Последний автор - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Виктор Маслов (самиздат)

Пару лет назад меня пригласили поработать редактором популярной литературы в одно не в меру амбициозное издательство. Нашли мне свободный стол в кабинете, похожем размерами на тёщину комнату. Здесь же сидела, прячась за монитором, миловидная и довольно субтильная, по счастью, особа, иначе бы мы тут вдвоём не поместились. Обвела меня гипнотическим взглядом.

― Думаю, вы скоро сбежите.

― А что во мне не так?

― Не привыкли себя ни в чём стеснять.

Томик ― так её все звали ― числилась младшим редактором, но очень быстро стала моим главным советником по всем издательским и житейским вопросам. Она была совершенно неподражаема в оценках и формулировках. Смысл нашей работы выразила одним предложением.

― Наш владелец ― любитель подлёдного лова, так что настаивает всегда на одном и том же ― тащить авторов позубастей, но без риска провалиться.

Трудились мы по старинке ― бегло просматривали рукописи, поступающие самотёком, оставляя лишь то, что сулило успех. Всё прочее беспощадно летело в корзину.

Под заданные стандарты долго ничего не подходило. Наконец я выловил довольно забористый текст под названием «Завалить недотрогу».

Коллизия строилась вокруг первокурсницы Натальи, понаехавшей в столицу из дикого Нечерноземья, как она сама выражалась. По универу поползли разговоры, что на задорную первачку положил глаз один из преподов по фамилии Гамардин. Студенты его недолюбливали за бесконечные разносы «пустоголовых салабонов». Ещё поговаривали, что он вымогает с отстающих деньги ― за возможность продолжать учёбу. С учётом всех этих «заслуг» за ним закрепилось довольно свирепое прозвище ― Гамадрил. Что касается Натальи, то ближе к сессии уже открыто болтали, будто Гамадрил ей обещал влепить «неуд», если она ему не уступит, и тогда её лишат степухи. Когда эти пересуды докатились до деканата, коллеги Гамардина заволновались не на шутку и решили устроить что-то вроде собрания коллектива. Мнения разделились. Одни требовали найти и наказать всех, кто распускает слухи. Другие считали, девица всё придумала и нужно разобраться с ней. Эти другие завалили Наталью на экзаменах, и она была благополучно отчислена за неуспеваемость. Вскоре недотрогу выставили из комнаты в общежитии, и она отправилась домой ― в своё Нечерноземье.

Дочитав до конца, я уже представил, как быстро разойдётся тираж. Богатая фактура, сочный язык, размашистая манера письма. У меня даже не возникло особого желания заниматься подробной вычиткой. Достаточно было, не загоняя ни себя, ни автора, кое-что причесать и подправить. Бывает, у автора, что называется, замыливается глаз, и он у себя не видит очевидных ляпов, которые мгновенно бы разглядел в чужом сочинении.

Сбросил Томику текст.

― Зацени.

Честно прочитала первые две страницы.

― Писал новичок, но слогом владеет. Скорей всего, журналюга, причём, весьма самонадеянный. Если за это возьмётесь, без наркомовских ста грамм вам не разобраться. А если подружитесь, вообще сопьётесь.

― Я готов.

― Спиться?

― Помочь.

― Ясно. Вы готовы помочь спиться. Я извиняюсь, а дальше по тексту есть хоть какие-то намёки на любовные отношения?

― Никаких.

― Фантастика.

― Почему? Бывает.

― Но только не в нашей забегаловке. Я думала, вы такие вещи сечёте.

― Что я должен сечь?

― Что в нашем деле нельзя без амуров.

― Неужели из-за этого могут отклонить?

― Легко. А начнёте брыкаться, это будет ваш последний автор.

Под конец дня вызвало к себе начальство.

Я поднялся на крышу. Такая у главного рыбака была прихоть ― располагаться на самом верху. Деревья в кадках, легкий ветерок, сумасшедший вид на Москву во все стороны. И он в гамаке как Карлсон.

― Почитал я этот бред про недотрогу, ― сказал он без предисловий. ― Как тебе такое в голову могло прийти?

― Что именно?

― Где ты видел девушку, у которой не было бы парня в семнадцать лет?

― Да, Томик мне уже поведала, что у вас такое не принято.

― Вот, видишь, и она о том же. Короче, хватай этого сома за усы и не отпускай, пока он не наметает икры. Так-то рыба тяжёлая, но жирная. Добавишь нереста, цены ей не будет.

Договорился с автором о встрече ― на субботу. Другие дни у него были полностью забиты. Подъехал на потрёпанном «китайце», громко хлопнул дверцей. Худой, патлатый, чем-то сильно недовольный. Вероятно, тем, что я его оторвал от более важных дел.

Уединились в переговорной. От предложенного чая он скривился.

― Нет ли чего покрепче?

«Сбывается», ― подумал я. И сделал вид, что не расслышал. Протянул визитку.

― Поздравляю, Иван, мы берём вашу рукопись в работу. Судя по материалу, вы не новичок. Но раньше я о вас ничего не слышал и в сети вас не нашёл.

― В сети под своими именами торчат одни только конченные селебрити. А я, как все нормальные люди, сижу под ником.

― Надеюсь, вы живёте не по поддельному паспорту, и Сомин ― ваша настоящая фамилия.

― Можно сказать, девичья.

Я невольно улыбнулся.

― Что смешного? ― уставился он на меня.

― Просто, наш предводитель привык запоминать всех своих авторов по видам рыб ― плотва, карась, щука. У вас есть хорошие шансы стать сомом.

― И что будет означать это погоняло?

― Что-то типа ― тяжёлый автор, но жирный. Возьмёте своё настоящее имя или скроетесь под псевдонимом?

Иван помотал головой.

― Нет уж. Пора уже выбираться из подполья, погреться, так сказать, на солнышке славы.

― Из какого ещё подполья?

― Тружусь в агентстве расследований, где, как вы понимаете, приходится шифроваться.

Я положил перед ним договор. Он небрежно полистал странички.

― С какого бодуна я должен отчуждать вам исключительное право?

― Откуда такая осведомлённость для новичка?

― То есть, если новичок, можно грабить? Я ― репортёр и кое-что об этом знаю.

― Что, например?

― Что при таком раскладе я хоть и останусь автором своего, простите, произведения, но распоряжаться им по своему усмотрению не смогу.

― Не волнуйтесь. Мы, так и быть, за вас распорядимся.

― А я вам говорю, кабалы не будет.

Я вычеркнул спорный пунктик. Сомин удовлетворённо хмыкнул.

― Итак, приступим, ― открыл я ноут.

― К чему? ― не понял Иван.

― К разбору полётов.

― Это надолго? Мне сегодня пилить ещё на одну встречу.

