Последний Шериф

Цепочка капель крови редкая, но видна отчетливо, да к тому же еще и пахнет так, что можно с закрытыми глазами идти по следу. Вот этот угол, тут они повернули.

Осторожно подкрадываюсь к стене дома, выглядываю при помощи зеркальца и успеваю увидеть, как два человека, из которых один буквально тащит на себе другого, укрываются в сарае.

Честно говоря, даже как-то неожиданно: первый тащит второго, хотя и сам ранен. Нехарактерное поведение, эта публика своих подельников, как правило, бросает, как только дело начинает пахнуть керосином.

Слышу, как закрывается изнутри засов, совсем тихо, но слышу, слух у меня хороший. Так, сарай крепкий, окна в нем заколочены – гранату не забросить, да и жалко.

А вот оконце в скате крыши – самое оно. Просторное, я протиснусь.

Главная штука была не в том, как забраться на крышу, а в том, как сделать это тихо, потому как могут жахнуть изнутри на звук сквозь шифер… стоп, это не шифер. Это черепица. Видать, хозяин был не бедный и дачу себе отгрохал хорошую.

Крыша оказалась более чем надежной и не выдала меня, пока я крался к окошку. Заглядываю внутрь зеркальцем – лежат оба у самых дверей. Один тяжело дышит, второй уже практически не подает признаков жизни. Автомат на полу.

Натягиваю дыхательную маску и через окошко беру того, который еще дышит, на прицел.

– Замри!

– Не шмаляй, мужик, не шмаляй!!! – закричал он. – Бери что хочешь, все равно у меня ни хрена нет, только не шмаляй!

Держа его на прицеле, пролезаю в окошко и спрыгиваю вниз – там всего-то метра четыре. Забираю автомат, пинком проверяю второго и поворачиваюсь к живому. Тот, невысокий мужчины лет сорока пяти, одной рукой зажимает рану на другой и смотрит на меня с ужасом.

– Итак… неважно, как там тебя зовут. Ты обвиняешься в убийстве, сопряженном с разбоем, совершенном группой лиц по предварительному сговору, статья сто пять, часть вторая, уголовного кодекса Российской Федерации, и в изнасиловании, совершенном группой лиц по предварительному сговору. Скажешь что-нибудь в свое оправдание?

Пока я зачитывал ему обвинение, его лицо вытягивалось все сильнее.

– Ш-ш-шериф?!!

– Он самый. Не ждал встречи, да? Никто не ждет.

Бандит несколько секунд молчит, потом выдавливает:

– Да я вообще думал, что ты – вымысел…

– Как видишь, нет. Только давай к делу вернемся.

– Слушай, бля буду, это все не я, это Стас и Гарик! Это они парня убили, это вообще случайно вышло, какого-то хрена он за ружье схватился!

– Человек, у которого попытались отобрать все имущество, схватился за оружие, чтобы защитить себя и жену? Действительно, и чего это он?

– Но все было не так! Мы решили, что будем только плату за проход брать, бля буду, о том, чтобы грабить, а тем более валить наглухо, речи не было! И потом, я вообще не стрелял, я реально не при делах!

Я вздохнул.

– Все так говорят. Все всегда валят все на мертвых подельников. Девчонку тоже случайно изнасиловали, после того, как ее мужа грохнули?

– А тут я тем более ни при чем! Постой, – ужаснулся он, – чикса же не сказала, будто ее все трое насиловали?!!

– Хм… Нет, – признал я. – Только двое. Третий, по словам потерпевшей, стоял у дерева и курил, постоянно щелкая блестящей зажигалкой.

– Это я и был! Я в принципе не мог бы никого изнасиловать, у меня просто не стоит, уже года четыре как... Вот, смотри!

И он полез окровавленной рукой в нагрудный карман и показал мне зажигалку, сделанную из крупнокалиберной гильзы.

– И потому ты сам стоял на стреме, да? Даже если я поверю, что ты не стрелял и не хотел – соучастия в убийстве и изнасиловании это не отменяет.

– Бля, Шериф, я правда не участвовал и не хотел! Слушай, я отдам тебе схрон с патронами и консервами, только отпусти меня!

– Подкуп должностного лица при исполнении? Хотя эта статья в твоем случае уже малозначительна…

– Да ты издеваешься? Слушай, Шериф, ну какая статья, а? Мы – пропащие люди в пропащем краю, и не факт, что за Стеной остались еще живые! Нет больше ни судей, ни властей, ни президента, ни твоего начальства, ни законов. Ты сам – охотник за головами, охотишься за теми, за кого платят! Я не знаю, сколько тебе за нас троих заплатили – но Стаса и Гарика ты уже грохнул, а за себя я выкуп дам!

Я снова вздохнул.

– Понимаешь, я – не шериф, хоть меня так и прозвали. Я – лейтенант Дремин, и я все еще слуга закона. Видишь ли, закон не зависит от существования президента или моего начальства. Законы работают, пока есть кто-то, кто следит за их исполнением. Например, я. Закон не привязан к существованию государства, он всегда был и всегда будет. По любым законам убийство – преступление. И уголовный кодекс Российской Федерации – просто более конкретный вариант законов общечеловеческих. Которые ты грубо попрал.

– Бля, Шериф, да не виноват я! Пойми, все дела делали Гарик и Стас, у меня и права голоса не было. Я при них так, навроде прислуги, я не мог повлиять ни на что. Мне не нравились их делишки, но я – заложник ситуации. Просто выжить пытался, самому нынче выжить невозможно, к кому смог – к тем и прибился.

– К разбойникам ты прибился. Знал же, чем рискуешь.

– Знал. А вот ты не знаешь, Шериф, в том, что я сейчас тут, виноваты и те, которые тебе заплатили.

– И чем же? – полюбопытствовал я.

– Тем, что меня отовсюду прогнали. В том числе и из того поселения, откуда эти двое шли. Не оставили мне выбора, кроме как прибиться к разбойникам!

– И почему же тебя прогнали?

Он показал мне руку, покрытую наколками:

– Вот из-за татух. Даже говорить со мной никто не хотел.

Я пожал плечами.

– Кто виноват, что ты уголовник? Не вижу ничего странного, что тебя никто не захотел принять.

– Да я к тому времени, как случился конец света, уже восемь лет как отсидел и вел честную, добропорядочную жизнь! Понимаешь, Шериф, я ведь не быдло с большой дороги. Сидел за преступление против собственности, но не против личности, а как вышел – занялся честным трудом. Зарабатывать стал хорошо, оружейник я, понимаешь? Ну там, ружью новое ложе, карабину тюнинг, все такое. И вот из-за гребаных наколок талантливого оружейника выгоняют отовсюду на большую дорогу. К кому я мог прибиться там, а?

– Жизнь трудна, справедливости нет. Но есть законы, которые ты нарушил.

– Да черт бы взял… Шериф, слушай, раз ты хочешь по закону – давай по закону, которому ты служишь. Суд, на котором нет ни адвоката, ни присяжных, совершенно незаконный, а что уже говорить, когда прокурор и судья – один и тот же человек?

Я развел единственной свободной рукой.

– Увы, судьи, адвокаты, обвинители и присяжные умерли или стали инфицированными, так что уж как есть. В условиях чрезвычайного положения я вынужден исполнять роли и судьи, и прокурора, и палача. Если я превышаю этим свои полномочия – буду за это ответ держать, если когда-то найдется кто-то, в чьей компетенции с меня спросить. А вот ты того, в чьей компетенции спросить с тебя за твои дела, уже встретил.

– Шериф, ну будь хотя бы справедлив! У меня смягчающие обстоятельства, и все мое соучастие в преступлении – это физическое присутствие в месте совершения, а также личное знакомство с преступниками! Я не получил от преступлений никакой выгоды. Тот факт, что я работал на преступников по своей специальности – оружейником и разнорабочим – не делает меня ни убийцей, ни насильником, ни грабителем. Я не заслуживаю смертного приговора! Я не плохой человек, да к тому же еще и талантливый мастер! Оружейники, по мне, одни из важнейших спецов, как и вообще мастера! Я живой больше пользы принесу! Много тут осталось талантливых оружейников?

