Посев

Далёко-далёко, за морем,

Стоит золотая стена

В стене той заветная дверца,

За дверцей большая страна

Михаил Фроман

Когда они смеются, то не прикрывают рот ладонью. У них всех здоровые белые зубы. Как жемчуг.

А ещё их командиры носят тонкие суконные шинели цвета голубиного крыла, волшебно лёгкие и очень тёплые. Такой же сизый цвет – у туч, из которых они опускаются в Наместье. На барахолке за похожую шинель просят пять дирхамов серебром или дюжину банок тушёнки.

Зовут их «орланы», морские орлы, поскольку они прилетают по небу со стороны моря. И ещё из-за гербов на фуражках. Эти гербы у них повсюду. Что конвойный бронебагги, что фургон, что воздушный корабль – каждый борт с двухголовым орлом.

Говорить с ними запретно, за это меч, башка с плеч. Но смотреть можно, когда разгружаешь заморский завоз с едой и мануфактурой.

Из себя важные, глядят свысока, поступь широкая, твёрдая.

Наблюдая за орланами, Коби пытался представить – кто они, откуда? Почему такие сытые и чистые?

Про старину и заморье мало кто знал. Когда были книги из бумаги и плитки с бегучими буквами, в них читали о старинном, но ещё при бабке Коби алиены-господа велели всё сломать и сжечь. В резервации позволили оставить одну Библию, она постоянно хранилась в подземной молельне, выносить нельзя. Преподобный пастырь и его ученики за это отвечали головой. И если лишнее рассказывали – тоже. Бывает, найдётся наушник, алиенам донесёт – ради награды, или чтобы самому стать пастырем. Должность завидная – кормиться от общины, а работа – знай читай да требы исполняй.

О мире и о новостях неверным сообщал глашатай алиенов. У него тоже работка непыльная – кричать с башни призыв на молитву, учить недорослей и оглашать в резервации волю господ. От него Коби и нахватался знаний, не считая россказней между своими.

Мир зачумило неверие, за это Бог покрыл его наполовину морем, покарал дождями и снегами. А кого и вовсе утопил – Альданимарк, Хуланду, которые дряхлый пастырь называл Голландия и Дания. Но Наместье, где держалась вера алиенов, пощадил, лишь побережье там-сям залил. И оставил Ирланду на западе, как охотничье угодье; смельчаки туда ходили за хабаром и милашками, не брившими голов. Правда, не все возвращались.

На востоке за волнами – чёрно-рабская Фаранса, там другие алиены ложно исповедуют по-дикому – воинственные, злобные укурки. А дальше вдоль земли и моря высится Вахтам-Раин, защитный вал германов. За ней – «дом войны», земли неверных. Там злой ад и тьма – чем дальше, тем чернее. Оттуда-то, из самой дали, прилетают в тучах корабли, похожие на кабачки.

– Ограждённые морем, – вещал глашатай согнанным на майдан неверным, – мы как светоч посреди кромешной ночи. Вам даём жизнь и защиту, а пришельцам – милость. Орланам позволяется держать подворья в Кинате, в Сасикисе, чтоб складывать к ногам наместника завоз даров…

– Кент, Суссекс, – потупив взгляд, еле слышно шептал Коби себе под нос. Глядеть прямо на глашатая, как на любого алиена – запрет, башка с плеч. Но истому скинхеду полагается хоть в малом поступать наперекор. Да и звучат старорежимные названия на прежнем языке гораздо лучше, чем на пиджине.

– Помните главные запреты – не подходить к стене подворья, не говорить с чужаками, не брать из их рук, не оказывать знаки внимания жестами или гримасами! Нарушитель лишается милости и снисхождения, он – жертва меча, и голова его – на тыне. Кто малые запреты преступил, тот извергается прочь из Наместья – как скотину, отдадут его за море, в рабство без возврата, на муки и долгую смерть!..

Каждое воскресенье он так выкрикивал, заученно и одинаково. В аккурат после литургии, когда причастишься, вылезешь на свет Божий из молельного подвала и вздохнёшь полной грудью – а тут этот петух как загорланит! Половина настроения насмарку. Или больше, судя по новостям.

Перед стадом неверных, сидящих на корточках, глашатай чувствовал себя возвышенно, словно на башне в час призыва. Вместо лиц и глаз на него смотрели бритые макушки. Велико поголовье скинхедов в Кинате, много пользы от него наместнику.

– Близится срок платить выкуп за жизнь – динар с мужчины. Помните о нём! Кто ленив или скуп, отдаст городу ребёнка…

От толпы донёсся сдавленный долгий вздох. Двадцать дирхамов, немалые деньги. Но скинхеды чадолюбивые – надорвутся, а уплатят.

– Теперь возрадуйтесь! Лето выдалось урожайное, зимой всех ждёт сытный прокорм. Вдобавок наместник дарует вам приработок…

При этих словах кое-где мелькнули поднятые на миг лица.

– В долинах и холмах размножились бродячие собаки. Они – злой ад, угроза овцам, гибель женщинам и детям. Можете их убивать ножами, самострелами, ловушками. Оплата – дирхам за семь голов, а собачина и шкуры – ваши. Соль и химикаты на выделку шкур город даст за полцены.

По сидячей толпе прошло оживление, раздался радостный гомон. Охоту разрешили! Впереди жирная зима, да и на выкуп заработать стало проще! Кожевникам и скорнякам прибавится работы, зато можно будет приодеться, а излишки сбыть в другие резервации.

Тотчас, как глашатай и его охранники ушли, собрался сход мужчин. Стайных псов добывают сообща, и мэр посёлка назначил – от тинейджеров и старше всем собраться в промысловые ватаги, чинить охотничьи снасти, ладить волокуши. От охоты отстранили только винокуров, потому что гнать спиртягу для заправки алиенских тачек – дело архиважное.

Снаряжение готовили с одушевлением, словно готовились брать город приступом. И если вместе, то уж вместе. Для такого раза собирались вечерами в повети при чьей-нибудь хижине, зажигали лампы, вострили ножи, мастерили, пели скинхедские песни –

К пеньку на болоте приколот листок,

Его накорябал какой-то пророк –

Мол, злые собаки захватят страну

И скопом пойдут англичане ко дну

И столько в полях наших стало собак,

Что не продохнуть уже, так их растак!

Так ладь самострел, наконечник точи,

Готовься собак проклятущих мочить!

Не псалом же и не бунтовское разжигалово – дозволенное песнопение неверных.

Под конец скопом пошли к преподобному, чтобы тот освятил болты и арбалеты, а на другое утро до рассвета двинулись ватагами в поля. За каждым отрядом ребятня, зевая с недосыпа, тащила волокуши, пока порожние.

