Последний дистрикт

Минул уже как месяц с момента ухода отряда Отца Федора.

Если они не явятся и в следующий понедельник, Великая Мать Светлана даст разрешение на отпевание их невинно сгубленных душ.

Разведка должна была продлиться не дольше двух недель, если же бойцам не удалось бы отыскать пригодной для существования местности, те должны были поворачивать обратно или на крайняк послать гонца, но никого по итогу так и не дождались.

Наш прежний дом уже находится на последнем издыхании. Казавшиеся до этого неисчерпаемыми запасы консервов и чистой воды из складских недр автомобильного завода медленно сошли на нет. Ресурсы мертвого городища изжили себя еще во времена Святой Матери Елены, если верить отцу. Необъятные просторы огородов уже давно как бесплодны и единственное, что способно там созреть — ссохшиеся в черные комочки помидоры и огурцы, больше напоминающие мертворожденных. Если посмотреть на перекопанное поле с верхних этажей завода, когда небо заволокли туманные сумерки, то оно может почудиться опустошенным погостом, откуда самолично сбежали мертвецы, поднявшись из собственных могил. Тянущаяся за грядками сухая артерия реки петляет вокруг холма, утыканного бездушными корягами, и уходит за его могучую спину.

Отряд Отца Федора как раз начинал свой путь у близлежащей части сухого, потрескавшегося русла. Тогда все племя вышло пожелать им удачной дороги, а Мать Светлана лично благословила путников и оросила тех святой водой, дабы господь не спускал взора с детей своих, призванных заново заселить ныне пустующий мир.

Уже который день я поднимаюсь сюда на балкон, чтобы заново отмотать сцену давно минувшей церемонии. Все еще теплится у меня внутри уголек по-детски наивной надежды. Не умом, но нутром чувствую, что сердце Федора по-прежнему бьется с сердцами наших людей в унисон.

Выходя из раза в раз сюда, надеешься, что в один день из-за дальней громады холма таки покажется троица черных силуэтов, озаренных первыми лучами восхода, над чьими головами будет вздыматься непоколебимый лик Святой Елены, и что принесут истосковавшимся братьям и сестрам своим счастливые вести о найденной дороге к землям непорочным, куда только еще предстоит принести слово божье.

В чувствах своих я не одинок. Папа мой — Алексей — не раз и не два повторял, что для Федора подобные затянутые походы уже давно не в новинку, и что мужик он в целом стойкий и закаленный, каким бы мягким при нас не казался. Пусть папа вслух никогда не одобрял мои фантазии и мечтательные вылазки на балкон заместо военных подготовок, сам я не раз заставал его перед сном на коленях у семейного алтаря, где тот с трепетом молил Святую Елену вытянуть душу товарища из бесовской хватки целой и невредимой.

Судя по маминым и марининым рассказам, даже в кругу святых сестер всё не могли смириться с окончательной пропажей отряда. Сразу вслед за утренними благодарностями всеотцу и Святой Елене шли песни во спасение душ Отца нашего Федора и учеников его Романа и Иннокентия, и даже сама Мать Светлана не брезговала встать в один ряд со всеми на колени, склонившись в молитве.

Не могло развевающееся по воздуху облако надежды не заразить и саму Марину. Если изрядно приевшиеся утренние обряды и обошли ее чуткое сердце стороной, то сценам, рожденным моим сознаньем, каким-то чудом удалось кольнуть ее в самое живое. Уж не знаю, сам пейзаж ли так захватил ее дух, или пририсованные к нему образы трех фигур под святыми знаменами, но ее глаза в тот момент прямо-таки залились каким-то вселенским умиротворением. Ее взор уходил далеко за горизонт и, казалось, даже если бы Марину силой заставили покинуть балкон, уверен, ее взгляд так бы и остался устремлен к границе неба и земли, откуда в любой момент могла появиться заветная троица.

