуживает места в истории.

***

Колизей никогда ещё не видел такого столпотворения. Восемьдесят тысяч зрителей заполнили каждое место, каждый проход, каждую ступеньку. Сам император Траян прибыл с утра, чтобы не пропустить ни минуты грандиозного зрелища. В ложах сидела вся римская знать — сенаторы, полководцы, богатейшие патриции империи. Ставки достигли астрономических сумм.

Иоанн Максимус Ветурий стоял в подземелье арены, проверяя доспехи в последний раз. Месяц подготовки к этому бою превратил его в совершенную машину для убийства. Каждая мышца тела была натренирована до предела, каждое движение отточено до автоматизма.

— Помни, — говорил Лукреций, затягивая ремни на наплечниках, — Спартак дерётся в стиле димахера. Два меча, никакого щита. Он быстр как молния, но после серии атак всегда делает паузу на два счёта. Вот тогда и бей.

Ветурий кивнул, сжимая рукоять гладия. Настоящий клинок, выкованный лучшими оружейниками Толедо. В левой руке — круглый щит с изображением волчицы, символа Рима.

— А если не получится поймать его на паузе?

— Тогда молись богам, — мрачно ответил наставник.

Сверху доносился оглушительный рёв толпы. Император только что дал сигнал к началу игр. Сначала пройдут травля зверей, казни преступников, бои между новичками. Главное событие — на десерт.

— Ветурий! Спартак! Готовьтесь! — прокричал организатор.

В противоположном углу подземелья стоял его соперник. Спартак Младший оправдывал своё прозвище — высокий, мускулистый мужчина лет тридцати с лицом греческого бога и холодными серыми глазами. Два меча висели у него на поясе, тело покрывала лишь лёгкая кожаная броня.

— Слышал, ты патриций, — сказал он Ветурию. — Жаль. Не люблю убивать благородную кровь.

— Не волнуйся, — ответил Иоанн. — Сегодня умрёт не патриций, а гладиатор.

Спартак усмехнулся.

— Увидим.

Трубы возвестили начало. Массивные ворота с грохотом поползли вверх, впуская палящий солнечный свет и оглушительный рёв восьмидесяти тысяч глоток.

— Граждане Рима! — прокричал герольд. — Перед вами — бой века! Иоанн Ветурий по прозвищу Патриций, сорок побед! Против непобеждённого чемпиона Спартака Младшего, семьдесят побед!

Арена взорвалась восторгом. Цветы, монеты, драгоценности дождём сыпались на песок. Женщины кричали имена любимых бойцов, мужчины размахивали табличками со ставками.

Ветурий вышел первым, поднял меч в приветствии императору. Траян благосклонно кивнул. Рядом с ним сидела Юлия, жена сенатора Аврелия. Она смотрела на Иоанна с тревогой в глазах — за три года тайных встреч она успела привязаться к гладиатору больше, чем следовало замужней женщине.

Спартак появился с другой стороны арены. Толпа встретила его как божество — многие знали этого бойца ещё по играм в честь покорения Британии. Он медленно обнажил оба меча, и сталь сверкнула на солнце.

— Начинайте! — приказал император.

И началось.

Спартак атаковал первым, как и ожидалось. Два клинка замелькали в воздухе с невероятной скоростью — правый меч бил сверху, левый снизу, потом наоборот. Ветурий отбивал удары щитом и мечом, но едва успевал за молниеносными атаками противника.

Лязг металла о металл, скрежет клинков, тяжёлое дыхание бойцов. Песок под ногами взметался тучами пыли.

— Быстрее! — кричала толпа. — Режь его!

Первая кровь досталась Спартаку. Его левый меч прошёл под щитом Ветурия, оставив неглубокий порез на бедре. Иоанн отскочил, оценивая рану. Неопасно, но противник показал своё преимущество в скорости.

— Что, патриций? — насмешливо крикнул Спартак. — Не ожидал такой прыти от раба?

Ветурий не ответил, сосредоточившись на движениях врага. Спартак был действительно быстр, но Лукреций был прав — после каждой серии атак он делал короткую паузу, переводя дыхание.

Вторая атака. Правый меч в горло, левый в живот, снова правый сверху. Ветурий парировал, отступил, ждал момента. И дождался.

Пауза. Две секунды, но этого хватило.

Ветурий рванулся вперёд, нанёс удар щитом в лицо противника. Спартак пошатнулся, и гладий Иоанна полоснул его по рёбрам.

Теперь кровь текла у обоих бойцов.

— Так-то лучше! — взревела толпа.

Бой продолжался уже десять минут. Оба гладиатора покрылись потом и пылью, на телах появлялись новые раны. Но ни один не собирался сдаваться.

Спартак изменил тактику. Он стал атаковать не сериями, а одиночными точными ударами, не давая Ветурию возможности контратаковать. Правый меч отвлекал внимание, левый наносил повреждения.

Порез на плече. Укол в бок. Рана на предплечье. Ветурий истекал кровью, но продолжал драться.

— Сдавайся, патриций! — крикнул Спартак. — Не позорь свой род!

— Род Ветуриев не знает поражений! — ответил Иоанн и пошёл в отчаянную атаку.

Он забыл об осторожности, о тактике, об обороне. Только вперёд, только удар за удар. Гладий свистел в воздухе, щит крушил всё на своём пути.

Спартак отступал, с трудом отбивая яростный натиск. Один из его мечей отлетел в сторону — Ветурий выбил его ударом щита.