Впереди крылась в синем тумане осенняя ширь, слабо виднелись огни на корабельной вышке орланов – красные, похожие на звёзды.

Из мглы доносились удары колокола – в подворье звонили к заутрене.

Правда, тогда Коби не знал, что это церковное, вроде криков глашатая с башни. Думал, орланы часы отмечают.

* * *

Их подворье находилось на так называемой Голгофе, где встарь был свиной могильник.

Издавна там рубили или распинали, судя по вине, и лобное место пришлось передвинуть, когда орланы стену строили. Но традиции святы, казнить продолжали. Стена оставалась глуха ко всему, что под нею творилось. Высоченная, в четыре роста, из плит вроде железных, с круглыми слепыми башенками через равные промежутки. Как они там живут?.. Над стеною торчала лишь вышка, к верху которой носом прикреплялись корабли. И ни звука оттуда – один колокол.

Из-за стены они чаще вылетали кораблём. Запускали в воздух крутолёты, иногда такие маленькие, кошке не вместиться, или пузыри с винтами по бокам, бесшумные как призраки. А выезжали – с дарами, колонной. Бронебагги впереди и сзади, посередине фургоны. Разгрузятся у города, их командиры погуляют взад-вперёд, после по машинам и обратно.

Кроме этого, ворота открывались, чтобы принять рабов от алиенов. В месяц-два раз виновных собирали с резерваций – и туда. На взгляд Коби, это похуже казни. Так хоть похоронить позволят, а тут люди пропадали без следа. Каково с живыми-то детьми навек прощаться!.. Кто на малых запретах палится? тинейджеры! Им «снисхождение» самое лютое – от отца-матери в неведомую даль…

И всё равно стена притягивала, как всё тайное.

Хоть краем глаза глянуть за неё.

Последнюю собачью стаю окружили невдалеке от Голгофы, перестреляли издали. Ох, визгу было!.. И, как на грех, Коби по псу промазал – тот извернулся, вырвал зубами болт из ляжки и на трёх ногах пустился в заросли.

Дружки насмехались:

– Твоё мясо убежало и полкуртки с ним. Натяг у самострела слаб, еле воткнулось.

– Догоню подранка, – будто не замечая подколов, сказал Коби вожаку ватаги. – Он кровит, далеко не уйдёт. Сам в посёлок притащу.

– Иди, – кивнул тот. – Долго не плутай, к стене не лезь.

Было к полудню, небо хмурилось, с моря натянуло мелкий дождь. Знал подранок, где скрываться – ушёл в низкий и непроглядный терновник, куда лезть можно только в рачьей скорлупе, кругом шипы.

А рассказывали, раньше на холмах высился лес с лёгким подлеском, насквозь всё видно. Но алиены пришли и пожгли деревья на дрова, осталось как в Библии – плевелы, волчцы и терния. Ходи тут по кровавым следам!..

– Я ж тебя достану, – цедил Коби, продираясь сквозь колючки со взведённым арбалетом. – И зажарю с луком.

Возвращаться без добычи было горше смерти. Изведут попрёками и шутками – горе-охотник! – а вдобавок прозвище дадут, Мазила. С таким ником ни к одной девчонке не подкатишь.

След пересёкся ручьём. Здесь пёс, от боли поумнев, пустился вдоль воды – в какую сторону? Впору отчаяться.

– Где же ты, тварь?

– Сюда!.. – вдруг позвал со стороны голос, тонкий, словно девичий.

Коби вздрогнул, опуская самострел, чтобы случайно не нажать спуск. Сколько раз бывало на охоте – поворачивался человек на оклик и без умысла пускал болт.

– Кто тут?

– Сюда!.. – слабея, звал голос.

«Может, кто из девчонок за мной увязался?.. Побежала, заблудилась…»

За сплетёнными ветвями и зелёно-жёлтой рябью листвы ни черта не разглядеть!

– Где ты?

– Сюда!..

Он полез напролом – вдруг с ней беда? Ногу подвернула или что.

Но, оказалось, звал его не человек.

На травянистом пятачке из вздутой бугорком земли торчало нечто, вроде мелкого яйца или гриба-дождевика – тусклое, бледное, серовато-жёлтое. Именно от этой штуки шёл голос.

В растерянности опустившись рядом на колени, Коби пробормотал:

– Господи Сусе, да что ты такое?..

* * *

– Руслик?.. – позвал Матвей внезапно замолчавшего соседа по столу. – Если срочные новости, сразу выкладывай.

– Да. Есть возможная добыча, – заговорил Руслан, выслушав шёпот модуля на ухе. – Прошла первый уровень годности – народ, возраст, вера. Система ведёт анализ личности и усыпляет его бдительность.

Сигнал застал их в офицерской столовой. Матвей обмакнул в винный соус пельмень и изучал его, наколотый на вилку:

– Парень?

– Подросток. Уточняется возраст и уровень интеллекта.

– Негустые у нас всходы. За посевной сезон – три кандидата. Один зерно разбил, другой зарыл… До фазы деления ни разу не дошло.

– Эти два были чёрного толка; я на них и не рассчитывал особо. Рано горевать, посев-то первый, опытный. И таки результаты налицо.

– Когда ляжет снег, всё кончится. И нас с тобой отправятна Аляску, ставить опыты на белых мишках. Кажется, эти будут перспективней. Потрудиться, так они хором «Боже, Царя храни» нам споют.

– Я писал уже в центр – зёрна невсхожие, программа годности неизбирательна. Потребуем к весне ещё полкило зерна и повторим посев. Из-за неудачи глупо закрывать проект…

– Начальству доказывай. Давай по компоту и за работу. Где он, этот наш кандидат?

Руслан сверился с картой на запястном мониторе, поменял что-то в настройках:

– Метров семьсот от стены, в терновнике. Зерно у него в руке. Положение не изменяется. Идёт речевой контакт.

– Ну да, выйти из леса не может, грибы не пускают… Представляю себе его состояние – встреча с говорящим коконом. А догадался кто-нибудь проверить зёрнышки на нашей детворе?.. Ладно, вопрос некорректный.

С этим Руслан про себя согласился. Детям только дай. Младшенькие сразу раскурочат, старшие станут исследовать и доберутся до фазы деления. Вот тут веселье и начнётся! Пока родители и учителя хватятся, весь школьный класс обзаведётся игрушками-болтушками. Если раньше не приедут ласковые дяди в штатском, чтобы выкупить расплодившиеся зёрна по пять рублей за штуку. Ведь когда-нибудь деление кончается.

