Последнее дело Менеера Ван Хольмана

Ван Седвин Хольман вошел в свой кабинет ровно в девять часов. Старинные часы, висевшие между окнами как раз негромко бумкнули, выражая одобрение многолетней педантичности хозяина. За угловым столом уже сидел практикант Виленг Самуэй и ожесточенно стучал на пишущей машинке. Солнечные лучи, столь редкие в марте, пробивались сквозь портьеру и исполосовали комнату. В столбах света кружились пылинки. Сам кабинет был под стать хозяину — массивные темного дерева два стола. Один побольше — начальнику сыскной полиции Ван Седвину Хольману, второй угловой поменьше, его почти весь занимала пишущая машинка Рейнман. Шкаф с уже законченными, аккуратно пронумерованными делами, корешки которых светились сквозь стеклянные двери. Два стула для посетителей и часы, отмерявшие каждый час суровым бум-м-м.

— К вам посетительница, менеер Хольман, говорит, очень важное дело, — Виленг нетерпеливо уставился на начальника, готовый по первому слову выскочить в коридор.

— Подожди пока, — Седвин жестом усадил практиканта обратно, неторопливо сел за свой стол достал из верхнего ящика трубку, но раскуривать не стал. Пролистал почту, которая накопилась на столе, часть просматривал, и сразу отправлял в мусорную корзину, часть передавал Виленгу, стараясь не замечать его укоризненных взглядов. И только закончив с этим, вздохнул и кивнул:

— Приглашай.

Посетительницей оказалась дама лет семидесяти с седыми волосами, уложенными в высокую прическу и в коричневом драповом пальто. Она опиралась на изящную трость с круглым набалдашником и слегка прихрамывала.

— Менеер Ван Хольман, — взволновано начала она, как только села на один из стульев, — вы должны мне помочь, ваше руководство рекомендовало мне вас, как самого опытного сыщика.

Хольман удивленно поднял брови. С начальником отдела Ван Хенриком Войном у него были давние неприязненные отношения. Впрочем, оставаясь в рамках приличий, они никогда не переходили границ официальных отношений и не выплескивали свое недовольство на людях.

— Слушаю вас, — Хольман сунул в рот незажженную трубку и принялся посасывать мундштук.

Виленг перестал печатать на машинке и затаил дыхание.

— Дело в том, что у меня похитили призрака! — дама выдохнула это и, замолчав, уставилась на Хольмана выцветшими голубыми глазами.

Из-за стола Виленга раздалось сдавленное хмыканье.

Вероятно, начальник понял, что дама не в себе. Но полиция должна обрабатывать все обращения, поэтому решил сплавить посетительницу наиболее нелюбимому следователю. А там и предъявить можно за ненадлежащее ведение дела.

— Ну, что ж, — Хольман вздохнул, и попытался придать лицу самое серьезное выражение, — расскажите, пожалуйста, подробнее.

— Меня зовут Эгберта Фемке. Я, уже много лет живу на улице Оттерстрайт, там у меня небольшой особняк, доставшийся мне от родителей, — начала дама, нервно комкая перчатки, — особняк небольшой, одноэтажный, но мне он все равно велик. К тому же ренты мне от родителей не осталось и приходится сдавать комнаты. Комнаты я сдаю уже много лет, с полным пансионом. Жильцов трое: художник Дидрич Вен, лет пятидесяти, уходит рано утром «на натуру» и возвращается лишь в сумерках; секретарша в одной фирме по производству авиационных моторов Брехта Меренг — скромная женщина. Одинокая, незамужняя и в высшей степени порядочная. И студент Коерт Магт — учится в юридической магистратуре. Все кроме студента живут у меня уже несколько лет. Коерт въехал несколько месяцев назад, после того, как перевелся в Утрехт. За какими-то аморальными занятиями замечен не был, плату вносит вовремя.

Хольман педантично записал все это.

— Хорошо, но хотелось бы услышать и про вашего призрака, — тактично прервал он даму, которая продолжала живописать привычки и образ жизни своих постояльцев.