― Уж, не к нашим ли конкурентам?

― А что?

― Не хотелось бы вас упускать. Больно лихо всё придумано.

― Ни хрена тут не придумано, ― возразил Иван. ― Весь материал скомпилирован со слов жертвы. Вдобавок я походил по общагам, полазил по форумам, прошёлся по чатам и мессенджерам.

― Скажите ещё, привлекали нейросетевые сервисы для генерации текста.

― Смотрю, вы в теме.

― Пытаюсь по мере сил соответствовать, ― признался я. ― Правда, использую это всё сугубо утилитарно ― для фактчекинга. Но в этой вашей «Недотроге» никакого участия искусственного интеллекта я не почувствовал.

― А должны были?

― Так есть участие или нет?

― Может, и есть, ― ответил Иван.

Я встал, побродил по переговорной. Никак не получалось успокоиться.

― Ощущаю себя кретином.

Иван пожал плечами.

― Добро пожаловать в мир искусственных страстей.

― Перечитаю ваш опус ещё раз, ― произнёс я сердито. ― С пристрастием. Ещё и на детекторе ИИ проверю.

― Если что-то найдёте, буду только рад.

Я ничего не ответил, поскольку с головой погрузился в текст.

― Ладно, успокойтесь, ― сказал Иван. ― Я пошутил.

У меня отлегло на душе.

― А я сливать уже собрался и вас, и себя заодно.

― Может, и стоило бы, чтоб не мучиться, ― подмигнул Иван.

Я опять не отреагировал. Глаза продолжали по инерции бежать по строчкам. Пауза затянулась. Наконец, я сказал себе ― стоп.

― Больше так не шутите.

― Что вы распереживались, ― пожал плечами Сомин. ― На разных порталах плещется море сгенерированных текстов, тех же новостей, и это уже никого не волнует.

― Просто решил, что теряю хватку.

Иван взглянул на часы.

― Может, вернёмся к нашим баранам?

Я деловито уточнил:

― Имена хоть вымышленные у баранов?

― Обижаете. Поменял всё вплоть до кликух. Кроме имени героини. По другому она у меня не оживает.

― А у вашего Гамардина есть прототип?

― Вполне конкретный.

― Не боитесь, что придёт в ярость, когда прочтёт?

― Насчёт ярости не уверен. Было бы из-за чего переживать. Здесь же не описываются миллиардные хищения, так что, голову автору отворачивать особо не за что. Хотя, по мне, Гамадрилы ничем не лучше ворюг. Даже хуже. Матёрого казнокрада, рано или поздно, изловят и посадят, а этим гнидам всегда всё сходит с рук.

― Ценю ваш пафос, ― обронил я, ― но давайте уже пройдёмся по замечаниям, и после этого можете быть свободны.

― Слушайте, Виктор, ― скосил он глаза на визитку, ― а нельзя ли эти замечания прислать по почте.

― Не хотелось бы откладывать. И потом, зря я, что ли, готовился?

― Ладно, валяйте, только в темпе.

Я открыл текст со своими пометками.

― Во-первых, не годится название. «Завалить недотрогу», в общем, верно отражает суть конфликта, но вряд ли привлечёт романтичных барышень. А это наш золотой читательский фонд.

― А что не годится ― существительное «недотрога»?

― Глагол «завалить». Звучит двусмысленно, но, разумеется, разглядев это слово на обложке, все решат, что это означает «убить». Ни одна уважающая себя читалка такое в руки не возьмёт.

― Ну, пусть будет просто «Недотрога», ― снисходительно подсказал Сомин.

― Это название уже есть в русской литературе. У Александра Грина. Правда, Александр Степанович этот роман не дописал, но нам от этого не легче. Давайте подумаем ещё.

― «Недотрога, сука». Выразился бы покрепче, однако, подозреваю, меня за это выведут отсюда в наручниках.

― Ценю ваш юмор. Но со всей этой лексикой у вас и так перебор.

― А вам жалко?

― Просто, обилие мата приводит к такому же однообразию, как, скажем, обилие голых баб в бане.

― Ох, давно я не был в бане. Ваше предложение?

― Поскольку «завалить» в нашем случае означает не сдать экзамен, то можно, не искажая смысла, назвать, допустим, так: «Неуд недотроге».

― Годится.

Я продолжил:

― Ваш препод без конца совершает безобразные поступки. После лекции, например, прижимает Наталью к стене, не давая пройти. Зажимает ей рот своей огромной клешнёй, когда она пытается звать на помощь, хватает её за разные места. И всё это ― на глазах у студентов, идущих мимо. Не слишком ― для солидного ВУЗа?

Сомин фыркнул.

― Некоторые издатели, в силу своего книжного времяпрепровождения, даже не подозревают о тех паскудствах, что беспрерывно творятся в жизни. Походите по аудиториям, поговорите с народом. Не такого наслушаетесь. Шевелитесь, вникайте.

― Но я вовсе не обязан это делать.

― Почему это? ― удивился Сомин.

― Потому что я читатель, а не писатель. Полагаюсь на автора, который за меня уже во всём разобрался.

― Сейчас вы не читатель, а мой редактор, ― уточнил Иван. ― В каком-то смысле, соавтор.

― Приятно слышать. Не часто нашему брату такое говорят. Однако честь соавторства мне не светит. Согласно Гражданскому кодексу, таковым не признаётся лицо, вклад которого не является творческим.

― Не хотите, не вникайте. Но тогда не суйтесь со своими глупыми замечаниями.

Я допил остывший чай, медленно, маленькими глотками. Закрыл ноутбук, в котором хранилась ещё куча правок. Иван нетерпеливо заёрзал на стуле.

― Что ещё не так?

― Мне совсем не понравился конец. Ваша героиня очень странно себя повела, когда узнала, что её отчислили. Даже не всплакнула. Понуро собрала манатки и отправилась на вокзал.

― Ну и что? Так бывает.

― Бывает со взрослыми мужиками, ― заметил я, ― но Наталья ― совсем девчонка.

Сомин нахмурился, зажёг сигарету. Я указал на табличку «У нас не курят».

Он бросил сигарету на пол, смачно раздавил каблуком.

― Не было у неё слёз. Ясно вам?

― Против такого аргумента не попрёшь.

Я вспомнил замечание Томика об амурах, вернее, об их отсутствии. Ну, что ж, буду бить в самое больное место.

― У вашей героини проблема. Девушка слишком одномерна. Есть одна Наталья, оскорблённая, без конца обижаемая. Но нет другой Натальи, счастливой, влюблённой. А такая нужна до зарезу.

― Кому нужна?

― Читателям. По крайней мере, тем из них, кто желал бы увидеть в ней себя или близкого себе человека.

