Последние из Атлантиды

Глава 1. Прибытие.

Алый диск солнца медленно погружался за изумрудные холмы западного побережья Атлантиды. Небо над Кристальными Водами окрасилось в невиданные оттенки: от нежно-персикового до глубокого аметистового, с прожилками золота там, где еще сияли последние лучи светила. Океан, обычно лазурный и прозрачный, в этот час казался жидким опалом, мерцающим тысячами внутренних огней. Легкий бриз доносил до берега аромат ночных цветов и едва уловимый запах соли.

Величественная столица Атлантиды, Посейдонис, простиралась вдоль побережья амфитеатром сверкающих зданий. Храмы, посвященные повелителям стихий, своими куполами, отливающими перламутром, взмывали ввысь, словно гигантские морские раковины. Пирамиды из белоснежного орихалка, казалось, поглощали и переизлучали свет уходящего дня, окутывая город мягким сиянием. Вдоль широких каналов, пересекавших Посейдонис, мерно покачивались гондолы с фонариками, отбрасывающими причудливые блики на полированные стены набережных.

В этот вечер Кристальные Воды были особенно оживленны. К главному порту Посейдониса, расположенному у подножия Золотого Храма Посейдона, стекались многочисленные корабли. Их паруса, сотканные из переливающихся водорослей и украшенные светящимися кристаллами, напоминали стаи экзотических рыб, спешащих на зов. Гости со всех концов света спешили на праздник Солнца и засвидетельствовать свое почтение великому царю Атлантиды, Ахелиосу.

Среди прибывающих выделялся один корабль, чей корпус был выполнен из темного, словно обсидиан, дерева и украшен резными головами мифических зверей. На его носу гордо развевался штандарт с изображением пурпурного скорпиона. Это прибыл принц Кассиан из далекой пустынной страны Ксира, чье имя шепталось с благоговением и опаской. Он прибыл с богатыми дарами и единственной целью – просить руки прекрасной Элары, дочери царя Ахелиоса, чья красота воспевалась в легендах от ледяных пустошей Севера до огненных кратеров Юга.

Принц Кассиан, облаченный в одежды из тончайшего песка и мерцающих камней, стоял на палубе, всматриваясь в величественный город, который должен был стать частью его будущего. Рядом с ним находился его главный советник, мудрый старец по имени Зафар, чьи глаза, казалось, хранили тайны многих поколений.

По мере того как корабль Кассиана скользил по вечерним водам, к нему присоединялись другие суда, привезшие знатных вельмож и послов из самых разных уголков мира. Каждый прибывший нес свои надежды и амбиции, и вечерняя Атлантида, окутанная таинственным светом и предвкушением грядущего торжества, казалась центром всего известного мира. Воздух был наполнен шепотом, плеском волн и отдаленными звуками музыки, доносившейся из дворцов и храмов, готовящихся к встрече высокого гостя.

Когда корабль с пурпурным скорпионом на знамени медленно причаливал к мраморной пристани, вода в гавани на мгновение затихла, словно прислушиваясь. Волны едва заметно коснулись бортов судна, как если бы сами воды Атлантиды выражали уважение пришельцу из дальних земель.

На белых ступенях, ведущих от берега к центральной площади, выстроилась торжественная свита. Во главе её стоял верховный жрец Ликарион — высокий, сдержанный старец, чьё лицо напоминало резьбу на древней колонне, а глаза — глубины морской бездны. В его руке был посох, увенчанный светящимся кристаллом, вокруг которого клубились нити бледного света, словно дыхание самого эфира.

Позади жреца замерли воины из Ордена Семи Приливов. Их доспехи отливали голубым и зелёным металлом, будто выкованы из самой морской пены. Щиты, украшенные эмблемами стихий, отражали последние отблески заходящего солнца, заставляя их вспыхивать, как светлячки в ночной лагуне.

Принц Кассиан, высокий, с прямой осанкой, ступил на камни Атлантиды с достоинством того, кто привык не просить — а выбирать. Его одежды переливались оттенками песка и камней — цвета пустынных штормов и звёздных ночей. Он молча кивнул в знак приветствия, и лишь его взгляд — цепкий, внимательный — выдавал напряжённое ожидание.

— Приветствую тебя, принц Кассиан, — произнёс Ликарион, голос которого разносился по пристани, как шелест прибоя. — Атлантида ждала тебя. День великого сбора начался, и каждый прибывший несёт с собой выбор — свой и чужой.

Кассиан коротко улыбнулся, но в его улыбке было больше тайны, чем радости.

— Я пришёл с открытым сердцем… и с открытым взором, — ответил он спокойно.

Жрец слегка прищурился, словно прислушиваясь к смыслам, скрытым за словами.

— Путь начался, — тихо сказал он. — А значит, всё уже в движении.

Над городом пронёсся первый удар рога — глухой, как голос глубин. Это был знак, что вечерняя церемония близка, и Золотый Храм Посейдона готовится к началу собрания.

Город погрузился в напряжённое ожидание. Кассиан же, под взглядом сотен глаз, не торопился двигаться дальше. Он стоял, словно ощущая под подошвами не камень, а пульс живого существа — древнего, как сам океан.

В этот вечер, среди света кристаллов, песнопений и солёного ветра, никто ещё не знал, что с прибытием чужеземного принца в столицу Атлантиды вошла и судьба, сплетённая из тайны, предсказания и опасности.

Глава 2. Принцесса Элара.

Высоко над заливом, в восточной башне Дворца Волн, окно комнаты принцессы Элары распахивалось прямо в небо, наполненное отблесками уходящего дня. Золотые нити заката проникали сквозь кружево прозрачных занавесей, лаская её светлые волосы, спадавшие мягкими волнами на плечи. Они сияли, словно солнечные лучи, заключённые в шёлке, и в их блеске отразился весь свет вечерней Атлантиды.

Элара сидела на широком подоконнике, поджав ноги, и смотрела вдаль, туда, где океан сливался с горизонтом. В её лице, тонком и чистом, было что-то одновременно девичье и царственное. Глаза — глубокие, цвета светлой морской воды — хранили в себе и печаль, и мечту. В них отражалась не только юность, но и мудрость, которую редко ожидают от восемнадцатилетней девушки.

— Ты опять там, дитя моё, — раздался за спиной голос, немного хриплый, но добрый. Это была Ануция, старая служанка, что знала Элару с первых её дней. Её лицо, испещрённое морщинами, светилось нежностью, словно луна, глядящая на любимое дитя.

Элара улыбнулась краешком губ.

— Солнце сегодня красивое, Ануция. Оно будто прощается... не как обычно. Ты не чувствуешь?

Служанка покачала головой и подошла ближе, держа в руках лёгкое покрывало.

— Ты слишком чуткая, девочка моя. Сердце твоё ловит шёпот ветра, будто песню. Но не всякий шёпот — предвестие.

Принцесса обернулась, её лицо озарилось мягким светом.

— Просто в воздухе есть что-то… новое. Как будто кто-то идёт мне навстречу. Я не знаю, кто он, но с каждым днём чувствую всё сильнее.

Ануция вздохнула и села рядом, поправляя локон с её плеча.

— Ты всегда была такой. Даже в младенчестве смотрела на людей так, будто знала их лучше, чем они сами себя. Но будь осторожна. Сердце — добрый советчик, да не всегда защитник.

Элара слегка улыбнулась и посмотрела вниз, на площадь, где готовились к ночному торжеству. С высоты они казались ей детскими игрушками — огоньки, движения, звуки.

— Я не боюсь. Во мне нет страха, Ануция. Только ожидание. И странная грусть… как будто всё уже началось, а я ещё не знаю, какую роль мне играть.

Служанка прижала её ладонь к своей.

— Роль твоя — быть собой. Не забывай: ты не просто дочь царя. Ты свет, что согревает, когда шторм. Ты — душа Атлантиды.

В ответ Элара закрыла глаза и склонила голову к плечу Ануции. Вечер дышал над городом, и тишина в комнате наполнилась смыслом. Где-то за стенами начиналась великая история, но пока она была здесь — девочкой, женщиной, наследницей, которая чувствовала приближение судьбы.

Элара всё ещё смотрела в окно, но теперь в её взгляде появилась тревога. Она чуть нахмурилась, стиснув пальцы на подоконнике.