— Про призрака, — дама замялась, но потом снова устремила на Хольмана свой прямой немигающий взгляд, — я понимаю, что это звучит странно. Но все эти годы в подвале моего особняка живет призрак. Его зовут Менно. Он совершенно безобидный. Часто я могу его слышать и видеть блеклую тень на фоне темных стен. Сначала я боялась даже спускаться в подвал, но со временем сдружилась с Менно. Я даже нашла его биографию — много лет назад в этом доме разорился богатый скототорговец. Судно, которое перевозило партию его груза утонуло, бумаги по страховке, которую сделал его агент, оказались поддельными и он не получил выплаты. Двум его дочерям пришлось идти в содержанки. Говорят, сердце его не выдержало и теперь он бродит по дому…

— Это очень интересно, — не выдержал Хольман, но давайте поближе к настоящему времени, — что вас обеспокоило сейчас? Судя по тому, что пишущая машинка продолжала молчать, Виленга это тоже очень интересовало. Хольман не стал отвлекаться, чтобы сделать практиканту замечание. Сейчас было важнее побыстрее закончить с этой странной дамой и заняться, наконец обычной рутиной.

Эгберта укоризненно глянула на Хольмана, но послушно переключилась:

— Как я уже говорила, несколько месяцев назад, ко мне въехал студент Коерт Магт. Свободной комнаты у меня не было, но налоги сейчас столь высоки, а Коерт очень был заинтересован в моем доме, так как он находится всего в квартале от его академии, а он, что греха таить, любит поспать. Мне пришлось отдать ему свою комнату, а самой перебраться в подвал. Там есть вполне пристойная комната, единственным минусом является то, что окна выходят на улицу Оттерстрайт и мимо окон, особенно утром и вечером постоянно кто-то ходит. Видны мне, конечно, только ноги, но о спокойной жизни не приходится и мечтать. Приходится закрывать окно и занавешивать его плотной занавеской.

-Дальше, — нервно постукивая трубкой по столу, поторопил Хольман.

— Менно очень тревожился последние дни, прямо был не в себе, — заторопилась Эгберта, — а последние две ночи я слышала, как кто-то спускается по лестнице и чем-то шуршит в соседней комнатке. Она у нас без окон и мы храним там чемоданы постояльцев. И вот вчера, уже под утро я услышала оттуда нечеловеческий крик, а когда зажгла лампу и пошла проверить комнату, увидела, что дверь растворена, чемоданы раскиданы по коридору. С тех пор Менно исчез. И мне все время не по себе. Кажется, с ним случилось что-то страшное. Прошу вас, помогите мне!

— Э-э-э, — Хольман откашлялся, — мефрау Эгберта, скажите пожалуйста, а кроме вас, кто-то слышал этот крик?

— Да, — Эгберта с вызовом поглядела на следователя, — буквально через несколько минут в подвал спустился Дидрич Вен в халате и с кочергой. А следом за ним сверху заглянула Брехта, и спросила не нужна ли помощь.

— Что-то из вещей пропало?

— Нет, я попросила своих постояльцев проверить свои вещи и все подтвердили, что все на месте.

— Хорошо, — Хольман сунул неразожженную трубку в рот и пожевал мундштук. — Я хотел бы наведаться к вам в пансионат и поговорить с вашими жильцами.

— Менеер Хольман, — Эгберта удовлетворенно кивнула, — после девяти вечера вы можете застать всех жильцов дома. В девять я запираю входную дверь, это непреложное правило. Никаких запасных ключей я не выдаю, мне так спокойнее. Так, что жду вас после девяти.

Дама величественно поднялась из кресла и, опираясь на трость, похромала к выходу.

— Неужели вы всерьез решили взяться за это дело?! — Виленг едва дождался, когда дама скроется за дверью. — Ведь каждому понятно, что это просто фантазии выжившей из ума старухи!

— Понимаю, — Хольман неторопливо набил трубку и, наконец закурил ее, блаженно выпуская к потолку кольца дыма. — Призраков не существует, мой друг. Это непреложное правило. Все преступления совершаются людьми. Но дело нам необходимо завести и дать полный отчет не позднее пятницы Хенрику Войну. К тому же, по словам Эгберты, крик слышали ее постояльцы. Об этом-то я с ними и хочу поговорить, даже если Эгберта и живет давно в мире своих фантазий.

— Но вы же не собираетесь всерьез искать этого чертового призрака?! — не выдержал Виленг.

— Нет, конечно, тем более, что я в них не верю. А вот поискать причину крика и на основании этого составить отчет, я был бы не прочь, а то Хенрик давно ищет повод спровадить меня на пенсию. Кстати, ты пойдешь со мной. Будешь набираться опыта.

Виленг едва заметно сморщил нос, но спорить по поводу использования его в нерабочее время не стал. В следственном отделе понятие «свободное время» было более, чем условным.

В семь тридцать вечера, Хольман накинул пальто, тщательно обвязал шею шарфом и вышел в мартовскую непогоду. Долговязый Виленг молча вышагивал рядом, пряча нос в воротнике пальто.

