Последний Гэндальф из Псковской деревни

— Куда вы, мистер Гэндальф?

— Составить компанию единственному, кто здесь сохранил остатки разума.

— Это кому же?

— Самому себе.

Дж.Р.Р.Толкин "Властелин колец"

1.

С дороги показались дома заброшенной деревни. В Псковской области, как и в Тверской такими "заброшками" усыпано. Будто Мамай прошел.

Заехал на территорию Гдовского района. Свернул с одной просёлочной дороги на другую. «Грунтовка» – в лужах, после обильных дождей. Едешь на своей легковушке, скользишь, дорога будто маслом смазана. Но трактор дорогу не попортил, и то ладно. Протянул я по ней, сколько мог. А вот поворот к домам зарос сорняком, цепким, густым и высоким. "Мы въехали в кусты", – фразу запомнил у Тургенева в "Записках охотника", пригодилась. Ну а дальше…, как писал классик: "он оставляет свою тележку где-нибудь в кустах".

Машину с дороги схоронил, прикрыл ветками, со спокойным сердцем пошел по краю дороги в деревню, обходя желтые от глины лужи.

Дома издали напомнили пни спиленной дубовой рощи. Но оказавшись ближе, обратил взор на почерневшие крыши, что покосились, где с трубой, а где лысые. Ближе – завиднелись крыши, рассыпанные, как уголь с шахты, – дожди, ветра, да снега сделали свое дело.

Табличка у дороги хранила название деревни – Черная Никола. Жители вымерли или съехали, а табличка осталась, бережет свою брошенную деревеньку. Чем чёрт не шутит, вдруг потомки сельчан надумают наведаться в отеческие края? Когда я такой вопрос себе задал, – и в мыслях не было, какие потомки туда наведаются.

2.

…Иду через сосновый бор, земля под ногами проседает, как мат в спортзале, мягкая, рыхлая, иголками убрана в большое количество слоёв. Руки в стороны, для равновесия. Из бора вышел в смешанный лес. Птицы заголосили приветливо – за своего приняли. А вот заяц из-под ног шмыгнул в кусты, – неприветлив косой.

Вижу дымок в длинном доме, напоминающем барак с восемью окнами в ряд. На окнах наличники, стало быть, не барак. Зачем бараку наличники?

Только дымок удивляет, – вроде бы лето на дворе.

Подхожу, а на двери: "Библиотека" и часы работы. Сверил время, еще успеваю записаться. Стучусь, отворяю дверь, шума придаю побольше, чтоб библиотекаря не застать врасплох.

–Есть кто в доме?! – ору, а сам думаю, неправильный вопрос, надо: "Записаться можно?"

Тишина. В печи дрова тлеют алыми бажовскими камушками, – догорают, стало быть. Чайник шипит и распространяет аромат шиповника. В деревянных домах если кто в доме – это определишь сразу, по запаху, по теплу, по духу, так и здесь, понимаю, что не один я в доме. Озираюсь, бегаю глазами по полкам, и вот между полок, над книгами два внимательных глаза выглядывают, а там и хозяин показался. Дед с бородой, посоха не хватает.

–Добрый день! Увидел дымок, – приветливо так начинаю.

Молчит.

–Писатель я, а тут вижу библиотека еще работает, – приветливо так шучу.

Молчит. Может, глухонемой.

–Чайком угостите?

–Влябался в грязь, скидывай ботинки.

–Эт не вопрос, – приступаю к выполнению спецзадания, и слышу, он повернул голову в сторону и говорит в полголоса, и мотает гривой белых волос, объясняет что-то, наверное.

Теперь старче повернулся ко мне снова, приступил к осмотру гостя новоявленного, как врач берется за пациента. Заодно задается вопросом:

–Откуда нарисовался и куда путь держишь?

–Из Москвы в Гдов. Смотреть достопримечательности.

–Борода не меньше моей, а врешь.