Наблюдая за этой картиной, становилось уже как-то все равно и на колкие шуточки других парней за попытки подкатить к дочери Великой Матери, и на косые взгляды самой Светланы, и на упреки отца за непростительную для солдата и защитника беспечность.

Все эти испытания стоят того, чтобы в одно единственное мгновение почувствовать то самое душевное умиротворение, на которое способен лишь бог, ни капли не сомневающейся в светлом будущем.

***

Новый день не удивлял сюрпризами. Уже по традиции я вновь очутился на балконе, дабы вдохнуть полной грудью бодрящий, колющий прохладой воздух, и встретить новый рассвет. Хорошо побыть наедине с природой минуток пять, пока сон полностью не выветрился из тяжелой головы, а время боевой подготовки не пришло.

Монотонный гул жизни раздавался из разных отдаленных уголков растянувшегося на многие сотни метров автомобильного завода. Бойцы-новобранцы посмеивались в коридоре, дожидаясь инструктора, этажом ниже Владимир, подменяющий Федора, успокаивал разбушевавшихся перед уроком грамоты мальчишек, а Лёнька-механик снова орудовал шипящим паяльником в ангаре.

Солнце лениво поднималось из-за линии горизонта. Первые лучи несмело пролезали меж плотного частокола ельника на левом берегу реки. Висящий над мертвым полем туман вспыхнул теплым золотом и заблестел сотнями маленьких искорок. Где-то вдалеке одиноко курлыкала горлица. Ей отвечали неугомонно стрекочущие в близлежащих кустах кузнечики, заводящие очередной концерт.

Солнечный диск завис над землей между бугром поросшего корягами холма и уходящим далеко на север еловым ковром. Развернувшаяся пол светилом земля напоминала безжизненную пустошь, где смешались песок, зола и камни. Это место как будто залили с воздуха литрами горящего напалма, но, неведомо почему, именно туда первым делом отправились наши путники на поиски нового места для обители.

Время неумолимо шло вперед. До тренировки оставалась жалкая пара минут. По-хорошему, нужно уже закругляться и идти к остальным парням, рассевшимся у дверей спортзала, но живописный пейзаж нового мира все никак не мог отпустить мой дух. Хотелось хотя бы еще лишнее тридцать секунд понаблюдать за пробуждающейся природой, да и попросту отрываться от перил было неохота, чего уж таить.

Солнце уже висело высоко над холмом, пробиваясь подобно фаре сквозь толщу встрявшего на пути облака. Падающие с высоты лучи перекрашивали попавшиеся деревья и коряги в непроглядно-черные цвета, устраивая настоящий театр теней. Крона стоящего посреди выжженных пустот дерева лениво качалась под дуновением ветра. Издали могло даже показаться, что ветви шевелились по собственной воле, но то было всего-навсего обманом зрения.

Так бы и подумал я, если бы несколько веток внезапно не отделились от ствола и не пошли бы ровным строем по земле. Оторвать от такого зрелища взгляд было уже просто невозможно. Ветви неспешно шли в сторону завода, постепенно обрастая деталями. И только когда между нами осталось метров двести, стало видно, что ветвями теми были три вздымающихся к небу хоругви, в руках у укутанных в плащи людей.

Сердце забилось так, будто сейчас взорвется по команде истекающего таймера. Легкие как по щелчку пальца застыли в оцепенении, а по лбу потекла первая капля пота.

«Это они! Они!», — только и звенел безумный голос в пустой голове. — «Вернулись! Вернулись!».

В черепе вспыхивает искра. Импульс. Переполнившееся энергией тело само отпрыгивает от перил и уносится вглубь коридора к центральной лестнице.

— Они вернулись! Вернулись! — вырывается из меня крик искреннего детского восторга.