Иван рассердился.

― Вы будете читать мне лекции о способах заманивать читателей?

― Всего лишь хочу предупредить. Обозлённую и вечно всем недовольную героиню никто в свою душу не впустит. Если в ней самой не рождаются светлые чувства, то и к ней никаких добрых чувств не возникнет. И тогда вся эта куча букв станет чем угодно ― расследованием условий жизни студентов, трактатом о проблемах сексуального насилия. Но только не любовной историей.

― А на черта нам тут любовная история? ― рявкнул Иван. ― Кого ей любить, если её окружают одни ублюдки. На таком фоне все эти соловьиные трели будут звучать фальшиво.

― Значит, надо сделать так, чтобы это было не фальшиво. Неужели ваша Наталья не способна никого полюбить? Это мог бы быть сокурсник, сосед по общаге, парень, с которым она танцевала на вечеринке, да, кто угодно. Но если бы он у неё появился, её жизнь изменилась бы кардинально. Они бы вместе отбивались от упырей, вместе ушли бы из постылого универа. Или вместе остались бы и победили.

Сомин сдвинул брови, встал. Сейчас он возьмёт портфель, и поминай как звали.

― Курите, ― махнул я рукой. ― Единственное, что могу вам предложить.

Он закурил.

― Любовного лепета у вашей конторы и без меня ― пруд пруди. Самого ещё не тошнит от потока патоки?

― Дело не во мне, ― возразил я, ― и не в моём вкусе. Дело во вкусах наших читателей. А мы их очень хорошо изучили. Книжка, набитая сплошным негативом, пользоваться спросом не будет.

― Похоже на приговор, ― скис Иван.

Я с воодушевлением продолжил:

― Предположим, мы вдруг сошли с ума и выпустили ваше сочинение в таком вот виде, как сейчас. Исход будет не весёлым, поверьте. У нас бумажные тиражи начинаются с трёх тысяч, иначе печататься не выгодно. А теперь представьте апокалипсическую картину: в магазинах ваши книжки не пользуются спросом. А на складах без движения лежит огромный остаток. Как битый кирпич на стройке. После такого провала с вами никто не захочет иметь дело.

― Спасибо за прямоту, ― сказал Сомин. ― Я понял. Вы желаете получить продукт, который вы могли бы обменять на деньги.

― Совершенно верно. Мы ― коммерческое предприятие и благотворительностью не занимаемся. Нам нужны продажи.

― А мне нужна книжка, которую я написал, ― отчеканил Иван. ― Я, конечно, не настолько дорожу этой писаниной, чтобы цепляться за каждое слово. Но своей позиции менять не хочу.

― И в чём она заключается?

― Она проста. Моя героиня ни под кого не легла, и за это её, как щенка, вышвырнули на улицу.

― Что тут скажешь? Она и под своего парня может не ложиться, если это вам так важно. Главное, чтобы он у неё был. Но если его нет, для издательства это тупик.

Сомин дрогнул.

― Ну, хорошо. В принципе, у Ташки мог быть парень. Допустим, из неё можно попробовать что-то вытянуть. Но с одним условием.

Загасил бычок, бросил в урну.

― Давайте это сделаем вместе. Одного меня от этой лажи стошнит.

― Что ж, вместе, так вместе, ― не стал я торговаться. ― Только я буду отвечать за техническую часть, а творческая всё равно ляжет на вас.

― Так боитесь соавторства?

― Боюсь. Ваш Гамадрил меня выследит и будет долго колошматить в тёмном переулке, больно прижимая к асфальту.

Помолчали. Я пробормотал:

― Есть, правда, одна загвоздка. В глаза не видел вашей Натальи.

― Тоже мне проблема. Дам её телефон, договоритесь о встрече. Это не далеко ― каких-то три часа ходу на машине.

― Куда я поеду? У меня завал на работе, как всегда.

― Понимаю, ― усмехнулся Иван. ― Сидите тут как золотая рыбка в аквариуме. Неужели вам не надоело смотреть на мир из пластикового окна кабинета?

― Надоело. Но пока я в штате, ни в какие командировки меня не пошлют. У нас это не принято.

― А кто говорит про командировки? Можно это делать в свободное от работы время. Сегодня выходной, полтора дня ― ваши. Могу вас прямо сейчас докинуть на своём «китайце». Я как раз туда еду. Увидите хотя бы, как живёт провинция. А то вы, поди, дальше Химок никуда не выбирались.

― Надо подумать.

― Думайте быстрей. У меня движок перегреется.

― А вы, что, не заглушили?

― Я думал, тут на пять минут.

― А угонят?

― Очень на это надеюсь. Прикуплю что-нибудь поновей. Ну, что, едем? Кстати, заодно поможете с Кощеем разобраться.

― Кто это? ― не понял я.

― Кощеев, ― пояснил Иван, ― тот самый, что в рукописи Гамардин. Представляете, он разыскал нашу недотрогу. Она мне на днях звонила. Очень может быть, он опять к ней приедет посреди выходных ― с непредсказуемыми последствиями. Так что, надо спасать человека.

Достал солдатскую флягу.

― Чую, без огненной воды не разберёмся.

Я зажмурился, глотнул и неожиданно для себя сказал:

― Едем.

Городок оказался не таким жалким, каким виделся из Москвы. Долго ехали мимо доменных печей циклопических размеров, потом крутились в дебрях новостроек и ползали по древним улочкам центра.

Голодные, припарковались у небольшого ресторанчика. Сомин заказал по двойной порции пельменей, вынул заветную флягу. Тепло разлилось по членам, и заведение приобрело уют.

― За будущую книгу, ― пробормотал я что-то похожее на тост.

― Скажите честно, Витюша, ― уставился на меня Иван, ― как вы можете выносить эту муть?

― Что вы имеете ввиду?

― Всю эту макулатуру, что вы тоннами издаёте.

― Это как с пельменями. Не нравится, не ешь.

― А я говорю не о потребителях этой пищи, я о поваре. Целыми днями лепить вкусовую правку и ловить блох ― ошибки, опечатки. И ещё не забывать про запятые.

― Запятые расставляет корректор, ― сказал я нервно.

― Как вы не понимаете? Автор ставит своё имя на обложку. Ему, стало быть, и отвечать за оговорки и описки, которые всегда есть и будут. Вам-то зачем глаза портить?

― Работа такая.

― Дай вам волю, вы бы и своего Александра Степаныча начали кромсать, ― возмутился Иван.

― Вы не Александр Степаныч. Или у вас ― мания величия?

― Мания величия у тех, кто думает, что их правка делает тексты лучше. А лично я бы в жизни за такое не взялся.

― Не вы, так, другие. Киношники, вон, «Анну Каренину» без конца переписывают. Ничего, все довольны.