– Что ж тебя, такого талантливого, завернули, не дав и шанса?

– А так. Даже не стали слушать. А я правда талантище. Я много стволов починил или отреставрировал. Даже переделал охотничий гражданский «Винторез» в настоящий!

«Винторез»… Как много в этом слове для сердца русского сплелось… Но увы.

– Этот охотничий винторез – полное дерьмо, – вздохнул я. – Ненадежный, вместо глушителя – кожух-фальшивка, точность – просто обнять и плакать…

– Ну, так и было, – согласился мой собеседник. – До того, как я за него взялся. Я в него вбухал три месяца почти от зари до зари. Автоматику перебрал, кое-что и переделал – работает, как часы. Глушитель сделал почти с нуля, его ведь там и не было…

– Как, если ствол идет до конца кожуха?

– Во-первых, ствол заменил на «лотар вальтер» и укоротил, во-вторых, насверлил в нем отверстий в точности как в настоящем «Винторезе». Сам глушитель сделал по схеме одной из западных фирм, намного эффективнее оригинала. Вот он стреляет реально как в компьютерной игре – тюх-тюх-тюх, а не как настоящий.

Я снова вздохнул.

– Понимаешь, без патрона «девять на тридцать девять» все переделки бессмысленны. Толку с глушителя, если этот «винторез» под патрон от «калаша»?

– Так дозвуковые патроны же. Или в обычных часть навески пороха убрать. Под них-то ударно-спусковой теперь и заточен. И точность я тоже прокачал. Ствол полирован мною лично.

Тут я уже едва не заржал.

– Отполировать ствол нарезного оружия – это гениально! Ты хотя бы в широкую стену амбара с десяти шагов попадешь?

– Обижаешь, начальник. В сигаретную пачку на сто пятьдесят метров. Ты ж не понял, нарезы остались. Ствол полируется вместе с нарезами – то есть, и канавки нарезов полированы идеально. Спецом притиру под этот ствол делал – ну это приспособа такая. В общем, бля буду, но я сделал шедевр. Я и магазины сделал почти оригинальные, на двадцать патронов, но они и разъем под магазин полностью совместимы с рожками от калаша. Мог бы и автоматический огонь сделать, но… Увы, надо было в рамках закона оставаться. Да, а оптика там божественная, двенадцатикратная переменка. Да, в реальном деле, может быть, перебор, но если стреляешь с пятидесяти метров в пачку сигарет – можешь выбирать, в какую букву попасть. Особенно если патроны использовать матчевые. Ну и планка Пикатинни, фонарик, лазерный прицел, боковой прицел, все дела.

– Интересно, сколько денег владелец на это профукал?

– Дохрена, – признался тот. – Тысяч шестнадцать. Баксов, в смысле.

– За эти деньги можно было бы купить крутейшую винтовку крутой фирмы, – заметил я.

– Я клиенту так сразу и сказал. Только он не хотел крутую винтовку, он хотел «Винторез». Только «Винторез» и ничего больше. И все, точка. Ну, фанат, наигрался в какую-то игру, откуда популярность «Винтореза» и пошла. И я ему сделал «Винторез» – настолько близко к оригиналу, насколько позволило законодательство, в чем-то даже превзошел оригинал.

Я снова вздохнул, наверное, с ноткой зависти: эх-х, как же мне не хватает моего «Винтореза», с которым я бегал в «Альфе»…

– Только это еще не конец истории, начальник, – сказал бандит. – Дело в том, что клиент не успел забрать винтовку. Я закончил ее за три дня до того, как мир накрылся медным тазом, и трындец случился аккурат за день до того, когда должен был приехать заказчик. Так что эта ляля до сих пор лежит у меня дома, в сейфе мастерской.

– Хм… Что ж ты ее до сих пор так и не забрал?

– А поди ж ты забери. Я же в городе жил, в самом, сука, центре миллионника. Поехал с друзьями в лес на шашлыки, обмыть завершение эпического шедевра – и тут-то весь этот вертеп и начался, так что домой я уже не вернулся. Тогда сам знаешь, что творилось в городе, а особенно в самом центре, туда если попасть – билет строго в один конец и поминай, как звали. А вот как сейчас – не знаю.

– А сейчас там не так чтоб очень опасно. Зараженных там не сильно больше, чем тут.

– Слушай, начальник… Давай ты меня отпустишь в обмен на винтовку?

– Снова попытка подкупа, да?

– Что значит – подкуп? Сотрудничество со следствием! Эм-м-м, вклад в материальную базу правоохранительных органов! А то ж не дело, последний мент… в смысле, шериф – и вдруг рассекает по округе с никчемной «сучкой»![1] Несолидно.

Снова вздыхаю: мне предстоит сделать сложный моральный выбор. Хотя… не так уж и сложно.

– Ладно, так и быть… Говори адрес.

И он сказал. И адрес,и как найти, и где лежат ключи от сейфа.

– Ну что ж… С учетом деятельного раскаяния, я приговариваю тебя… м-м-м… К тюремному заключению сроком семьдесят два часа. Срок начинается немедленно, за неимением тюрьмы отбывать наказание будешь в этом сарае. А я пока в город смотаюсь.

У него на лице выражение бесконечного облегчения.

– Да здравствует российский суд, самый справедливый суд в мире!

– Да ты издеваешься или просто рофлишь? Ладно, пофиг. И зажигалку сюда давай, мне же надо за тебя награду получить.

– Хы-ы. На, держи, хорошему человеку не жалко!

Я поднял с земли автомат, отодвинул засов и вышел из сарая, предварительно осторожно осмотревшись.

И как раз в тот момент, когда я собирался закрыть дверь, второй бандит, который уже почти не дышал, с протяжным стоном сел.

– Гарик?! – ошеломленно воскликнул осужденный.

Гарик в ответ только лязгнул зубами и повернул голову на звук.

И я закрыл дверь.

– Шериф!!! Шериииииииф!!! – истошно завопил бандит. – Это зомби!

– Не зомби, а инфицированный, – поправил я.

– Выпусти меня!!!

– Только через семьдесят два часа. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

С этими словами я подпер дверь обрезком бревна, валявшимся рядом.

Еще секунд сорок, пока обессилевший осужденный умудрялся как-то отбиваться от внезапно «воскресшего» подельника, я слышал вперемешку мат, благий и не очень, обвинения в бессердечности в мой адрес и увещевания в адрес Гарика.

– Где же, сердечный ты мой, было твое собственное сердце, когда в твоем присутствии насиловали только что овдовевшую девчонку…

А затем членораздельный мат перешел в нечленораздельные и совсем уже нечеловеческие вопли, которые, впрочем, скоро прекратились, сменившись характерным таким чавканьем.

Я несколько секунд стоял и слушал это чавканье, раздумывая, войти или не войти, затем решительно убрал руку от дверной ручки, достал из кармана баллончик с краской и нарисовал на амбарных дверях большую и жирную белую букву «Z». Русскую «З» легко перепутать с цифрой «три», а вот латинская «Z» – символ, понятный любому, даже иностранцу, если в зоне изоляции таковые есть: «внутри зомби».

Да, и надо найти новый баллончик с краской.

***

Я беспрепятственно доехал к поселку, хотя переключение передач барахлит все сильнее. Слезаю с велосипеда, передо мною отодвигается створка ворот, ровно настолько, чтобы прошел один человек с велосипедом.

– Как охота, Шериф? – спросил часовой. – Успешно?

– А когда-нибудь бывало иначе? – отозвался я.

– Ха. Получили мрази свое, – сказал тот своему напарнику.

Иду по узкой даже не улочке, а тропинке: когда-то это был кое-как спланированный дачный поселок, а после того, как тут понастроили, как смогли, еще жилья, чтобы вместить больше людей, здесь вообще хаос по части планировки. Единственное чистое место – площадь для собраний и торговли, где находятся «мэрия» и кое-какие мастерские.

Прислоняю велосипед к стене и вхожу в дверь мэрии. Мое имущество вряд ли пропадет, потому как на седельных сумках имеется надпись «собственность Шерифа», мало кто рискнет посягнуть.

Стучу в дверь кабинета и вхожу.