Ошарашенные ором парни у спортзала сначала смотрят на меня, как на полоумного. Но затем, когда смысл слов полностью доходит, улыбки и огонь в глазах озаряют и их лица. Они подскакивают со скамеек и пола, хватают мешки со сменкой и галопом уносятся вслед за мной, заливая громаду здания громогласным эхом.

Медик Савелий, завидев нас, чуть не поскользнулся и не покатился кубарем со ступенек, вовремя схватившись за стену. Мы проносимся мимо, как ураган, даже не замечая его на пути, все также же бездумно скандируя одну фразу за другой — «Они пришли! Они вернулись!»

На втором этаже первым по счету идет класс мальчишек. Дверь чуть не слетает с петель, ребятня и Владимир одновременно устремляют на нас круглые, точно совиные, глазища, приоткрыв в недоумении рты.

Я немного перевожу дух, собираюсь с мыслями, набираю воздуха полную грудь, и ору, что есть силы ту же заезженную пластинку.

— Они пришли! Отряд отца Федора! Они вернулись!..

На мгновенье мир немеет. Люди в классе стоят в оцепенении, не отличимые от манекенов, растерянно шарящие взглядом по лицам друг друга. Ждать долго не приходится, вскоре на лицах малышей появляется какая-то нетипично взрослая осмысленность, что-то подымается из глубин их памяти и возвращает глазам блеск жизни.

Ученики, как один, натягивают широченные улыбки до ушей, без разрешенья вскакивают из-за парт, и с воплями «Ура» уносятся единой стаей вон из класса, чуть не снося нас с пути. Владимир даже не пытается удержать подопечных. Он встал столбом посреди кабинета, уставившись куда-то сквозь пол. Челюсть отвисла, а вытаращенные бледно-голубые глаза и вовсе казались неживыми, как у трупа.

При виде парализованного воспитателя по спине неспешно прокатилась холодная волна мурашек.

Движимый неведомо чем, я делаю пару шагов в сторону Владимира, и лишь тогда обращаю внимание на ранее не замеченные детали.

В действительности его глаза остекленели от тонкой пленки слез, что в следующую же секунду порвалась, пустив пару капель ползти по осунувшимся щекам. Челюсть воспитателя незаметно дрожала, и так же незаметно губы понемногу преображались в перекошенной, неловкой улыбке.

Владимир не обращал внимания ни на меня, крадущегося в его сторону, ни на застывших в растерянности парней, толпившихся у входа. Вскоре он утер промокшее лицо рукавом рясы и с прежними силами направился куда-то в коридор, не удостоив нас даже взора.

К удивлению, пошел он не за учениками, умчавшими вниз по лестнице, а к окну, открывающему вид на близлежащую к заводу территорию. За стеклом было видно толпящихся меж двух часовых кучку сбежавших ребятишек, застывших посреди изрисованной узорами трещин парковке.

Трое пришедших не спеша, ковыляя средь вздутых кочек и поросших канав, приближались к проделанной в заборе дыре. Было достаточно лишь коротко оглядеть их, чтобы удостовериться, что то были Федор и его ученики — Иннокентий и Роман.

Владимир некоторое время просто молча наблюдал, как его уцелевшие учитель и братья медленно идут в сторону столпившихся зевак, но потом внезапно отпрянул от подоконника, словно тот раскалился, и, прикрыв ладонью рот, унесся вглубь коридора, заливаясь истеричными криками, похожими одновременно на смех и рыдания.

И к всеобщему удивлению, несся он напрямик к залу совещаний святых сестер, причем несся так уверено, словно бы собирался вышибать двери. Такое зрелище попросту нельзя пропускать, сами понимаете, да и, может, удастся его как-нибудь остудить. Мать Светлана вряд ли оценит такой внезапный визит.

Я шепотом поделился с парнями мыслями, которые во много совпали с их мнением. Не теряя времени, мы тут же бросились в погоню за разбушевавшимся преподавателем, безуспешно пытаясь до него докричаться и успокоить.