По дороге, они зашли в ресторацию «Болениус», где подкрепились бифштексом с жареной картошкой и кружечкой пива и уже без десяти восемь стояли перед старинным особняком с остроконечной крышей, облицованным красным кирпичом. В стену по обе стороны от двери с массивным кольцом, торчащим из пасти льва, были вмурованы барельефы с устрашающими мордами. Тусклый свет горел только в прихожей и через плотную штору пробивался из подвального окошка.

— Да уж, — поежился Виленг, неудивительно, что тут завелось привидение. Дом помрачнее нужно еще поискать.

Хольман хмыкнул и позвонил. Хозяйка открыла сразу, словно ждала за дверью. В руке у нее была лампа, хотя прихожая была хоть и тускло, но освещена.

— Добрый вечер, менеер Хольман, — церемонно склонила голову она, — проходите, все постояльцы уже дома.

— Хорошо, но прежде, чем общаться с постояльцами, я хотел бы посмотреть дом и еще раз переговорить с вами.

— Извольте, — голос дамы стал холоднее и строже, — пройдемте, я покажу вам дом. Вещи вы можете повесить здесь.

Хольман и Виленг сняли пальто и повесили их на высокую разлапистую вешалку, стоявшую у двери. На ней уже висело синее мужское пальто, отороченное белой кардаганской нитью и черный мужской плащ с утепленной подкладкой. Одежды третьей постоялицы и самой хозяйки на вешалке не было.

Они прошли по темному узкому коридору в левое крыло дома. Ковры под ногами глушили шаги, но сама архитектура дома от любого движения, наполняла его шорохами, шепотками и шарканьем. Казалось, за ними крадется целая армия призраков. Хольман с усмешкой заметил, как Виленг уже пару раз боязливо оглянулся. Да и сам он чувствовал себя не в своей тарелке. Дом давил на него, слово вынуждая поскорее уйти отсюда.

— Здесь у нас столовая, — Эгберта отворила дверь и зажгла свет, — тусклая лампа осветила небольшую комнатку с плитой, чайником и посудным шкафом. Посреди нее стоял круглый массивный стол. Лампочка покачивалась, бросая на стены неровные блики. Их тени корчились на стене в каком-то неведомом мрачном танце. Иногда казалось, что их не три, а четыре. Теперь уж Хольман сам подавил в себе желание обернуться, чтобы проверить, не стоит ли кто-то за их спинами. И вздохнул с облегчением, когда хозяйка погасила свет и проследовала обратно.

— Здесь комнаты постояльцев, — она по очереди указывала на двери в комнаты, — крайняя комната Брехты, по другую сторону комната Коерта Магта, а следом за поворотом комната Дидрича Вена. Он обычно ложится позже всех, но позже всех и встает. Бывает, ночью бродит по коридорам, пытаясь преодолеть творческий кризис, но остальным он не мешает.

Полоска света из приоткрытой двери художника перегородила им дорогу. Свет был неяркий, мерцающий.

— Менеер Вен, — негромко позвала Эгберта, — у вас дверь не закрыта. Все в порядке?

Из комнаты не доносилось ни звука.

— Менеер Вен, — Эгберта постучала погромче, дверь с противным скрипом приоткрылась.

И вдруг Эгберта вскрикнула, поднеся руки ко рту и едва не выронив лампу.

Хольман тут же, с профессиональной реакцией, отстранил ее от двери, а расторопный Виленг перехватил лампу.

Маленькая комнатка, едва освещенная керосиновой лампой, была завалена свернутыми холстами, коробками, красками. Массивные картины стояли вдоль стен, почему-то изображением к стене, а в узком пространстве между небрежно застланной кроватью и столом, едва помещаясь на оставшемся пятачке, лежал лицом вниз худой мужчина с темными сальными волосами. Из-под его головы растеклась небольшая лужа, в тусклом свете лампы, казавшаяся черной.

К чести хозяйки пансиона, ее паника ограничилась этим, едва слышным вскриком. После чего, она вошла вслед за следователями в комнату и плотно прикрыла дверь. В остальном доме царила тишина.

Хольман склонился над пострадавшим и приложил руку к его шее.

— Жив, — через томительное ожидание сказал он, — пульс слабый, но есть. Виленг, вызывайте врача.

— Где у вас телефон, мефрау Эгберта? — почтительно спросил Виленг, пристраивая лампу на столике.

— В прихожей стоит единственный аппарат, в выгородке за вешалкой.