Кабинет Капитана довольно просторен, что можно считать роскошью, но больше необходимость, потому как во время совещаний сюда может набиваться по тридцать человек и более. Впрочем, сейчас тут только сам мэр, отставной морской офицер по прозвищу Капитан, и его помощница-деловод, сообразительная и чертовски умная девушка в очках по имени Сабрина, к тому же довольно симпатичная.

– О, лейтенант, наконец-то, – сказал Капитан. – Надолго же ты пропал.

– Пришлось побегать.

Плюхаюсь на свободный стул и кладу на стол зажигалку. Капитан с печальным вздохом вертит ее в руке.

– И как все прошло?

– Неидеально. Тот, кто был виноват меньше других, получил самое тяжелое наказание. Страдал дольше всех.

Капитан снова вздохнул и поднялся.

– Схожу на склад. Заодно покажу зажигалку родителям ребят, пусть хоть порадуются, что правосудие свершилось… Сабрина, налей гостю чаю пока, что ли…

Он вышел.

– Мне на вынос, пожалуйста, – сказал я.

– Ты совсем никогда не снимаешь противогаз? – хихикнула девушка, возясь у буфета.

– Снимаю. Если вокруг на километр нет ничего живого.

Она снова хихикает.

Обычно к моему противогазу цепляются именно молодые женщины, и частенько после фразы про километр идет ироничный вопрос, а как я в противогазе целуюсь или что-то в таком духе. А после моего ответа о том, что мне не с кем целоваться, идут завуалированные подкаты или подколки.

Причина такого поведения проста и описывается одним словом: досада. В постапокалиптическом мире снова на первый план по популярности вышли мужчины либо сильные, либо имеющие власть. Я сочетаю в себе и то, и другое, и потому сам факт, что по лесам и долинам бродит «ничейный» крутой мужик, многих выводит из равновесия. А поскольку «этот мужик» не просто крутой, а самый крутой, облеченный зловещей славой Шериф – то и досада многократно сильнее.

Воистину забавная противоположность: мужчины плохо переносят, если у желанной женщины уже кто-то есть. Простая жизненная премудрость гласит, что женщина среди мужчин должна быть одинокой и держать дистанцию со всеми, и тогда мужчины обычно ведут себя прилично, а неприличные будут призваны к порядку остальными. Но стоит допустить к своему телу кого-то одного – и проблемы не заставят себя долго ждать, потому что всех остальных будет грызть зависть к счастливчику и досада: ну почему он, а не я?!! Почему ему можно, а мне нет?!!

А вот у женщин частенько бывает все наоборот: когда завидный жених достается другой – ну, что поделать, ей повезло, мужик уже «окольцован», надо искать другого. Но стоит появиться где-то завидному «ничейному» мужчине, как окружающих девушек начинает грызть досада. Тут можно упомянуть и анекдот, в котором студентка на вопрос препода «как называется мужчина, который может, но не хочет?» отвечает «да сволочь он, сволочь», и еще одну прописную истину о том, что женщины мужчин не выбирают, а конкурируют за них, порой с немыслимой для мужчин жестокостью.

Впрочем, Сабрина оказалась не из таких, и ее закономерный вопрос оказался не подколкой, а лишь вопросом, слегка шутливым:

– А можно спросить, зачем он тебе? Все боишься, что нас таки решат потравить зарином, как это сделали индусы? Или «ковида» до сих пор опасаешься?

– Опасаюсь, но не «ковида». Видимо, ты не знаешь, что вирус передается воздушно-капельным путем.

– Серьезно? – удивилась.

– Ты спрашиваешь человека, который пять лет носит военный респиратор, серьезен ли он? Да, серьезно.

– Хм… Только тут, в поселке, нет зомби, которые могли бы тебя заразить.

– Зато есть полно бессимптомных носителей. И ты, скорее всего, одна из них.

– Да ну брось, это байки.

Я хмыкнул.

– Сколько в поселке зданий с решетками на окнах?

– Э-э… Одно.

– В нем расположен карцер или изолятор?

– Нет, больница.

– А теперь подумай, почему в здании с решетками на окнах находится больница, а не карцер.

Сабрина зависает, затем делает робкую попытку согласовать реальность со своей зоной комфорта:

– Ну так в больнице медикаменты, самый большой дефицит…

– Большая часть медикаментов находится на складе, а не в больнице. Еще попытка?

– Ну ладно, и почему?

– Потому, что любой «тяжелый» пациент может в любой момент двинуть кони, и всегда есть вероятность, что он может обернуться. Решетки на окнах спасут остальной поселок, не позволив зараженным выбраться. Ты не знала?

Сабрина молча налила чай в пластиковую бутылку и только потом заметила:

– Ну я-то слыхала о случаях, когда люди превращались, не будучи укушенными, но не верила…

– Не далее как несколько часов назад умирающий бандит ожил и загрыз своего подельника. Хотя его кусал только мой автомат. Такие дела. В общем, может статься, я в зоне изоляции последний человек, не зараженный вирусом.

Она вздохнула и перевела разговор в другое русло, менее мрачное:

– Ах, печалька. Мне давно хочется посмотреть, какое лицо у самого упоротого в мире мента, а твой респиратор, как назло, с тонированным стеклом. Шучу. Ты сколько сахара в чай кладешь? В смысле, клал?

– Две ложки. А что, у вас тут сахар появился?! – удивился я.

– Ой, да откуда? Просто поисковая партия нашла микроавтобус с «сахаром для диабетиков». – Сабрина показала мне небольшой белый тубус с кнопкой сверху. – Вот. Это на самом деле не сахар, а подсластитель с нулевой калорийностью, не усваивается. Вкус сахара есть – самого сахара нет. Спецом для диабетиков. Одна таблетка – одна ложка сахара. Ну примерно.

Накидав в литровую бутылку шесть таблеток, девушка закрутила крышку и отдала мне.

– Спасибо. Выпью вечерком у костра.

– Разбалтывай перед питьем, потому что этот недосахар оседает на дне.

Тут открылась дверь и вошел Капитан, а с ним парень, которого я уже видел когда-то на складе, с ящиком. Парень принялся выгружать на стол банки с тушенкой, несколько пачек патронов и четыре чуть помятые, но запечатанные пачки сигарет.

Капитан устало плюхнулся в свое кресло и вынул фляжку с каким-то напитком, а я принялся складывать гонорар в свой ранец.

– В общем, лейтенант, за новой «торпедой» обращайся сразу в мастерскую к веломастеру, он знает, что ты придешь, и на месте разберется, какая именно подходит к твоей «лошадке». Выпьешь маленько? Коньяку уже десять лет примерно…

– Звучит заманчиво, но я на службе не пью. Все равно спасибо.

– Хм… Ладно, сейчас соображу, куда бы тебе перелить…

– Не стоит. Не думаю, что мое дежурство закончится в обозримом будущем.

Капитан вздохнул, а Сабрина крепко удивилась:

– Ты что же, на этом своем «дежурстве»… целых пять лет?!

– Увы. С «того самого» дня, и сменить меня некому. Все остальные мои коллеги сбежали, померли либо стали зараженными.

Капитан налил себе в колпачок фляжки, опрокинул, шумно втянул носом воздух и сказал:

– Слушай, лейтенант, я уже давно спросить хотел, да все как-то не спросилось… Ты на полном серьезе продолжаешь считать себя на службе и все такое?

– Ну да. А почему тебе это кажется странным?

Он пожал плечами.

– Ну как… Вот смотри, нас тут мало того что бросили, так еще и заперли, как зверей, обнесли стенами, автоматическими пулеметными вышками… Вот так обошлось с нами наше родное правительство. Ну и тебя до кучи тут бросили. А ты все продолжаешь считать себя слугой закона, который с тобой обошелся совсем незаконно… Хотя я тебя в чем-то понимаю. Считать себя слугой закона как-то приятнее, нежели просто охотником за головами.

Я покачал головой.

– Как ты хочешь, чтобы я тебе ответил, как гражданин или как работник правоохранительных органов?

– Хм… Давай и так, и так.