― И даже этим гордятся.

― К чему вы клоните?

― Всё к тому же, ― гаркнул Сомин. ― Много на себя берёте.

― А за падение тиражей не хотите ответить?

― Ну, раз вы так хорошо знаете, как повысить тиражи, так и строчили бы сами.

― Я бы с радостью, но у меня не выходит.

― Тогда нагенерируйте чего-нибудь любвеобильного эдак под пятьдесят авторских листов, и сидите потом редактируйте.

― Надоест.

― Тогда плюньте на всё это и займитесь чем-то более прибыльным.

― Почему же сами не плюёте?

― А я пишу не ради прибыли.

― А ради чего?

― Представьте себе, ради удовольствия. Есть такое, знаете ли, графоманское чувство.

― Уверяю вас, после первого же приличного гонорара это чувство пройдёт.

Сомин позвонил героине, и вскоре она появилась на нашем скромном обеде.

Пожав её изящную ручку, я спросил:

― В романе вы Наталья, а в жизни?

― Просто Таша.

― А я просто Витя, редактор нашего будущего бестселлера. Вам не кажется, что вышла слишком безысходная история?

― Обыкновенная, ― ответила она.

― А вы читали рукопись?

― Перебьётся, ― пробурчал Иван.

Таша обиженно замолчала.

― Не обращайте внимание, ― сказал я ей. ― Писатели не склонны показывать сырой материал, особенно тем, с кого он списан. Прототип, как правило, не похож на оригинал.

― Я похожа.

― Откуда такая уверенность?

― А я читала, ― призналась она.

― Каким это образом? ― возмутился Иван.

― Залезала втихаря в твой «мак», пока ты отсыпался на диване.

― И как вам показалось, ― вклинился я, ― правдоподобно?

― Даже слишком. Местами читать не могла.

― Слишком правдоподобно бывает только в жизни, ― отчеканил Иван. ― А неприятно тогда, когда что-то берут без спроса.

Собралась ответить, но он опередил:

― Мы отвлеклись. Расскажи лучше, что у тебя случилось.

У Таши задрожали губы.

― В прошлую субботу позвонили в дверь. Я открыла. Кощей ― собственной персоной. Стоит, лыбится, суёт цветы. Ну, я его и отхлестала этими гвоздичками. Схватил за руку, стал нести какую-то хрень про любовь до гроба. Еле вырвалась.

Иван приподнял ей рукав. На запястье красовался кровоподтёк. Стукнул кулаком по столу.

― Пусть только сунется. Забью фляжкой.

― Надо было сообщить в полицию, ― сказал я.

Таша отмахнулась.

― Звонила. Дежурный, зевая, предложил приехать и написать заявление.

― Для них это ежедневная бытовуха, ― обронил Иван.

― Мне пора, ― встала Таша. ― Жду вас вечером у себя.

Я подумал ― если Сомин останется у неё на ночь, придётся возвращаться поездом. Невольно посмотрел на часы. Иван заметил моё движение.

― Не суетитесь. Сегодня мы в Москву не вернёмся.

― Мы?

― А вы предлагаете мне одному с этим говнюком разбираться? Расслабьтесь, у Ташки места хватит на всех.

Иван разлил по пластиковым стаканчикам остатки огненной воды. Чокнулись. В голове у меня загудело ― это было похоже на звук уходящей электрички.

― Перейдём на ты? ― предложил я.

― Давай.

― Послушай, Ваня, ― сказал я со слабой надеждой в голосе, ― а вы с Ташей не пробовали просто с ним поговорить по душам?

― Её брательник с ним уже поговорил.

― У Таши есть брат? Про это у тебя ничего не сказано, ― заметил я чуть ли не с обидой.

― Я писал повестушку, ― развёл руками Иван, ― а не энциклопедию русской жизни. Да, у неё есть братишка, местный раздолбай. Так вот, после того как братик поговорил с Кощеем, его отвезли в больницу. Ташка, думаю, сейчас к нему поехала.

― Давай, тоже его навестим. Заодно выясним, к чему нам готовиться.

Приёмное отделение было под завязку заполнено сильно побитыми гражданами. Оглядев батальную сцену, Иван подвёл итог:

― Бытовуха ― это вирус. Гребёт всех подряд.

Подошла Таша.

― Лёшка в общей палате.

Брат как две капли воды походил на сестру ― такой же меланхоличный красавец. Махнул нам перебинтованной головой и продолжил играть в дурака с товарищами по несчастью. Мы рядком сели напротив. Товарищи переглянулись, бросили карты и вышли покурить. Братик пошарил в тумбочке, достал беленькую.

― Лёша, кончай пить, ― взмолилась Таша. ― Расскажи нам лучше, как это случилось.

― Подхожу я к дому, ― живо начал он. ― Смотрю, пенёк этот из калитки выходит. Отстань, кричу, пидор, от сестрёнки, а то глаз на жопу натяну. А он в ответ ― попробуй, сосунок. Ну, я размахнулся. Он успел увернуться, и я потерял равновесие. Получил вдогонку хороший пендаль и башкой влетел в кладку дров. Пришёл в себя уже здесь.

― Это называется ― поговорили? ― спросил я.

― Поздно говорить, ― отрезал Лёша, ― пора этого гада ставить на место.

― Как?

― Просто. Ухажёр сегодня опять притащится и начнёт приставать к сестрёнке. Ташуха скажет ему пару ласковых, типа, ― пошёл на фиг. Он на неё набросится. Она, естественно, станет отбиваться ― ногами, руками. А вы всё это в деталях запишете на телефон. Мы так в школе делали, снимали на видео, как англичанка нас лупила указкой. Как только мы это выложили в сеть, её уволили без разговоров. А вы покажете свою запись следаку, и дело в шляпе.

― Опасный план, ― усомнился Сомин. ― Ташке может здорово влететь. Надо его от неё отвлечь. Засажу ему хук слева, не зря же я в детстве ходил в боксёрскую секцию.

― Можно обойтись без мордобоя, ― уточнил я и показал на Лёху. ― Один пострадавший у нас есть.

Иван возразил:

― У него нет свидетелей. А у нас будут целых три.

― Лишь бы этот гиббон финку не достал, ― обронил Лёха.

― Какую финку? ― удивилась Таша. ― Он же не урка какой-нибудь.

― Не волнуйтесь, граждане. На это у меня есть отличное противоядие, ― сказал Иван и вынул офицерский кортик.

Я опешил. Наша мелодрама потихоньку перерастала в кровавый триллер.

― Опасно шутишь, Ваня.

― Ерунда, до поножовщины вряд ли дойдёт. К тому времени нас радостно примет патруль.

― Получишь срок, ― сказал я.