–Петр к бородам привык, больше не лютуют, – можно отращивать, –отшутился я.

Слово за слово, дед выбрался из своего укрытия, пригласил присесть с дороги, вынес чай с медом, и в двух словах изложил последние события своей жизни, – сразу видно, привыкать стал к моему вероломству.

–Старуха померла, а нову семью поздно. Грозила перед смертью: «Уйдешь из села, – будешь побираться по вокзалам». Я подался было в город, хлебнул лиха и обратно, в свою избу. У моей жене слова вещие.

Слушаю, а сам думаю, старик из интеллигентов вроде как, и пахнет у него не носками грязыми, а книгами. Заглядываю туда, за плотно заставленные книгами полки, кто ж там у него?

Хлебнули чаю. Не индийский, знамо дело, – брусника сушеная.

Спросил, читаю ли я книги, и рассказал историю деревенской библиотеки. И тут он снова, как и давеча, не удержался, чтобы не шепнуть что-то в сторону, да рядом то уже никто с ним не сидел, только я через стол.

Черная Никола оказалась деревней ХVII века, – старинной, чего уж там говорить. Четыреста годков просуществовала на бережку реки Черной. К середине XIX века погост Черная Никола являлся центром одноименной волости Опочецкого уезда. Всякие времена переживала, но чтобы совсем ее забросили, как нынче, такого не бывало.

Советская власть году в 25-м прошлого века организовала в Москве Государственную библиотеку имени В.И. Ленина ("Ленинку", как ее прозвали в народе), а в деревне Черная Никола организовала клуб (давно сгоревший) и избу-читальню. Урожайный был год у Советской власти на библиотеки.

–В следующем году юбилей будешь справлять?

Но библиотекарь и ухом не повел, сделал ремарку, мол его библиотека – это местная Ленинка, они ж ровесницы, правда уточнил: Ленинка Московская является крупнейшей библиотекой на всем земном шаре. Здесь я его разочаровал. Лидерство в этом вопросе перехватила Британская библиотека в Лондоне.

В продолжение истории библиотечного дела в деревне Черная Никола дед мне и невидимому собеседнику сообщил следующие сведения.

Книжки здесь сначала читались вслух. Особливо Крылов, Гоголь, Некрасов, Салтыков-Щедрин, Горький, Есенин, Шолохов, Солоухин, Абрамов. А вообще первенство в библиотечном деле держат монастыри да церкви. В X и XI веках они появились на Псковской земле – в них монахи молились, трудились на хозяйстве, да на досуге книжки почитывали. Потом немало тут было помещичьих усадеб Яхонтовых, Нази­мовых, Философовых, Рокотовых, Ладыженских с библиотеками в каждой усадьбе. Книги почти все сожгли. Неведомо как сохранились "Чудеса натуры" 1788 года и подшивка "Земледельческой газеты" 1883 года.

В советское время библиотека стала еще и местом литературных встреч. По воскресеньям деревня проливала слезы на сеансах индийских фильмов "Рам и Шам", "Зита и Гита", "Месть и закон", "Король джунглей", но перед сеансом кто побойчее успевал в библиотеке поспорить с гостившими филологами и писателями о книгах.

Однажды к брату старика в деревню Пидели приехал Никандр Алексеев, известный поэт и редактор газеты "Псковский пахарь". Была легенда, что в 14 лет в Санкт-Петербург пешком ушел на заработки, – решился на дальнюю дорогу в возрасте куда моложе Ломоносова. Стихи писал стоящие. Один из его сборников стихов рецензировал Николай Гумилев.

Упросили его выступить в библиотеке перед читателями. Договорились после фильма почитать стихи. И вот он читает, а читает душевно, народу битком, – в избу не влезли, сели на полянке и читали стихи до ночи, он – свои, а мужики деревенские и читали Есенина. А потом ночью пошли на берег реки, объяснять гостю, почему она черная, не могли разойтись никак. Река черной то названа от того, что по ночам на нее часто ходили. Но дело не в этом, старик вдруг увидел свою библиотекаршу, шедшую под ручку с писателем Никандром Алексеевым. В другой руке она несла букетик полевых цветов. Идиллия, еще бы книгу несла, совсем цирк был бы.