Попытки оказались тщетны — Владимир таки добегает до конца коридора и с силой распахивает парные двери зала. В центре прямоугольного помещения, подпираемого ржавыми балками, за круглым столом восседало десять женщин в одинаковых темно-синих балахонах. Среди прочих удивленных и ошарашенных лиц находилось и мамино — исхудавшее и морщинистое.

Сидевшую во главе Великую Мать Светлану отличало черно-белое платье с высоким воротником, походившим в солнечных лучах на раскидистую крону дуба. Жрица скривилась в гримасе не то испуга, не то удивления смешанного с брезгливостью, осматривая с ног до головы взявшегося из ниоткуда служителя.

Владимир поначалу и вовсе ни на кого не реагировал, согнувшись в три погибели и пытаясь вернуть дыханию ритм. Лишь когда он выпрямился и ощутил на себе пристальное внимание десятков глаз, то сразу же упал на колени, преклонившись перед госпожой.

— О, великая мать! Простите меня, слугу своего, за столь резкий и внезапный визит! — чуть ли не взвыл он в отчаянии. — Я явился с целью передать хорошие вести. Только что группа наших разведчиков вернулась в здравье и полном составе из экспедиции!

Звуки снова утонули в вакууме. Объятые растерянностью святые сестры только и переводили взгляды c друг друга к разлегшемуся на полу священнослужителю. Никто даже не пытался шепотом прокомментировать услышанное, как будто бы все боялись разбудить спящего поблизости хищника.

Тем не менее, кому-то надо было сделать первый шаг. До этого сидящая неподвижно, Мать Светлана вдруг подорвалась из-за стола, приковав к себе внимание всех собравшихся.

Еще секунд десять тишину нарушало только тяжелое дыхание верховной жрицы, прежде чем наконец прозвучало слово.

— Объявляю заседание оконченным... Отведите к разведчикам.

***

Кажется, вся община сейчас собралась на парковке по такому знаменательному поводу. Вскоре сюда подтянулся и класс девчонок под попечительством сестры Варвары, и Ленька-механик со своими отпрысками на побегушках, и круг святых сестер полным составом со Светланой во главе. Все знакомые лица были уже тут и с помесью шока и удивления наблюдали за идущими в их сторону путешественниками. Но кого-то все же не доставало — чувствовал я нутром, и, оглядевшись повнимательнее, только удостоверился в своем предположении. Моего отца до сих пор не было видно.

Утром тот говорил, что пойдет на склад за пулями, собирался, мол, учить нас стрелять из укрытий. Вполне возможно, всеобщая суматоха попросту обошла его стороной и он сейчас не в курсе, где нас искать.

Я уж думал бросить безуспешные попытки разглядеть его средь моря человеческих тел, как вдруг средь общего фона в глаза бросился знакомая и изрядно выцветшая городская военная темно-синяя форма. Вскоре из-за чужих голов показалось и лицо — давно не бритое и скуластое. Зачесанная на бок седеющая шевелюра отливала жиром на свету, словно была пластмассовой. Глубоко утопленные глаза с синяками подозрительно шныряли из стороны в сторону, как будто отец за кем-то гнался, и его цель затерялась в толпе.

Как только расстояние между нами сократилось до метров десяти, я начал подпрыгивать на месте и размахивать руками верх-вниз, в надежде докричаться до заблудившегося папы. К счастью, он сразу же заметил выныривающую из толпы голову и пошел навстречу.

— А я все думаю, куда вы смылись, — бурчит папа уже на подходе. — Что тут устроили?

Пульс колотит так, что заглушает собою мысли. Я пытаюсь связать хоть какое-то целостное предложение, но все слова так и повисают бессвязно в воздухе. Бросив это дело, хватаю отца за рукав и веду за собою вглубь толпы, пробиваясь к дальнему краю столпотворения.

Как только вид на дыру в заборе открывается, и перед взором предстают трое вернувшихся разведчиков, папа как будто прирастает к земле.