― Мне за мелкую хулиганку дадут пятнадцать суток. Тебе как свидетелю ― повестку в суд.

― А Кощею?

― За попытку износа, ― со знанием дела сказал Лёха, ― светит пятёра.

Вручил мне судейский свисток.

― Если что, свисти во всю дурь. Менты, может, и не услышат, а ухажёр испугается и ручонки отдёрнет.

― Ментов ждать не обязательно, ― заметила Таша. ― Покажу Кощею синяк и скажу, мол, иду в травмопункт ― фиксировать побои. А потом с двумя надёжными свидетелями поеду заявлять на него в ментовку. Можете не сомневаться, как только Кощей об этом услышит, свалит из нашего городка навсегда.

Вернулись Лёшкины товарищи по палате. Беленькая пошла по кругу ― за успех предприятия.

― Будь с ним поосторожней, ― сказал Лёшка сестре на прощанье. ― Повалит на землю, не сопротивляйся. Хрен с ней, с честью. Главное, голову береги.

Мы сели в «китайца», помчались к Таше. По дороге Иван остановился у гастронома.

― Я быстро.

Принёс буханку хлеба, нарезку колбасы и две поллитровки.

― Зачем столько водки? ― ахнула Таша. ― Лучше бы ты сметаны купил. У меня в холодильнике ― кастрюля борща.

― Запомни, ― произнёс Иван тоном ветерана боевых действий, ― сто грамм перед боем ―это святое. Особенно, если ты воюешь на идеологическом фронте.

― А борщ ― лучшая в мире закуска, ― выдал я и стыдливо опустил глаза. Эту фразу я где-то вычитал в бесчисленных редактурах.

Дома у Таши было тепло и просторно. Сели на веранде за круглый стол под абажуром. Борщ под водку пошёл на ура.

― Расскажите о себе, ― обратился я к Таше.

― Ваня итак всю меня расписал.

― Всю да не всю. К примеру, не понятно, сблизилась ли с кем-нибудь героиня?

― А вы как думаете?

― Надеюсь, что да.

― Не угадали.

― Странно, не находите?

― Почему странно?

― Яркая, интересная и совсем одна.

― Ванька, что ты молчишь? ― повернулась она к Сомину. ― Расскажи, какие придурки меня по этажам гоняли. Ты же их видел.

― Я для этого недостаточно трезв. Пойду, покурю, ― отмахнулся он и вышел.

― Неужели у вас не было парня? ― спросил я прямо.

― Почему же? Прибился один москвич, провожал пару раз до троллейбуса. Как узнал, что я живу в общаге, перестал здороваться. Но давайте об этом как-нибудь потом поговорим. У меня сейчас не тем голова занята. Кощей может появиться в любую минуту.

― У нас же есть план.

― Знаете, я бы этот план немного подкорректировала. Мне с Кощеем надо наедине всё выяснить. А в присутствии Ваньки наступит полный пипец. Сразу начнут друг друга месить. Поэтому, когда я выйду во двор, вы с Ванькой сидите и не высовывайтесь, пока не позову. Идёт?

Я согласился. Договариваться всегда лучше.

Иван вернулся, прошёл мимо нас и рухнул на диван.

― Чаепитие отменяется, ― сказала Таша и удалилась в другую комнату.

Ближе к полуночи звякнул Ташин смартфон. Шагнула в холодное пространство двора. Мы с Ваней прильнули к окну. Я увидел долговязого молодца.

― Да, это он, ― определил Иван.

Таша и Кощей о чём-то заспорили, но слов было не слышно. Тот снял пиджак, попытался накинуть ей на плечи. Таша на шаг отступила.

― Внимание, ― шепнул Иван. ― Готовность номер один.

Я вспомнил о Ташиной просьбе.

― Не спеши. Сдаётся мне, он пока не собирается никого насиловать.

Кощей подошел к ней ближе, продолжая яростную тираду. Таша, отступая, споткнулась.

Ваня рванул во двор, я за ним. Через какое-то мгновение Сомин оказался между Кощеем и Ташей.

―Ты кто? ― возмутился Кощей. ― Чего надо?

Иван принял боевую стойку.

― Одно движение, и я тебя покалечу.

Тот побледнел.

― Какое движение? Что я сделал?

― Покажите ему гематому? ― обратился я к Таше.

Кощей возмутился:

― Вы что, мужики? Я Натку просто за руку схватил на той неделе. Она меня лупила, и я хотел её удержать. Но у неё же девичья кожа. Чуть дотронешься, синяк.

― Получишь за этот синяк статью, ― сурово произнёс Иван.

― Таша нам рассказала, ― добавил я, ― как вы её преследовали.

― А она вам не сказала, что ждала от меня ребёнка? ― спросил Кощей.

Я разинул рот, посмотрел на Ивана. Он отвернулся. Кощей воспользовался ситуацией и отбежал от нас на относительно безопасное расстояние. Выкрикнул:

― Спросите у Галки, она в курсе.

Развернулся и быстро ушёл в темноту.

Вернулись в дом. Меня страшно теперь бесил круглый стол с абажуром.

― Побежал на последнюю электричку, ― сказала Таша.

Мы отвели глаза.

― Я устала, ― промолвила она, ― пойду спать.

― Стоять, ― скомандовал Сомин. ― Выкладывай.

― Ты же в курсе.

― Расскажи Витьку, он за этим сюда ехал.

Он встал из-за стола, подошёл к окну, долго смотрел вдаль.

― Давай, редактор, выясняй.

― Так, вы ждали ребёнка? ― обратился я к Таше.

Она нахмурилась.

― Сначала я никого не ждала.

― А как же он узнал?

― Эта дура разболтала.

― Я её помню, ― повернулся ко мне Иван. ― Соседка по комнате в общаге. Бедовая девица, ей даже кликуху не надо придумывать. Галка есть Галка. Шустрая, наглая, хитрая.

Сказал Таше:

― Хочешь, мы её найдём, и она всё в подробностях выложит?

― Не надо. Я сама выложу.

― Звучит интригующе.

Таша шмыгнула носом.

― Кощей однажды появился в общаге, долго стучал в мою комнату. Я не отзывалась, и тогда он вошёл.

― А почему не отзывались? ― решил я уточнить.

― В тот раз я немного перебрала. Двинулась, одним словом.

У меня округлились глаза:

― Принимали наркотики?

― Ничего я не принимала. Так, баловалась иногда.

Иван сел на подоконник лицом к нам.

На него было больно смотреть. Выглядел так, будто лишился близкого друга. До этой минуты он, вероятно, был уверен, что знает о Таше всё. И теперь у него в голове образовалась огромная дыра, которую не получалось ничем заполнить.

