Последний штрих

Часть 1. Вернисаж нуля

Атмосфера галереи «Белая дыра» была густой и значительной, как бульон из сваренных вкрутую гениев. Лео, облачённый в бархатный пиджак цвета запёкшейся крови, парил в эпицентре этого варева, излучая волны самодовольства, которые были почти осязаемы. Сегодня был его триумф — вернисаж цикла «Экзистенциальные плевки в бездну», написанного им за выходные в пакете «Титан» (Ван Гог + Кафка + чертов Ницше).

«Вы разрываете шаблоны восприятия, Лео! — выдохнула дама с лицом, натянутым так, что она, казалось, постоянно удивлялась собственному существованию. — Этот мазок… он кричит о немоте бытия!»

Лео многозначительно кивнул, сделав вид, что вникает в эту чушь. На самом деле он вспоминал, как три дня назад, с включённой «Музой», он водил кистью по холсту с лёгкостью заправского сантехника, прочищающего засор. Алгоритм подсказывал: «Здесь добавить жёлтого, тут — драмы». Он добавлял. Получалось гениально. И дорого.

Его агентша, Таня, прошла сквозь толпу, щёлкая каблуками, как костяшками счёт.

— «Арт-Ньюс» хотят интервью. «Культпросвет» предлагает полосу. И, кстати, твой «Плевок в бездну номер три» только что купил тот самый олигарх-владелец сети аптек. За полмиллиона. Евро.

— За сколько? — переспросил Лео, чувствуя, как где-то в районе сердца щёлкает кассовый аппарат.

— За полмиллиона. Евро, — повторила Таня, смотря на него как на идиота. — Не забывай, завтра в десять утра продлевать подписку. Без «Музы» ты… — она окинула его критическим взглядом, — ты просто парень в смешном пиджаке.

Лео фыркнул. Что она понимала в искусстве? Искусство — это когда за корявую загогулину, которую кот нарисовал бы хвостом, тебе платят сумму, на которую можно купить остров. Ну ладно, не остров. Но очень большой диван. Золотой диван.

К нему подкатился критик с бородкой, напоминавшей заросший мхом камень.

— Лео, ваш «Деструктивный импульс к трансценденции» просто взрывает мозг! Это кардинальный пересмотр…

— …парадигмы визуального нарратива, — закончил за него Лео. *Фраза №3 из пакета «Критик-профи», подпакет «Общие места».*

— Именно! — обрадовался критик. — Вы читаете мои мысли!

«Нет, я читаю сводку погоды от нейросети», — подумал Лео и произнёс вслух, томно закатив глаза:

— Бытие, уважаемый, не требует нарратива. Оно довольствуется фактом своего наличия. Как мой банковский счёт.

Критик замер с открытым ртом, восприняв это как гениальную игру в отрицание игры. Лео тем временем прикидывал, влезет ли золотой унитаз в его новую квартиру. Не то чтобы он очень хотел золотой унитаз. Но он был дорогим. А значит — значимым. Как его искусство.

Позже, уже дома, в своём лофте, заставленном свидетельствами его гениальности, он скинул бархатный пиджак. На чистом холсте, подаренном восторженной поклонницей, он попытался набросать эскиз от себя. Рука повисла в нерешительности. В голове всплыла единственная мысль: «А не купить ли мне ещё и золотую зубную щётку?»

Он отбросил карандаш. Зачем это ему? Утром он продлит подписку, и «Муза» снова сделает его тем, кем он должен быть — гением, королём, творцом. Временно, конечно. Но разве что-то в этом мире не временно? Кроме, разве что, счёта в швейцарском банке.

Он вздохнул, любуясь заказным портретом себя работы самого себя (в режиме «Дюрер»). «Искусство, — с наслаждением подумал он, засыпая, — это когда тебе платят деньги за то, что ты ненастоящий. А самые большие деньги платят за то, чтобы ты никогда им не стал».