Виленг выскочил в коридор. Хольман тем временем осторожно перевернул пострадавшего, стараясь не задеть рану. Это был худощавый мужчина с орлиным носом и следами разгульной жизни на лице. На щеке была царапина, а под подвернутой рукой Хольман углядел кусок бумаги. Он осторожно потянул его на себя и у него в руках оказался смятый лист с непонятными знаками, но вполне узнаваемым планом дома, набросанным мягким тупым карандашом. Одна из комнат была обозначена жирной красной точкой.

— Что это за помещение? — он повернулся к Эгберте.

Та близоруко сощурилась, разглядывая план.

— Это багажная напротив моей теперешней комнаты, — с удивлением констатировала она, — та, где я слышала крик.

В коридоре звякнул колокольчик, загрохотали шаги и в комнату вкатился круглый и румяный доктор Рууд со своим неизменным чемоданчиком.

— Что, старина Хольман, — жизнерадостно воскликнул он, — ты уже являешься на место преступления раньше, чем обнаружат труп?!

Он радостно захехекал своей собственной шутке и склонился над пострадавшим.

Жив, без сознания и без угрозы для жизни. Ударили не более часа назад, — оптимистично констатировал он, — несколько дней в госпитале и можно будет отправить везунчика домой.

— Когда с ним можно будет поговорить? — спросил Хольман.

— Завтра, мой друг, завтра, а лучше послезавтра, но вам ведь нужно побыстрее, верно, старая ищейка?! Грузи ребята!

В дверь стали протискиваться два полицейских с носилками и Хольман вместе с мефрау Эгбертой покинули юдоль неудачливого художника.

Когда они вышли в коридор, из соседней двери выглянула худая темноволосая женщина в темно-красном халате с волосами, стянутыми в тугой пучок на голове, отчего глаза ее казались немного раскосыми.

— Что случилось, мефрау Эгберта? — обратилась она к хозяйке.

— Вашему соседу менееру Вену стало нехорошо, — за хозяйку ответил Хольман, сейчас его отвезут в больницу. А вы, как я понимаю, мефрау Брехта Меренг?

— Да, это я, — женщина нервно шагнула назад, чтобы не попасть в круг света лампы.

— Скажите, вы ничего не слышали за последний час?

— Я печатаю, печатаю на машинке, — поспешно ответила Брехта, — только минут сорок назад мне послышался слабый вскрик. Я перестала печатать, прислушалась, но так ничего и не услышала. Решила, что мне это послышалось. К тому же, этот дом и сам по себе полон звуков, мы привыкли.

И она скрылась за своей дверью.

Хольман и Эгберта посторонились, пропуская носилки.

— Пройдемте к вам в комнату, но предварительно заглянем к вашему последнему постояльцу Коерту Магту, — предложил Хольман, — а ты, Виленг, останься и осмотри здесь все. Особое внимание удели возможному орудию преступления. Возможно, оно где-то здесь, а возможно, преступник унес его с собой.

Студент открыл дверь только минуты через две. Полноватый парень со спутанными рыжими волосами, он щурился на свет лампы в руках Эгберты. Мешковато сидящий сюртук был помят, словно тот спал в одежде.

— Следователь по особо важным делам Седвин Хольман, — представился Хольман, — где вы были последний час и не слышали ли что-то подозрительное?

— Последний час? — Коерт, казалось, соображал с трудом, — я пришел домой без четверти восемь, поужинал у себя. Мефрау Эгберта разрешает мне есть в комнате, — кивнул он на хозяйку, — сел заниматься и, кажется, заснул за столом. Он сморщился и смешно потер нос. — Ничего подозрительного я не слышал.

— Ну, что ж, — Хольман заглянул за плечо Коерта, — удачно вам поучиться, прошу прощения за беспокойство.

Коерт сонно кивнул и захлопнул дверь.

Эгберта и Хольман спустились по узкой лестнице в подвальное помещение. В узком коридоре света не было. Тем не менее, на противоположной стене, на фоне черной стены светилось едва заметное пятно, в котором двигалась какая-то смутная тень. Эхо здесь было еще более гулким и многообразным, словно сотни людей, устало шаркая ногами, бесконечно двигались куда-то. Хольман сделал знак Эгберте и замер сам. Шорохи прекратились. Хольман двинулся дальше и сотни бестелесных людей двинулись вместе с ним.

— О, уверяю вас, вы привыкните со временем, — вздохнула Эгберта, — человек привыкает ко всему.