Старик тогда растерялся, не встрял в их временный союз, простоял в тени акации, пока они проходили мимо, даже не дышал, – о чем теперь искренне сожалеет.

А жена его пришла домой, как ни в чем не бывало. Вся под впечатлением.

–Есть цветы всех других золотей..., – так она обозначила свой поздний приход.

–Это стихи Алексеева? – поинтересовался ревновавший муж.

–Да, – ответила и сладко зевнула.

…Люди ушли, ушли их голоса, но жизнь книг осталась, и остался из шепот.

3.

Жарко стало.

–Понятное дело, говорю, а зачем летом избу топить, от сырости?

–Моросичка за окном, крыша дырява, течь дает, – топка нужна.

Вижу, лежанка у него, – выясняю, он оказывается, живет в этой избе, – похлебку варит в соседнем доме, книжки почитывает здесь, в баню ходит в соседний дом. Прямо, кот ученый.

–Зацым-та был прибекши человек какой-та.

–Незваный гость?

–Похлубуха сгорела, пока изгонял.

Еще в прошлом году дед жил в своей избушке. При появлении вероломщиков ему приходилось выскакивать и с ружьишком по бурьяну, да по крапиве преодолевать метров четыреста-четыреста пятьдесят – чтобы поспеть и отвоевать свои владения – пришельцы удалялись не солоно хлебавши, с руганью и угрозами вернуться и все спалить дотла, но однажды вышел «из боя» хромой, – подвернул ногу – решил «хватит», пора переселяться в библиотеку.

– Думаю, пойду к грибам, ягодам, а тут все поворуют. Не пойдет. Пора из изебки сюда.

–С новосельем!

–Да ужо семь годов здесь живу, как в зосаде, кротовина вокруг, да медвежаха заглядывает.

–Эт как?

–В окошко.

Это ж какие нервы надо иметь, чтобы морду медведя в окне встречать чинно и со спокойствием. Тут быстро выяснилось, жена с того света охраняет его покой, хотя, вроде, принято наоборот, – живые охраняют покой старших.

Так вот с кем он перешептывается. Видно, на теме воскрешения жены сбрендил.

Пошли с ним по деревне в сторону кладбища, жену его навестить. Оказалось, библиотека снабжала книжками все населенные пункты сельсовета, а это с десяток деревень. На лошади, велосипеде, грузовике, а то и на тракторе, а то и пешком, с мешком за спиной книги доставлялись по адресату, только заказывай. Читали в основном книги исторические и "жизненные", как выразился старик. Это «Тихий дон» Шолохова, «В лесах» Мельникова-Печерского, «Барсуки» Леонова, "Вечный зов" Иванова, "Соль земли" Маркова, "Мужики и бабы" Можаева, "Братья и сестры" Абрамова.

Старик достал одну из книг, – вид такой, что читала и перечитывала ее вся округа, – потрепанная, обложка потертая, углы обложки стерлись, кто-то нечаянно пролил на нее чай, но книга целехонька и корешок добротный и запах древних фолиантов издает на всю библиотеку. Захотелось подержать ее в руках, полистать, погладить.

…Когда деревни стали угасать, одна за другой, старик все книги перетащил в библиотеку, да не вместились, – сундуки и сараи все завалены. И вдоль стен книги с крупным форматом уложил, и сиденье из книг оборудовал, когда стулья попалил в непогоду.

Перешли к фотографиям. На стене висели маленькие фотопортреты школьников _ лучших посетителей библиотеки (раньше дети ходили в библиотеку побольше взрослых). Старик сам пионером там присутствует среди лучших читателей. А еще я увидел на другой стене среди портретов классиков фотографию какой-то женщины, – без труда догадался, это была жена старика. Дед-чудак повесил ее среди писателей.