— Ануция… — тихо сказала она, не отводя взгляда от горизонта. — Я не хочу… Я не могу выйти за того, кого не знаю. Пусть он хоть трижды принц, хоть повелитель всех пустынь… Что толку в золоте, если оно не греет руки?

Служанка молча слушала, склоняя голову. Её лицо посерьёзнело.

— Твой отец надеется, что этот союз принесёт мир. Союз не сердец, а держав.

— А моё сердце? — Элара обернулась к ней резко. — Разве оно не принадлежит тоже этой державе? Почему никто не спрашивает его? Я жива, Ануция. Я чувствую. Я люблю…

Её голос дрогнул, и на секунду в комнате повисла тишина. Только ветер шевелил занавеси, будто сам не смел прервать признание.

Ануция вздохнула, стиснув пальцы в морщинистых руках.

— Он вернулся вчера вечером, — наконец сказала она. — Привёз тебе ещё один дар. Я спрятала его, как просила ты. В шкатулке из лунного стекла.

Элара вскочила и подошла к резному шкафу, вытянув маленькую серебристую шкатулку, почти прозрачную. Она раскрыла её — внутри лежала тончайшая подвеска: в центре — капля морской воды, заключённая в оправу из белого золота, инкрустированного голубым огненным камнем.

— Никто, кроме него, не может так чувствовать меня, — прошептала она. — Даже море не умеет говорить так, как говорят его руки.

— Океан же не спрашивает разрешения у скал, когда разбивает их, — пробормотала Ануция. — Но ты знаешь, дитя… ты знаешь, что это путь опасный. Если отец узнает...

— Он не узнает, — твёрдо сказала Элара. — Ино не предаст меня.

Имя прозвучало, как музыка. Ино — внук Ануции, мальчик, выросший в тени мастерских улиц, под звон молотков и шорох кистей. Гениальный художник, скульптор и ювелир, он творил красоту, о которой слагали песни, но никто не знал, что сердце его давно принадлежит принцессе.

— Он снова приснился мне, — прошептала Элара. — Он был в саду, в мраморной беседке. Пальцы его были в краске, и на лбу — капля пота. Он смотрел на меня так… будто видел душу.

Ануция тяжело поднялась и подошла ближе, обнимая девушку.

— Ах, девочка моя… сердце твоё бьётся слишком громко. А этот мир любит тишину. Но я молюсь за вас обоих. Что бы ни случилось — я буду рядом.

Элара прижалась к её плечу.

— Не отпускай меня, Ануция. Пока я с тобой — мне не страшно.

За окном вечер гас, и звезды начали медленно зажигаться над Атлантидой. Но в сердце башни горел другой свет — свет любви, которой ещё предстояло бороться за право быть услышанной.

Глава 3: Ночная встреча.

Ночь окутала Атлантиду своим глубоким синим покрывалом, усыпанным мириадами звёзд. Луна, полная и молочно-белая, медленно поднималась над вершинами Храмов, бросая мягкий свет на мраморные крыши и зеркальную гладь каналов. Ветер стих, и воздух наполнился ароматом ночных цветов: жасмина, лилии и душистого вина, которое иногда подливали в чаши у входов в храмы в знак благодарности богам.

За южной стеной дворца, скрытый густыми плетениями виноградной лозы и высокими колоннами с резными капителями, лежал потайной сад Элары. Здесь время замирало. Фонтаны шептали неспешно, как будто рассказывали друг другу сны, а каменные дорожки вели в глубину зелёной тишины, туда, где жила их тайна.

Туда, где его ждала она.

Элара стояла у беседки, закутанная в лёгкий прозрачный плащ из серебристой ткани, её волосы, распущенные и переливающиеся под лунным светом, падали волнами на плечи. В глазах её была и тревога, и нетерпение. Она ждала.

Из тени появился он — Ино. Высокий, с сильными руками, покрытыми лёгкой пылью мрамора, в простой тёмной одежде. Он не говорил ни слова, но в его взгляде было всё — и трепет встречи, и обещание унести её от всего, что причиняло боль.

Элара бросилась ему навстречу, и он крепко прижал её к себе. Некоторое время они просто стояли, слушая сердца друг друга. Затем она подняла лицо к нему и тихо сказала:

— Я видела сегодня одну из твоих новых работ… Статуя в храме Эа. Женщина, стоящая среди волн, и у неё — мои глаза. Ты ведь знал, что я узнаю?

Ино улыбнулся, провёл пальцами по её щеке:

— Я высекаю тебя из каждого камня, что попадается мне. Даже если бы никогда больше тебя не увидел — всё равно знал бы каждую линию твоего лица.

Элара опустила взгляд, и в её глазах блеснули слёзы.

— Отец… Он хочет выдать меня за чужого. За принца пустыни. Даже имени его не знаю, а мне улыбаются и кланяются, будто уже не я — а украшение на чужой короне… Я… я не хочу! — Голос её дрогнул, и она прижалась к груди Ино. — Мне страшно…

Он обнял её крепче, поглаживая по спине. Долго молчал, а потом прошептал:

— Пока я жив, я не отдам тебя никому. Ни принцу, ни судьбе, ни времени. Ты — моё вдохновение, моя душа. И если ты упадёшь — я буду твоим крылом. Если тебя потопят — я стану твоим воздухом.

Он нежно отодвинул её от себя, глядя прямо в глаза. Элара не отводила взгляда, в её лице было всё: боль, любовь, отчаяние и страсть. Она сама потянулась к нему, положив ладонь на его щёку.

— Только здесь… Только этой ночью… Позволь мне забыть обо всём, — шептала она, и её голос был как дыхание ночи.

Он наклонился, их губы встретились — сначала робко, будто впервые. Затем с большей жаждой, с жадностью тех, кто не знает, останется ли у них завтра. Её пальцы скользнули по его волосам, а его руки нащупали изгибы её тела, словно стараясь запомнить каждую линию, как свои собственные творения. Они легли на мягкий мох, усыпанный лепестками, в тени кипариса, а над ними звёзды сияли, как глаза древних богов.

Той ночью в саду расцвела не только любовь, но и решимость — бороться за неё.

Глава 4: Царский зал.

Зал Совета, где царь Ахелиос принимал приближённых и вершил государственные дела, был сердцем дворца и символом власти всей Атлантиды. Сводчатый потолок возвышался так высоко, что голос, произнесённый в нём, уходил ввысь, словно молитва. Массивные колонны из полированного обсидиана стояли рядами, а между ними пылали светильники на высоких трёхрогих подставках. По стенам вились тончайшие золотые линии, образующие древние знаки, зашифрованные пророчества и гимны Солнцу.

В центре зала, на возвышении из чёрного мрамора, стоял золотой трон царя — тяжёлый, монументальный, отлитый из сплава чистого золота и редкого солнечного металла, который добывали в дальних горах Атлантиды. Его спинка напоминала расправленные крылья, а подлокотники были украшены фигурами львов и солнечных дисков. От трона исходило тепло — не от огня, а как будто от самой власти.

На троне восседал сам Ахелиос — царь Атлантиды, хранитель Законов Воды и Солнца. Его лицо было строгое, выточенное временем и властью, а глаза — как отражения двух солнц: проницательные, сухие, почти безжалостные. Его волосы, длинные и седые у висков, были убраны в простую повязку из красного шёлка. На нём была мантия цвета заката — от багряного до золотистого, и на груди — знак Десяти Волн, символ правящей династии.

По одну сторону от трона стоял жрец в длинной чёрной одежде — Вестник Солнца, человек замкнутый, с лицом, покрытым резкими линиями от морей, солнца и времени. Он только недавно вернулся из дальнего обхода восточных провинций — надзирал за храмами, наблюдал за урожаями, беседовал с правителями воды. Его голос был низким, как гул прибоя.

По другую сторону стоял любимый жрец царя — мудрый Талам-Асор, высокий мужчина с тёмной кожей, тонкими пальцами и глубоким голосом. Его считали прорицателем и душой дворца. Ахелиос доверял ему больше, чем даже старейшинам Совета.

Они говорили негромко, но напряжённо. Обсуждали дела границ, слухи о приближении к берегам Атлантиды торговых кораблей с севера, и вопрос, который царь держал в сердце — брак его дочери.