Всю дорогу до места работы он глядел на монитор – контролировал зерно и кандидата, – изредка отрываясь откозырять старшему по званию или ответить младшему на приветствие.

Кругом военные, даже на кухне, поскольку передовая база – форпост на отдалённом рубеже, в отрыве от империи. Гарнизон и арсенал с расчётом на недельный бой в осаде, если алиены обезумеют, решив пойти на приступ. То есть если дойдут до стены, что навряд ли.

– Вот кстати, – заметил Руслан оживлённо, изучая на ходу экран, – и псовая охота объяснилась. Пишет разведка – прослушала тайный военный совет. С городских складов уйдёт тонн пять провизии, которые хранились на прокорм скинхедов.

– Куда ещё?

– Маленькая священная войнушка. Смельчаки Кента и Суссекса отправляются в поход на Лондон, бить паки, индусов и их жалких гнилозубых кокни. За неправильную веру, разумеется. По планам командиров, обернутся до снегов. Рассчитаны потери и добыча. То есть наши местные заготовляют солонину не себе, а тем, кого пригонят смельчаки. А винокурня гонит спирт для боевых тачанок.

– Значит, богатый урожай пойдёт не впрок – всё изведут на кампанию, – рассудил Матвей как эксперт. – И кандидата нашего в обоз возьмут вьючным ослом, а в Лондоне паки его из винтовки застрелят. Вот мы и потрудились для державы, Руслан Альбертович. Оправдали своё денежное довольствие, подготовку по проекту, перевозку наших тушек дирижаблем и банку зародышей с искусственным интеллектом, местами достигающим кошачьего. Слушай, а может, осуществим подстрекательство? – Он остановился у дверей их кабинета. – Зарядим парня мыслью, что пора валить? Семьсот метров до стены…

– И нарушим сразу ряд пунктов проекта. Полнота анализа, ввод мотивации и вектора стремления, а также…

«Упёртый, всё б ему по пунктам!..»

– Зато об успехе отчитаемся, центр возликует, пришлёт кило семенного материала и новый дрон-сеялку. Освоим Суссекс…

– Мне тоже хочется, – потупившись, негромко молвил Руслан. – Но давай попробуем сначала разработать Коби, как предписано. Пусть выберет сам.

– Коби… Джейкоб? Значит, Яша. Тогда начинай. Внуши ему позитивную модальность его имени. В конце концов, всё начинается с семантики. Может, они и развалились потому, что разучились называть явления и вещи правильно.

– Ну, с алиенами у них ошибки нет…

– Скинхедский термин. Между этническими группами в ходу другое – «господа» и «неверные».

* * *

После охоты в посёлке был праздник стряпни и обжорства.

Пока вожаки ватаг сдавали по счёту собачьи головы и получали взамен серебро, посельчане разожгли надворные очаги, жарили-варили, мездрили шкуры скребками. Всем дело нашлось, все балагурили и веселились, предвкушая сытный ужин – один Коби, позже других вернувшийся с полей, выглядел замкнуто, подавленно. Про его неудачу уже растрезвонили, но по сути она пустяковая – с кем не бывает?

И дружки перестали вышучивать, и отец по плечу потрепал в утешенье – «Забудь! Подумаешь, промах, велика забота!» – а он, поджав губы, всё смотрел сквозь собеседников или под ноги.

Общее веселье шло мимо него, обтекая Коби по сторонам, как ручей – камень. Единственная мысль его сверлила и давила:

«Что же я нашёл? Что мне с ним делать?»

По мискам разложили мясо, приправленное петрушкой и томатами, Коби возился в нём ложкой, но перед глазами вместо харча шли туманные картины, навеянные голосом… гриба? клубня? Даже назвать кругляш правильно слов не хватало. Одно ясно – яичко не живое. Твёрдое, холодное, как галечный голыш, лишь весом легче камня. Гладкое, без глаз, корней и кожуры.

Но этот голыш говорил с ним, понимал и отвечал. Больше того – давал советы и рассказывал о небывалом. За то малое время, пока Коби с ним беседовал в терновнике, яйцо успело наболтать столько, что можно месяц ломать голову.

«Я твой друг из восточного мира, – его речь фраза за фразой накрепко откладывалась в памяти. – Ты нашёл меня, чтобы жить лучше. Береги меня, храни рядом с телом. Я буду учить тебя верным словам и указывать путь».

«Ты… тебя… что… У тебя имя есть?»

«Чтобы назвать его, нужен точный язык. Пиджин плох – он уродлив, его слова – чужие, огрызки речи алиенов и чалматых хинду. Прежний тоже – он коверкает рот. Ты научишься говорить правильно, потом – писать».

«Зачем? Что… мне нельзя».

«Можно, если осторожно. Кто знает язык и письмо, тот откроет дверь на восток и даст свет западу. Мы будем говорить наедине – ты и я».

Задавая вопросы и слушая ответы яйца, можно было просидеть в зарослях дотемна.

«И где мне с ним уединяться? – донимало Коби. – Уходить из посёлка в долину… Прятаться в повети или подвале… Вдруг ещё кто застукает – тогда хана. Слухи пойдут – де, Коби стал задумываться, заговариваться. С гладким камушком беседует – как пить дать в юродивые метит, вот-вот начнёт пророчить. До алиенов дойдёт – разрешат ли они дурака держать в посёлке?.. Тьфу, да о чём это я?!.. Не лучше ли будет зарыть его?.. Или разбить?»

Но тогда – конец волшебной речи, всем мечтам конец. Живи скотом у алиенов и до могилы жалей – зачем расколотил кругляшку молотком, зачем в землю закопал?

«И ведь я это отрою вновь. Буду в ладонях греть, шептать над ним – Ну, проснись, хоть словечко скажи о востоке, как оно там у орланов…»

А говорила круглая вещица странное, до дрожи странное.

За морями, за утонувшими землями, за огнедышащим валом германов – Rossiya, Imperiya. Она громадная, куда больше Наместья; её граница там, куда дойдут орланы. Это великие равнины, горы поднебесные, города и посёлки, несчётный народ – и без рабов, без бритья голов, все ходят словно господа, высоко держа голову, рядятся не в собачьи шкуры. Их молельни – над землёй, каждая с колокольной башней. Еды много, есть даже свинина, которую поминают в сказках.

«Я зерно Imperii, – вещало яйцо на пиджине, – я выросло в этой земле для тебя».

В эти слова Коби и верил, и не верил. Голова кружилась.

Был порыв пойти к преподобному, открыть всё старику и попросить совета. Потом Коби отпустило – это может оказаться хуже, чем самому от кругляша избавиться. Пастырь пожурит, наложит епитимью, велит молчать о находке… да и заберёт. Отними у него после. Будет сам-один с чудом общаться, знаний набираться, а ты так и останешься безграмотным.