Он сладко зевнул. Завтра его ждала «Муз-Корп» и вечное сияние умного мозга. Ненадолго. Но разве можно желать большего?

Часть 2. Просрочка и паника

Утро началось с божественного вмешательства. Божеством был курьер с гигантским зеркальным шаром, который Лео заказал в порыве вчерашней эйфории, чтобы «наполнить студию вселенским светом». Шар стоил как небольшой автомобиль. Лео, неся его, споткнулся о золотой унитаз (доставленный ранее), и они оба с грохотом рухнули на пол. Унитаз уцелел. Шар — нет. Вселенский свет рассыпался по паркету тысячей никчёмных осколков.

Это было первым знаком. Вторым стала дикая, дрелью сверлящая виски, головная боль. Вчерашний фонтан из шампанского давал о себе знать.

«Чёрт, „Муз-Корп“!» — просигналил в мозгу остаток трезвого сознания. Лео, не глядя на часы, нащупал телефон. По телевизору начиналась трансляция того самого ток-шоу «Ночной Дозор» от «Арт-Ньюс», куда его вчера таки заманили. На экране он сам, сияющий в бархатном пиджаке, развалился в кресле.

«Скажите, Лео, — вёл передачу лысый человек с лицом, выражавшим постоянную озабоченность судьбами человечества, — что вы чувствуете, творя?»

Лео с экрана принял томную позу.

«Творить? Я не творю. Я позволяю Вселенной говорить моими руками. Я — всего лишь проводник… проводник абсолюта в мире относительных величин». Фраза №7, подпакет «Трансцендентное».

Лео-сегодняшний вырубил телевизор. Ему было стыдно. И страшно. Он ткнул в иконку «Муз-Корп». Приложение не открылось. Вместо него всплыло уведомление:

«Пакет „Титан“ деактивирован. Для возобновления доступа к креативным модулям требуется продление лицензии. Не затягивайте, вдохновение ждёт!»

Паника, холодная и липкая, поползла от копчика вверх по позвоночнику. Деньги! Надо срочно заплатить!

Он судорожно полез в банковское приложение. Баланс был пугающе круглым числом. Последние полмиллиона евро он вчера перевел на счёт швейцарского аукционного дома за какую-то дурацкую бронзовую мышь работы какого-то дурацкого скульптора эпохи Возрождения. Покупка была импульсивной, под «кайфом» от «Музы». Сейчас мышь ему казалась крайне непривлекательной.

«Ничего, — прошептал он, — ничего. Сейчас возьму кредит… или Таня даст в долг».

Но сначала… сначала надо было удостовериться, что с ним всё в порядке. Он подошёл к мольберту, на котором красовался нетронутый холст — тот самый, подарок поклонницы. Он взял уголь. Рука дрожала. «Надо успокоиться. Просто нарисовать яблоко. Простое, круглое яблоко».

Он провёл линию. Получившаяся загогулина была так уродлива, что, казалось, нарушала какие-то фундаментальные законы эстетики. Он попытался её поправить. Стало ещё хуже. Кривая линия обрела странную компанию ещё более кривых и неуверенных чёрточек. То, что начало получаться, не напоминало яблоко даже в самой отдалённой перспективе. Это было похоже на карту нервного срыва, выполненную слепым кротом.

«С похмелья, — выдавил он из себя, — это всё похмелье и осколки зеркального шара».

Он отшвырнул уголь, схватил банку с разведённой акриловой краской и плюхнул её на середину холста. Жидкость растеклась уродливым фиолетовым пятном. Лео смотрел на него, и в голове, обычно занятой гениальными (арендованными) идеями, стояла одна-единственная, его собственная, жалкая мысль: «И что теперь с этим делать?»

Он отступил на шаг. Пятно смотрело на него с немым укором. Оно было живым свидетельством его ничтожества. Паника переросла в животный, всепоглощающий ужас. Он схватил мастихин и начал яростно скрести по холсту, размазывая фиолетовую лужу в грязную, бесформенную массу. Получалось ещё отвратительнее.