– Как гражданин я очень огорчен, что моя страна не смогла должным образом справиться с катастрофой, но рад, что справилась хоть как-то. Когда нельзя спасти всех – приходится спасать хоть кого-то. Любые попытки спасти всех привели бы к гибели всех. Просто чтоб ты понимал: в тот момент, когда я в последний раз связался с командованием, во всем мире умерли или заразились уже четыре миллиарда человек. На кону стояло выживание не страны, а всего человечества. Да, меня огорчает, что пожертвовали именно мною, но так уж вышло, что кем-то надо было жертвовать. Да, а еще стоит вспомнить, что индусы свои «зоны изоляции» не стали обносить пулеметными вышками, а просто зачистили зарином, убив вообще всех. Ты же в курсе, что среди нас заражены все или почти все, да? Ну а нас просто изолировали, хотя могли бы и десяток бомб сбросить, мегатонн по пятнадцать каждая. Но нет, сбрасывают контейнеры – и на том спасибо.

– Угу, угу… Самое циничное, что нас обнесли не только Стеной, но и «глушилками». Нас вообще лишили возможности хотя бы связаться с внешним миром. Полностью. Те, у кого оставались родственники в других местах, даже не могут узнать об их судьбе. Какое скотство…

Я вздохнул.

– Понимаю. Но как специалист по экстренным ситуациям, я полностью поддерживаю это решение. На месте своего верховного командования я поступил бы точно так же. Обнес бы очаг пандемии стенами, пулеметами и глушилками. Прервать связь зараженных с внешним миром – ключевой момент, понимаешь?

– Нахрена?! – возмутилась Сабрина.

– Ну просто для примера… Вот есть в зоне некая смазливая милашка по имени Сабрина. Положим, она выходит на связь с радиолюбителем извне, они общаются, парень влюбляется и предпринимает попытку спасти свою возлюбленную. И вдруг ему это даже удается… И вот вирус, носителем которого является Сабрина, выходит на свободу – что чревато гибелью новых миллионов или даже всего человечества. Нельзя этого допустить. Потому поставили глушилки, чтобы исключить контакты и координацию между тобой и твоим потенциальным спасателем. Жестоко? Нет, гуманизм невероятный. Потому что индусы таких как ты просто убили. Всех. Просто всех. Пятьсот миллионов человек – и обратившихся, и здоровых, и старых, и младенцев – за сутки отправились к праотцам без разбору. Власти Индии уничтожили половину населения своей страны, чтобы спасти другую половину. Вот где жестокость, да и то от безысходности, и я даже не уверен, а была ли эта жертва не напрасной и жива ли сейчас та вторая половина. И потому всем нам следует быть благодарными за то, что нас обнесли стенами, а не потравили зарином. Такие вот дела.

– Что ж, точка зрения неприятная, но не без аргументации, – вздохнул Капитан.

– Ага. А насчет меня – нет, я не охотник за головами. Я продолжаю оставаться на службе и делать то же, что и ранее. Просто теперь к следственным обязанностям добавились судейские, прокурорские и так далее. Меня ведь никто не увольнял, правильно? Я все еще на дежурстве. Да, выглядит, что я охочусь за теми, за кого платят – но нет. Я охочусь за преступниками, и порой бесплатно. А то, что теперь мои услуги стали платными для тех, кто может заплатить – ну, раньше было то же самое. Только тогда каждый гражданин скидывался на работу правоохранительной системы, в виде налогов, независимо от того, нужна ему помощь или нет. Но поскольку налоговая служба тоже поголовно вымерла или разбежалась – приходится взымать средства на поддержание деятельности точечно, с того, кому помощь нужна в данный момент.

– Резонно, – кивнул Капитан. – В общем, спасибо, что восстановил справедливость и разобрался с уродами. Заходи, если что, хотя лучше, чтоб ты приходил сам по себе, а не по вызову…

– Конечно. Я смогу в мастерской рацию подзарядить?

– Без проблем.

– Тогда я пошел, бывайте.

Я покинул кабинет Капитана и здание, взял велосипед и отвел его в велосипедную мастерскую. Велосипеды остались единственным видом транспорта в зоне изоляции, так что и они сами, и детали к ним очень ценятся, а веломастерская всегда завалена работой.

Здешний веломеханик мне давно знаком: не первый раз он обслуживает моего двухколесного товарища. Мужиковатого вида тип, но на самом деле довольно образован, был где-то инженером, а внешность деревенщины – из-за бороды, неаккуратно подрезанной.

– Здорово, – сказал я.

– Привет, Шериф. Я призабыл, чего там тебе к нему надо?

– Блок шестерен передачи заменить, поистерся совсем.

Он мельком осмотрел заднее колесо моего велосипеда и изрек:

– Стандарная "шимановская" "торпеда", ничего сложного.

– Ты можешь сразу же и заменить?

Он почесал затылок:

– Ну как бы проблемы нет, только придется обождать, у меня завал, как обычно.

Я вынул из кармана пачку сигарет – стандартная валюта, менее ценная, чем патроны, но самая ходовая.

– Это поможет ускорить процесс?

Сигареты, конечно же, вопрос решили сразу: у мужика мелкая дочка, так что лишний доход на самом деле лишним не будет.

– Где-то полчаса, – сказал он. – Спешка в нашем деле нежелательна.

– Ну естественно, когда за тобой гонится толпа зараженных – поломка велика худший из всех возможных поворотов. Куда мне груз сложить?

– Вот сюда в ящик сложи, у меня он всегда в поле зрения.

– Лады. Загляну через полчаса, а пока поставь мою рацию на зарядку.

И я пошел по рынку, чтобы скоротать время, а точнее – по его оружейной части.

За последнюю неделю цены не поменялись, ни радикально, ни концептуально. По-прежнему самое дешевое оружие – всякие двустволки и автоматы Калашникова. Двустволка – это двустволка, с нее вне укрепленного поселка проку мало. Разве что в обрез переделать, но кому он нужен? С калашом полноразмерным примерно та же фигня: тридцать патронов против двух в двустволке – это околонулевая разница, просто проживешь на минуту дольше, а потом все равно разорвут. А тем людям, которым автомат подходит – охране и часовым – оружие обычно выдают "казенное", им незачем покупать. То есть, калаш стоит как несколько хороших двустволок – но все равно оружие нижнего ценового диапазона, позволить его себе может почти каждый, потому как цена обычному автомату в нормальном состоянии – два рожка патронов.

Несколько дороже – револьверы. Оружие малополезное, поскольку глушитель на него не поставить, так, последняя соломинка для утопающего на случай. Верней будет сказать, что не все револьверы, а только наган и спортивный револьвер Хайдурова, поскольку только к ним реально найти "хайдуровские" патроны в мало-мальски разумном количестве. Все остальные револьверы вообще бесплатны, будь это хоть сорок четвертый магнум, хоть пятисотый смит-вессон[2]: патронов к ним почти нет. Вот сами патроны мощных калибров стоят дорого, и если у продавца откуда-то появилась пара десятков таких патронов и револьвер к ним, то покупатель платит только за патроны, револьвер прилагается в подарок.

Гораздо дороже – пистолеты, причем "свои", под родной "девять на восемнадцать" – самые дорогие, потому как к ним проще всего достать патроны. "Макарыч", естественно, самый дешевый из них, "скифы", "бердыши" и другие – дороже.

Причина такого парадоксального явления – самое дорогое оружие под самый никчемный и слабый патрон – непонятна людям не в теме. А дело в том, что нехватка патронов нужного калибра автоматически превращает покупку оружия под него в авантюру. Самый мощный револьвер бесполезен, если владелец не потренировался из него стрелять, а как ты потренируешься, если в наличии десять-двадцать патронов?

Напротив, изобилие маломощного и дешевого советского патрона делает тот же убогий "макарыч" намного ценнее, чем какой-то там "Магнум", потому что стрелять из "макара" можно потренироваться, а из "Магнума" – нет. Слабый пистолет, из которого ты хорошо стреляешь, дает стократно больше шансов выжить, чем самая крутая пушка, из которой ты стрелять не умеешь, все просто.

Дальше идут многозарядные и автоматические дробовики, которые ценятся за большую огневую мощь и широкую функциональность при относительно дешевом боеприпасе. Бумажные гильзы, самодельные пули и картечь, самодельный порох. В соседнем селении умельцы наладили даже "перенаполнение" капсюлей "жевело" гремучей ртутью, так что патроны к дробовикам – ресурс почти неисчерпаемый.

