Портфель первоклассника

Портфель первоклассника

Почему я лезу упорно в прошлое?

Да нет, не лезу. Я и раньше видела сны и общалась по их поводу. Но никаких новых контактов не происходило. Мне надо свое внутреннее воспоминание с кем-то да­же не обсудить, а разделить, с кем-то, кто был в определенное время в определен­ном месте там, где и я была. Пусть даже и знакомы мы не были тогда. Это странное воспоминание розное, но общее, так роднит меня, например, с Рустиком Нурие­вым. Однажды сидели с ним целый вечер в Чайнике («Чайхана» на улице Ленина) и вспоминали девяносто второй год, когда Рустик «в Чайник не ходил, дурак был, на 4-ом курсе учился». Вспоминал, что не ходил, хотя про такое место тусовки «знал, но не ходил почему-то, все ходили, а я нет». «А не то что тогда не знал о Чайнике» и еще перебрали этих всех, которых и он, и я знали, и получилось такое общее вос­поминание.

И вот так же за тем дальним отсветом обратилась я к Эльмире, узнав о ее раннем хоро-дирижерском образовании, чтобы просто пообщаться о тех годах, о том времени, может быть, Макса знает, может— Митю, может-Яшу..

Но вместо общего вспоминания людей (даже не людей, а эпохи моей юности) по­лучила вторжение настоящего в виде чуда интернет-возможностей — ссылку на страничку «ВКонтакте».

А та потребность хлебнуть воздух минувшего осталась неудовлетворенной.

Никто не понимает, чего я хочу, чего я ищу в этих прошлых снегах? Наверное, не кого-то, наверное, часть себя. Есть какая- то разреженность, неплотность, пусто­та, которую надо заполнить, чтобы стать дальше и выше, чтобы идти.

В то время почему я из всех мальчиков так упорно выбирала Макса, которому была, как девушка, не интересна, ну несексуальный объект для него. Потому что в свое время в моей жизни была пропущенная ступенька, пустота, которую пока не засыпешь, не утрамбуешь, дальше насыпать нельзя, потом в этом месте можно будет провалиться и поломаться.

Не было у меня детской школьной влюбленности — мальчика, который бы носил мой портфель. Костик в первом классе провожал Танюшку и нес ее портфель. Оправдываясь, говорил: «И вовсе я не девчатник, она просто трактора боится (имея в виду бульдозер, который чистил улицы от снега)».

И вот я выросла уже, пока встретила такого мальчика, который не «девчатник», а «просто, если поздно — девочек провожать нужно». И лакуна эта заполнилась — белое пятно знания о себе — достойна! Достойна заботы, просто потому что девочка (жен­ского пола, слабое существо). В общем, это понимание достойности быть слабой женщиной дал мне Макс, а не потому, что сердечный жар в нем вызываю: сердечный холод и, видимо, ужас и тогда, и сейчас. Ведь в детские годы я была постоянно в напряжен­ном каком-то соревновании доказать, что не слабее, не глупее, не трусливее. Даже в средней группе детского сада я была единственной, которая не забоялась взять в руки червяка — остальные девочки забоялись или изобразили, что забоялись. Ну и естественно, получала я в ответ не опеку и заботу, а сплошной вызов или поиск укрытия и защиты. А это было важно знать — то, что благородный мужчина может и должен заботиться обо мне в силу меня как дамы, а его как рыцаря. Бескорыстно, а не потому, что за свою заботу он намеревается что-то получить, потому что влюбился, испытывает физическое влечение или ему курсовую надо написать. Наконец-то истинная и простая, первичная моя сущность была признана не ролью и удо­тоена внимательного уважения. А не только то, что может сулить тело. В тот момент соотно­шения души и тела у меня были не опре­делены, и слава богу. Поэтому вела я себя абсолютно по-детски непосредственно, позже, став чуть более искушенной, дико краснела, вспоминая, как валялась у Макса на диване, задрав ноги на стену: ведь он мог нехорошее про меня что-нибудь подумать. Еще позже, еще взрослее — смеялась над своими волнениями: «Нет, не мог». Мальчик, несущий в первом классе портфель девочке, не может плохо, по- взрослому подумать о девочке, подтягивающей перед ним колготки. «Ну, сползли, и что» — мальчик сам тоже, может, в колготках, из-за которых уже начал тихую войну с мамой.

Ну валялась на диване — ноги устали. Мы с Максом оба были одинаковые. У каждого был, как выясняется, свой скрытый портфель первоклассника за спиной. Двадцатилетний почти двухметровый красавец и всего лишь первый поцелуй — какие вещи теперь выясняются. Кто бы мог подумать? Ладно, я мелочь костлявая и тщедушная такая была, что девятиклассники отказывались за «училку» принимать, а директор среди пятиклашек умудрялась не заметить. Мне простительно, я и похлеще случаи девичества знаю.

Еще кто-то «ВКонтакте» меня нашел. Зачем человеку глядеть в этот прошлый огонь, если в нем сгорает придуманная им жизнь? С другой стороны, мы не знаем, насколько мы придумали, на­сколько нас придумали.

Для человека, который занимается литературой, слова — это способ осущест­вления себя, это строительный материал. И мы просеиваем песчинки-секунды прошлого через двойное сито — и сво­их и чужих воспоминаний — для получения личности и текстов нужного качества. В отличие от других людей, для которых слова равны действию: «Привет, я такой- то, может пересечемся?» Не задумываясь: «Зачем?»