Решил оставить себе, у живота привязать тряпкой, а перед мытьём в одежде прятать. Как с яйцом беседовать – придумается; главное, выбрать место и время побыть одному.

Вот и началось его заветное учение.

По счастью, алиены не забрали Коби грузчиком и ишаком-носильщиком в поход, на очередную зачистку Ландана от лжеверующих паки. Брали двужильных, крепконогих, кому таскать не перетаскать, а молодняк оставили скорнякам в помощь – со шкурами возня вонючая и долгая.

В иной раз Коби и сам напросился бы. Нечестивый Ландан, говорят, велик ужасно, его грабят-грабят, а вещи в нём не кончаются. Там пропасть старых маклюшек и всякого карго – с большой добычи и скинхедам дозволяют нагрести себе мешок, какой спина выдержит. Кроме кукол и картинок, тех сразу в огонь.

Но за время листопада он услышал столько о заморье, что его не соблазнило б даже взять себе девчонку из полона. Что она? Юбка в доме, у чалматых выросшая в неизвестной вере. Пока ещё её хурды-мурды поймёшь, своей речи научишь. А в словах кругляша – целый мир.

* * *

– Из разведки пишут, – доложил Руслан, постоянно висевший на связи со службой мониторинга. – Только что гонец прибыл к градоначальнику с докладом. Экспедиционный корпус кентских алиенов завяз в Бромли, на правобережье Темзы. То ли потрошат какие-то склады, то ли на зимовку окапываются. Им нужен спирт для машин… А что, Бромли годится как база. Метро нет, паки под землёй не подкрадутся.

– Скоро снег ляжет. Чтобы прошёл конвой с горючим, колея должна замёрзнуть. – Матвей за соседним пультом сводил воедино суточный улов с зёрен на пастбищах Вилда, между грядами меловых холмов. Заодно для экологов отслеживал численность и активность диких кроликов – угнетённые людьми и псами, ушастики здесь перешли на ночной образ жизни. Они выглядели в тепловом диапазоне словно пушистые комочки света.

А вот людской трафик по тропам и дорогам снизился в разы. Температура падала, зёрнам пора было в спячку.

– После забоя овец я их всех отключу. Никакого толку. Опять же, Самайн, день открытых дверей на том свете. Любой контакт – классика историй о призраках, – и, отъехав вместе с креслом, Матвей стал водить руками в воздухе, как будто рисовал картину. – Вечер, темнеет рано. Сгущается туман. Одинокий путник идёт по обочине. Из придорожной канавы слышатся потусторонний голос: «Джек, остановись и помолись! Я твоя сестричка Ди, которую отдали орланам десять лет назад! Теперь я живу в ином мире, в Воронеже. Меня здесь окрестили Таней, учусь в медицинской академии Луки Крымского, есть жених Серёжа. Я по вам скучаю, иди ко мне». Тут Джек руки в ноги и дралала в резервацию. Ужас-ужас-ужас, упокойная сестра звала в могилу… Самайн, что вы хотите?

Руслан мыслил прозаичнее:

– По-моему, хороший ход для пропаганды. Поднять личные дела изъятых, сопоставить с базой данных на их семьи… да, и создать эти базы… затем ввести в программу поисковый алгоритм и – остаётся лишь устроить встречу Джека и волшебного боба. Даже двух-трёхступенчато, через родню или знакомых Джека, с учётом их IQ и уровней годности.

– Штат две дюжины сотрудников, минимум полгода на сбор базы и маршрутизацию родни, сетевой посев в пределах Кента, это пять кило зародышей, плюс рост рисков выявления сети и контрмеры алиенов.

– Зато охват и эффективность!.. Твоё предложение надо включить в месячный рапорт. Главное, правильно оформить и подать тему начальству. Обязательно отметить, что у нас два удачных контакта…

– …на двух научных офицеров с марта по октябрь. Ладно, Яшу твёрдо пишем в плюс. Но твой Лейс мне надежд не внушает от слова «отнюдь». Во-первых, алиен. И что он откопал зерно – ещё не повод ликовать. Просто с уходом банд на Лондон в городе стало меньше лишних глаз и толчеи, уединиться проще. Это рабочий случай, повод отработать действия программы.

Руслан не уступал:

– В нём есть какой-то фактор… Что-то неучтённое. Может, кодеры упустили ряд малых этнических параметров. Во всяком случае, я с ним продолжу.

– Действуй. Писать в рапорт одного клиента – считай, сознаться в провале миссии. Да, лови картинку – Лейс под покровом тьмы крадётся в резервацию.

– О… как ты его отловил?

– Ночным дроном, пока кроликов считал. Биометрия, одежда – полное совпадение. Зерно с ним?

– В гараже, в смотровой яме, кирпичом заложено. Говорю же, с этим не всё ясно. Уже который раз…

– Руслан Альбертович, мысли проще. Кролик ходит по капусту. Традиция! Пойдём-ка ужинать, а дрон на автопилоте за ним последит.

* * *

Чтоб возмужать, городскому недорослю надо нарушить – хоть однажды, – три запрета. Даже четыре. Стать сотрапезником неверных, выкурить табак, выпить автомобильное топливо и согрешить с неверной.

И потом чтоб не таился, а пришёл открыто – пьян, накурен, осквернён. Книга строго воспрещает, но для смелости, типа, надо. Так повелось, неписаный закон. За это выпорют ремнём при всех, но дадут право носить пистолет.

Обычай казался Лейсу отвратительным до тошноты. От табачного смрада спирало горло, спиртовой дух шибал в нос и пугал, а уж последнее – впору повеситься, чем совершить. Трясло при одной мысли о грязных скинхедках из резервации – наряжены в тряпьё и шкуры, самокрутками дымят, хохочут гнилозубо, топливным перегаром дышат.

«Неужто и мать была такой?.. Не верю, не могла она…»

Конечно, не все их девчонки похожи на гулей, что подстерегают ночью у дорог, заманивают красотой в кусты и там высасывают кровь. Есть и хорошенькие. Но такие не ходят на пьяные сборища, таятся и прячутся.

Из города он выбрался после ночного моления. Ни звёзд, ни луны, темнотища, лишь на вышке орланов виднелись огни. До костей пробирал сырой ветер, даже сквозь куртку. Дорогу развезло после дождей, пришлось идти полем. На полпути стало мерещиться – шуршит рядом в воздухе, где-то вверху, но поднять голову или посветить фонариком Лейс боялся. Вдруг там нечисть? Увидишь пасть с клыками, выпученные глазища…

Так, молясь шёпотом, и добрёл. Шуршание отстало и пропало.