Ахелиос сидел, опираясь на подлокотники, и его голос звучал, как камень, сдвинутый с горы:

— Народ ждёт наследника. Я не позволю, чтобы Элара погубила род, погнавшись за сердцем. Сердце — пламя, оно не освещает путь, оно сжигает.

Он не знал, что в эту самую минуту его дочь, ускользнув от стражи, снова встречается в саду с тем, чьё имя запрещено было бы даже произносить в этом зале. Пусть Ино был гениальным художником, скульптором и ювелиром, царь не мог допустить связи своей дочери с рабом!

Двери зала тихо скрипнули, впуская внутрь высокого худого жреца в тёмно-синих одеждах. Его лицо было затенено капюшоном, и только усыпанный морщинами подбородок выдавал возраст. Он склонился перед царём и, не поднимая взгляда, заговорил низким голосом:

— Светлейший Ахелиос, прощения прошу, что тревожу в столь важный час. С вестью к тебе явился я. Среди чужеземных гостей, приплывших к великому Празднику Солнца, замечен один… странный человек. Старик с южных берегов — из Ханаана. Говорит он на ломаном языке, но всё твердит о каком-то Боге — едином, невидимом, властном над всеми стихиями.

Ахелиос прищурился, и правая рука его сжалась на подлокотнике трона. Талам-Асор обменялся быстрым взглядом с Вестником Солнца, но молчал, наблюдая за лицом правителя.

— Боге?.. — переспросил Ахелиос медленно, с холодной яростью. — Вне наших Храмов? Вне Владыки Морей и Великого Светила?

— Он утверждает, — продолжил жрец, — будто боги наши — лишь тени, а истина — в неведомом, безликом, которому он один молится. Говорит, что видел видения, что несёт людям правду… и что Атлантида стоит на грани великого падения, если не внемлет его словам.

Мраморный зал будто стал холоднее. Даже пламя в светильниках дрогнуло, словно от ветра.

Царь поднялся с трона, и его голос прозвучал, как раскат грома:

— Пророки без родословной! Молчуны, что вдруг начинают кричать на улицах! Мы уже видели таких, и ни один не принес стране ничего, кроме смуты. Атлантида — земля порядка и света, не безумия.

Он обернулся к Таламу-Асору:

— Если этот ханаанский старец посмеет выносить свою ересь за пределы таверн и причалов — если он осмелится говорить о своём Боге на площадях и рынках — упрятать его за решётку. Пусть остынет в подземельях, пока не забудет язык свой.

— Да будет так, — с лёгким поклоном произнёс Талам-Асор. — Я сам прослежу за этим. Ересь не пустит корни в нашем царстве.

Ахелиос снова сел на трон, лицо его побледнело, но голос оставался твёрдым:

— Праздник близок. И я не позволю, чтобы чья-то безумная вера омрачила день, когда моя дочь станет залогом мира и величия. Пусть этот старик молчит… или пусть исчезнет.

Глава 5. Жрецы.

Глубокой ночью над Атлантидой раскинулся синий свод звёзд, бездонный и таинственный, как сама вечность. На вершине Великой Пирамиды, вблизи храма Посейдониса, жрец Телемир, астроном и толкователь небесных знамений, в одиночестве вёл свои наблюдения.

Каменная площадка, выложенная чередующимися квадратами белого и чёрного мрамора, хранила в себе тишину и холод высоты. Здесь, под открытым небом, среди бронзовых приборов, угломеров и сфер с выгравированными знаками, Телемир склонялся над полированной табличкой, тщательно нанося символы, напоминающие древнюю клинопись. Он пользовался стилосом из редкого сплава, не поддающегося коррозии, обмакивая его в жидкость из фиалкового сосуда, вылитого в форме раскрытой пасти ягуара.

Каждое касание оставляло на бронзовой пластине чёткий след — чернеющий от кислоты отпечаток, который невозможно было стереть. Рядом едва теплилась глиняная лампа в виде летящего дельфина. Сквозь слабое пламя время от времени пролетали ночные мотыльки.

Телемир был настолько поглощён вычислениями, что не заметил тихого стука по закрытой каменной плите люка. Лишь повторный, чуть более решительный звук заставил его обернуться.

— Кто там? — отозвался он, отрываясь от таблички. — Назовите себя!

— Во имя Великого Светила! — послышался голос снизу.

Телемир открыл люк, и на вершину пирамиды по каменной лестнице поднялись пятеро. Все они были в тёмных накидках, украшенных знаками своих наук.

Первым вошёл Армантах, архитектор и геометр, с лицом, отмеченным прямыми, как у чертежа, чертами. За ним следовал Огуран, учёный в истории и законах. Далее появился Базир-Энт, знаток металлов и алхимии, в сопровождении Ташу-Намара, лекаря с глазами прозорливца. Замыкал шествие Номех, философ и хранитель древних тайн Храма.

— Что ты увидел, Телемир? — спросил Армантах, подходя к инструментам.

Жрец развёл руками:

— Я уже сам не понимаю. То ли ошибка в расчётах, то ли небо само сбилось с пути. Созвездия отклонились от вечных позиций, планеты ведут себя так, будто их тянут невидимые силы. Даже звезды, те, что веками неподвижны, — сместились вправо.

— Покажи, — потребовал Огуран.

Телемир передал ему табличку. Армантах принялся сверять данные с показаниями угломера, затем прошёлся взглядом по звездной карте.

— Это… странно. Очень странно. Такое не могло произойти случайно.

— Я донесу до Гелиора, Хранителя Глубинных Тайн, — сказал Базир-Энт. — Если даже он не сможет объяснить происходящее, возможно, это знак.

— А ты сверялся с прошлыми таблицами? — уточнил Огуран.

— Я проверил летописи более чем за четыре тысячи лет. Ни в одном цикле подобного не наблюдалось, — ответил Телемир, глядя в ночное небо, где Млечный Путь теперь казался чуть кривым.

— Всё это прекрасно, — проворчал Базир-Энт, — но вы, звёздочёты, всегда смотрите вверх, забывая, что на земле в это время может развернуться бедствие. Я сам видел, как в южных гаванях умирает рыба, и почва дышит серой.

— Номех, — добавил он, — проверь, надёжно ли закрыт люк. Наши беседы не должны долетать до лишних ушей.

Философ подошёл к плите, склонился, провёл ладонью по стыкам камня и кивнул:

— Закрыто. Никто не слышит.

Взоры всех вновь устремились к звёздам. А над ними, как бы отвечая на их молчание, пролетела одинокая комета, оставляя за собой тонкий серебряный шлейф.

Молчание затянулось. Затем философ Номех произнёс тихо, словно продолжая не озвученную вслух мысль:

— Если небо предупреждает — значит, время близко. И если земные власти слепы к этим предзнаменованиям, может, мы сами должны направить ход вещей.

Телемир выпрямился.

— Ты говоришь… о свержении Ахелиоса?

Номех посмотрел на остальных. Ни один не выразил удивления. Лишь Армантах скрестил руки.

— Ахелиос зашёл слишком далеко. Он окружил себя фанатиками и держит народ в неведении. Он подавляет любые ростки иных учений, науки, философии, даже внутри храма. А теперь этот старец…

— Тот, что прибыл с Востока, — кивнул Ташу-Намар. — Я слышал. Говорят, он проповедует единого Бога, невидимого, не имеющего образа. А его слова будто разрушают страх перед жрецами и самим царём.

— Мы не можем позволить, чтобы Ахелиос просто бросил его в темницу, — отозвался Огуран. — В словах старца есть огонь. Я чувствую: он не обычный проповедник. Он пришёл неслучайно.

— Старик опасен… — заметил Базир-Энт, — но он может быть и ключом.

— Ключом? — переспросил Телемир.

— Кассиан, — произнёс Номех. — Наследник. Юн, но умен. Элара… она не глупа. Думаю, в ней пробуждается внутреннее противление. Если она повлияет на Кассиана — у нас появится рычаг. После свадьбы она станет могущественной. Царь стареет. А Кассиан, возможно, послушает Элару.

Армантах шагнул вперёд:

— Значит, план таков: следить за старцем, не дать ему исчезнуть бесследно. Поддерживать Элару, но осторожно. И начать готовить Кассиана. Тайно. Через образы, через тексты, через сны, если потребуется. Пусть он начнёт сомневаться.