Они прошли в небольшую комнатку, заставленную книгами, посреди комнатки стоял стол, засыпанный какими-то бумагами, единственный стул, рядом с этажеркой был завален садовыми принадлежностями, а у этажерки, выбиваясь из общего интерьера, поблескивала металлом садовая лопата. Подвальное окошко было плотно закрыто занавеской, а над столом висела лампа. В комнате стоял сладковатый запах, который казался Хольману смутно знакомым. Эгберта предложила следователю сесть на кресло, а сама устроилась на небольшом пуфике, возле книжных полок.

— Я вижу, вы увлекаетесь историей старых домов? — сказал он, чтобы начать разговор, указывая на книжные полки.

— Да и не только, — та кивнула, — еще я интересуюсь биографиями людей, живших в этих домах.

— И все же, вернемся к нашим подопечным. Что вы можете рассказать о Дидриче Вене?

— Все, что я знала, я уже рассказала, — вздохнула та, — но цель вашего визита ведь не Дидрич Вен. Я хотела бы, чтобы вы вернули моего призрака.

— Хорошо, давайте поговорим о призраке. — Покладисто согласился Хольман. — Что вы мне можете рассказать?

— Менно существовал тут с момента моего переезда. Сначала я видела его только мельком, хотя слышала часто. Он мог постукивать по стенам, раскачивать зажженную лампу, или тихонько завывать. Часто он любил пристроиться на выходе из подвала и тогда можно было видеть его, как смутное белое пятно с колеблющейся тенью внутри. (Хольман непроизвольно вздрогнул).

Шорохи за дверью возобновились, словно там бродили туда-сюда призраки в ожидании, чтобы напасть на первого кто выйдет из комнаты. Неверные тени колебались в свете лампы. Хольман почувствовал, как по его спине стекает капля пота.

— Менно поддерживал меня в трудные дни, приходил в комнату и сидел вон в том уголке, — Эгберта кивнула в сторону этажерки. — Но в последнее время он стал беспокойным, нервным, метался по коридору. И вдруг сразу после крика в багажной он исчез.

— Но вы же не предполагаете, — с безмерным терпением, спросил Хольман, — что это был крик призрака.

— Нет, что вы, — очень ласково, как о своем домашнем питомце, сказала Эгберта, — Менно, к сожалению, не умеет так кричать.

И тут Хольман понял, что больше не может находиться в этой комнате и в этом доме. Дом давил на него всей своей массой. Тысячи призраков за дверью бродили, ожидая, когда он выйдет из безопасной комнаты, чтобы растерзать его. Сладковатый запах дурманил голову.

Пошатываясь, Хольман поднялся и резко дернул ручку двери на себя.

В коридоре за дверью стоял Коерт с занесенной для стука рукой.

— Мефрау Эгберта… э-э-э, простите менеер Хольман… не хотел беспокоить вас, но вспомнил, что, кажется слышал разговор двух мужчин в коридоре, незадолго до того, как уснул, — виновато сказал он, потирая припухшие со сна глаза, — решил спуститься и сказать вам это.

— Когда вы слышали разговор? — Хольман ухватился за косяк двери, так закружилась голова.

— Минут за сорок, перед тем, как вы пришли, — Коерт встревоженно посмотрел на Хольмана, — может вам на воздух.

— Да, пожалуй, — Хольман обернулся к Эгберте, — думаю, на сегодня мы закончим. Завтра с утра я продолжу расследование, а в вашем доме останется дежурить полицейский.

Пришел в себя Хольман в саду дома. Виленг встревоженно поддерживал его за плечо.

Над улицей Оттерстрайт разгорался рассвет. Сад, которого много лет не касалась рука садовника, густо зарос плющом и яблонями. И они помахивали своими еще голыми ветками, на фоне светлеющего неба.

— Что случилось, менеер Хольман? — спросил Виленг.

— Все в порядке, — Хольман помотал головой и побрел прочь от темнеющего за спиной дома, — пойдем позавтракаем и выпьем кофе. Сегодня пятница, а к вечеру нам нужно предоставить отчет начальству.

Они сели за столик у окна в ресторане. Хольман заказал большую чашку кофе и яичницу с беконом, а Виленг остался верен пиву и жареным колбаскам с картошкой.

— Ну, что тебе удалось найти? — Хольман выглядел постаревшим на несколько лет, настоящий пенсионер.

— Небольшая статуэтка лежала рядом с ножкой стола. Черный мрамор — девушка, сидящая на пляже. В сгибе ее руки зацепился черный волос. — Виленг показал пакет со статуэткой. — Рукою не брал, надеюсь, можно еще найти отпечатки пальцев.