В повети, где собирался молодняк неверных, жарко пылала железная печка на ножках, пахло жареными голубями с лучком и картохой, витал едкий дымок самосада. При входе Лейса никто и не подумал встать – если алиен тайком явился на рубон к скинхедам, где одни запреты, пусть подчиняется здешним обычаям.

– О, господин пришёл!.. Раздвинься, братва, дайте ему место… Полголубя схарчишь? Он дозволенный, сбит из рогатки, задушен с молитвой…

На святотатственную шутку старшины ребята заржали, девки захихикали, а Лейсу оставалось криво улыбаться.

– Ну как, сегодня-то решишься? Глянь, нарочно тебе привели… Э, где там Трис затарилась? Выньте её из угла.

На ту, которую после возни вытолкнули вперёд, Лейс едва посмотрел. Взгляда мельком хватило увидеть – девчонку трясёт как его самого. Только он не подавал виду, так господам положено. Бросил ей объедок голубиной тушки. И ведь поймала.

– Во, одарил, всё правильно сделал! Трис, ты понравилась. Садись к нему.

Пожалуй, да, почище прочих, но глядит затравленно. Надо было ей что-то сказать, а слов не находилось.

Лейс прикрыл веки, как бы наслаждаясь идущим от печки теплом. На самом деле он пытался забыть всё вокруг, даже запахи, не замечать девчонку и вспомнить видения из говорящего яйца.

«Вы жалкое отребье, вы ничтожества, живёте в свиной грязи и ничего, ну ни-че-го не знаете. И я такое же дерьмо, если опустился до вашей низости, если пришёл к вам для мерзости. Но я видел. Я слышал. Есть другой мир, где всё иначе. Только стена нас отделяет от него. Стена и огнемёты в круглых башенках».

Наверное, оно питалось тем, что грелось в руках. Шептало: «Положи меня в воду, я напьюсь. Дай мне коснуться земли». Из него вытягивались щупики и врастали в землю, потом оно сбрасывало старую шкурку. А дальше у него открылся глаз навроде рыбьего: «Смотри в меня». И там…

– Ну, Трис подходящая?

Вздрогнув, Лейс открыл глаза. Вонь, рванина и бритые головы. Бесстыдно косятся, заигрывают пьяные глаза, скользко блестят выпяченные губы.

– Может, я сгожусь? – спросила деваха постарше.

«Не глядеть. Не видеть, – рябило в уме. – Назад, в гараж, там ночью никого. Достать яйцо, согреть в ладонях, потереть и приложить к глазам. Пусть покажет Rossiyu. Там все чистые, без срама. Или злой дух меня морочит?.. Но если в яйце – зло неверных и кресты, почему оно – чистота и красота?.. Я так свихнусь».

– Помню, тут парень был, Коби Мазила, – нашёл он, чем сменить тему. – Что-то его не заметно. Много дразнили?

– Не-е! – отмахнулась хмельная скинхедка. – Так, слегонца шутили. Вообще он меткий, хорошо добыл собачины… Сам от нас отбился. Да и заходил-то раз-другой. Чудной стал – бродит в одиночку, думает чего-то, щепкой на песке рисует, а то в заросли уйдёт, и не докличешься… Короче, дурака кусок. Накатишь со мной кружечку напополам, а?

От её слов Лейса пробрало не по-хорошему.

Щепкой на песке. Можно быстро ногой стереть буквы.

– Не сегодня. – Он поднялся, потянув за руку робкую Трис. Та упиралась, на алиен тащил настойчиво и под глумливые напутствия вывел из повети в ночной холод. Снаружи она принялась всхлипывать, пряча лицо, и ахнула, когда Лейс дёрнул её к себе.

– Иди домой, – тихо заговорил он сквозь зубы. – Больше сюда ни ногой. Никогда. Уважай себя. Поняла?

– Ага.

– Будешь умницей, я… дам тебе котёнка. Когда кошка родит, и они подрастут.

Тогда Трис перестала сжиматься, оттаяла. Кошек любили все, и алиены, и скинхеды.

– Теперь ступай. Брысь!

Хотя на обратном пути нечисть-невидимка вновь шуршала в тёмном воздухе, сопровождая Лейса, он не обращал внимания.

«Ну, вот зачем я в резервацию ходил?.. Тьфу, словно в помоях извалялся!.. И как теперь пистолет получить?.. Пересилю себя, хлебну их пойла – в гараже из бака. Дымом и так весь пропах. Назову Трис. Все видели, что я увёл её. Пусть в городе верят. Что ещё им остаётся? По закону, чтоб уличить в блуде, надо четыре надёжных и благочестивых свидетеля – будут! Четыре распутных скинхедки… Судья и скажет – всех пороть!»

Но больше его волновал Коби, отказавшийся от вечеринок со спиртягой.

Казалось бы, самое то для рабов и неверных – бухать, дуреть, курить и кис-кис-мяу с кем попало. Натурально по-скотски. Скотина и та поразборчивей будет!

А этот отбился. Понюхал – и прочь.

В одиночку стал ходить, от других прятаться. И щепка…

Сам Лейс пользовался гвоздём.

Осталось незаметно проскользнуть в гараж, собравшись с духом хлебнуть топлива и, пока не выветрилось из одёжки, нагло пойти к дому законоучителя.

Отрава крепко ударила в голову, ноги заплетались. У порога дома Лейса вырвало, тут его взяли в оборот. На допросе он во всём признался, хотя половину вины свалил на злого духа, всю дорогу шелестевшего над головой крыльями нетопыря.

– Окажите снисхождение, он сбил меня с пути!

Но учитель злился за облёванный порог и спуску не дал:

– Эй, сын греха, в твоих жилах кровь неверных – пьяниц и блудниц. Она звала тебя в притон бесчестья, окунула в свинство. Шесть ремней – славный урок для полукровка!

За такой намёк на мать положена расплата, и Лейс, вырвавшись из рук охраны, с налёта боднул законоучителя под дых, так что тот рухнул навзничь. Вдобавок оскорбил охранников – мол, оба они евнухи, раз не пошли биться с чалматыми за веру. Итого, дюжина ремней.

Отлежавшись, он ходил по стенке, а когда окреп маленько, командир стражи дал ему старый, но ещё исправный «ЗИГ-Зауэр»:

– Люби его, теперь он твой друг и защита.

Тяжесть оружия в ладони радовала, но мысли Лейса были не в тире.

«Скорей бы в гараж. Как там оно без меня?»