Выпили с ним из моей фляжки.

–Заторнем!

–Ага.

–Василий Шукшин "Рассказы". Валентин Распутин "Прощание с Матерой", Чингиз Айтматов "Плаха", Даниил Гранин "Зубр", Анатолий Рыбаков "Дети Арбата", Василий Гроссман "Жизнь и судьба"...

–Понял.

–Узжнал и берегу.

–Не возражаю.

Старик предложил мне остаться на ночлег. Ночью в лесу опасно: стаи волков и брошенных собак, да еще вооруженные до зубов бродяги.

Всю ночь проговорили мы о литературе. Никогда, ни до, ни после этой беседы не было у меня таких душевных разговоров о любимых мне произведениях Гоголя, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Тургенева, Чехова, Бунина, Солоухина, Шаламова и Шукшина.

На рассвете, когда утихли комары, закурили на завалинке, где пахло мокрой травой и березовыми дровами, и он поведал мне одну историю, да сказал еще, что правда должна передаваться от человека к человеку, тогда не будет места лжи.

4.

А история у него была такая.

Один малец лет двенадцати, Павлом звали, набрал книг на неделю, а домой не дошел, – родители додумались, сестру старшую послали искать его. И она не вернулась. Кинулись искать. Испугались страшно. Тут незадолго до этого обнаружили волчье логово, не напали ли на них волки?

А он, оказалось, парень находчивый, от волков на березу залез, и сестра там же. Причем одну руку он вывихнул. Залез с помощью левой, благо левша.

Листы с детских книг разбрасывал везде, где шёл, по ним его сначала сестренка обнаружила, а потом и поисковики. Сотни страниц по лесу. Так и нашли брата и сестру, по книгам.

Недавно, здесь объявилось двое налетчиков, старик наставил на них ружье:

–Ну-ка стой! Бык богастый.

И тогда тот, что был помоложе, говорит:

–Дед, я – Павел, ты меня не узнаешь?

Бандитом стал Павка. Бандитом с большой дороги. И в глазах его старик увидел не радость встречи, не раскаяние за не угодные Богу дела, а хитрость ошалелого дикого зверя, которого капкан охотника или другой зверь только и могут остановить.

Старик улыбнулся виновато, прости, мол, Павка.

–Я ж тебя сразу не признал, ружьё-то у меня не заряжено, – эт я так, попужать малость.

У Павки желтизна в глазах, скулы навытяжку, руки расставлены, будто скотину в стойло загоняет. Он короткими шажками, по блатному закручивая носок ботинка, подходит к старику, – вот упёрся животом в дуло и вскинул вверх свою левую руку, ту, которая стольких врагов вводила в заблуждение, а в руке блеснуло что-то. Но тут раздался грохот…

Павка отлетел к стене и съехал с нее, держась руками за живот, а из-под пальцев красные струйки. Глаза Павки остановились в одной точке, другими в миг стали у Павки глаза, взгляд его показался старику каким-то детским, наивным, удивлённым что-ли...

Подельник успел подпрыгнуть к деду и всадил ему заточку в бок, да повезло старику – успел немного уклониться, заточка чиркнула по боку, – с разворота старик и выпустил второй патрон.

Похоронил их в одной могиле? Сложив трупы один на другой. А потом покумекал, и решил, что Павка должен сверху лежать, чтобы к березкам родным поближе. Стал перекладывать, да очки свои так в могиле и оставил. Теперь переживает, не накликал ли себе скорую смерть.

Что на могилу поставить – выбор был не большой, выстругал ровных веток и сбил крест.

5.

…Как аккуратно все книги расставлены, и стол для выдачи свободен. Приходит кто, кроме грабителей? Нет. Тогда зачем? А как же.