Придя немного в себя, он спросил:

― Кто приносил наркоту?

― Какая там наркота? Цветочки. Предлагали иногда на вечеринках. В тот раз Галка ускакала на одни такие танцульки до упаду. А я паслась весь вечер одна, и на меня нашла тоска. Достала эти колёса. Проглотила одну таблетку. Показалось мало. Добавила. Ну, и пошёл звездопад.

Иван вскочил, толкнул головой абажур. Свет закачался.

― С ума сошла? Тебя же могло скрючить.

― Меня и скрючило.

― И что он сделал, когда вошёл?

― Всего лишь меня оживил. Я в это время задыхалась в блевотине. От судорог не могла двинуть ни рукой, ни ногой. Он пытался мне делать искусственное дыхание, потом потащил в душевую, заставил промыть желудок.

― Что было потом? ― спросил Иван.

― Кощей отнёс меня в комнату, уложил в постель. Сидел рядом неизвестно сколько времени. Ждал, когда наступит ровное дыхание. Потом ушёл.

― Это всё?

― Если бы. На следующий день пришёл проведать. А мне, после всего, что случилось, как-то неловко было его выгонять.

― Пили?

Таша замолчала. Собиралась, похоже, с духом. Тихо заговорила:

― Ты же знаешь, Галка слаба на это дело. Откуда-то появилась целая батарея пойла. Засиделись до темноты. Галка ушла к соседям, а этот остался. Ну, и полез. А что можно сделать с пьяным тяжеленным мордоворотом? Лежишь под ним как жаба под бревном, только глазами хлопаешь…

― Значит, было? ― перебил я.

― Было.

― Почему же вы прямо с утра не ломанули в полицию?

Таша пошла пятнами:

― Потому что я побежала на лекции.

― Учёба на первом месте?

― А вы предлагаете судиться по поводу каких-то телодвижений в общаге. Соплячка против опытного препода. Весь курс бы ухахатывался. Я в Москву не за этим приехала.

― А зачем?

― Хотела учиться, получить профессию. Вы же сами любите об этом порассуждать в этих ваших тощих романах.

― Хорошо, хорошо, ― согласился я. ― Так, что было потом?

― Через какое-то время сделала тест на беременность. Так, на всякий случай. Галка посоветовала. И бац ― две палки. Конечно, я дико расстроилась. Всё, залетела. А эта идиотка возьми и разболтай Кощею. Явился с охапкой цветов.

― А вы?

― Потребовала денег на поход в абортарий. Он сразу дал. Мне было страшно даже подумать об этом, но я действительно собралась туда идти.

― И что дальше?

― Дальше были экзамены. Ну, меня на них и завалили. Решила, приеду домой и рожу. Несмотря ни на что, это будет мой ребёнок. Ещё в Москве начала что-то прикупать для будущего малыша.

У Таши по щекам потекли слёзы. Вскочила, убежала в другую комнату.

Иван прикрыл за ней дверь. Сказал тихо:

― Ребёнок родился сильно недоношенным. Не спасли.

Выпили. Иван спросил:

― Чего ты ещё не знаешь?

― Как вы познакомились?

― Она позвонила в агентство. Предложила написать об этой её учёбе. Какой-нибудь очерк, но без имён. Тогда я подумал, а не сделать ли из этого повесть ― в назидание потомкам. Она согласилась, и я стал ездить сюда из Москвы как на работу. Записей набралось на много часов.

Таша вернулась, начала убирать со стола.

― А почему этот Кощей именно сейчас нарисовался? ― спросил я её. ― Столько времени прошло с тех пор.

Сказала гневно:

― Потому что он ― козёл. Пока жила в общаге, не давал прохода. А как уехала, тут же забыл. А тут, видать, крепко посрался со своей кошёлкой. И сразу про меня вспомнил. Нашёл в деканате мой адрес и свалился как снег на голову. Увидел ― ребёнка нет, и начал кричать, зачем я сделала аборт. Такая сякая, не смогла сохранить его ребёнка. Ну, я ему и напомнила, как он совал мне свои поганые деньги. Стал поклоны бить. Прости, мол, подлеца. Уверял, жить без меня не хочет. А я его просто физически видеть не могу. Понимаете? Ну, и позвала Ваню на помощь.

Иван ушёл курить во двор. Я спросил:

― Почему вы ему всего не рассказали?

― Позориться не хотела. Одно дело ― отбиваться от маньячного препода. И совсем другое ― наркота, пьянки.

― Скажите, а мы с Иваном не погрешим против истины, если добавим, что у вас кто-то был?

― Кто-то, конечно, был... Послушайте, Виктор, у вас есть девушка?

Почему-то я подумал про Томика.

― Есть.

― Она вам нравится?

― Очень.

― Тогда не расспрашивайте у неё, как она жила до вас. Пусть это будет её тайной.

Вернувшись, Иван сел напротив Таши, резко повернул абажур. Свет стал бить ей в лицо как на допросе.

― Может, Кощей был не единственным кандидатом?

― На что?

― На отцовство.

Таша усмехнулась.

― Действительно, через год стал посещать один красавец. Но ему же было не до меня. Всё время сочинял какие-то никому не нужные писульки. Ничего не замечал вокруг.

Иван присвистнул.

― Дело в том, что одной милой девушке очень хотелось вернуться к учёбе. Чтобы потом чего-то добиться в жизни.

― Ага. И ради того, чтобы она чего-то добилась, он страшно боялся её потревожить. Поэтому так и не решился залезть к ней в койку.

― Причём тут это?

― Притом, что у него тоже мог быть ребёнок, ― ответила она и зарыдала.

Иван растерялся.

Я вышел подышать. Прогулялся по набережной. Мимо безмятежно проплывала баржа, гружёная под завязку. Погудела мне басом.

Когда я вернулся, оба уже мирно пили чай.

― Так, ты пойдёшь в полицию? ― спросил Иван, глядя на Ташу.

― Не знаю, ― сказала она.

― А я знаю. Ты его опять простишь.

― Может, и прощу, ― пробормотала она.

― Иди уже спать, суду всё ясно.

Как только Таша вышла, Иван сказал:

― Поехали. Сегодня уже точно ничего не случится.

Мы вышли, сели в холодную машину, завелись и помчались по ночному городу в сторону трассы.

В понедельник я был на работе как штык. С «Недотрогой» нужно было что-то делать. Составил в голове примерный план, но начинать приличную правку без согласия автора не хотелось.

Томик это подтвердила в своей афористичной манере.

― Как бы глубоко вы не погружались в тонкости партии, двигать фигуры всё равно должен сам игрок.

Неожиданно добавила:

― Не хотите передо мной кое в чём повиниться?

― Не пугайте.

― Но вы меня лишили сна.