— Не забывайте, — добавил Огуран, — всё должно оставаться между нами шестью. И ни словом — никому за пределами Совета Ночи.

— Мы — не заговорщики, — твёрдо произнёс Номех, — мы — хранители равновесия. Если царь теряет связь с законом, с правдой, с небом… мы должны вмешаться. Иначе Атлантида падёт не от удара извне, а от собственной гордыни.

Снова наступила тишина. Где-то внизу, далеко под каменными уступами, пела ночная птица. Над головой пролетел метеор, вспыхнул и исчез.

Все взгляды вновь поднялись к небу.

И каждый думал об одном и том же — возможно, этой ночью звёзды впервые за много тысяч лет смотрят вниз с тревогой.

Глава 6. Глас в полдень.

Утро Праздника Солнца настало ясно, ярко, словно само небо благословило торжество. Над Атлантидой плыл благовонный дым курильниц, на улицах звучали медные трубы, отзывавшиеся эхом среди белых мраморных колоннад. Улицы были украшены гирляндами из цветущих лиан, люди наряжены в лучшие одежды — золототканые туники, венцы из лазурита и серебра. На центральной площади у Храма Солнца собрался весь народ.

Царь Ахелиос восседал на возвышении, его золотой трон сверкал в лучах утреннего светила. По обе стороны стояли воины, жрецы, придворные, Элара — в белом одеянии с тонкой перевязью из бирюзы — сияла, как сама богиня утра. Музыканты играли, танцовщицы кружились в торжественном ритме, посвящённом небесному светилу. Голоса толпы сливались в хвалебный гимн древнему богу.

И вдруг — тишина.

Как будто невидимая рука сжала всё пространство. Из боковой улицы, сквозь пеструю толпу, вышел старец. Он был высок, несмотря на преклонный возраст, плечи прямые, глаза — горящие, как внутренний огонь. Волосы и борода были белоснежны, как пепел вулкана. Одежда простая, полотняная, обвязанная веревкой. В руке он держал длинный посох с вырезанными знаками — неизвестными ни одному жрецу.

— Люди Атлантиды, — раздался его голос. Он был не громок, но в нём звучало нечто, от чего даже воины не тронулись с места. — Вы славите солнце, но забыли Того, Кто создал его. Вы поклоняетесь камню, золоту и пламени, но не ведаете Бога Живого, Единого и Вечного, Который в небесах и во всех путях мира!

Шум пронёсся среди народа. Несколько жрецов в черных одеждах вскочили, воин подал знак — схватить его. Но старец поднял посох, и снова — тишина.

— Гнев Господа надвигается. Ваша гордость, ваш разврат, ваше идолопоклонство — всё это требует суда. Покайтесь! Отвернитесь от ложных богов, от храмов, полных мерзости. Иначе воды поднимутся, огонь из-под земли вырвется, и Атлантида исчезнет, как сон на рассвете…

— Схватить его! — вскричал один из военачальников. Несколько солдат двинулись к старцу, уже поднялись на ступени храма...

— Стойте! — раздался голос Элары.

Она шагнула вперёд, вскинув руку. Все обернулись.

Принцесса приблизилась к старцу, пристально глядя ему в глаза.

— Кто ты? И откуда знаешь это имя — Господь?

— Я Симеон, из рода Иевов, из земель, которых вы зовёте Ханааном. Меня послал Сам Бог, чтобы предупредить и дать последний шанс. Ибо если не послушаетесь, небо и море станут вашими судьями.

Элара смотрела на него с тревожным, непонятным чувством. Его слова будоражили что-то в её душе. Они звучали иначе, чем всё, что она когда-либо слышала — глубже, страшнее и... истиннее.

— Не трогайте его, — тихо, но повелительно сказала она. — Я прикажу, чтобы его доставили ко мне. Я хочу услышать всё, что он знает.

Солдаты замерли, переглянулись. В глазах царя Ахелиоса мелькнуло раздражение, но он ничего не сказал. В этот момент никто не осмелился перечить дочери царя, особенно — на глазах у всего народа.

Так посреди славословий идолам впервые прозвучало имя Бога Невидимого. И это имя осталось в памяти тех, кто был на площади в то утро.

Глава 7. Пламя и меч.

Сквозь резные ворота Дворца Семи Столпов прошёл гость, которого ждали со смешанным чувством: некоторые — с восторгом, другие — с опаской. Кассиан, принц западных островов, военачальник и наследник могущественного рода, вошёл в зал, как входит шторм в бухту — уверенно, сдержанно, но с налётом внутреннего напряжения.

На нём была чешуйчатая броня, переливающаяся синим и стальным, его руки украшали браслеты, вырезанные из обсидиана и золота. На лице — полуулыбка, в которой трудно было отличить обаяние от надменности.

Элара встретила его в покоях, где стены были украшены фресками, изображающими солнце, приливы и цветущие поля Атлантиды.

— Прекрасная Элара, — сказал Кассиан, склонившись. — Я пришёл, чтобы услышать твоё "да". Мои корабли стоят в ваших гаванях уже две недели. Наш союз может стать величайшим в истории, и весь мир склонится перед Атлантидой и моим народом, если ты станешь моей женой.

Элара была неподвижна, словно статуя. В её взгляде не было ни страха, ни кокетства.

— Я не стану твоей женой, Кассиан. Не ради власти, не ради мира. Ты чужд мне, и твоя душа — мне тяжела. Я не отдам себя тому, в чьих глазах лишь расчёт и жажда владычества.

Кассиан побледнел. Его рука сжалась на рукояти меча, висевшего у бедра.

— Ты отказываешься? — прошипел он. — Тогда не будет союза. Будет — кровь. Мои корабли не уплывут с миром. Ты знаешь, что это значит?

— Да. Но знай и ты, — тихо, но твёрдо сказала Элара. — Если ты посмеешь начать войну, она обернётся не славой, а погибелью. Моя страна не склонится. И я — не твоя добыча.

Кассиан шагнул ближе, его глаза сверкнули:

— Ты позволила какому-то безумному старцу вскружить тебе голову? Неужели ты веришь в эти сказки о "гневе небес"?

— Лучше сказки с истиной, чем союз с ложью, — ответила она и вышла, не обернувшись.

Солнце клонилось к западу, когда Элара, в плаще с капюшоном, миновала дворцовые сады и направилась в затенённую келью в северной части храмового комплекса, где содержали Симеона — не как узника, а скорее как гостя под наблюдением.

Он сидел в скромной комнате, где на столе стояли кувшин с водой, глиняные чаши и несколько странных табличек с непонятными письменами. Увидев Элару, он поднялся.

— Ты пришла, дитя царя.

— Я пришла, потому что запуталась, — сказала она, присаживаясь напротив. — Я отвергла Кассиана. Он угрожал войной. Я не боюсь его... но боюсь за мой народ. Скажи мне, Симеон, я поступила правильно?

— Твой поступок был смелым. Но истина — не всегда безопасна. Многое ещё впереди. Ветер раздора поднимается, и буря близка. Но знай: не ты выбрала путь, путь выбрал тебя. Ты чувствуешь зов, который слышат немногие.

— Тогда куда мне идти? Что делать?

Симеон посмотрел ей в глаза. В его взгляде была печаль и сила, спокойствие и неотвратимость.

— Молись. Внемли. Сердце твоё будет вести. А когда настанет час, ты узнаешь. Ибо ты не просто дочь царя. Ты — сосуд. Через тебя может начаться спасение.

Элара молчала. Но в её душе впервые за много дней — стало тихо.

Глава 8. Шепоты тьмы.

Ночь опустилась над Атлантидой, как покрывало из чернильного шелка. Звёзды над куполами города сияли ярко и напряжённо, будто пытаясь что-то сказать тем, кто умеет читать знамения неба. На самой вершине Храма Небесного Ока, под тонким резным сводом, собрался тайный совет — шестеро мужчин, которых уважали и боялись в равной мере.

Первым заговорил Телемир, астроном и толкователь небесных знамений. Его голос был ровным, но в нём чувствовалось напряжение.

— Планеты сместились. Некоторые звёзды дрожат в небе, как если бы кто-то выдыхал на них из бездны. Я не нахожу этому объяснения.

— Земля тоже говорит, — добавил Армантах, архитектор и геометр. — На южной границе разошлись плиты. Вода в каналах поднялась выше нормы. Всё это — знаки.