Пока он валялся, выпал первый снег, стаял и выпал вновь, дороги вконец раскисли, и на оставшиеся в городе тачанки ладили грязевые шины с мощными грунтозацепами. С городских стен равнины Вилда смотрелись будто огромный маскировочный халат, раскинутый вдаль до холмов Норт-Даунса – пятнистый, белый с чёрным и бурым. Вон строгая крепость орланов на взгорье Голгофы, а вон в низине кривая, неровная загородь вокруг резервации. Над тростниковыми и камышовыми крышами – дымки очагов, кузни и винокурни…

– Пустите в полевой дозор, – попросил он командира. – Я хорошо вожу квадроцикл.

Тот, поразмыслив, кивнул:

– Хорошо, запишу тебя в график. С пистолетом не балуй, зря по неверным не пристреливай, а то опять ремня отведаешь. Помни, магазин к твоему снарядить – два дирхама. Перчатки, боты, шлем, бинокль и прочее возьмёшь в цейхгаузе.

* * *

Вот было зрелище, когда он, затянутый в кожу, с кобурой у пояса лихо подкатил к воротам резервации! Засуетились неверные, забегали – ой, ой, зачем дозорный недоросль явился? Не иначе как с приказом на работы. Или на расправу?.. Одно странно – почему у него в багажной сумке мяукает.

Бензином бы заправить квадроцикл, он больше жара даёт и мощности. Можно так разворот отчудить на скорости, грязь на семь метров плеснёт, всех скинхедов до ушей окатит. Да где взять этот бензин…

Тот молодняк, что прежде в повети пошучивал над ним, теперь клонил головы.

– Ты, Щербатый! – властным голосом позвал Лейс старшину, когда-то предлагавшего полтушки голубя, забитого не по закону. – Позови мне Трис, живо. Бегом!

На дневном свету девчонка оказалась даже миленькой. К Лейсу она подходила опасливо, не только согнув шею, но и отводя лицо. Должно быть, молва ходила – «Нежничала с алиеном», – и её здесь нет-нет да шпыняли понапрасну.

– Ближе подойди.

В уме Лейс попытался представить её с длинными пышными волосами, с причёской как у девушек в Rossii, каких показывало яйцо. И не в дрянной куртке, а в ярком платье. Даже с крестиком в ложбинке на груди, за который здесь бы голову снесли. Так даже красивей. Ну и пусть это сказка про пери, всё равно здорово.

– Вот, – извлёк он из сумки встрёпанного, перепуганного котёнка. – Обещал. Твой.

– О… – растерялась она. – Да, да! Как вас благодарить…

Он поманил её:

– Ближе. Ещё ближе. Это самец. Сама назовёшь.

– Пусть будет – Лев.

Совпало случайно, но Лейса приятно кольнуло.

«Моё имя!»

– Я спрошу… – зашептал он, – но клянись не разболтать.

– I swear to God! – согревая котика под круткой на груди, поспешно выдохнула Трис на прежнем языке, каким вещали в их молельне. Лейс сделал вид, что не слышал запретного.

«Зато искренне».

– Где Коби Мазила? Где он сейчас?

– Он… ушёл ставить силки для кроликов. После охоты на собак их стало много…

– Куда ушёл? Рукой не показывай. Скажи.

– В сторону Голгофы, где под склоном заросли. Он… что-нибудь нарушил?

«Не больше, чем я».

– Всё в порядке. Помалкивай. Ty khorosho, krasivo, – прибавил Лейс на языке яйца, сколько нашёл из запомненных слов, и запустил мотор. Она еле успела недоуменно спросить «А?.. Что-что?», а он уже рванул с места.

По отъезде алиена к Трис сбежались девчонки – всем хочется погладить котика. Заодно и выведать, о чём она шепталась с полевым дозорным.

– Он тебе свидание назначил, да?

– Уже хватит отмалчиваться! Скажи прямо – у вас было.

– Его мать моей тётке сеструха была, только веру сменила и в город ушла, за смельчака замуж. Такая вот несчастная любовь! Её там затравили, потому что лысая и языка не знает, она и зачахла. А парня к своим тянет…

* * *

Звук мотора Коби заслышал издали, но значения не придал.

Дело обыкновенное – дозор по полям разъезжает, спирт впустую жжёт. То ли следят, чтоб паки не подкрались, то ли опасаются соседей – не нагрянут ли, пока в городе мало смельчаков. Им виднее.

Кого алиены не боятся, так это скинхедов. Раньше, когда-то в старину, были отчаянные, воевали под крестовым флагом против чёрного, только их головы давно истлели на колах. Куда против господ без огнестрела?.. Были те, что пустились в Исход, по-библейски, искать земли без черноты, но и этих след простыл.

До поры Коби считал, что бежать некуда, кругом Наместье. Пока яйцо не открыло ему другую жизнь – сначала голосом, потом зрением. Это внушило надежду, словно дало в бурю кров, в голод – пищу. Даже просто повторяя, затверживая слова иной речи, меняя произношение под руководством голоса, он изменялся внутри, будто в размякшем теле рос новый костяк, крепче прежнего.

«Ищи достойного, – внушал голос. – Будь осторожен, но ищи. С ним ты разделишь меня, вы сможете говорить по-новому друг с другом, учиться речи и письму. Одиночество пройдёт, придёт единство, а единство и есть Rossiya, Imperiya. Чем нас больше, тем больше мы можем».

«Точно, – мысленно соглашался Коби. – Надо других вовлекать. Потихоньку. Чтоб было с кем говорить по-новому, писать друг другу. А то быть одному грамотным – всё равно как зрячему среди слепых».

В том, что ему открылось, Коби смутно подозревал перст Божий. Очень оно походило на евангельское – если умолкнут люди, то камни возопиют. Значит, пришёл им час заговорить. Кому ещё, если все глухо молчат?

Туманилось. В приподнятых чувствах он шастал по зарослям, расставляя кроликам приглашения к столу, когда мотор зарокотал уже вблизи, и Коби насторожился, замер.

«Кого там нелёгкая несёт?»

Возник чёрный контур одноместной тачки с седоком; фигура в шлеме повела головой, вылезла из седла и направилась к нему.

Пока всадник снимал с головы свою кастрюлю, Коби привычно опустил глаза, но успел взглядом исподлобья – неверные это умеют, – опознать гостя. Лейс, сродник скинхедам. Бывал на посиделках для мужского посвящения, чтобы детство кровью смыть. Судя по стволу у пояса, парень таки пришёл к успеху.

– Ты Коби Мазила? – спросил юный алиен скорее для порядка. Пусть не знакомились, но виделись, и имена друг друга слышали.

– Да, господин.