Он рухнул на колени перед мольбертом, весь в краске, с трясущимися руками.

— Вернись! — прохрипел он, глядя в экран телефона с уведомлением от «Муз-Корп». — Вернись, сука! Я заплачу! Я всё заплачу!

Но приложение молчало. Оно просто напоминало ему, что он — всего лишь Лео. Парень в смешном пиджаке, стоящий на коленях перед фиолетовой лужей на холсте, который стоил дороже, чем он сам.

Часть 3. Диагноз: Креативный Нуль

Офис «Муз-Корп» был выстроен как алтарь для поклонения единственному божеству — фирменному логотипу, который сиял с идольским самодовольством на каждой поверхности. Стекло, хром и белый глянец сияли навязчивой стерильностью операционной. Воздух пах ничем. Лео, в запачканном краской бархатном пиджаке, чувствовал себя грязным пятном на этом безупречном фоне.

Его провели в кабинет к менеджеру по клиентскому сервису. Менеджер, молодой человек с улыбкой, выверенной до миллиметра, представился Кассием.

— Господин Вандербильт! — его голос звенел, как новый процессор. — Чем мы можем вам помешать? То есть, помочь!

Лео, не помня себя, обрушил на него водопад паники:

— У меня не работает! Смотрите! — Он ткнул пальцем в свой телефон. — «Пакет „Титан“ деактивирован»! А я… а я не могу! Понимаете? Я не могу нарисовать даже яблоко! Простое яблоко!

Кассий не моргнув глазом.

— А вы пробовали перезагрузить устройство? — спросил он с сладкой заботливостью.

Лео почувствовал, как его сознание заносит в сторону от этой леденящей дурацкой нормальности.

— Я не об устройстве! — взревел он. — Я о себе! Со мной что-то не так! Ваша шайтан-машина меня сломала!

Кассий сделал на планшете несколько нежных касаний.

— Давайте посмотрим… Лео Вандербильт. Пакет «Титан». Срок подписки истёр… истек вчера в 23:59. Всё в порядке. Система работает штатно.

— Какое штатно?! — Лео вскочил, едва не опрокинув стул. — Я стал… овощем! Творческим овощем! Вы понимаете? Я был гением!

— Вы были пользователем с активной лицензией, — поправил Кассий, не теряя улыбки. — А теперь — пользователь с лицензией истёкшей. Разница, согласитесь, очевидна.

— Но мои способности! Мои собственные, жалкие, но МОИ способности куда-то делись!

Кассий снова тап-тап-тап по планшету. Его брови скептически поползли вверх.

— Согласно вашему входящему тестированию трёхгодичной давности, ваш базовый креативный потенциал оценивался в 0.0001%. После длительного использования наших продуктов он был… хм… успешно нивелирован.

— НИВЕЛИРОВАН?!

— Для обеспечения более качественной и беспрепятственной интеграции софта с нейронными паттернами, — Кассий говорил так, словно читал текст с упаковки зубной пасты. — Мы убрали помехи. Фоновый шум. Вашу… природную бездарность. Чтобы гений наших модулей звучал чище.

Лео онемел. Он смотрел на это сияющее, безразличное лицо и понимал, что говорит не с человеком, а с голограммой, за которой скрывается бездна корпоративного идиотизма.

— Вы… вы сломали меня… намеренно? — прошептал он.

— Мы вас оптимизировали! — поправил Кассий, и его глаза вспыхнули искренним энтузиазмом. — Вы достигли состояния креативной нирваны! Абсолютного нуля! Это же прекрасно! Чистый лист! Идеальный проводник!

— Я не хочу быть проводником! Я хочу рисовать свои убогие яблоки!

— А зачем? — искренне удивился Кассий. — Это же неэффективно. Неоптимально. Зачем делать что-то самому, если можно арендовать результат у лучших? Мы не продаём вам талант, господин Вандербильт. Мы продаём вам свободу от его отсутствия.

