Последний перелет

Сергей жил в старом зеленом доме на окраине поселка, который слегка возвышался на фоне остальных из-за пригорка, на котором этот дом и возвели больше половины века назад.

Дом ему достался от родителей, а вместе с ним в наследство и гусь по имени Мефодий. Мефодий в их дворе был птицей случайно — еще мать говорила, что ей его оставила соседка на «пару недель», когда уезжала в город к детям, да так там и померла, дом ее продали, а гусь с ней и остался. Но было это давно — лет тринадцать назад, когда мать Сергея, — Марья Николавна, сама занималась птицей, разводила кур и уток, да яйца продавала. Гусей у нее отродясь не было — она считала их птицами противными, характерными, да еще и кусучие в придачу, но этот гусь отчего-то совсем другим. Привязалась Марья Николавна к Мефодию, хоть и планировала продать его, а то и отдать за «Спасибо» любому желающем, да нет — недели превратили в годы, так что Мефодий остался насовсем. Другой птицы у женщины уже и не водилось — после смерти супруга не осталось у нее желания хлопотать над пернатыми, а Мефодий все был — на тонкой шейке висел зеленый бантик и ел он из соседней миски вместе с белой кошкой Муськой.

Как и прежде, хоть хозяин сменился, но гусь так и продолжал жить на веранде — была у него своя толстая лежанка, крыльям он хлопал редко, зато громко комментировал каждый шаг Сергея. Но мужчина спустя месяц-другой попривык и даже иногда отвечал Мефодию, а в хорошую погоду или при настроении даже угощал серого ягодами и листьями капусты.

Так и жили Сергей с Мефодием как два старых соседа и каждый со своим характером. Мефодий был своенравным, временами ревнивым — видит Муська сидит в ногах у Сергея, разорется, да сам на того залезает и клубком на коленях сворачивается, еще и, без того, к редким гостям относился с подозрением и легкой агрессией — не понравился ему чей-то тон голоса, возьмет, да щипнёт за ногу. Но Сергей лишь смеялся: «Да ты у меня самый настоящий сторож, Мефодий» и чесал его под клювом и за грудку, любит это гусь, нет-нет, а иногда и хвостиком довольно вильнет.

Но раскол в таком союзе произошел внезапно, крайне непредсказуемо — все из-за письма. Пожелтевший конверт, да еще и с городским адресом — Сергей не сразу понял от кого, но как только раскрыл, все прояснилось. Внутри было — «Твой брат умирает, приезжай, если хочешь попрощаться».

Сергей не видел младшего брата пятнадцать лет и сложно сказать, что и мешало все это время — расстояние? Едва ли. Гордость? Вероятно, что так. Их последняя встреча закончилась дракой, синяками и разбитым окном родительского дома. Тогда Сергей гневно крикнул ему: «Убирайся! Не хочу тебя знать» и Михаил правда исчез. Мать о нем ничего не рассказывала, да и Сергей не спрашивал, хоть и знал, что тот держит связь с родителями и приезжает, когда Сергея нет дома — уезжает на рыбалку или охоту, а может и по другим делам. А теперь оставалось только «успеть» к этому горделивому дураку, чтобы подержать его ослабевшую бледную руку и попрощаться, может, всплакнуть напоследок.

Сергей собрал вещи быстро — за двадцать минут, но, когда взял сумку и вышел на крыльцо — Мефодий преградил ему дорогу, расправил крылья и громка заорал. Сначала мужчина пытался просто обойти назойливого гуся, но тот прыгала на него и махал крыльями, даже пытался цапнуть, как будто не хотел отпускать. Сергей раздраженно оттолкнул птицу:

— Не мешай, дурак. — Гусь бежал за ним, переваливаясь с ноги на ногу, а когда Сергей вышел за ворота и закрыл за собой калитку, то добавил: — Я скоро вернусь, Мефодий.

Сергей знал, что гусь все равно летать не умеет, так что со двора никуда не денется, дверь на веранду открыта — захочет, зайдет внутрь. По дороге зашел до соседа, попросил, чтобы тот навещал Мефодия, а сам он на пару дней уедет.

Дорога показалась Сергею длинной и холодной, в голове крутились недосказанные слова, обиды за эти годы, детские шалости. Сергей не знал точно, что скажет брату при встрече. Что он скучал? Что больше не сердится? Спросит, что с ним случилось? Или наоборот скажет, что поделом ему?

Пара дней превратились в полторы недели. Когда Сергей зашел на участок, то Мефодий не встретил того привычным криком. Но на веранде его ждал кто-то другой — сосед, сидел в кресле и покуривал трубку.

— А знаешь, хорошо тут у тебя. И опушку леса видно и наши дома. — Загадочно сказал тот.

— И вам добрый день, — отозвался Сергей, — а где Мефодий?

— Кто? — удивился дядька.

— Гусь мой, дядь Коля.

— Ах, гусь… гусь-гусь. Дак улетел. — Пожал он плечами.

— Как это «улетел»? — удивился Сергей. — Небось на суп его пустили, а улики спрятали.

Дядь Коля рассмеялся, потер седую бороду рукой, а потом посмотрел куда-то вверх, в серое небо.

— Дак если бы, Сережа, если бы… Он первые пару ночей все верещал, покоя не давал, а по утру наоборот лежал, не двигался, ничего не ел. Я уж думал не захворал ли, а когда мимо пролетала стайка, громко кряхтя, этот подорвался, завопит, крылья свои расправил, да как разбежится… и полетел.

— Взял, да полетел? — переспросил Сергей, поставив сумку на ступени веранды.

— Да. Дня четыре тому назад.

— Вот оно что. Ну, кажись, не обманываешь. — Прищурился Сергей ехидно, а у самого смертельная усталость на лице красовалась. Мефодий, который не мог подняться выше забора, вдруг нашел в себе силы взлететь высоко в небо, присоединиться к стае, ну и дела.

— Ну, а ты-то как? Как брат?

— Ничего хорошего. Умер. Похоронили.

— Успел хоть попрощаться?

— Де если бы, дядь Коль. Он мне письмо оставил, засранец, в котором извинялся. Ой, лучше бы и не писал его, а то ж я ответить не могу, от этого еще обиднее. — Он приподнял штаны на коленях, да сел на ступенях веранды, смотря в ту же даль, что и сосед. Небо темнело, там, где плыли облака, потихоньку начинали мелькать огни самолетов и спутников. А Сергею все казалось, что он слышит крик Мефодия и шелест его крыльев.

— В добрый пусть. — Пожелал он.

— Что говоришь? — громко спросил сосед и наклонился к Сергею.

— Да ничего, дядь Коль, холодает, может зайдем, чаем вас угощу? А может, чего и крепче отыщется.