Огуран, знаток истории и законов, потёр подбородок:

— Подобные явления были лишь раз в записях — незадолго до падения Империи Тирам. И тогда, как и сейчас, появился человек, несущий иное учение… чуждого Бога.

Он замолчал. Остальные переглянулись.

— Старец из Ханаана, — наконец сказал Базир-Энт, алхимик и знаток металлов. — Его зовут Симеон. Он вещает внизу, у Южных Ворот. Говорит, что гнев его Бога обрушится на нас, если не оставим идолов.

— Ха, — усмехнулся Ташу-Намара, лекарь. — И каков же этот гнев? Голод? Чума? Землетрясение?

— Потоп, — тихо проговорил Телемир. — Он говорит о потопе, который уничтожит всё. Не только тела, но и память о нас.

— Хватит, — сказал Номех, философ и хранитель тайн Храма. — Нас всех здесь тревожит не Симеон. Истинная причина нашей встречи — Ахелиос. Он устал. Он боится. Он не слышит богов. А народ — уже смотрит не на него, а на ту, кто рядом.

— Элара, — подтвердил Армантах. — Она умна. И она слушает Симеона.

Молчание стало плотным, как камень.

— Мы должны действовать, — решительно сказал Огуран. — Элара отказывается выйти за Кассиана. А тот не прощает отказов. Он уже готовится к войне. И если Атлантида не покажет силу — она падёт.

— Что ты предлагаешь? — спросил Номех.

— Использовать Кассиана. Пусть он станет нашей бурей. Мы направим его гнев… и расчистим путь к новому правлению. А старца — убрать. Молча.

— А Элара? — задумчиво спросил Телемир.

— Если она встанет между нами и будущим… — Базир-Энт пожал плечами, — она сделает свой выбор.

Номех медленно поднялся. Его тень легла на мозаичный пол, словно обличие другого человека — древнего, безжалостного.

— Пусть Симеон исчезнет до восхода третьего солнца. Пусть царь умрёт естественной смертью. И тогда, когда всё дрогнет, мы скажем, что лишь мы знаем, как восстановить порядок. Народ поверит. У него нет иного выбора.

Шестеро посмотрели друг на друга. Решение было принято. И звёзды, кажется, застыли в ожидании.

Но в ту же минуту земля глухо застонала под их ногами.

Сначала — едва уловимая дрожь под мраморным полом. Потом стены храма заскрипели, как натянутые канаты, и с потолка посыпалась мозаичная пыль. Далеко внизу, в городе, залаяли встревоженные псы и всполошились птицы. Одна из бронзовых статуй, стоявших у входа, накренилась и с грохотом упала, расколовшись пополам.

— Гнев богов! — воскликнул Огуран, хватаясь за колонну.

— Они слышали нас! — выдохнул Базир-Энт, — Это знамение! Царь потерял их благоволение!

— Его власть на исходе… — прошептал Армантах, с тревогой глядя на колеблющийся свет ламп.

Но Телемир не разделял общего страха. Он замер, словно прислушиваясь не к земным звукам, а к некой глубинной симфонии. Его лицо побледнело, губы сжались в узкую линию.

— Это… не просто гнев, — прошептал он почти неслышно. — Это предупреждение. То, что я видел в звёздах… начинается.

Он смотрел в окно, где звёзды всё ещё мерцали, но будто стали чуть тусклее. Как если бы само небо тоже содрогнулось — от ужаса перед тем, что должно прийти.

Глава 9. Между мечом и сердцем.

Мраморные колонны дворцового зала отбрасывали холодные тени. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь витражные окна, ложились на пол мозаикой алого и золотого, как будто само солнце решило быть свидетелем разговора, которому предстояло здесь произойти.

Царь Ахелиос сидел на высоком троне, высеченном из белого камня и украшенном золотыми пластинами в виде львиных голов. Его глаза, вечно уставшие, теперь были полны огня. На висках — серебро. На лбу — напряжённая складка, которую не сглаживала ни власть, ни годы. Перед ним, в лёгком одеянии из тонкого голубого шелка, стояла Элара — светловолосая, прямостоящая, несмотря на внутреннюю бурю.

— Ты отвергла Кассиана, — голос царя был ровен, но в нём звенел металл. — Перед послами. Перед знатью. Перед всей Атлантидой.

— Я не могу выйти за него, отец, — мягко, но твёрдо ответила Элара. — Я его не знаю, не люблю. Он чужой мне.

Ахелиос встал. Его мантию потянул поток воздуха, как парус в бурю.

— Ты поставила страну под угрозу! — прогремел он. — Этот брак должен был сохранить мир! Объединить наши силы с их! Кассиан — не просто принц державы, флот которой способен стереть наши берега с лица земли. А теперь он требует... крови.

Элара отвела взгляд, но не дрогнула.

— Пусть требует. Я не вещь, которую можно отдать в обмен на мир. Моя воля — моя. И... — она сделала шаг вперёд, — я люблю другого.

Ахелиос смотрел на неё, как на чужую. И всё же — не удивился.

— Я знаю, — сказал он глухо. — Мне доложили. Этот... ювелир. Художник. Внук старой Ануции.

— Его зовут Ино. Он гениален, добр, свободен духом. Он слышит музыку камня и света. Он понимает меня так, как никто другой.

— Он никто! — взорвался царь. — Простолюдин. Без рода, без титула, без власти. Да, талантлив. Да, известен среди мастеров. Но ты — наследница Атлантиды. И ты хочешь сжечь наш договор, нашу надежду на мир, ради любви?

Наступило молчание. Лишь ветер шевелил занавеси, как дыхание богов.

Ахелиос отвернулся, подошёл к окну. Его лицо было напряжено. В голосе звучала не только ярость, но и... боль.

— Я прожил жизнь, мечтая лишь о том, чтобы мой народ не знал войны. Чтобы дети росли в садах, а не среди пепла. Я заключал договоры, платил золотом, отдал сестру в чужую страну… И вот теперь — всё под угрозой. Из-за тебя.

Элара приблизилась к нему.

— Но ты сам учил меня быть честной и не бояться говорить правду. Я не могу отречься от Ино. Лучше пусть Кассиан начнёт войну, чем я сама предам свою душу.

Царь молчал долго. Затем сказал тихо, не оборачиваясь:

— Ты даёшь мне тяжёлый выбор, дочь. Очень тяжёлый…

Внезапно раздался странный гул — словно из самой глубины земли. Пол под ногами задрожал, колонны пронзительно застонали, стекла в высоких окнах задребезжали, и даже золотые львиные головы на троне закачались. Здание вздрогнуло, будто исполин пробудился под его фундаментом.

Элара резко схватилась за одну из колонн, побледнев. Сердце её забилось учащённо, и на мгновение в её глазах вспыхнул древний, почти детский страх — как тогда, много лет назад, когда в городе впервые произошло небольшое землетрясение.

Царь, не теряя самообладания, широко распахнул окна и вгляделся в горизонт. Там, за дальними холмами, облака сгустились, хотя не было ни ветра, ни дождя. Тишина после подземного грохота казалась особенно жуткой.

— Видишь?! — воскликнул Ахелиос, обернувшись к дочери. — Видишь, как гневаются боги?!

Он подошёл к ней, его лицо горело негодованием, но в глазах мелькала тревога — не только за власть, но за что-то большее, за саму суть мира, казалось.

— Это — знак! Это уже не просто земное дрожание! Это глас небес, Элара! Твои упрямства, твой отказ, твои чувства к этому... ремесленнику! — всё это — вызов богам! Ты открываешь врата бедствия!

Элара молча опустила взгляд. Её пальцы всё ещё сжимали колонну. Её тело чуть дрожало. Но она не произнесла ни слова.

Ахелиос замолчал. Земля стихла, но напряжение осталось висеть в воздухе, будто сама Атлантида затаила дыхание.

— Это только начало, — пробормотал он, почти себе под нос. — Если гнев богов нарастает... никто не будет в безопасности.

Глава 10. Голос из пепла.