Теперь силы сравнялись.

— Ты хорошо дерёшься, — прохрипел Спартак, отирая кровь с лица. — Жаль, что сегодня умрёшь.

— Посмотрим, кто умрёт, — ответил Ветурий.

Они сошлись в центре арены. Удар за удар, парирование за парированием. Два мастера своего дела, равных по силе и мастерству. Толпа затихла, наблюдая за смертельным танцем.

Спартак нанёс удар в живот — Ветурий отбил щитом, тут же контратаковал в горло. Противник отклонился, и клинок прошёл мимо.

Ещё удар. Ещё. Кровь, пот, боль.

И вдруг Спартак совершил ошибку. Замахнувшись для сильного удара сверху, он на долю секунды открылся. Ветурий не упустил шанса.

Гладий пронзил грудь Спартака насквозь.

Чемпион остановился, уставился на торчащий из груди клинок. Кровь хлынула изо рта.

— Хорошо... сработано... — прохрипел он и упал на колени.

Ветурий выдернул меч, поднял его над головой. Колизей взорвался рёвом восьмидесяти тысяч глоток.

— Патриций! Патриций! Патриций!

Император встал, протянул большой палец вверх. Милость победителю. Траян улыбался — он видел великолепное зрелище.

Ветурий обошёл арену, приветствуя каждый сектор трибун. Цветы, золотые монеты, драгоценности сыпались к его ногам. Женщины кричали признания в любви, мужчины предлагали баснословные суммы за автограф.

— Величайший гладиатор всех времён! — объявил герольд. — Иоанн Максимус Ветурий!

В ложе Красса уже считали призовые. Миллион сестерциев — сумма, которой хватило бы на покупку целого поместья.

После церемонии награждения Ветурий вернулся домой героем. Лидия плакала от радости, прижимая к груди маленького Маркуса. Слуги готовили праздничный ужин.

— Ты сделал это, — шептала она. — Ты действительно сделал это.

— Теперь мы свободны, — ответил Иоанн. — Больше никаких боёв, никаких долгов. Только мы и наше будущее.

Они ужинали втроём — Ветурий, Лидия и их сын. Простая семейная трапеза после величайшего триумфа в жизни гладиатора.

— За новую жизнь, — сказал Иоанн, поднимая кубок с вином.

— За новую жизнь, — эхом отозвалась Лидия.

Они выпили. Вино было необычно горьким, с привкусом металла.

— Странный вкус, — заметила Лидия.

— Наверное, старое, — ответил Ветурий и допил кубок до дна.

Через несколько минут его начало тошнить. Комната поплыла перед глазами, ноги стали ватными.

— Лидия... — позвал он, но голос прозвучал как-то далеко.

Она тоже пошатнулась, схватилась за стол.

— Что с нами?.. — прошептала она и упала.

Ветурий попытался подняться, но тело не слушалось. В дверь вошли трое мужчин в чёрных плащах. Лица скрыты капюшонами.

— Кто... вы? — выдавил он сквозь онемевшие губы.

— Посланцы Флавия Максима, — ответил один из незнакомцев. — Долги рода Ветуриев всё ещё не выплачены.

— Но... я выиграл... миллион...

— Который никого не интересует. Максим хотел твоей смерти, а не денег.

Яд действовал быстро. Ветурий чувствовал, как жизнь покидает его тело. Последнее, что он увидел, — лицо маленького Маркуса, который плакал над неподвижным телом матери.

— Прости... сынок... — прошептал он и закрыл глаза.

Тьма поглотила всё.

***

Резкий запах лекарств. Писк аппаратов. Белый потолок с жёлтыми пятнами от сырости.

Ваня Ветурий открыл глаза и не понял, где находится. Голова раскалывалась от боли, во рту стоял металлический привкус.

— Очнулся, — услышал он знакомый голос.

Рядом с кроватью сидел Семён Петрович, но выглядел он старше, чем запомнился. Седые волосы, новые морщины, усталые глаза.

— Сколько я спал? — хрипло спросил Ваня.

— Полтора года, сынок. Полтора года в коме.

1992 год. Весна. За окном больничной палаты цвели тополя, а в радиоприёмнике играла песня группы «Любэ».

— Что со мной было? — Ваня попытался приподняться, но голова закружилась.

— Тяжёлая черепно-мозговая травма. Врачи не верили, что выживешь. А уж тем более — что очнёшься нормальным человеком.

Нормальным? Ваня усмехнулся. Если бы Семён Петрович знал, какие сны снились ему в коме. Древний Рим, арена, кровь на песке. Он помнил каждый бой, каждого убитого противника, запах пота и страха в Колизее.

— СССР развалился, — продолжал тренер. — Теперь мы живём в России. Всё изменилось, Ваня. Страна, люди, жизнь.

— А бокс?

— Бокс остался. Только теперь можно зарабатывать настоящие деньги. Профессиональный спорт, контракты с промоутерами. Хочешь вернуться?

Ваня закрыл глаза. В памяти всплыли образы: гладий в руке, рёв толпы, Лидия с маленьким Маркусом. Но это была другая жизнь, другой мир.

Здесь и сейчас он был просто Иваном Ветурием, боксёром-неудачником из Ленинграда. Двадцать четыре года, сиротское прошлое, разбитые мечты о чемпионстве.

— Хочу, — ответил он. — Но теперь всё будет по-другому.

Семён Петрович улыбнулся.

***