На этом оружейный рынок "для всех" заканчивается и начинаются самые дорогие стволы: дальнобойные винтовки, незаменимые в обороне селения от потенциально враждебных людей, а тем более снайперские, ручные пулеметы, различное оружие для знающего люда соответствующих специальностей, специальные модели оружия, часто имеющиеся во всей зоне в количестве меньше пяти. Отдельная категория – оружие с глушителями, и даже любой дешевый ствол, переделанный под крепление глушителя, многократно вырастает в цене. Сами глушители, зачастую кустарного производства и невысокого качества, стоят дорого, хорошо сработанные или даже фирменные, особенно западного производства, как правило, намного дороже оружия, на которое крепятся. Мой собственный глушитель на "сучку" – как раз из таких, кустарный, но много лучше, чем стандартный ПББС. Обошелся он мне недешево, а ведь есть на рынке и еще более качественные вещи.

Еще иногда бывают совсем уж редкие стволы. Так, единственный на всю зону известный мне настоящий ВСС "Винторез" год назад ушел неизвестному покупателю за астрономическую цену во многие тысячи патронов, причем не автоматных, а винтовочных.

Но вообще меня интересует не оружие, я пришел, чтобы узнать наличие и стоимость хороших фирменных матчевых патронов под «калаш» и карабины того же калибра. Охотничий "винторез" – того же калибра, так что если по уже известному мне адресу я действительно найду точный и бесшумный ствол – матчевые патроны могут оказаться рациональной покупкой.

Но интересующего меня товара я не нашел: последние несколько пачек забрал какой-то охотник из соседнего селения к своему СКСу. Причина проста: на охоте критически важно положить добычу на месте одним точным выстрелом в убойную зону. Выслеживать подранка зачастую значит подписать себе приговор, потому что на сильный запах длинного кровавого следа сбегутся зараженные.

Я отошел от прилавка и краем уха выхватил сбоку подозрительную реплику.

– ...да сирену можно сделать и самим, если найти схему, чтобы вы понимали, ребята, это небольшая штука с ручкой, которую можно в руках держать и крутить. Это фигня вопрос. Вот что намного важнее – так это иметь надежный аварийный отход, потому что ты никогда не знаешь, сколько именно зомбарей скрывается в зданиях вокруг. А на сирену они сбегутся все и нам может просто не хватить на всех патронов. То, что мы будем вести отстрел с недосягаемой для них крыши, нас не спасет, если патроны кончатся, кого мы не добьем – те не уйдут, пока мы не слезем или не сдохнем.

Разговор ведет группа из трех молодых парней, стоящих чуть сбоку от торговой площади, у забора. Подхожу к ним.

– Эй, парни, это вы обсуждаете зачистку какого-то места от зараженных?

Они оборачиваются, и тот, который выглядит чуть старше и серьезнее, отвечает:

– Да, есть у нас такой план. Суть в том, чтобы зачистить пригодное для жилья место из группы зданий, стоящих в труднодоступном месте. Но не здание за зданием, а выманить зомбей наружу и перещелкать с возвышения. Там сложностей много, но если все грамотно сделать...

Я без замаха врезал ему в солнечное сплетение и толкнул на двоих других, а сам рванул из-за спины автомат и передернул затвор.

– Мордой вниз, сучье! Все трое, сейчас же!!!

– Бля, какого... – вытаращили глаза эти двое.

– Мордой вниз, мрази, или огонь на поражение!!! Руки на затылок, кто дернется – сразу пуля!

Они, ошарашенные, повиновались, только тот, которому я вломил, скорчился и глотает пыль.

Возник легкий переполох на рынке, пришлось навести порядок.

– Всем расступиться! Это арест!

Несколько раз повторив свой приказ, я добился того, что около места образовался полукруг радиусом метров пять.

– Что случилось, за что это Шериф их? – раздались голоса в толпе.

– Соблюдать тишину! Не препятствовать работе правоохранительных органов! Сами сейчас все услышите.

Пока я наводил порядок, прибежали несколько человек из местных часовых, а с ними и Капитан.

– Что стряслось, лейтенант?!

– Смотри и слушай, все поймешь. Так, вы, трое ублюдков, вы виновны в покушении на массовое убийство группой лиц по предварительному сговору. И за это я приговариваю вас к расстрелу.

– Бля, какого?!... – взвыл один из арестованных, но сразу же получил ботинком в хлебало.

– Это за неуважение к суду. Пасть не раскрывать, пока я сам не дам вам последнее слово. Капитан, раз ты уже тут – разгоняй толпу. У меня чисто технически нет возможности выводить их на расстрел, потому не обессудь, но приводить приговор в исполнение буду прямо тут.

У Капитана круглые глаза и вытянутое лицо.

– Погоди, погоди... Кого они уже убили?! Я ни хрена не врубаюсь!

– Пока еще никого, они только вступили с этой целью в сговор. Само собой, что если ты ловишь людей, замысливших массовое убийство, то расстрелять их нужно до того, как они его совершат.

– А с чего ты взял, что они собираются совершать убийство?!

– Так они сами же мне все и рассказали. Я вот тут стоял, слышу – обсуждают. Я спецом к ним подошел и переспросил – и вот этот, который самый высокий, сам выложил мне все свои преступные замыслы. Без давления, полностью добровольно.

– Да бля, мы же о зомби говорили! – завопил другой и тоже отхватил в хлебало.

– Пасть, я сказал! Следующий, кто раскроет рот без разрешения, получит пулю сразу, даже без последнего слова. – С этими словами я повернулся к Капитану: – ну вот, он снова подтвердил, теперь и ты сам услышал признание.

– Так, погоди... Они уже давно носятся с идеей зачистить какое-то место от зомби, но чтоб убийство?!!

Я вздохнул.

– Понимаешь, Капитан, нет никаких "зомби". Зараженные не мертвы, это живые люди. У них все еще есть неотъемлемые человеческие права, включая право на жизнь и право на неприкосновенность личности, и они все еще граждане Российской Федерации. Эти трое замыслили провести массовое убийство – тут не может быть иного приговора, кроме смертной казни.

Капитан молча хлопает глазами, толпа тоже.

– Да он упоролся, – донеслось из задних рядов.

– А кто это там голосистый такой? Это, между прочим, оскорбление сотрудника при исполнении.

Тут дар речи вернулся к Капитану.

– Слушай, лейтенант, это какой-то бред, правда. Зараженные уже не люди, в них ничего человеческого не осталось.

– Капитан, твои слова юридически ничтожны и лишены смысла. Все живые существа делятся на две категории. Одни никогда не были людьми и никогда ими не станут, а другие людьми родились и не могут прекратить ими быть. Ни в одном законодательстве, включая российское, нет нормы, по которой человек при каких-либо обстоятельствах может перестать быть человеком. Родился человеком – человек. Просто по факту принадлежности к человеческому виду. С гражданством та же фигня, примерно: зараженные не могут выполнить процедуру отказа от гражданства в силу недееспособности.

– Господи... Лейтенант, ты это серьезно?

– Я при исполнении, какие тут шутки? Капитан, сам включи голову и подумай. Я ведь не сказал ничего странного, только общеизвестные факты, не подлежащие сомнению. Зараженные – это больные люди. Они были людьми – значит, они людьми и остались. При них остались все их права, человеческие и гражданские. Ну а на мне лежит обязанность их права защищать, как я защищаю права на жизнь и неприкосновенность любых людей, в том числе и твоих. Дискриминация по любому признаку запрещена, и я не делю людей на здоровых и больных, убийство зараженного – такое же преступление, как убийство твоего парня.

Капитан растерянно протирает очки, чтобы выиграть время на раздумья: существует стереотип, что когда человек протирает очки, он не должен что-то говорить.

– А тебе не кажется, что руководствоваться законодательством, которое не учитывает изменившиеся обстоятельства, на территории, где по факту государства нет как такового, как-то... неуместно?

Я хмыкнул.