Каждый разговор с дедом складывался так, я высказывал сомнение в его житье-бытье, а он это сомнение развеивал, как дымок над костром.

–Ну, куры, коза, – это понятно, а как жить без электричества, провода все срезаны? – интересовался я.

Собеседник мой не понимал, о чем я, а потому сказал, как отрезал: «Диоген в бочке прожил, и я проживу». Для одних здесь «миссия невыносима», а старику – работа без выходных.

Душу старика согревали воспоминания, не отпускал их от себя ни на шаг: когда жива была деревня, его жена работала библиотекарем, ответственно несла свою «библио-вахту», а теперь он на вахту заступил. Ну и что, что жители испарились? Зато старик через книги стал разговаривать со своими земляками и своею старухой. Читает им книжки.

Выглядит это где-то забавно, а где-то «сурьезно». Мне он изложил сюжет рассказа Шукшина «Другая жизнь». Оказалось, помог он деду распознать намерения налетчиков.

По сути, что ни день, он теперь в понедельник – Кола Брюйон, во вторник – Бильбо Бэггинс, в среду – Натти Бампо, в четверг – Тарас Бульба, в пятницу – дед Щукарь, в субботу в баньку идет уже Дерсу Узала. В воскресенье – законный выходной. Все герои – полноправные жители деревни.

Жаль я не в субботу к нему заглянул. От баньки бы не отказался.

Невозможно вообразить, стоит в зарослях избушка, завалена тысячами книг, событий, героев, размышлений, а главное, историей ушедшей в прошлое деревни, – старик стирает пыль, читает, делает заметки на полях, и видимо, докладывает об этом старухе. Я вспомнил, как в "Кратком руководстве по книгам Толкина" автор Найджел Кауторн отмечал, что Толкин делал заметки по "Властелину колец" на любом клочке бумаги, который попадался ему под руку, включая листы газет и обратную сторону экзаменационных заданий студентов. Как знать, может передо мной русский Толкин, или русский Гэндальф, как знать.

Деревня перебралась в библиотеку.

6.

…Старик вернул себе свою деревню, расположив ее в одной избе. Защитил ее от христопродавцев. Была изба–библиотека, а теперь в нашей матушке России появилась еще деревня-библиотека с единственным жителем – работником этой библиотеки, –приходите, как говорится, за индивидуальным абонементом. А там и экскурсия положена, с заходом на могилки, не желаете?

Пошли по единственной улице, где между колеями выросла по колено трава. Улица вела на кладбище. Могилы его жены и сына были за кладбищем, на краю холма. Холмик жены был накрыт клеткой, да, самой что ни на есть железной клеткой. Дед зачем-то поверх могилы усопшей установил эту специальную конструкцию. Я для себя решил: предотвратить выход мертвеца наружу. Бывали случаи, когда люди, у которых ведьмы были в роду, так завещали. Через клетку у старика произошел разговор со старухой. О чем? Я не разобрал, стоял в стороне для приличия.

Зашли в лес, доживалец спросил, чего же это я не интересуюсь причиной установки той диковинной клетки на могиле. Жену он прятал от сына, – тот, как оказалось, доводил мать при жизни, гулял, пил, все из дому на продажу, даже иконы, пока не повесился. Мать горя не пережила, вскоре тоже сошла в могилу. Выходило так, чтобы на том свете не донимал христопродавец, отец уберег мать от сына.

Сколько отец ружье от него прятал, тот ведь грозился и отца, и мать пристрелить. Похлопал дед по стволу старой березы. На ней сына то его и нашли.

–А на могилу Павки, как, заглядываете?

–А то! Айда, покажу.

Не знал старик, что я тоже не чист на руку, меня ж и наняли, чтобы я выведал место захоронения Павки, конечно со всеми подробностями, как он принял свою смерть.

…Вернулись затемно. Старик посмурнел. Чтение литературы в силу вышеназванных обстоятельств не предусматривалось.