— Молодец, Виленг, — Хольман тяжело хлопнул по плечу практиканта и отпил горячего кофе, — полагаю, скоро ты можешь занять место младшего следователя в нашем управлении. Я буду ходотайствовать за тебя.

— Спасибо, менеер Хольман, — Виленг словно засветился от похвалы, но тут же сник. — только нет у нас свободной ставки и уходить никто не собирается. Так и куковать мне в практикантах до старости.

— Не переживай, что-нибудь придумаем, — Хольман вытащил из кармана трубку и неторопливо раскурил. К потолку поплыли колечки дыма. — А пока попробуй решить вот какую задачу.

— Хозяйка пансиона — очень любит садоводство, историю домов и старинных фамилий. Нежно относится к своему персональному призраку. Дидрич Вен — художник, очень любит ходить по ночам по старинному дому, увлекается, я уверен, написанием старинных портретов. Ты ведь проверил?

— Да, я посмотрел картины, но как вы догадались? — пораженно воскликнул Виленг.

Хольман только усмехнулся.

— Далее Брехта Меренг — машинистка — старая дева, синий чулок. На вид лет сорок, на самом деле старше. Ты, кстати, заметил, что чем-то она напоминает хозяйку дома?

— Нет, там темно было.

— Вот именно, а она между тем, сказала, что печатала на машинке. А вот Дидрич Вен, как художник, с наметанными на лица взглядом, наверняка заметил. Ну и наконец, Коерт Магт — очень напрашивается жить в этом доме, хотя он даже внешне отпугивает своим видом. Я бы, например, согласился скорее, пройти лишний квартал, чем жить в этом мрачном месте. Занимается в юридической магистратуре. А значит, проходит практику в какой-нибудь юридической фирме. И я уверен, что это очень солидная фирма с давней историей.

— То есть вы уже знаете, что там произошло, — Виленг от неожиданности подавится пивом, прокашлялся и отставил в сторону кружку, — то есть знаете, кто преступник.

— Почти, — Хольман грустно улыбнулся, — и мне это очень-очень не нравится. Но требуется проверить кое-какие факты. А пока давай пойдем по домам и попробуем поспать пару часиков. Завтра, то есть сегодня уже предстоит тяжелый день. Можешь прийти на работу к десяти в счет сегодняшнего ночного дежурства.

В десять часов, когда Виленг вошел в кабинет, Хольман уже сидел за своим столом, непривычно заваленным бумагами. По кабинету плавали клубы дыма, от его неизменной трубки.

— Похоже, вы и не возвращались домой, — сказал Виленг, снимая пальто.

— Да, мне тут пришла в голову одна интересная мысль и я решил проверить, — Хольман сдвинул в сторону часть бумаг и вытащил из-под них несколько пожелтевших листков.

Пришлось для этого сходить в архив, но оно того стоило. Сторож, правда, не хотел меня пускать в семь утра, ратуя за то, что архив открывается в десять. Пришлось показать свои корочки. Но я действительно нашел в архиве копию дела скототорговца Менно Фемке.

С минуту он ожидал, пока на лице помощника появится понимание и ошеломление, а отметив их, удовлетворенно кивнул.

— То есть…то есть Эгберта Фемке и есть дочь этого скототорговца? — воскликнул Виленг.

— Да, причем младшая.

— Это важно? То есть существует еще и старшая?

— Существует, — невесело хмыкнул Хольман, — и именно это мне и не нравится. Поэтому я вынужден, после окончания этого дела, подать заявление об отставке, и так как в нашем следственном управлении освобождается штатная единица, я хочу рекомендовать тебя в производство в младшие следователи! — он показал Виленгу два, убористо исписанных, листка.

— Ка-аак?! — Виленг едва сев, вскочил, словно на его стуле лежала колючка. — Вы не можете так поступить! Вы только что распутали дело, которое не под силу было распутать никому. Почему же вы уходите?!

— Потому, что это дело рушит все мои многолетние познания в сыскном деле. А раз так, я не могу оставаться больше у руля.

В комнате воцарилась тягучая тишина. Часы огорченно бумкнули, разделяя с Виленгом горечь этой новости.

Хольман опять склонился над бумагами, а Виленг потряс головой и стал мрачно расчехлять пишущую машинку и разбирать почту.

— Ну что ж, — Хольман хлопнул ладонью по столу, — не вешай нос. У нас ведь есть еще это дело и оно еще не закончено. Одевайся, мы идем навестить мефрау Эгберту Фемке.