– Я это уже слышал много раз. Всего четыре часа назад человек, чью зажигалку я тебе принес, тоже доказывал мне, что государства нет и законы соблюдать не надо. Это не угроза, я просто вывел статистически закономерность, что если человек говорит мне о том, что законы больше не работают – то это верный признак, что жить этому человеку осталось считанные минуты или секунды. Ты, походу, будешь первым исключением из этого правила.

Тут из толпы выглянула Сабрина.

– Но послушай, Шериф, давай смотреть на вещи трезво. У нас по факту нет никаких государственных структур. У нас нет ни верховной власти, ни судов, ни полиции, ни...

– Э-э-э, Сабрина, вот сейчас мне обидно стало. Нет полиции и судов – а я тогда, по-твоему, кто?

– По факту ты охотник за головами, Шериф.

– Хрен там. Официально сообщаю, что я действую строго в правовых рамках законодательства Российской Федерации. Я ловлю, осуждаю и привожу в исполнение приговоры только тем, кто является преступником. Если ты захочешь, чтобы я убил человека, который насолил тебе лично, не преступив при этом закон – нет, я ни за какую награду этого делать не стану.

Этой передышкой Капитан воспользовался и теперь выдвинул очередной аргумент.

– Но, как бы там ни было, эту территорию Россия сама от себя отрезала. Это больше не территория Российской Федерации, просто по факту.

Я покачал головой:

– Кем и когда было принято такое решение? По факту, это была территория Российской Федерации. По факту, российская конституция не предусматривает вывода любой территории из своего состава. И в любом случае, если такие полномочия и есть, то только у Госдумы. Если такое решение принимает кто-то еще – то это называется сепаратизм. Так что здесь все еще Российская Федерация, здесь все еще действуют российские законы, и здесь все еще есть я, чтобы разбираться с преступниками. Еще вопросы?

– А ты вообще отдаешь себе отчет, что конституция не предусматривала ситуацию, когда почти все население превращается в монстров-людоедов от неизвестного вируса?

– Я не вижу тут проблемы.

Тут вмешался один из зрителей, местный сталкер по имени Степан.

– А она есть. Не далее как два дня назад шесть так называемых "граждан" гнались за мной полтора километра с намерением сожрать без соли и перца. Мне пришлось их положить – так что, и меня тогда до кучи расстреливай.

Я вздохнул.

– Поймите все... Вы все имеете совершенно законное право на жизнь и право на самозащиту при нападении. Ты, Степан, убегал от них полтора километра? Ну тогда я не сомневаюсь в том, что ты сделал все, чтобы избежать столкновения, и пустил в ход оружие, когда тебе не оставили иного выхода. С точки зрения законности твоих действий мне не в чем тебя упрекнуть. Каждый из вас имеет право защищаться от неспровоцированного нападения, это законно. Когда зараженные ломятся в ваши ворота с недружественными намерениями – вы имеете право защищаться. Все законно. Но если ты идешь в город с заранее подготовленным планом по убийству сотен и тысяч больных людей, просто по факту наличия у них болезни – ну, это уже даже не массовое убийство, это на геноцид тянет. Или на нацизм. Поймите, болезнь зараженного – не разрешение на убийство. Напротив, убийство недееспособного, не отвечающего за свои действия – убийство с отягчающими обстоятельствами

– Я все равно не согласен, Шериф, – сказал Степан. – Мы все тут делаем вещи, которые были раньше запрещены. Тут все преступники. Вот смотри, я с товарищами влезаю в магазины и склады, которые мне не принадлежат, и ворую оттуда все, что найду. Это, получается, тебе надо расстреливать каждого встреченного сталкера за мародерство, так, что ли?

– А что именно ты берешь, Степан?

– Все! Продукты, что остались, лекарства, книги, инструменты, одежду – да почти все, что имеет хоть какую-то ценность.

– Понимаешь, Степан, твои действия не являются мародерством. Мародерство обязательно включает в себя элемент наживы. Если ты залез в магазин, брошенный на произвол судьбы, и взял оттуда еду, чтобы накормить семью, одежду, чтобы не замерзнуть, книги, чтобы научить детей, инструмент, чтобы обустроить поселок – то ты не мародер. В твоих действиях нет состава преступления. А если и есть – еще есть такая штука, как социальная опасность. Человек, чье преступление перестало быть социально опасным, может быть освобожден от наказания. Чтоб ты понял... Однажды осудили на десять лет отца и сына, которые незаконно вырубали лес. А на следующий день пришло решение о создании водохранилища, и тот самый лес, чтобы не затапливать его впустую, был разрешен к полной вырубке местным населением. И этих двоих освободили. Потому что их преступление перестало нести социальную опасность. Я не тонкий спец в юриспруденции, я силовик. Я не знаю, как точно может быть классифицировано сталкерство, но не усматриваю в твоих действиях состава преступления или опасности для общества. Даже больше скажу, однажды в Италии судили бомжа, который украл в супермаркете немного еды. Так вот, судья его отпустил, поскольку решил, что воровство небольшого количества еды с целью избежать голода – не преступление вообще. Ну, я согласен с этим. А вот если я застукаю тебя в тот момент, когда ты вынесешь из ювелирного магазина золото – будь уверен, там на месте и расстреляю. За мародерство.

Сразу несколько человек нервно засмеялись.

– Да кому теперь это золото надо? – прозвучал вопрос из толпы.

Я пожал плечами:

– Да теперь уже никому. А в самые первые дни этой херни я расстрелял человек десять, которые для чего-то воровали драгоценности. Инерция мышления, наверное.

Тут снова вступил в спор Капитан.

– Но Степан прав, мы много где поперек закона пошли. Вот мы все тут ходим с автоматами – между тем, автоматическое оружие гражданам запрещено.

– В исключительных случаях и чрезвычайных ситуациях военное или полицейское командование может решить раздать людям оружие. В самые первые часы я лично раздал разным людям порядка двадцати автоматов, для меня очевидно, что наступил такой исключительный момент. Кое-кто из тех людей впоследствии мне встретился, им мои автоматы помогли.

– Еще мы захватили эту землю самовольно, без санкции сверху.

– Если бы я был комендантом лагеря беженцев – я сам устроил бы тут поселок. В любом случае, поселение тут не содержит состава преступления, потому что никому не нанесло вреда. Что еще?

– Ну вот я, например. Меня никто из официальных лиц мэром тут не назначал.

– Не вижу проблемы. Любой человек может возглавить некую группу граждан в некоем начинании, если это не противоречит закону. Самоорганизация граждан – не преступление.

Капитан тяжело вздохнул.

– У тебя на все есть ответ. Только я все равно не согласен, что эти трое ребят должны быть расстреляны ни за что. Законодательство должно развиваться сообразно ситуации, а мы полностью отрезаны от мира. Где-то, как ты сам сказал, живых людей газом потравили, и ничего, а ты тут зараженных защищаешь. По букве закона получается, что ты прав, но обстоятельства не те. Да, убийство психически больного – тяжкое преступление, но опасные психи должны содержаться в соответствующих заведениях, а тут они бродят по городам и весям. И мне странно вдвойне от тебя такое слышать. Ты же сам, говорят, шатаешься по самым опасным местам, от тебя нигде нельзя укрыться. Сам-то ты сколько зараженных перебил в процессе?

– Ни одного.

– Да ладно?!! – ахнула толпа.

– Ну, если быть совсем точным, то несколько раз мне приходилось стрелять на поражение, но каждый раз я делал это, чтобы защитить других людей. В порядке личной самообороны я не убил ни одного зараженного.

– Вот блин, да как так-то?! – удивились сразу несколько сталкеров. – Хренасе, мы тоже так хотим, везде ходить и чтоб на нас уроды не нападали!

– Я их обычно просто обхожу или обманываю. На крайний случай иногда приходится дать в челюсть или дубинку в ход пустить. Кроме шуток, мужики, мне в жизни приходилось иметь дело с куда более опасными людьми, чем зараженные бешенством доходяги.

– Круто, – признал Капитан, – а вот мы так не можем. У нас не получается жить в постапокалиптической зоне по законам благополучного мира. В конституции, которой ты служишь, лейтенант, сказано, что наивысшим источником власти есть народ. То есть мы. Раз мы отрезаны от всяческих властей, раз их тут физически нет – мы можем выбрать себе новых. Ну или проведем референдум о приостановке законодательства РФ. Что скажете? – обвел он глазами толпу.