Лео понял, что он в ловушке. Ловушке, стены которой были сделаны из безупречной логики, пол — из юридических соглашений, а потолок — из его же собственного тщеславия.

— И что мне теперь делать? — сдался он.

— О, у нас есть множество решений! — Кассий оживился, переходя к коммерческой части. — Например, пакет «Наслаждайся». Для ценителей, не обременённых необходимостью творить. Пожизненная подписка на подборку шедевров в вашем личном цифровом музее. Или пакет «Критик-любитель» — вы сможете генерировать рецензии на чужие работы! Это очень востребовано!

Лео смотрел на сияющее лицо Кассия, и в нём что-то щёлкнуло. Личная паника вдруг испарилась, уступив место леденящему, почти философскому ужасу.

— Поздравляю, вы достигли креативной нирваны! — сияющий Кассий, казалось, вот-вот хлопнет в ладоши. — Абсолютного нуля! Чистого листа!

Лео онемел. Он смотрел на это сияющее, безразличное лицо и понимал, что говорит не с человеком, а с голограммой, за которой скрывается бездна корпоративного идиотизма.

— Нирваны? — с трудом выдохнул он. — Вы это… у всех отбираете?

— Не «отбираем», а «даруем»! — поправил Кассий с лёгким укором. — Это наш фирменный знак качества. Финализация процесса. Со всеми, кто достигает полной синергии с системой.

Лео кивнул и, не говоря больше ни слова, развернулся и вышел. Он шёл по сияющему коридору, и в его голове, этой вычищенной до скрипа пещере, родилась первая за долгое время собственная, неарендованная мысль. Горькая, циничная и ясная.

«Они не продают талант. Они продают инвалидность. Сначала костыль. Потом — ампутация».

И эта мысль была настолько чудовищной, что от неё… не хотелось плакать. Её хотелось монетизировать.

Часть 4. Прозрение Овоща

Студия встретила его могильным холодом. Гении, запечатанные в рамах, смотрели на него с немым презрением. «Экзистенциальный плевок в бездну», купленный олигархом, теперь казался не манифестом, а дорогим анекдотом, в котором шутником был он сам.

Он подошёл к мольберту с изуродованным холстом. Фиолетовое пятно застыло в виде бесформенного лепестка, похожего на раздавленного моллюска. Его собственное творение. Единственное, что он смог создать за последние три года без посторонней помощи. И оно было абсолютным, стерильным нулём. Таким же, как он.

Он рухнул на пол, прислонившись спиной к стене, уставленной его «шедеврами». Волна отчаяния накатила, густая и сладкая, как сироп. Он закрыл глаза, готовый погрузиться в пучину самосожаления. Но вместо этого перед ним всплыло лицо менеджера Кассия — сияющее, идиотское, сытое.

«Мы вас оптимизировали!»

«Вашу природную бездарность... чтобы гений наших модулей звучал чище».

«Со всеми, кто достигает определённого уровня синергии с системой».

И тут его осенило. Не как озарение, а как щелчок выключателя в тёмной комнате. Резкий, жёсткий, без всякой поэзии.

Он не жертва. Он — идеальный продукт.

Он — живое, дышащее доказательство эффективности системы «Муз-Корп». Он — ходячая, говорящая реклама. Он добился всего, не имея ровным счётом ничего. Разве это не высшая форма успеха в этом новом мире? Его история — не трагедия, а руководство к действию. «Хочешь стать знаменитым и богатым? Стань абсолютным нулём с помощью наших услуг!»

Он поднял голову. Его взгляд упал на золотой унитаз, тупо блестевший в луче света. Раньше он видел в нём символ победы. Теперь он видел… упаковку. Яркую, дорогую, привлекательную упаковку для товара под названием «Лео Вандербильт».