Они вышли в промозглое мартовское утро. Сеял мелкий холодный дождик, скрадывая контуры домов. Хольман, как человек, переставший сомневаться и принявший решение, жевал трубку, подставляя лицо мелкой мороси. Виленг наоборот уткнулся в воротник пальто, прячась от дождя и ненастного утра.

Дом встретил их мрачно. Облицовочный кирпич потемнел от дождей. А морды на барельефах хищно выскалились на непрошенных гостей.

Хольман позвонил в колокольчик. Раз, другой. На третий дверь отворил полицейский, который должен был дежурить в саду.

— Простите менеер Хольман, хозяйка до сих пор не поднималась и я рискнул сам открыть вам дверь.

— Хорошо, — Хольман похлопал парня по плечу, я сам спущусь к ней, а ты оставайся в доме, возможно, понадобится твоя помощь.

Полицейский козырнул и скрылся за вешалкой, обрадованный тем, что его не выставили в промозглое утро.

— Мефрау Эгберта, — Хольман с Виленгом спустились в подвал и постучали в массивную дверь. Дверь багажной напротив была распахнута настежь, в полумраке помещения были свалены в один угол чемоданы неопрятной грудой. В другом углу, освобожденном от чемоданов, чернела груда земли с брошенной поверх лопатой.

За дверью Эгберты царила тишина. И в коридоре тоже было тихо. Не было шорохов, словно двигались тысячи призраков. Тишина давила на уши даже больше, чем давешние шорохи.

Хольман толкнул дверь, она оказалась не запертой. В комнате Эгберты царил разгром. Бумаги были скинуты на пол, книги, неопрятной грудой лежали на столе. Сама Эгберта сидела за столом, положив голову на сложенные на столе руки и, казалось спала.

Виленг невольно вскрикнул.

Хольман успокаивающе поднял руку.

— Мефрау Эгберта, — мягко сказал он, — я пришел поговорить с вами.

Женщина медленно подняла голову. От высокой прически не осталось и следа. Белоснежные пряди, свиты в кудель, свисали ей на спину. Платье помялось. Глаза покраснели от слез.

— Зачем вы пришли менеер Хольман? — хрипло спросила она.

— Я пришел, чтобы поговорить о вашем отце Менно Фемке и вашей сестре Брехте Фемке.

Эгберта молчала. Скорее, не из желания что-то скрыть, а от того, что ей вдруг стало все равно.

— Давайте я расскажу вам все, как было, а вы, если все будет верно, просто подтвердите.

Эгберта по-прежнему безучастно смотрела в стол. Виленг тихо сел в кресло стараясь не потревожить тишину, повисшую в комнате, впервые за много лет.

— В 1952 году в городе Утрехте на улице Оттерстрайт жил богатый скототорговец Менне Фемке. У него были две дочери-красавицы на выданье — Брехта и Эгберта. Много женихов сваталось к ним, но девушки, привыкшие к богатству и красивой жизни, отвергали их. Когда Брехта отвергла очередного ухажера Сджефа Вана, он поклялся отомстить. Но Брехта только смеялась над ним. Прошли годы, и семейство Фемке забыло о Сджефе, а он о них нет. В то время он, через подставных лиц, устроил страхование всего капитала Фемке. А когда одно из судов погибло в шторм, оказалось, что все бумаги по страховкам поддельные и Менно Фемке не получит ни гроша. Надеясь на страховку, скототорговец уже набрал кредитов, с которыми не мог расплатиться. И семейство оказалось разорено.

Эгберта уже не смотрела в стол. Блестящие голубые глаза неотрывно смотрели на Хольмана, а по щекам безостановочно бежали слезы.

— Я не знаю, почему Менно Фемке не воспользовался своей последней возможностью спасти семью — кладом, закопанным еще его предками, возможно, клад бы спас его от разорения.

— Он не смог, — прошептала Эгберта, — карта была утеряна, осталась только легенда.

— Я так и думал, — Хольман кивнул, — сердце его не выдержало и он скончался, оставив дочерей без средств к существованию, но так и не смог покинуть дом, навеки оказавшийся прикованным к своему дому и кладу, который поклялся найти. Дочерям пришлось идти в содержанки. Как умерла Брехте я не знаю, но видимо, это случилось в отчем доме.

— Сджеф обещал ей жениться, но только надругался над ней и Брехта не вынесла позора, — надтреснуто сказала Эгберта, — а Брехта всего лишь хотела защитить меня от нищеты.

— Да, в архивах этого не найдешь, поэтому я и пришел к вам, -мягко сказал Хольман, — ваши родственники погибли, но остались в доме, незримо стараясь защищать вас.