С тем, что троица вернулась в полном здравье, Владимир малость переборщил.

Святой отец шагал осторожно, опираясь о жердь хоругви, словно о трость. Висящий на шее автомат свободно болтался подобно маятнику, то утопая в черном тряпье рясы и плаща, то выныривая из него. Самое одеяние было весьма потрепанным, как будто изодранным когтями, и извалявшимся в пыли и белой извести. Измазанное толи запекшейся кровью, толи грязью лицо скрывала смолисто-черная, взъерошенная борода, а глаза прятались под глубоким капюшоном мантии.

Тяжелое и хриплое дыхание Федора слышалось уже за десяток метров. Он то и дело кашлял и останавливался передохнуть, жадно хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

— Святая Елена... — еле слышно прошептал папа в ужасе. — Что это с ним?..

Ученики выглядели, может, совсем немного получше. Как минимум, их мантии были в целостности и не столь сильно запачканы. Диаконы большую часть времени таращились под ноги, лишь изредка поднимая головы и поглядывая на шатающегося впереди святого отца. И когда их взгляды устремлялись вперед, становилось четко видно, что глаза обоих зияли холодной пустотой.

Зрителей немо наблюдали за гостями. Никто не осмеливался сдвинуться c места и подойти к изможденным странникам. Людей окутала незримая аура страха и ужаса, от которой волосы вставали торчком, а кожа охладевала и синела.

В конечном итоге Федор таки доходит до Матери Светланы, выступающей вместе со святыми сестрами из толпы, водружает в пролом в асфальте хоругвь с ликом Святой Елены и приклоняется перед жрицей на колено, покорно застыв под ее неотрывным взором.

— Великая мать... — Обращается к Светлане Федор, опустошая легкие. Набрав воздуха, он продолжает. — Смею доложить вам, и всей общине имени Святой Елены, что пригодная для обитания местность... была найдена...

Буквально на считанное мгновенье все голоса мира смолкают. Тишина резко натягивается, как струна, а потом также внезапно рвется от силы залившего округу радостного крика. Оцепенение с толпы словно рукой сносит, людей вновь наполняет жизнь и они окружают плотным кольцом обескураженную троицу. Светлана лично помогает святому отцу подняться на ноги, не обращая внимания на отговорки учеников. Юркая ребятня прошмыгивает меж ног взрослых и незаметно проползает к путешественникам, неудержимо прыгая, хохоча и вереща в честь вернувшегося воспитателя.

От столь теплого приема у Иннокентия и Романа на глазах наворачиваются слезы и наливаются багрянцем щеки. Владимир, никого не стесняясь, вовсю рыдает, беспрерывно утираясь клетчатым платочком. Святые сестры неустанно хлопотали над разведчиками, обрабатывая спиртом обнаруженные порезы и раны. Святой отец Федор, впервые за долгое время вновь увидев соскучившихся воспитанников, тут же заключил их всех в объятия.

И вся эта картина действительно была бы столь радостна и умилительна, если бы не одна незначительная деталь, при виде которой грудь заполняет колючий холод. Лицо святого отца было словно онемевшим, как будто поверх него надели глиняный слепок, а глаза казались стеклянными и кукольными. Федор не смотрел ни на толкающихся у него под ногами воспитанников, ни на кого из окружившей толпы. Он как будто бы смотрел вовнутрь себя, был сейчас не с нами, а где-то внутри собственной головы. Не покидало ощущение, что перед тобой стоит набитое ватой чучело, подделка, которая всеми силами пытается казаться человечной.

Эта сцена казалась какой-то неправильно не одному лишь мне. Ненароком взглянув на лик отца, я обнаружил на нем отчетливый след растерянности, страха и непонимания. Его челюсть обессиленно болталась, а зрачки с каждой секундой лишь больше сужались.

Поймав на себе чужой взгляд, он тут же отвернулся.