Потянулось молчание. Достигнув цели, Лейс забыл, зачем явился. Вернее, в мыслях думалось одно, а на деле сложилось иначе. В повети, среди собак-неверных, он старался не выпячивать своё господство, но с пистолетом, при исполнении его роль стала другой, и она владела им.

Между голых колючих ветвей тёрна медленно тёк холодный воздух, тяжёлый от влаги. От пятен волглого водянисто-серого снега парило сыростью, проникавшей под одежду, леденящей как чьё-то неживое дыхание.

– Я знаю… – начал Лейс и тотчас поправился: – Я точно знаю, что у тебя есть одна вещь…

Из оружия у Коби был только нож. Он дозволен – из-за собак и бродяг, если накинутся. Было и мелкое преимущество – кобура Лейса застёгнута, а нож достать куда быстрее.

– Небольшая вещь. В горсти спрячешь. Вроде жёлтой картошки.

До Лейса шагов пять. Одним махом с места не допрыгнуть. Значит, в два скачка. Собаки живучей людей, но и с ними справлялись. Потом бежать, биться в стену. Вдруг впустят?

– И эта вещь говорит.

– Не знаю ничего такого.

– Обыскать тебя? Или покажешь сам?

Пока Коби менял позу, готовясь, пока делал вид, что тянется к карману – а тянулся к ножу, – Лейс откинул застёжку и выхватил ствол:

– Стой, не двигайся!

Ещё миг – и Коби сник бы, распался духом и умом как бусы без нитки, но чудом сдержался от паники. Яйцо не выдаст, не затем нашлось.

«Он не мог видеть находку. Значит…»

Овладев собой, Коби тихо, почти вкрадчиво спросил:

– Разве я угрожал господину? Судья в городе защитит меня… Готов идти к нему. Вам тоже есть, что предъявить судье?..

Здесь дрогнул уже Лейс. Только судьи недоставало!.. Скинхед спецом разговорится, чтобы насолить ему, и чистеньким уйдёт, запретов-то не нарушал. Подобрал чужое? Так ведь не из рук орланов.

«А ты, сын греха, недостоин оружия! В первой же ездке угрожал смертью, первому встречному. Кстати, откуда ты узнал о говорящем камне? Ну-ка, расскажи мне без утайки… Онемел? Так пусть твоя спина ответит».

Чем вновь быть поротым до беспамятства, лучше разрядить на два дирхама патронов в судью, законоучителя и кто рядом. Уж тогда за дело обезглавят, как большого.

Похоже, скинхед заметил его слабину. В глазах какое-то злорадство появилось.

«Я слишком далеко зашёл. И Трис сказал, кого и где ищу. Вальну его – смолчит ли?.. Котёнок и скинхед, есть разница. А этот вымогать из меня будет… Ему яйцо кресты показывало – ничего, дозволено, а мне – значит, я стал неверным, раз тотчас вдребезги не разнёс. Кто я теперь? Куда мне?»

– Стой, где стоишь. – Лейс отступил, сняв левую руку с рукоятки, стал шарить за пазухой. Нагретое яйцо в ладони тикнуло как часы.

– Эй, вы, в подворье, – позвал он, держа яйцо у рта. – Вы же слушаете, да?.. Я рядом, у ваших стен. Тут и Коби Мазила с резервации, он тоже с вами связан. Ну вот, если хотите, чтобы он остался цел – идите сюда. Я хочу вас видеть. Когда ударит ваш колокол, я прострелю ему ногу. Не придёте – и другую тоже. Слышите меня? Отвечайте!

Яйцо еле слышно запиликало и отозвалось другим, незнакомым – мужским голосом на грубом, но правильном пиджине:

– Слышим. Опусти оружие и жди. Мы скоро будем.

* * *

– Всё не как у людей! Вместо праздников – порка, вместо воскресенья – казнь, вместо приглашения – шантаж… – бурчал Матвей, пристёгивая оружейный блок на предплечье.

Руслан сварливо бросил:

– Чёрный толк! Террор у них в крови…

– Малый ротор на площадку, сочная готовность к вылету… Придётся принимать меры! Налицо двое с намереньем порвать друг другу глотки. Два кандидата на звание «имперский подданный». Теряюсь, кому вручить. Есть соображения?

– Первый уровень годности, пункт третий. По этому пункту один выпадает.

– Человеко-часы на его подготовку потрачены.

– Разве что запустить парня в программу санации, – задумчиво взглянул Руслан на потолок. – Но он и к ней не готов. За свой комфорт готов другого искалечить. То есть убить – без надлежащей медпомощи второй обречён.

– Посмотрим на месте. Всё равно как-то решать придётся. Служба периметра – пожалуйста, обеспечьте нам завесу в юго-западном квадранте на дистанции полтора километра, высота облака сто метров, видимость – двадцать. Через десять минут мы туда вылетаем. Спасибо. Нет, поддержка гарнизона не нужна.

При пуске рукотворного тумана влажность – друг маскировщика. Меньше расход химиката, слабей нагрузка на эмиттер поддержки аэрозоля. Ветер – полметра в секунду, выгоднее только штиль. В зыбкой пелене, окутавшей с юга крепость-подворье, малошумный ротолёт не виден и едва слышен. Застывшие друг напротив друга пареньки заметили его, лишь когда потоки от винтов закружили мокрую взвесь и погнали её вниз колеблющимися столбами.

Лейсу вспомнился шорох в ночи над головой – тот был ещё тише, а похож.

Рука его, уставшая держать пистолет наизготовку, опустилась. С орлами моря шутки плохи. Раз или два всего они стреляли с той поры, когда отстроилось подворье, но даже самым отчаянным из смельчаков хватило, чтоб понять – этих не задирай, себе дороже выйдет.

А тут прям целая машина опустилась – кабина пузырём, по сторонам винты в кожухах, с лопастями-зигзагами.

Вышли двое – в шинелях, фуражках. Один рослый и широкий, лицо рубленое, глаза и волосы светлые, другой тонкий и стройный, брюнет черноглазый, чуть раскосый. Людей вроде второго Лейс видал, они жили в Сасикисе.

– Здравствуй, мы пришли, – сильным, рокочущим голосом заговорил блондин на пиджине. – Брось оружие, оно не поможет. Что тебе нужно, Лейс?

Забыв про обомлевшего, стоящего столбом Коби, он уронил пистолет и двинулся к ним как во сне.

– Возьмите меня к себе.

– Исключено, – бесчувственно ответил брюнет.

– Возьмите, пожалуйста. Я знаю ваши слова, видел ваш мир. Здесь мне нельзя жить, я не могу.