Я обмяк. Перед глазами промелькнула вся моя холостяцкая жизнь. На всякий случай произнёс:

― Меня же не было в Москве.

― Отпираться бесполезно. Зачем вы мне подсунули эту рукопись?

― Опять разговоры на производственные темы, ― промямлил я разочарованно. ― А что случилось?

― Не могла сомкнуть глаз, пока не дочитала до конца.

― А я тут при чём? Все претензии к Сомину.

Томик пожала мне руку.

― Я вас поздравляю. Вот уж сом, так сом. Кстати, вы мне так и не сказали, как вам самому показалась эта проза?

― Боевая. А что-то не так?

― Дело в том, что в тексте есть нечеловеческие куски.

― Например?

― Помните, Наталью выселяют из общаги, и она, стиснув зубы, собирает вещи?

― Помню, конечно. Я ещё предлагал Ивану это место переделать.

― А он?

― Отказался.

― И правильно сделал. Он чувствует, что это бомба. Как он до этого додумался?

― До чего до этого?

― Напоминаю. Недотрога медленно бросает в сумку слип, кокон, боди.

― И что?

― Эти вещи ― для новорожденного.

Я остолбенел. Паршивый же я редактор. Как мог это пропустить?

Томик сказала глухо:

― Меня в этот момент стала бить дрожь. Давно не испытывала такого катарсиса.

Попросила у меня сигарету. Открыла окно, пустила струйку дыма.

― До этого в тексте нет ни единого намёка на её беременность. И вдруг ― как обухом по голове. Я вас уверяю, так никто не пишет. А через меня много чего прошло. Этот Сомин или талантливый дилетант, или хитрый плут, или чёрт, или…

Швырнула в окно сигарету.

― Чёртов гений.

После этих слов мне стало не по себе.

― Ты серьёзно?

― А вдруг?

― Но Ваня как будто не похож на гения.

― Они все не похожи, ― промолвила она, ― до поры до времени.

― Может, виноват искусственный интеллект? ― хихикнул я.

Томик замерла.

― Вы, что, об этом говорили?

― Так, шутили на эту тему.

― С ИИ как раз наоборот, ― заключила Томик. ― Машину выдаёт банальность. Но, на всякий случай, советую проверить. У вас, кажется, есть для этого подходящие инструменты. Вдруг на чём-то поймаете?

― На чём?

― На том, что писал не Сомин.

― А кто?

― Никто. Или все.

― А если не поймаю?

― Ну, тогда он точно гений.

Набрал Сомину.

― Надо увидеться.

Он предложил встретиться на стороне, «а то в этой вашей переговорной ни закусить толком, ни выпить». Нашли в Сокольниках летний ресторанчик. Заказали графин водки и по тарелке борща. Я успел сказать на трезвую голову:

― Пропустил твой текст через детектор ИИ.

― Вот же тебе неймётся.

― Не мне. Одной нашей сотруднице.

― Ничего хоть сотрудница?

― Очень даже ничего, ― покраснел я.

― Неужели прочла «Недотрогу»?

― Запоем.

― Что, тоже пьющая?

― Всё шутишь.

― Нашла какие-то нестыковки?

― Нашла, что ты гений.

Иван присвистнул.

― Выпиши ей премию.

Наполнил рюмки.

― Давай, за неё. Как звать?

― Томик.

― Это не Томик, а целый Том.

Я вынул планшет.

― Хочешь увидеть результаты проверки?

― Дай, угадаю. Никаким интеллектом, включая искусственный, в повести и не пахнет.

― Точно.

― Я ж говорил, всё пропускал через себя, а в этом случае...

― Знаю, ― кивнул я, ― любой детектор бессилен.

― Но не любой редактор, ― ухмыльнулся Иван.

― Да уж. Я бы ещё поработал над текстом. С твоего разрешения, конечно.

― А оно того стоит?

― Видишь ли, Томик провела над этими страницами бессонную ночь. А она ― весьма начитанный товарищ. Так что, ручаюсь, у этой книжки будет очень даже немало читателей.

― Тем более, зачем переделывать текст, если он и так читабелен?

― Затем, что он не устраивает боссов.

― Ну, и хрен с ними.

― Как же он попадёт на прилавок?

― Ну, тогда я его выложу в сеть.

― Там тоже найдутся недовольные.

― Но там хотя бы не будет цензуры.

Я посмотрел на него с иронией, но Иван был серьёзен.

― Да, Витёк, выпало тебе играть незавидную роль.

― Ну, так, на меня и кивай, когда тебя возьмутся троллить за пару страниц девичьей любви.

― Обязательно на тебя свалю, даже не сомневайся.

― Давай тогда вернёмся…

― К нашим баранам?

― К первоначальным планам.

― Тогда наливай.

Выпили, закусили остывшим борщом.

Я обрисовал ситуацию. Начальство материал не утверждает, но и не спешит от него отказаться. Так что, за книжку, в принципе, можно ещё побороться. Перечислил свои предложения.

― Историю с Гамадрилом не будем даже трогать. Без неё всё развалится. Но для того, чтобы нашим читалкам было, где плутать в лабиринтах Натальиных очарований и разочарований, мы припишем ей нежные чувства к прыщавому москвичу.

― Таша тебе в чём-то призналась?

― Упоминала в разговоре одного лоботряса, пока ты на улице курил. Так вот, москвич будет долго и безуспешно заступаться за неё в деканате…

― Ну, ты гонишь. Никто за неё не заступался.

― А когда её вытурят, он проводит её на вокзал. А там, как говорится, ― пишите письма.

― Никто её не провожал.

― Наталья вернётся домой, видимо, с намерением родить ребёнка, если судить по намёкам, которые ты делал, описывая её сборы в общаге. Томик над этой сценой обрыдалась.

― Я сам чуть не прослезился.

― А я, увы, этих тонких намёков не понял. Наталья у меня просто собирала вещи.

― Моя вина, ― признался Иван. ― Надо было специально для таких, как ты, добавить в этот список какие-нибудь подгузники. Откуда вам знать, что такое слип?

― Добавим, ― пометил я у себя. ― Итак, по нашей версии, у Натальи появился ухажёр. Можно будет смело представить, что на отцовство претендует именно он, а вовсе не мерзкий Гамадрил, которому она должна решительно отказать. Ну, что скажешь?

― Избито и пошло, ― заявил Сомин, ― в духе всего этого вашего культурного отстоя.

― И что тебя не устраивает?

― Что ты продолжаешь гнуть линию партии.

― Что за партия?

― Твоё руководство, загнанное в рамки суровых рыночных отношений. Тебя же ко мне подсылают, извини, с одной единственной целью ― придать этой истории банальный сюжет. Озабоченный препод, несчастная любовь.