– Законодательство не предусматривает возможности собственной приостановки. Понимаешь, Капитан, закон либо есть, либо нет, и у тебя не получится усидеть на двух стульях сразу. Когда совершается преступление против твоих – "ай-ай-ай, убивают, насилуют, Шериф, помоги!". А когда преступление задумано твоими – так все, законы нам побоку, мы их больше не признаем?

Капитан тяжело вздохнул, и я его понимаю. Его авторитет не в последнюю очередь держится и на том, что он может позвать по рации меня, я приду, восстановлю справедливость и покараю преступников, а он потом идет и показывает родственникам жертв принесенные мною трофеи. То есть, всем понятно, что заслуга моя, но сам Капитан не только хороший управленец, он еще и ассоциируется с крупным типом, не снимающим маску респиратора, который помешан на соблюдении законности. То бишь, со мной. И теперь я внезапно доставил ему проблемы.

– Видишь ли, лейтенант, законы должны быть функциональны и справедливы. Они должны решать проблемы, а не создавать. Законы не были написаны один раз на все времена, каждый день одни принимаются, другие упраздняются. Я не считаю, что люди, которые никому не сделали зла, должны быть расстреляны по обвинению в "планировании геноцида" за праздный разговор. Где вообще такое видано? Все осуждения за геноцид всегда происходят постфактум. Если ты так уперся в соблюдение законов, которые не отвечают времени... Ну, похоже, ты не оставляешь нам выбора. Мы проведем референдум и выйдем из состава Российской Федерации до того момента, как она, эта самая Федерация, сюда фактически вернется... Ну, это если она еще существует вообще.

Я оглядел толпу.

– Все так думают?

И по кивкам голов я увидел, что все или почти все.

– Ну что ж, референдум так референдум. На самом деле, это есть сепаратизм, но преследовать за это я никого не буду. Не потому, что согласен или поддерживаю, а потому, что у меня есть дела поважнее, в вашем сепаратизме я не усматриваю социальной опасности. Но прежде, чем голосовать, всем вам следует знать вот что. Во-первых, если вы проголосуете за выход, мы с Капитаном сделаем заявление по радио о том, что данный поселок выходит из состава Российской Федерации и более тут не действуют ни законы Федерации, ни моя юрисдикция. Второе – вы должны будете обнести периметр вокруг поселка граничными столбами или иными сообщениями о том, что тут больше не действуют законы России...

– Блин, – сказал Звягинцев, человек, возглавляющий охрану. – Нахрена делать такие заявления? Ведь сюда сбежится вся та наволочь, которая сейчас шкерится по лесам и болотам, спасаясь от Шерифа. Нахрена оно нам надо?

Я хмыкнул.

– Тут дело такое, всякий закон набирает силу только после обнародования. Если вы принимаете постановление о выходе из состава РФ – вы обязаны всех об этом оповестить. Каждый человек из соседних поселков, входящий сюда, знает, что если его тут убьют – в дело запрягут меня. Вы обязаны донести до сведения каждого гражданина, сюда входящего, что здесь его жизнь уже не защищена законами РФ и мной. А что сюда набежит куча преступников – это закономерное последствие. Преступники всегда бегут от правосудия туда, куда могут. Я даже больше скажу, они могут сбиться в большую шайку и просто взять вас приступом. Когда этот поселок перестанет быть территорией России, им уже никто не будет мешать держать вас в осаде и отстреливать из снайперских винтовок, пока вы не сдадитесь на их милость или немилость. Ведь мне запрещено законом действовать за пределами государственных границ. Ну и третье последствие – когда у вас снова кого-то убьют или изнасилуют – вам придется решать вопрос без меня. Вы больше не сможете позвать меня по рации, потому что я – российский полицейский, а вы уже будете для меня другой страной. Если вы хотели жить под защитой законов РФ и в то же время быть свободными от них – увы, так не получится. Одной рукой сиську и письку не ухватишь.

Толпа начала растерянно переглядываться, потом кто-то спросил:

– А что, кто-то знает, есть еще другие охотники за головами?

Ему ответил другой человек в задних рядах:

– Иногда появлялись в других поселках, но быстро исчезали. Был один, по прозвищу Рыжий – он тоже исчез где-то на четвертой "охоте". Никто не знает, что с ним случилось. Еще был человек по имени Абдул – тоже пропал.

– А я вам скажу, что с ними случилось, – сказал я.

Толпа притихла.

– И что же? – спросил тот самый голос.

– Абдула я расстрелял. Поймал в момент охоты на жертву и выяснил, что жертва совершила слишком мелкое нарушение для смертного приговора. Таким образом, Абдул был приговорен к смерти за покушение на убийство. Что до Рыжего, то его я поймал, когда шел по следу того же преступника, что и он. Он успел его убить. Но поскольку преступник был известен только по описанию, самой точной деталью которого была уникальная винтовка, а Рыжий забрал ее у трупа, то я не знал, кто кого убил, преступник охотника или охотник – преступника. Рыжего в лицо я тогда тоже не знал. Я его обезоружил и начал проводить расследование, а Рыжий внезапно попытался выхватить из ботинка пистолет. Ну, там и лег. Возможно, что и других "охотников за головами" прикончил тоже я. Тут дело такое, человек в России может быть законно лишен жизни только в трех случаях: осужденный – палачом по приговору суда, преступник – в процессе законной самообороны обороняющимся или же преступник – путем ликвидации силовыми органами во время антитеррористической операции или при задержании. Поскольку силовые органы в зоне – только я, то всем остальным остается лишь вариант убийства при самозащите. А так называемая охота за головами в общем случае есть ничто иное, как заказное убийство. Когда я ловлю "охотника" – он уже по умолчанию подозреваемый под следствием. Если я установлю, что целью охоты был безусловно опасный преступник – тогда охоту на него можно счесть, с поправкой на экстремальные условия, активной формой защиты. Если у меня есть сомнения в вине "цели" – тогда "охотник" расстреливается на месте, как киллер. Ну а если охотники сопротивляются аресту – там и вовсе разговор короткий. В общем, давайте голосовать. Капитан, что в бюллетенях напишем?

Капитан молчит некоторое время, а потом негромко говорит:

– Я уяснил ситуацию, потому спрашиваю напрямую. Ты твердо вознамерился поставить вопрос ребром – благополучие всего поселка или жизни троих человек, никому ничего дурного не сделавших – или есть какой-то способ найти компромисс?

Я покачал головой.

– Нет компромиссов с законом, закон либо есть, либо его нет. Но ты передергиваешь, говоря о расстреле как о решенном вопросе, я ведь следствие пока еще не закончил. Я всегда стараюсь быть как можно более объективным и приму к сведению характеристику с места жительства, сотрудничество обвиняемых со следствием, чистосердечность раскаяния и так далее. Возможно, расстрела не будет. А может быть, будет. Я не знаю этого до завершения рассмотрения дела. Но вначале проведи свой референдум. Либо поселок отказывается от защиты закона, либо принимает его безоговорочно со всеми возможными минусами.

Капитан вздохнул и повернулся к толпе.

– В общем, давайте решать. Мы выходим из состава Федерации либо остаемся и принимаем действующее законодательство со всеми его недостатками. Последствия обоих решений все понимают или еще кому-то надо разжевать?

Толпа начала переглядываться и спрашивать друг у друга "а ты как думаешь?", некоторое число собравшихся, из числа друзей арестованных, принялось топить за сецессию, то бишь отделение, многие колебались, нашлись такие, которые поставили благополучие поселка и собственных семей заодно выше, чем "жизни трех оболтусов".

Некоторое внимание привлек к себе какой-то тощий тип с винтовкой на плече, стоящий с левого края, который довольно красноречиво, с использованием простейших приемов риторики, попытался высказать мысль о том, что "закон" сам по себе смахивает на неприкрытый беспредел. Но на середине его речи к нему подковылял одноногий мужик с протезом, старый, но чертовски крепкий, и влепил ему весьма увесистую зуботычину, от которой оратор растянулся в пыли.