Но у библиотекаря припасена была свеча, перелистнул страницу книжки, что читала когда-то его супруга, и стал читать вслух ее голосом. Да, вполне реально, дед бабкиным голосом читал роман. А почему нет?

Это меня и убаюкало. Помните, как у Шолохова: Макар Нагульнов "уснул, сидя за сельсоветским столом, положив на длинные ладони всклокоченную голову".

И вот я увидел всех жителей деревни, подошедших к окну, вот увидел жену его с иконой в дверях, в старом бархатном платье, сына с веревкой в руках, Павку с подельником…

Старик переживал, похоронят ли его рядом с женой и сыном, но по его растерянным глазам было видно: веры в это мало.

…Утром, с петухами, открыл глаза, дрожал от холода, спал ведь на бушлатах, на полу, по-спартански. Спина не разгибалась. Старик поставил передо мной мою обувь, очищенную от грязи, просил переждать, пока роса спадет, но мне пора было выгонять машину из укрытия и выбираться на федеральную трассу. На прощание старик смазал мне спину своей самодельной вонючей мазью, еще сказал: я на сына его похож.

Когда приехал в Москву, поставил связку книг, что старик заготовил для своего единственного читателя и достал с полки Толкина.

Так вот оно как! Я побывал в гостях у мистера Гэндальфа из "Властелина колец", одного из пяти магов Истари, посланного валарами для борьбы с Сауроном. Властелин книг остался один. Сауронов, к сожалению, развелось, как комаров.

Елизавете Леонидовне, моей заказчице, я привез фотографии могилы ее брата, Павла Леонидовича. Выдать старика как убийцу ее брата я не мог. А значит, не мог сказать правду. Версия моя была такая: Павел с подельником попросили старика приютить их, за ужином, как водится, выпили, подельник опьянел и напал на старика. Павка бросился на защиту и подставился под заточку, – так, ценой собственной жизни спас земляка от верной смерти. Портрет Павки с моих слов выходил такой, героический. Елизавета Леонидовна собралась посетить могилу брата той же осенью, но ни той осенью, ни другой она этого не сделала.

Примечание.

С той поездки не прошло и трех месяцев, как промелькнуло сообщение, что в Псковской области произошло убийство, мол, часто там совершаются убийства на бытовой почве, и вот еще одно.

В заброшенной деревне нашли труп единственного ее жителя, старожила, с огнестрельными ранениями. Рот его был набит листками книги, видно? Бедняга мучился, стонал, и убийца заткнул ему рот бумагой. Не еду туда, чтобы сохранить надежду, что старик жив и читает книжки для себя и для своей старухи.

С полки я достал дорогую для меня книжку рассказов Шукшина, она была в той стопке, что заготовил мне старик. Открыл, где старик положил для меня берестяную закладку, на рассказе «Охота жить», прочитал первые строки «Поляна на взгорке, на поляне — избушка». Потом узнал печальную историю старика, приютившего уголовника, потом вернулся и снова перечёл первые строки.

Зэк сбежал из зоны, его приютил одинокий старик-охотник, накормил, не выдал зашедшему начальнику милиции. В конце незваный гость убивает хозяина выстрелом в спину, и уходит туда, откуда явился, в тайгу.

Там есть интересные слова про хозяина избушки, да вот же, вот эти слова: «Никитич настроился было поговорить, как обычно с городскими – позаковыристей, когда внимательно слушают, когда слушают и переглядываются меж собой, а какой-нибудь возьмет, да еще в тетрадку карандашиком чего-нибудь запишет. А Никитич может рассуждать таким манером хоть всю ночь – только развесь уши...»

Да, напомнил мне чем-то Никитич старика в Черной Николе. Старик все про меня успел выяснить, а я про него нет, не всё. Не узнал даже, как его зовут, только вот название деревеньки запомнилось – «Черная Никола».

А вот конец того рассказа меня тревожит. И нет объяснения, как старик предвидел свой печальный финал?