Эгберта больше не плакала, она сидела с прямой спиной, ловя каждое слово Хольмана, словно своим рассказом, он давал ей снова прикоснуться к ним.

— Потом было несколько заметок о привидениях в этом доме, после чего вы смогли накопить и почти за бесценок купить этот дом сами.

— Да.

За окном шаркали ногами прохожие, люди спешили по своим обыденным делам, даже не представляя, какие тайны может скрывать дом, мимо которого они идут.

Вы взяли постояльцев и зажили жизнью солидной пожилой мефрау. Только одну комнату вы не могли сдавать, потому, что ночами там появлялась Брехта. Почти осязаемая, такая родная. Она была вашей единственной отдушиной. Но, увы, и она не знала, где спрятан клад.

— Да мне и не нужно было, — голос Эгберты налился силой. — Со мной были мои родные, у меня была крыша над головой.

Хольман сочувственно покивал.

— А потом к вам подселился художник Дидрич Ван.

— Я так и не поняла, что это потомок того ублюдка, — злобно выплюнула Эгберта. — Откуда он узнал про клад, я тоже не знаю.

— Возможно Брехта что-то могла сгоряча сказать.

— Возможно. Он ходил, постукивал ночами по стенам, но жильцам он не мешал. И я смирилась с его творческой причудой.

— А потом он столкнулся в багажной с призраком Менно и понял, что клад именно там, — Хольман покачал головой, — парень оказался не робкого десятка и не сбежал сверкая пятками, а отметил место на карте и принялся выжидать удобного момента. А призрак Менно понял, что деньги, по праву принадлежащие вам, могут уплыть в руки потомка его злейшего врага и заметался. Бестелесный и бессловесный он не мог сообщить вам ничего, а Брехта его просто не видела.

— Но ведь Коерт сказал, что слышал разговор в коридоре, — неуверенно сказала Эгберта.

— Коерт не слышал ничего. Это еще один претендент на клад, скорее всего он раскопал в архивах юридической фирмы какие-то указания на это. Ведь практикантов обычно и сажают на самую нудную бумажную работу. И ему нужен был повод спуститься и подслушать наш разговор.

Виленг из своего угла возмущенно хмыкнул.

— Как Менне смог рассказать вам где клад, я не знаю, но вы его нашли. — Утвердительно сказал Хольман.

— Нашла, — на глазах Эгберты снова показались слезы, — в багажной в углу. Плоская коробочка с драгоценными камнями. Но мне не нужны они без моих родственников. А они ушли. Я даже закопала клад обратно, но отец и Брехта так и не вернулись.

— Они сделали для вас все, что могли, а теперь ушли, — мягко сказал Хольман, — отпустите их Эгберта. Вы еще свидитесь, когда придет срок, а пока отпустите.

Женщина молчала, роняя крупные слезы. У двери послышался шорох.

Виленг оказался проворнее всех и выскочил в коридор первым. Как раз, чтобы увидеть удирающего по лестнице молодого человека.

— Полицейский, задержать его, — рявкнул Хольман.

Наверху что-то грохнуло, кто-то вскрикнул и все стихло. Все трое бросились наверх.

Коерт Магт лежал на животе, а сверху его прижимал коленом полицейский. В метре от этой живописной скульптурной композиции лежала раскрытая коробочка, вокруг которой блестели в лучах пробившегося сквозь тучи, мартовского солнца, блестели драгоценные камни.

— Ну вот и все. — Хольман вдруг почувствовал себя очень старым. — Один преступник задержан, другой в госпитале. Вы можете вступать в права наследования. Думаю, в фирме, где практикуется наш юный воришка, есть бумаги, по которым данный клад принадлежит вам.

Коерт раздраженно зашипел, подтверждая слова Хольмана.

— Бумаги по этому делу оформит Виленг, а мне действительно пора на пенсию.

— Но почему?! — вскинулся Виленг.

— Потому, что отец мефрау Эгберты так любил своих дочерей, что смог даже призраком ударить художника по голове статуэткой. Как там? Дама сидящая на пляже?

— Эту статуэтку лепили с Брехты, — прошептала Эгберта.

— Значит еще и это придало ему сил. А в мире, где призрак может совершить преступление, нарушив все физические законы, я не могу быть следователем. А значит мне пора.

И менеер Ван Седвин Хольман вышел в солнечное мартовское утро. Уже закрывая дверь, он слышал, как за его спиной бумкнули настенные часы, отмеряя очередной, закончившийся период его жизни. Не так гулко и прочувствованно, как это делали часы в его кабинете, но очень похоже.