– Пасть закрой, дармоед поганый, – с горечью сказал старик. – Жрешь паек за то, что протираешь штаны на вышке, больше никакого с тебя проку, а когда Юрку моего убили, а Танюшу снасильничали гурьбой, ты сам зассал идти искать нелюдей, защитничек хренов! А теперь пасть вонючую разинул против того, кто сделал дело за тебя? Знай, сученок, что если тут закон работать не будет – ты сам же первой жертвой беззакония станешь. Лично тебе голову кувалдой разобью!

– Слушай, старик, – сказал я. – Я понимаю, что ты в печали, но закон есть закон. Право на свободу мысли и слова никто не отменял, пусть толкает свою речь. Волеизъявление народа есть волеизъявление народа, на то и референдум, чтобы каждый свой голос подал за то, что считает нужным. И не надо тут рукоприкладства. Ну а если выберете сецессию – вот тогда мне будет уже все равно, кто кому там кувалдой по голове даст.

Но оратор после мозговправляющих люлей резко передумал заканчивать свой спич и скрылся в толпе. Голоса за выход на этом не закончились, но тут резко впрягся Звягинцев.

– Да чтоб вас, идиоты... Вы вообще понимаете, какие приблуды сюда сбегутся, как только станет известно, что Шерифу больше нет дела до этого места? И как я буду это разгребать?! Это у него в голове картотека на каждую здешнюю мразь, а мне как различать людей и сволочей? Вообще никого пускать не будем? И да, Шериф дело говорит, что если нас возьмут в оборот – наша позиция только против безмозглых зараженных сильна. Против снайпера с винтовкой у нас защита так себе. Я вам так скажу, если проголосуете за выход – я забираю семью и валю в соседний поселок еще до того, как Капитан и Шериф по радио свое заявление сделают, и ходись тут все конем!

Вскоре стало ясно, что сторонники выхода в сильном меньшинстве.

– Вот и порешили, даже бюллетени писать не будем, – подытожил Капитан. – Все, расходитесь по своим делам!

– Ну зачем же так, – сказал я. – У меня суды все прозрачные, без закрытых дверей. Итак, продолжаем. Вы трое, что можете ответить на обвинение в намерении устроить геноцид?

И они все принялись наперебой вопить, что не понимали, о чем говорят, не смотрели на вещи под таким углом и так далее.

– Блджад, по одному выступайте, порядок соблюдать, это суд, а не площадь базарная! Так, ты, слева, ну-ка, давай, расскажи, какие есть неотъемлемые человеческие права? А ты, по центру, расскажешь про права зараженных и чем они отличаются от прав обычных людей?

Следующую четверть часа я гонял их вопросами так и сяк, заставляя громко выкрикивать ответы, а потом зачитал им приговор суда.

– С учетом осознания вами вашей вины и чистосердечного раскаяния, суд заменяет вам смертную казнь на... три месяца исправительных работ. Капитан, исполнение приговора я возлагаю на тебя. Следующие три месяца, без выходных, этим троим должна поручаться самая грязная и тяжелая работа, которая только найдется в поселке. Таскать камни и чистить сортиры – они и только они. Обеспечишь?

– Обеспечу, – твердо сказал Капитан, явно испытывая огромное облегчение от такого разрешения ситуации, толпа тоже явно обрадовалась.

– Вот и договорились. Я буду заглядывать, смотреть, как идет трудовое перевоспитание. Все, вы трое можете быть свободны – марш на работу, какую Капитан назначит.

Капитан жестом велел им следовать за ним, и тут внезапно заговорила Сабрина.

– Знаешь, Шериф, ты ведь изначально планировал только воспитательную беседу? У нас на добрый час стала работа во всем поселке, а ее тут невпроворот. Ты же мог сделать это все без такого адового звиздеца? Ну там, спокойно лекцию прочитать, разъяснить детали и толкования законодательства, все такое? Тебе было в кайф покичиться своей властью и поставить на уши весь поселок?

Я вздохнул и повернулся к ней.

– Понимаешь, Сабрина, я однажды так и сделал. Эти трое – не первые, кто обсуждал массовое убийство зараженных в моем присутствии. И я им прочитал лекцию, разъяснил, что так нельзя и почему нельзя, а они слушали, кивали и улыбались. Всего четыре месяца спустя я застукал их в покинутом городке у озера, на крыше, где они с товарищами отдыхали и развлекались стрельбой из винтовки по зараженным на спор... Это был самый большой расстрел в моей жизни – восемь человек за один раз.

Над площадью повисла могильная тишина. Застыли все, и Капитан, уводящий осужденных, и Сабрина, и прочие. Стало слышно, как чирикают воробьи.

– Да, вот в этом и проблема. Идея о том, что здоровый человек может быть казнен за убийство зараженного, не укладывается в головы. Простой лекции оказалось недостаточно, меня не восприняли всерьез. В этот раз я подстраховался и донес концепцию о праве зараженных на жизнь таким образом, чтобы к моим словам уже нельзя было бы отнестись легкомысленно. Иначе могло случиться так, что мне пришлось бы расстреливать и этих троих, а с ними и их соучастников. Такие вот дела.

– Охренеть, – протянула Сабрина.

– Dura lex, sed lex. Есть права человека, есть законы государства, и я буду следить за тем, чтобы они не попирались. И так будет, пока моя смена не закончится.

***

Отъехав от поселка в сторону города на четыре километра, я остался доволен работой веломастера. Время за полдень, в радиоэфире обычные разговоры. Что ж, смотаюсь в город, там меня, может быть, дожидается замечательная винтовка.

Велосипед с имуществом я оставил в схроне и дальше пошел налегке, все равно из-за баррикад по городу местами не проедешь, надо велосипед тащить на руках.

Дойдя до окраин, я обогнул пару зданий, вышел на дорогу и заметил немаленькую группу зараженных, идущих в сторону центра. Бледные лица, красные радужки бегающих глаз, почти все еще в одежде или обрывках оной – "недавние". Лицо одного даже кажется знакомым.

Они, конечно, тоже меня заметили.

Снимаю маску респиратора, иду навстречу.

И сливаюсь с толпой.

-------------------------------------------------------------

Дорогие читатели!

Я написал для вас аж три рассказа:

1. "Охота реликта" продолжает сюжетную линию романа "Реликт" ( https://author.today/work/230703 )

2. "Смерть легенды" продолжает сюжетную линию романа "Железное сердце" ( https://author.today/work/238243 )

3. "Последний Шериф" - новое произведение, рассказывающее историю полицейского лейтенанта Дрёмина, который вышел на дежурство в последний день перед зомбиапокалипсисом ( https://author.today/work/238244 )

Вы сейчас дочитали один из них, и если он вам понравился - возможно, понравятся и другие два. Ссылки выше можно просто скопировать, защита тут отключена.

Один из этих рассказов вполне может превратиться в роман. Какой - зависит от желания читателей. Читайте, комментируйте, лайкайте, добавляйте в библиотеку - все это ваши "голоса", именно по числу комментов, лайков и библиотек я определяю, что читателям интереснее. Еще можно "голосовать рублем", то есть при помощи наград.

Также сообщаю, что у меня появились Пэйпал и Патреон. В виду сегодняшней ситуации многие читатели думают, "как заплатить / подарить награду", потому что из-за санкций напрямую не получается - теперь те, у кого такая проблема была, могут поддержать меня напрямую, без танцев с бубном и варганом. Более того, если у вас вдруг есть оба способа – Патреон предпочтительнее, так как с АТ деньги пока вывести проблематично.

Я на Патреоне:

https://www.patreon.com/user?u=82162508

К слову, на Патреоне для патронов есть кое-какие дополнительные возможности. Например, прямо сейчас им доступно голосование за один из трех этих рассказов (ну и само собой, что голос патрона весит больше, чем просто лайк или библиотека).

Думаю и над другими расширенными опциями, например, как вам возможность проголосовать за следующий сюжетный поворот?

[1] Укороченный вариант автомата Калашникова

[2] Не ошибка. Пятисотый «смит-вессон» калибр имеет тот же диаметр пули, что и пятидесятый, но сама пуля тяжелее, гильза длиннее, патрон мощнее, чем револьверные патроны пятидесятого калибра.