– По оценке с воздуха… – Блондин прошёлся твёрдыми, тяжёлыми шагами, приминая талый снег и бурую палую листву, – …в Наместье живут двенадцать миллионов человек. Живут!.. Тут, по-вашему, светоч, ограждённый морем – чем ты недоволен? Чем лучше других?

Пока этот похаживал, неподвижный брюнет пристально наблюдал за Лейсом, держа правую руку согнутой в локте. Под обшлагом виднелось нечто тёмно-серое со стержнями-выступами.

– Но вы же забираете детей неверных!..

– Они – лучше. Потому и забираем.

Очнувшись от столбняка, Коби подался к ним – молча, жадно вслушиваясь в голоса орланов, впервые для него звучащие на пиджине.

– Что сделать, чтоб вы меня взяли?

– Стать лучше, – ответил брюнет. – Речь, письмо, знание, правила жизни. Правила прежде всего.

Коби решился заговорить:

– Zdravstvuyte! Privet!

– О, вот хорошее начало. – Блондин приветливо улыбнулся ему. – Privet, Yasha!

– Я тоже так могу! – выступил Лейс вперёд, чтоб Коби позади остался.

– Вот бы и начинал, как полагается. Так вот, – встал блондин перед ними, оставив линию огня между Лейсом и брюнетом с его штукой в рукаве, – оба вы получили подарок и воспользовались им. Похвально. Но вы из разных лагерей и вы уже сцепились. Поэтому мы заберём одного. Если захочет. Тихо! – остановил он жестом Коби, собравшегося что-то сказать. – Он в Наместье не вернётся, все связи с прошлым будут навсегда оборваны. Другой мир, другие люди, другая жизнь. Всё незнакомое и непривычное. Если «да» – пожалуйста, в машину. Туман скоро рассеется. Если «нет» – неволить не станем. Здесь тоже найдётся, что делать.

Коби закусил губу, склонив голову, как прежде перед господами. Зато Лейс молчать не стал:

– А я? Вы что, бросите меня тут одного с яйцом?.. Зачем тогда его подбросили? Зачем? Чтоб я в глазок подсматривал, как вы там… как вы в роскоши гуляете, а мы тут в грязи… Да пропадите вы пропадом! – размахнувшись, он швырнул яйцо под ноги блондину и бросился к оставленному пистолету. Не успел нагнуться, как оружейный блок Руслана щёлкнул, и молния взрыла борозду в палой листве рядом с «ЗИГ-Зауэром». Запахло гарью, Лейс отшатнулся.

– Плохая идея, парень.

– Ты!.. Ты тюрок, да? Как в Сасикисе? Замолви за меня, брат!..

– Не брат ты мне, – ответил брюнет с холодком. – В империи твой чёрный толк запрещён. И все, кто в нём выросли. Из Наместья нас интересуют только годные и чистые, у кого мозг не зачумлён.

– За нас отомстят… – едва сдерживая слёзы бессильной ярости, Лейс опустился на корточки, будто неверный перед алиенами, обхватил колени руками и уткнулся в них лицом. Ноющей болью отзывалась поротая спина, в голову буйной толпой лезли детские сказки о могучих смельчаках за морем. – Придут сауды и вырежут вас…

– Не придут. Кончился их век, – послышался голос блондина. – Но ты не расстраивайся. Мечта, что можно перебраться из грязи в роскошь и зажить богато – глупая. Так живут лишь за чужой счёт; это уже сгубило вас однажды. А у нас так: хочешь империю – построй её там, где ты есть. Займись, вдруг у тебя получится. Мы поможем.

– Да?..

– Подбери зерно, оно твоё. Пригодится ещё.

Медленно, волоча ноги, пошёл Лейс за яйцом, косясь на брюнета. Тот опустил правую руку вдоль тела и смотрел мягче.

– Только это дело трудное, – продолжал блондин. – Очень опасное. На годы. Можно отказаться.

Лейс выпрямился; яйцо, казалось, пульсировало в его сжатой ладони, будто радовалось, что вернулось к другу.

– Попробую…

– Я остаюсь, – выпалил Коби.

– Что так? – У блондина брови вскинулись. – Почему?

– Потому что не слабей его. И вообще… Империя там, где орланы ступили, верно? Значит, она уже здесь? А подворье – оно вроде зерна.

Пареньки переглянулись с недоверием, гадая, чего ожидать друг от друга. Каждый знал о втором только то, что и он владеет талисманом из-за моря, учащим иной, лучшей жизни. А вот сойтись, поговорить на равных – до этого момента им и в голову не приходило. Теперь стало иначе. Поневоле придётся быть ближе и как-то приходить к согласию.

Так, молча, и держась отстранённо, они покинули терновник, но вместе на одном квадроцикле – Лейс жестом позвал Коби в седло, с трудом пересилив своё убеждение в том, что господин едет, а скинхед идёт.

Ехали недолго.

– Слезай. Здесь нас могут увидеть в бинокль.

– Спасибо, что подвёз.

– Да ладно. Там, у себя, присмотри за Трис.

– Мы теперь заговорщики оба. Смертники. Что-то жутко.

– А с чего ты отказался? Ну, по правде?..

Прежде, чем ответить, Коби крепко подумал.

– Они, эти двое, настоящие. В глазке – как сон, но всё это взаправду есть. Вот прямо за стеной уже империя, представь. А если стену построили, то и передвинуть её можно – дальше, на весь Кент.

– Кинат.

– Нет уж, Кент!

– А по-русски?

Собрав в уме понятие о новом языке с его особенным произношением, Коби старательно выговорил:

– Kentskaya oblast.

– Ничего, красиво так, годится. А почему я – «чёрный толк», яйцо не говорило?

От религиозных вопросов Коби предпочёл уйти в сторону:

– Тебе имя уже дали?

– А как же! Я – Lev.

– Yakov, будем знакомы.

Пожимать руки неверным не принято, но Лейс и тут преодолел себя, прибавив:

– Надо найти место, чтоб встречаться без опаски.

– Верно. Тебе сказали, что зёрна могут множиться?

– Ка-ак?..

– Без вражды, в безопасности и с тем, кому веришь, если держать зерно вместе.

– Надо проверить. – Про себя Лейс наметил – с кем.

* * *

Как повествуют базы данных, с них и началась история Кентской автономной области (первоначально Кентское наместничество), и хотя могилы мучеников Якова и Льва в Архангельском соборе Кентербери – условные, почитание их – прежде всего там.

Офицеры научно-практической миссии «Посев» Щербаков и Акчурин, взявшие Льва с Яковом в работу, известны гораздо меньше. Кроме энциклопедий, найти их фамилии можно в отчётах отдела экспансии при Министерстве заморских владений Российской империи.