Портерус

Закатные лучи нежного летнего солнца грели спину. Ева откинулась на плетёную спинку кресла, отодвинула от края стола опустевшую чашку и прикрыла глаза. Лана сидела напротив. Подруга пересказывала все случаи нападения собак, которые, по её мнению, не произошли с ней только по счастливой случайности. Ева слушала вполуха. Ей казалось несвоевременным обсуждать подобные темы таким восхитительным вечером, но разговор завела Лана, и Ева не перебивала.

— Вижу их слюнявые пасти, и горло стискивает, представляешь? — изливала душу подруга, с беспокойством потирая золотой кулон на шее.

Ева открыла глаза, кивком дала понять, что полностью разделяет её чувства. Сама Ева предпочитала не придавать страхам особого значения. Да и могут ли у взрослого человека быть серьёзные страхи? Если только надуманные, как у Ланы.

Ева потянулась к столу, смела в ладонь оставшиеся от печенья крошки и бросила топтавшимся поблизости голубям. Птицы синей волной накрыли только что пустовавшие тротуарные плитки.

— А ты чего боишься? — неожиданно спросила Лана, на что Ева неопределённо пожала плечами. — Нет, я серьёзно, у тебя должен быть какой-нибудь страх, даже небольшой.

— Прям-таки должен? — усмехнулась Ева, но улыбка получилась неубедительной.

— Совершенно уверена. Не бывает людей, которые ничего не бояться, — напирала Лана.

— Может, попросим счёт? — Ева попробовала свернуть разговор. Вечер стремительно терял очарование.

— Ева, — строгим материнским тоном произнесла Лана, — говори, не таись.

Ева чувствовала, что её загоняют в угол. Под таким, как сейчас, вопросительно-жгучим взглядом подруги ей ещё ни разу не удалось отмолчаться. Не вышло и теперь.

— Ну-у... — неопределённо протянула она, надеясь вскорости сменить тему. — Не то чтобы боюсь, но огонь, например...

Не успела Ева договорить, как в воздухе почудился запах гари. Заветное слово сняло с воспоминаний уздечку контроля, они заплясали перед глазами пугающими картинами.

Еве восемь. Каникулы. Нестерпимо жаркое лето. Ева с бабушкой прячутся от жары в большой комнате деревянного дома на двух хозяев. Бабушка возится с починкой одежды, Ева торчит у окна, высматривая идущий по маршруту оранжевый автобус. Ленивое течение дня разбивает истеричный стук по стеклу.

— Горим! Филипповна, горим! — кричит соседка баба Марья.

Ничего не понимающая Ева глядит то на бабушку, то на хромающую вниз по улице бабу Марью. Бабушка поначалу молчит, уперев в Еву пустой взгляд. Потом вскакивает, роняя на пол шитьё, хватает Еву за руку и со злым «чего сидишь?» тянет к двери.

Ева не сопротивляется, но бабушка больно сжимает запястье и с невиданной силой тащит через крохотный коридор, узкую кухню, вниз по ступеням крыльца. Только на улице Ева получает свободу. Хочет уйти подальше и обиженно молчать до самого вечера, но бабушка вдруг начинает причитать:

— Ой, что будет-то теперь, Евонька, что будет, — и так по кругу. Ева окончательно теряется. Остаётся с бабушкой, гладит её по холодной руке повыше кулака, сжимающего ножницы, всматривается в потерянное побледневшее лицо.

— Марью Семёновну ведут, — говорит прибежавший на шум сосед. Ева поворачивается. В первое мгновение видит только двух толстых женщин, которые держат под руки бабу Марью. А потом Ева замечает, что от крыши их дома поднимается в небо наклонённый столб дыма.

— Ты когда-нибудь скажешь? — вторглась в видения Евы Лана.

— ...мне не очень нравится, — нехотя договорила Ева. Лана удивлённо приподняла брови и недоверчиво опустила уголки губ. — Точнее, наоборот, он мне нравится, — поспешила объяснить Ева. — Особенно на видео. А вблизи... не люблю находиться.