― А в жизни так не бывает?

― Бывает. Только в моей истории всё не так, потому что у Натальи нет никакой любви.

― Опять ты за своё, ― засопел я.

― Ты пойми, она одна. Одна против всех. Это важно.

― Да, почему, чёрт возьми?

― А кто, по твоему, виноват в том, что с ней произошло?

― Гамадрил.

― Нет. Они все. Доценты и доцентихи, сокурсники и сокурсницы, приятели и приятельницы. А твоя Тома, умная головушка, читая про то, как она мечется среди этого многолюдного окружения, почувствовала как раз это её одиночество, поэтому и не могла заснуть. Спроси её об этом при случае.

― Спрошу.

― А кто будет виноват в такой же ситуации, но при условии, что у неё кто-то есть, тот же лоботряс, которого ты мне подсовываешь?

― Тоже они все?

― Ни в коем случае. В глазах окружающих будет виновата она. И будет уже неважно, кто её завалил ― Гамадрил, москвич, кто-то ещё или они все вместе. Вот тебе ещё одно значение глагола «завалить».

― А почему будет неважно?

― Потому что будет не до них. Обсуждать и осуждать станут её, недотрогу. Так и скажут ― была недотрога, теперь, сами знаете, кто. Банальная история, на которую можно безучастно смотреть со стороны.

Иван хотел ещё что-то добавить, но передумал.

― Нет, твой план меня не греет.

― И что нам делать?

― Если честно, я бы забил.

Допили водку, рассчитались. Вышли на воздух. На деревьях висел раскалённый шар.

― Была хорошая задумка, ― сказал Иван, ― рассказать эту историю по правилам нормальной профессиональной журналистики. Основываясь на фактах. Беда только в том, что фактам никто не верит. Взять хотя бы тебя и твою Тому. Вам проще поверить в то, что я использовал искусственный интеллект, чем согласиться, что это всё правда-матка.

― Это не вопрос веры. Эти искусственные тексты реально начинают проникать. Скоро пойдут косяками, и у нас тут тоже заплещется сгенерированное море. Детектор затрещит как дозиметр. Я добавил такую опцию ― в виде треска в конце проверки, если обнаружен ИИ.

― Зачем?

― Сам не знаю. Наверно, ради хохмы. А может быть, для лучшего осознания катастрофы.

― Ну, да. И там, и тут ИИ. В одном случае ― искусственный интеллект, в другом ― ионизирующее излучение.

― И неизвестно, что хуже.

― Так, ты говоришь, мой текст не трещал?

― Массив ― нет, а вот когда я начал проверять небольшими абзацами, потрескивало.

Иван склонил голову.

― Не вели казнить.

Признался:

― Я действительно применял нейросети… Но только для транскрибации в текст диктофонных записей.

― Какими нейронками пользовался?

― Не важно, ― ответил Иван. ― Потом я всё равно усаживался на веранде за комп и эти беседы перелопачивал. Но, видно, перелопатил не всё.

Я тоже решил признаться.

― А я с первых и до последних строк был от этих твоих писулек в полном восторге. Будь я в себе поуверенней, не устраивал бы этот цирк с конями, а потребовал бы от руководства напечатать всё так, как есть.

― Просто бы уволили.

― И пусть. Всё равно когда-нибудь уволят.

― А я напрасно влез в эту чуждую мне область художественного свиста. Лучше бы так и остался в рамках привычного эссе. А если уж браться за настоящий роман, то следует писать как бог на душу положит, не думая о завязках и развязках и не придерживаясь никаких планов.

― Подожди, ещё напишешь свой роман без начала и конца.

― Уже не тем голова моя занята, ― сказал он. ― Опять пашу на агентство. Здесь точно не надо ничего сочинять. Чёрное ― это чёрное, белое ― это белое. А в этой вашей художке чёрное может запросто быть серым, белое ― жёлтым или вообще чем угодно.

Показал на закат.

― Бери любой цвет из этого сумасшедшего спектра.

Задумчиво на меня взглянул.

― Ну, а ты что скис?

― Как-то я тоже ко всему этому спектру охладел. Тяга к вылавливанию зубастых авторов пропала, читаю и правлю по инерции. Между прочим, пристрастился по вечерам включать записи классических концертов, недослушанных в молодости. Музыка не вызывает у меня желания хватать ручку и вычёркивать из партитуры лишние ноты. А из этого рыбного хозяйства я, наверно, свалю. Очень неприятно сознавать, что постепенно становишься цензором.

― Как же Том?

― Её бы я с удовольствием вытащил на воздух и гулял бы с ней на просторе.

― И куда ты уйдёшь из этой лавочки?

― Вернусь на завод. Когда-то там начинал, пока не подался в редакторы. С тех пор прошло много лет, но вот что любопытно. Первые книжки, над которыми я трясся, стал забывать, а про допуски и посадки помню до сих пор.

― Приходи к нам в агентство, ― предложил Иван. ― Станешь разоблачать не выдуманных, а настоящих мерзавцев. Тут будут тебе и допуски, и посадки. А хочешь, займись теми композиторами, которые скрывают, что музыку вместо них сочиняет какой-нибудь нейросетевой сервис.

― А можно начать с писателей?

― Можно. Работы хватит до конца жизни.

Мы зашагали к воротам парка, где нас терпеливо ждал видавший виды «китаец». Помахали ему ручкой и повернули в сторону метро.

Вдруг я спросил:

― А если Таша опять позвонит?

― Поедем её выручать.

Пришёл в тёщину комнату с букетом белоснежных роз. Сообщил с порога:

― Книжки не будет, автор ушёл в отказ.

― Жаль «Недотрогу», ― вздохнула Томик.

― И чем она тебя так взяла?

― Тотальным одиночеством героини.

― А кто мне говорил, что истории не хватает любовных отношений.

― Так, это я ― не от себя, от лица наших стратегов. Боялась, что вас выпихнут без выходного пособия.

― Я тронут. Сомин просил тебе выдать премию и повысить до звания ― Том. К сожалению, премиями я не заведую, но готов подкинуть хотя бы то, что приятно пахнет, в отличие от денег.

Вручил букет.

― Смываетесь, ― догадалась она. ― А я предупреждала, что тут вам будет тесно. Но для меня это даже к лучшему.

― Станет просторней?

― Что вы? Свято место пусто не бывает. Кого-нибудь обязательно подсадят.

― Почему тогда к лучшему?

― Не успела к вам как следует привыкнуть. Воспоминания не будут засиженными.

― А я успел. И мне, Том, будет тебя не хватать.

Раскраснелась от этих моих нечаянных слов.

― Похоже на признание.

― Похоже.

Подошла.

― И куда вы намылились?