Ночь опустилась на Атлантиду быстро — с мягкой поступью фиолетовых теней и тишиной, словно сама земля затаила дыхание в ожидании. Элара, накинув легкий плащ, пробиралась по узким улочкам в сторону одного из старых храмов, который уже давно был заброшен. Там, у восточной стены, она знала, найдёт Симеона. Он не скрывался, но и не искал внимания. Он просто был — как древнее слово, которое всё ещё звучит в воздухе, даже когда его никто не произносит. Его уже отпустили из-под стражи.

Симеон сидел у костерка, согревая руки над пламенем. Его глаза, уставшие и мудрые, поднялись, когда Элара приблизилась. Он не удивился. Казалось, он знал, что она придёт.

— Ты хочешь что-то спросить, дитя? — мягко сказал он.

— Да, — ответила она, присев напротив. — Кто ты, Симеон? Почему ты говоришь такие страшные слова о нашей земле? Почему ты предупреждаешь нас, как будто сам видел будущее?

Старец молчал несколько мгновений. Треск дров заполнил паузу.

— Я из Ханаана, из рода тех, кто знает имена древних пророков, — начал он. — Но прежде я жил в городе, имя которому Содом. Был он велик и славен, богат и блистателен — подобно Атлантиде. Но сердца его жителей были полны разврата, гордыни и насмешек над святостью. Они поклонялись камню и плоти, забыв о Живом Боге, Творце небес и земли.

— И что стало с этим городом? — прошептала Элара.

— Он пал. Бог послал огонь с небес. Не осталось от него ни башни, ни дома, ни костей под прахом. Только соль — горькая, как слёзы покаявшихся, — осталась на месте его. Я был ещё отроком, когда это случилось. И с того дня несу весть. Не о гневе только — но о милости. Бог долготерпелив. Но когда мера зла переполняется — тогда приходит суд.

Элара опустила голову. Эти слова жгли, но в них была правда, которую она не могла отвергнуть. Что-то в них отзывалось в её душе.

— И Атлантида будет разрушена? — спросила она едва слышно.

Симеон посмотрел на неё. Его голос был твёрд, но не жесток.

— Если не откажется от мерзостей своих, если не отвергнет идолов и не взыщет лица Истинного Бога — да, она падёт. Но если хотя бы малая часть обратится к Нему — быть может, Он пощадит.

Элара закрыла глаза. Перед ней встала картина города, утопающего в золоте и песнях, в роскоши и ритуалах… и в грехе.

— Что мне делать? — спросила она. — Как быть, если все отвернулись?

Симеон улыбнулся — впервые за всю беседу.

— Начни с себя. Истинный путь всегда начинается в сердце. А остальное — Бог укажет.

Глава 11. Совет Тьмы.

В одной из отдалённых зал мраморного дворца, куда не долетал шум празднеств и не проникали глаза стражи, за массивным круглым столом собрались шестеро. Над их головами, в резном своде потолка, тускло мерцали лампы, отбрасывая длинные тени на лица.

В центре сидел Кассиан — высокий, сдержанный, но глаза его горели хищным светом. Он не терял своей царственной осанки, даже когда говорил вполголоса. Рядом с ним находились те самые жрецы, что уже давно вынашивали мысль об устранении Ахелиоса: Армантах, Огуран, Базир-Энт, Ташу-Намара и Номех. Последний, философ и толкователь древних тайн, поднял руку, призывая к тишине.

— Время не ждет, — сказал он. — Земля уже подаёт знаки. А царь ослеплён своими детскими мечтами о мире. Он слаб.

— И его дочь такая же, — бросил Кассиан с презрением. — Я предложил ей союз — прочный, выгодный, спасающий Атлантиду от разорения. А она… дерзко отказала.

— Мы слышали, — кивнул Армантах. — Но ты всё ещё хочешь эту девушку?

Кассиан усмехнулся.

— Она мне безразлична. Но через неё я войду во власть. Через неё я стану царём Атлантиды. В своей стране мне нет дороги к трону — у меня есть старший брат. Здесь же, в этом островном царстве, у меня может быть всё: и трон, и храмы, и золото, и армия.

— А если не согласится? — осторожно спросил Огуран.

— Мы запугаем её, — спокойно ответил Кассиан. — Найдём слабое место. Девушки, воспитанные во дворцах, ранимы. Тем более, когда земля под их ногами дрожит.

Жрецы молчали. Никто из них не любил Кассиана, но в нём видели инструмент. Царь Ахелиос стал для них обузой. Он был упрям, не желал слушать советов, отвергал предложения, не спешил с реформами. А после появления старца — Симеона — и вовсе начал колебаться, стал задумчив, потерян.

— Если ты возьмешь Элару, — сказал Базир-Энт, — ты получишь легитимность. Народ примет тебя как мужа принцессы. А царь... Ну что ж, его можно заставить отречься.

— Или он «случайно» погибнет, — мрачно добавил Ташу-Намара. — От болезни. Или несчастного случая. Иногда даже царей настигает слабость сердца...

Все переглянулись.

— Начинайте готовиться, — тихо, но властно произнёс Кассиан. — У нас мало времени. Старик Симеон сеет семена смуты, а значит — нужно действовать быстро. И решительно.

Тени зашевелились. Вскоре комната опустела.

Ночь над Атлантидой сгущалась.

Глава 12. Предвестники Беды.

В жизни леса стало происходить нечто странное. Воздух, казалось, дрожал от неуловимого напряжения, будто сама природа затаила дыхание. Тонкие побеги папоротников не тянулись к солнцу, а, напротив, поникли к земле. Птицы вспархивали с веток неожиданно и молча, лишь иногда раздавались резкие, тревожные вскрики чаек, которые обычно не залетали так далеко вглубь острова. Теперь же они сбивались в плотные стаи и неслись к океану, словно спасаясь от невидимого пламени.

Из расщелин скал и трещин в сухой земле медленно, словно нехотя, выползали змеи, и, собравшись в извивающиеся клубки, с шипением уползали вниз, к берегам. Ящерицы — даже редкие, древнего вида, — суетливо перебегали по камням. Среди густых деревьев неожиданно появились лоси и горные козы. Даже рыси и барсы, диковинные и скрытные обитатели гор, вышли из своих укрытий и спешили вниз, прочь от высоких склонов.

Лес, обычно полный звуков — стрекота, птичьих песен, шелеста листвы — замер. Воцарилась тяжёлая, почти гнетущая тишина. В ней слышался гул, будто сама земля тихо, неуловимо готовилась выдохнуть. Лишь редкие звуки — блеяние коз, тревожное дыхание бегущих зверей, хруст сломанных веток — нарушали это молчание.

И хотя земля последние дни была недвижима — ни малейших толчков, ни подземного гула, — всё вокруг чувствовалось иначе. Тревожно. Нервно. Как перед бурей, которая ещё не видна, но уже нависла за горизонтом.

И даже люди это чувствовали. Рыбаки у побережья начинали замечать, что рыба уходит на глубину. Земледельцы с недоумением отмечали, как почва, кажется, стала суше, чем обычно, несмотря на утренние туманы. А в Храме Знамений Телемир, астроном, молча чертил знаки и вычислял небесные отклонения, которые с каждым днём казались ему всё более зловещими.

Он понимал: приближается что-то великое. Что-то, что изменить уже нельзя.

В это время Ино вышел на небольшую солнечную поляну на склоне холма и остановился, ошеломлённый увиденным. Всё пространство перед ним, от края скалы до линии леса, было заполнено бегущими стадами горных коз. Их было так много, что земля казалась живой — она дрожала под копытами, усыпанная обломками ветвей и клочьями трав. Ино уже поднял копьё, прицелившись в ближайшее животное, но в этот миг нечто невообразимое разверзлось под его ногами.

Мощный подземный удар сбил его с ног. Он упал грудью в траву и тут же услышал — или, скорее, почувствовал — глухой, оглушительный взрыв, настолько сильный, что его уши словно онемели. Звук был не как гром — он был как удар, как волна, разрывающая воздух. Все козы тоже рухнули на землю, но мгновенно вскочили и, громко блея, понеслись вниз с ещё большим испугом.

Ино приподнялся и, дрожа, обернулся в сторону гор. Над самым высоким пиком, до этого окутанным утренней дымкой, вздымался огромный столб пара, серо-белого цвета, в котором пробегали вспышки багрового света. Из недр вулкана с грохотом и свистом вырывались струи раскалённого пепла, воды, пара и острых, чернеющих в небе камней. Они поднимались высоко, а затем распластывались, как исполинский зонт, над вершиной, заслоняя солнце.