— Любопытно. Значит, он чем-то тебе не угодил.

Ева незаметно для себя понизила голос до шёпота и наклонилась вперёд:

— Понимаешь, он меня завораживает. Если долго смотреть, кажется, он выводит гипнотический танец, — Лана придвинулась ближе, чтобы не пропустить ни слова. — Будто древнее божество. Которое зовёт. И хочет поглотить. Когда я смотрю на огонь, вижу лица, фигуры. Они тянутся ко мне...

Ева вздрогнула и замолчала. С мысли её сбил голубь. Он приземлился на спинку стоявшего рядом кресла и невозмутимо уставился на подруг.

— Дурная птица! — шугнула голубя Лана. — Напугал, — голубь сделал шаг в сторону и остался сидеть. — Не обращай внимания, — подбодрила Лана, — рассказывай.

Но слова сухим комом стали в горле. Ева подрагивающими руками наклонила над чашкой заварной чайник. Тонкая струйка быстро иссякла. Ева сделала маленький глоток остывшего чая. Легче не стало.

— Я закажу ещё, — взяла дело в свои руки подруга и зашла в кафе.

— Кыш, — раздражённо шепнула Ева и вяло махнула в сторону голубя салфеткой. Птица не подумала улетать. Вместо этого склонила голову набок и уставилась на Еву с каким-то насмешливым прищуром, отчего Еве стало зябко.

Из кафе Лана вернулась повеселевшая, не иначе какой-нибудь посетитель сделал комплимент.

— Всё ещё сидишь? — игриво обратилась она к голубю.

Второй заварной чайник из белого фарфора опустился на стол, из носика шёл пар, воздух наполнился запахом чабреца.

— Так и что, значит, ты боишься огня, — продолжила Лана. — Как же ты справляешься?

— Снимаю квартиры в высотках, чтобы без газовых плит.

— А при отключении света? — уточнила Лана.

— Достаю фонарь.

— А как же романтический ужин при свечах?

— Цветные гирлянды ничем не хуже, — отвечала Ева, пытаясь сохранить видимость безразличия.

— Да брось, неужели настолько всё плохо?! По крайней мере, на салютах бываешь. В прошлом году ходили, помнишь?

Лана взялась разливать по кружкам чай. Солнечные лучи неотвратимо гасли, забирая с собой краски и тепло. Ева поёжилась.

— Больше не хожу, — угрюмо ответила она. — В тот раз стреляли низко.

— Точно, ещё пепел на лицо сыпался.

— Угу, — грустно подтвердила Ева.

— Никогда бы не подумала, что ты пирофоб, — заключила Лана, придвигая Еве чашку. — Так и не скажешь.

— Я не пирофоб. Просто держусь от огня подальше. На всякий случай.

Ева поднесла к губам обжигающую пальцы кружку и чуть не расплескала чай. Боковым зрением она уловила движение — быстрое, как всполох пламени. Ева резко повернула голову. Ничего. Всё тот же голубь неподвижно сидел на спинке кресла и нахально смотрел Еве прямо в глаза.

— Да уйди ты! — повысила Ева голос.

— Он-то что не так сделал? — посмеиваясь, спросила Лана. — Голодный, наверное, вот и сидит. А мы его разговорами кормим, — она отломила кусочек от уцелевшего печенья и протянула. Голубь вспорхнул и, со свистом рассекая воздух, подался в темнеющее небо.

— Тебе не показалось, что он какой-то странный? — спросила Ева. Подруга весело помотала головой. — Оперение слишком тёмное. И глаза. Синие, что ли. Какие у голубей глаза? — тараторила Ева, лишь бы не замечать бегущей по телу мелкой дрожи. Этот голубь необъяснимо настораживал. Было в нём что-то аномальное. Если бы Ева не боялась показаться умалишённой, сказала бы, что птица подслушивала.