Небо потемнело почти мгновенно. Тучи сгустились, молнии начали разрывать воздух, и первый шквал дождя с мелкими камнями хлестнул по кронам деревьев. Уши Ино начали различать новые, жуткие звуки — это был рёв. Он нарастал, наполняя воздух вибрацией, похожей на то, как гремит гора, когда рушатся её склоны.

— Что это?.. — выдохнул Ино и, поднимаясь на ноги, увидел, как пар и тучи приобретают зловещий, багровый оттенок. Свет метался по небу, будто само пламя поднималось за облака.

Потоки огня и пара, вырвавшиеся из сердца вулкана, начали растапливать ледяные вершины. Мгновение спустя с хребтов ринулись водопады — не чистые и светлые, а бурлящие грязью, камнями и остатками лесов. Они неслись вниз, сокрушая всё на своём пути, унося огромные валуны, вывороченные деревья, телá зверей и птиц, закрученные в водоворот гибели.

Ино стоял, парализованный, не в силах отвести взгляда от великой беды, которая, казалось, была лишь началом чего-то ещё более страшного.

Глава 13. Пламя и убежище.

Сквозь треск падающих деревьев, рёв воды и крики ужаса Ино пробирался сквозь лес. Паника охватила всё живое — даже воздух дрожал от страха, неба почти не было видно за завесой пепла и темных туч. Земля под ногами то и дело сотрясалась, и в горах то и дело раздавались новые грохоты, похожие на раздирающий небо удар божьего молота.

Он не знал, жив ли ещё дворец, остался ли кто-то из стражи или служанок — всё, что имело значение сейчас, это найти её. Элару.

Он знал, где искать. За южным склоном, среди скал, была древняя пещера — место, куда она ходила одна с детства, где пряталась, когда уставала от пышных залов, жрецов и придворных. Если она жива… она будет там.

С каждым шагом путь становился всё опаснее. Упавшие деревья, скользкие камни, дикие звери, охваченные страхом, срывались прямо перед ним. Несколько раз ему приходилось падать, спасаясь от срывов камней или лавины грязи. Руки были в ссадинах, одежда — в грязи и пепле. Но он не останавливался.

И вот, наконец, сквозь дым и серое марево показался узкий вход в скалу. У входа были следы — свежие. Ино замер, прислушался… и услышал еле различимые голоса. Один — мужской, низкий, спокойный. Второй — её.

Он бросился внутрь, пригнувшись, и в тусклом свете факела увидел их: Элара сидела на камне, закутавшись в тонкий плащ, а рядом стоял старец — Симеон. Его лицо было спокойно, как будто и не происходила за стенами пещеры катастрофа. Он говорил ей что-то негромко, сдержанно, почти ласково.

Когда Элара увидела Ино, она вскрикнула, подскочила и бросилась к нему. Он крепко обнял её, не в силах сдержать дрожь и облегчение.

— Я знал, что найду тебя… — прошептал он. — Жива… Слава небесам.

Симеон подошёл ближе и кивнул.

— Сильна любовь, если ведёт сквозь огонь и разрушение, — сказал он. — Но впереди ещё большее испытание.

Снаружи снова гремело. Где-то неподалёку посыпались камни — земля продолжала содрогаться. Пещера слегка застонала, как будто тоже страдала от боли мира.

— Что теперь? — прошептала Элара, глядя сначала на Симеона, потом на Ино.

— Теперь, — ответил Симеон, — решается судьба Атлантиды.

Сильный подземный толчок сотряс скалу. Элара вскрикнула — один из выступов потолка рухнул вниз, разлетевшись в щебень у самого её плеча. Симеон мгновенно подскочил, заслонил её собой, а Ино схватил её за руку и рывком поднял.

— Назад! К выходу! — крикнул он.

Но стоило им выбраться к устью пещеры, как стало ясно — пути больше нет. С обеих сторон бурлили два потока, раньше тонкие ручьи, теперь же — кипящие реки, несущееся месиво из воды, грязи и камней. С вершины горы неслось всё: деревья, обломки, тела зверей. Скалистый склон, по которому Ино поднимался сюда, теперь обрушился вниз.

Ино уложил Элару на землю у входа. Симеон поспешно разжёг остатки костра, чтобы хоть немного согреть воздух, становившийся всё тяжелее и плотнее.

Они все замерли — не от усталости, от ужаса.

Оглушающий рев наполнил воздух, перекрывая даже бурю. Земля задрожала сильнее, пошла волнами. И вдруг из недр горы прорвался гул, такой мощный и глубокий, будто сам мир закричал от боли. Он рос, завывал, приближался… и в один миг небо озарил огненный свет.

На самой вершине вулкана, среди ночного мрака, появилась ослепительная полоса. Гигантский взрыв осветил весь горизонт: верхушка горы разлетелась в стороны, как будто невидимая сила взметнула её в небо. Куски скал — огромные, как дома, — взмывали вверх, окрашенные снизу кроваво-алым заревом.

Жерло вулкана раскрылось, словно пасть чудовища, и из него рванулась наружу расплавленная лава, переливаясь яркими оттенками золота и огня. Густые багровые тучи нависли над вершиной. Из них сыпались камни и пепел. Ветер принёс с собой тяжёлое, горячее дыхание — запах серы, гари, и чего-то древнего, чего не должно было быть в мире живых.

Становилось трудно дышать. Воздух будто застывал в лёгких. Симеон закрыл Эларе лицо своим рукавом, а Ино скинул с себя накидку и накинул ей на плечи, несмотря на жар.

Мелкие камни уже били по земле рядом с ними, оставляя вмятины и следы. Один ударил Ино по плечу, но он не обратил внимания. Всё его внимание было устремлено на луну, сквозь красное марево, и на лаву, которая, словно кровь земли, стекала по склонам горы всё ближе и ближе.

Сверху доносился лязг, грохот, гул — будто горы сами ковали себе новый облик в чудовищной кузнице. Ино не мог оторвать взгляда — в этом разрушении было что-то пугающе величественное. Мир менялся. Всё, что он знал, что было — разрушалось.

Но Элара была жива. Она лежала рядом. И пока она дышала — у него ещё был шанс.

Симеон вдруг повернулся к нему, глаза его были полны понимания и боли:

— Это не конец, Ино. Это — очищение. И теперь многое зависит от тебя.

Когда Ино и Симеону казалось, что всё уже потеряно, они с облегчением заметили: огненные потоки, стремительно скатывавшиеся вниз по склону, под действием холодного ветра, влажной земли и редких ливней медленно замедлялись, тускнели, и вскоре покрывались хрупкой, темной коркой. Изредка по этой коре, как искры угасающего пожара, прорывались струи расплавленного огня — и тут же исчезали, затихали. Но тишина длилась недолго: новые потоки вдруг срывались через край кратера и с оглушающим шипением устремлялись по гладкой, еще горячей поверхности уже застывшей лавы. Только достигнув холодного основания, эти волны замедлялись и начинали застывать. С каждым новым рывком потоков лава опускалась всё ниже, а её слой становился толще и плотнее.

Элара, едва дыша от ядовитого воздуха и слабости, лежала в объятиях Ино, словно безжизненная кукла. Он прижимал её к себе, пробовал привести в чувство, шепча в отчаянии:

— Только бы дождаться утра…

Он не знал, что утро уже пришло и давно переросло в мрачный день, скрытый за стеной пепла и дыма. Всё вокруг погрузилось в багровый полумрак, лишь иногда освещаемый всполохами извержения. Над кратером вихри пара и пепла кружились, как живые существа, в хаотичном танце. Молнии разрывали тьму, змеино извиваясь среди бурлящих облаков. Гром, казалось, был поглощён постоянным рокотом горы, что не смолкал ни на миг.

Ждать больше было невозможно. Камни — уже крупные и острые — с грохотом сыпались всё ближе. Несколько ударили их: Ино вздрогнул от боли, прикрывая собой Элару. Она была почти неподвижна, лицо побледнело, дыхание становилось всё тяжелее. С мутными зрачками и застывшей гримасой боли, она казалась мёртвой. Ино и Симеон задыхались, вдыхая отравленный воздух через широко раскрытые рты. Их тела горели от жара и ливня, будто состоявшего из пепла и пара, в то время как холодный пот стекал по спине. В висках стучало, голова кружилась…

Ино с трудом поднялся, подхватил Элару на руки — и рухнул тут же, колени подогнулись от слабости. Почва колебалась, трещала и шевелилась под ногами. Из последних сил он заставил себя подняться. Укутал Элару в мокрую звериную шкуру, прижал к груди — и двинулся вперёд, будто во сне. Руки немели, и казалось, что её тело становилось всё тяжелее. Он падал, поднимался, снова падал, и вновь шёл, спотыкаясь о сломанные ветви, обугленные кости зверей и растрескавшиеся глыбы. Позади него плелся Симеон. Пока вдруг перед ними не выросла преграда — дикий поток. Вода бурлила, пенилась, неся камни, которые со скрежетом били о скалы.

Ино колебался. Назад пути не было — пылающие реки уже почти достигли того места, откуда он пришёл. Надо было идти вперёд. Он шагнул в воду. Поток с силой сбил его с ног. Он и Элара вместе исчезли под бурлящей поверхностью. Его бросило о валун, боль прошла насквозь. Но он вынырнул, добрался до берега, вытащил её, уложил. Элара подала слабый признак жизни. Это дало силы.

Он продолжил путь. Симеон не отставал от него. Камни с неба падали реже. Здесь ещё уцелели деревья, и их кроны хоть немного защищали от едкого воздуха. Дышать стало легче. Но земля всё ещё тряслась под ногами, то поднимаясь, то уходя вниз. Они обходили трещины, проползали на коленях через изломы земли — и, наконец, достигли подножия Священного Хребта.

Здесь всё было иначе. Рабов почти не видно. Те, кто не укрылся под землёй, слонялись по улицам, как тени. Многие — безумные. Они смеялись, кричали, плакали, обнимали друг друга или рвали на себе волосы. Кто-то просто сидел на земле, недвижимый, как камень.

В этот момент очередной подземный толчок всколыхнул всё вокруг. С вершины вулкана вырвался огненный столб, расплеснулся в небе, как огромный пламенный зонт, и начал стремительно опускаться вниз. Ветер пригнал первые клубы отравленного дыма. Ино почувствовал, как в груди запершило, воздух стал едким, словно резал лёгкие.

Бежать было уже некуда. Ино обернулся и понял, что оказался у стен старого дворца — обители Номеха, Хранителя Тайн. Ворота были открыты. Он и Симеон бросились внутрь, миновали сад, затем коридоры — и спустились в подземные помещения. Здесь воздух был немного чище. Но даже здесь стены трещали, осыпаясь крошкой камня. Они добрались до библиотеки — и застыли.

Потолок частично рухнул, и сквозь пробитый проём было видно небо — теперь багровое, почти живое. На полу лежали тела — слуги, придавленные обломками. У стола, залитого пылью и разрозненными пластинами, сидел Номех. В чёрном одеянии, спокойный, почти отрешённый, он продолжал писать стилосом, словно вокруг не рушился мир.

— Ты… здесь?! — изумлённо выдохнул Ино, ступив за порог.

В углу, среди обломков колонны, неподвижно сидел Номех. Он поднял взгляд, в котором блеснула ирония, с тенью усталой насмешки.

— А, вот и влюбленный раб, — тихо сказал он. — Принёс свою Златоперую пташку?

Ино осторожно опустил Элару на остатки мозаичного пола и попытался привести её в чувство.

— Оставь, — голос Номеха прозвучал неожиданно властно. — С ней все будет хорошо. Подойди.

Он подчинился. Накрыв Элару, как мог, он шагнул вперёд. Симеон последовал за ним.

— Но ты ведь должен был быть далеко… — прошептал Ино, будто боясь разрушить иллюзию.

— Я останусь с городом, — спокойно ответил Номех. — Кто-то должен быть свидетелем. Если исчезнут все — кто напишет последнюю страницу?

— Но зачем? Всё погибает… — почти с мольбой спросил Ино.

— Города умирают. Люди продолжают жить, — тихо, но непреклонно произнёс жрец. — Расскажите, что видели. Всё, что можете. Я запишу. Мои писцы мертвы. Остался лишь я.

В голосе Номеха было что-то, что нельзя было ослушаться. Ино и Симеон по очереди заговорили, будто в забытьи, почти не отдавая отчёта словам. Номех записывал. Его рука скользила по табличке, несмотря на дрожь каменных плит под ногами, несмотря на звон бронзовых амулетов, рассыпавшихся по полу.

Ветер и пепел врывались сквозь разбитый купол, дождь струился по стенам, смешиваясь с кровью. Но Номех сидел твёрдо, как скала в буре.

Воздух становился тяжелее. Ино почувствовал, как тугим кольцом сжимается голова. Он моргнул — и вдруг понял: пол расступается. Между ним и Эларой пролегла трещина. Узкая, едва заметная — и вот уже зияющая, смертельно чёрная.

Он рванулся к ней и чудом успел ухватить.

Стены заваливались, колонны рушились с леденящим треском. И вдруг… Номех исчез. Провалился — прямо с табличками, не сказав ни слова.

Ино кинулся к краю, но удар пришёл сбоку — что-то обрушилось и сбило его. Он упал, прижавшись к холодной плите вместе с Эларой и Симеоном, и успел увидеть огонь.

И всё стало происходить разом. Стены разошлись, открыв черноту вулкана и океанскую бездну. Горы поднялись, потом рухнули. Последнее, что он видел: как материк треснул от края до края, разделённый раскалённой огненной пастью. Вода хлынула туда с ревом, и вспышки пара ослепили небо.

Огненные горы и белые водяные шпили вздымались, сталкивались, разрывали землю…

Может быть, всё длилось секунды. Может — вечность. Потом Священный Утёс взлетел ввысь — и вместе с ним Ино, Элара и Симеон, не в силах закричать.

А затем — падение. Бездна. Мрак. Молчание.

Остров исчез. Лишь бурлящая водоворотная воронка осталась на месте некогда цветущей земли. И всплывали в ней — тела, обломки, древние деревья…

А потом — тишина.

Глава 14. Поднявшиеся из пучины.

Они долго плыли — втроём, в бескрайней воде, между небом и бездной. Элара, очнувшись, не сразу поняла, где она. Первое, что вернулось — была не память, а слёзы. Она заплакала, не от боли, а от осознания: всё кончилось. Земли больше нет. Всё, что она знала, чем жила — исчезло.

Ино держал её за руку. Он молчал, будто боялся слов. Симеон просто плыл, не останавливаясь. Волны становились мягче, солнце — теплее, а где-то вдалеке показалась тень паруса.

Они не верили глазам, когда на горизонте вынырнул силуэт — обгорелый, потрёпанный, но настоящий. Корабль. Один из немногих, что уцелели. Его капитан был из народа Симеона — и когда тот назвал своё имя, моряк перекрестился и велел поднять их на борт.

Так они были спасены.

Путь до Ханаана занял несколько дней. Все трое были молчаливы. Говорить о пережитом казалось невозможным. Говорить о будущем — преждевременным. Но когда вдали, на холмах, показались светлые башни города, Элара впервые улыбнулась. Улыбка была тусклой, усталой, как у человека, прошедшего сквозь бурю и выжившего.

Ханаан принял их. Спокойно, без лишних вопросов. Город жил своей жизнью, и в нём нашлось место для тех, кто пришёл оттуда, где теперь — только вода.

Симеон обосновался в доме у моря. Ино устроился работать в мастерской кораблестроителей. А Элара… Элара каждый день выходила к воде. Она сидела на камнях и смотрела в ту сторону, где когда-то был её дом. Иногда она приносила с собой маленький сосуд, наполненный землёй — той самой, что уцелела в её сумке. Она бережно сыпала её в море, словно возвращая Атлантиде часть себя.

Иногда они говорили об этом. Иногда — молчали.

Память не исчезала. Но боль перестала жечь.

Прошло много лет. Люди забыли, что было когда-то на западе, за горизонтом. Но в доме у моря жила семья, в чьих глазах отражались не только звёзды, но и неугасимое пламя памяти.

И когда дети спрашивали Элару:

— Правда ли, что земля может исчезнуть?

Она отвечала:

— Земля — да. Но любовь, и память, и свет — остаются. Мы — те, кто их несут.