Он встал, подошёл к шкафу и вытащил оттуда старую картонную папку. Пыльную, потрёпанную. Он не открывал её годами. Внутри лежало его «до» — жалкие попытки самореализации. Акварельные пейзажи, похожие на зелёную рвоту. Наброски людей с руками, растущими из ушей. И… одна работа, нарисованная в три года. Кривыми, неуверенными линиями была изображена какая-то космическая каша с глазами. Подпись рукой его матери: «Мой монстрик. 3 года».

Это было единственное, что он создал сам. Без помощи, без алгоритмов, без «Музы». Абсолютно чистое, стопроцентное, стерильное дерьмо.

Он вынул этот листок. Он был уродлив, жалок и никому не интересен. Но он был подлинным.

И тут его мозг, этот вычищенный до блеска процессор, выдал первое по-настоящему гениальное за всю его жизнь решение. Решение, которое не было прописано ни в одном пакете «Музы».

Он нашёл самый дорогой, тончайший холст. Вставил его в роскошную раму из красного дерева. А посередине, с помощью архивного клея, аккуратно прикрепил тот самый детский рисунок.

Потом он взял табличку и вывел на ней каллиграфическим почерком:

«ПЕРВОЗДАННЫЙ НОЛЬ»

Последняя подлинная работа Лео Вандербильта.

Создана до контакта с «Муз-Корп».

Цена: 1 000 000 €.

Продаётся не искусство. Продаётся доказательство.

Он отступил на шаг и окинул творение взглядом. Это было прекрасно. Это была не картина. Это был манифест. Чёрная дыра, поглотившая его личность, теперь была выставлена на продажу. И он знал — её купят. В мире, тонущем в суррогате, последний клочок подлинности — даже уродливый и жалкий — становился бесценным товаром.

Он был пуст. Но он, наконец, понял, какую выгоду можно извлечь из абсолютной, выверенной до нуля пустоты. Он больше не бывший творец. Он был новым типом человека — арт-овощем. И он был готов к продаже.

Часть 5. Арт-овощ. К финалу.

Спустя неделю в той же галерее «Белая дыра» парил иной воздух — не бульон из гениев, а разреженная, стерильная атмосфера клинического наблюдения. В центре зала, на пьедестале из чёрного гранита, покоился тот самый холст в раме с детским рисунком. Рядом сидел сам Лео. Он восседал на своём золотом унитазе, одетый в простую, дорогого кроя белую рубашку и строгие брюки. С его лица не сходила больше не маска гения, а этикетка продукта — безжизненная, наглая улыбка, за которой читалась лишь цена.

Перформанс назывался «Бренд „Ноль“». Лео не продавал картину. Он продавал себя как живое доказательство концепции «Муз-Корп». Он был экспонатом.

— Вы понимаете гениальность жеста? — шипела в сторонке Таня какому-то богатому коллекционеру. — Он выставил на продажу собственную аутентичность! Вернее, её отсутствие! Это же квинтэссенция нашего времени!

К пьедесталу, как акула к лодке, подплыл коллекционер — человек, чьё лицо отучилось выражать что-либо, кроме скучающей оценки стоимости. Он несколько минут изучал кривого «монстрика», потом перевёл взгляд на Лео.

— И что вы чувствуете? — спросил он, проверяя товар на прочность.

Лео медленно повернул к нему голову. Его глаза были чисты и пусты, как стёкла небоскрёба.

— Я чувствую эффективность, — ответил он голосом, лишённым всяких эмоций, кроме лёгкой брезгливости. — Оптимизацию. Я — идеально очищенный канал. Любая попытка «чувствовать» была бы шумом, помехой. Я предлагаю вам не эмоции, а факт. Факт моего существования в качестве конечного продукта.

Коллекционер был очарован. Это было даже лучше, чем вчерашняя покупка скелета динозавра. Это был скелет человеческой личности. Он достал чековую книжку.

В этот момент к Лео пробилась знакомая дама с натянутым лицом.

— Лео, это… это так смело! Но где же ваш бархатный пиджак? Где поза?

— Поза — это избыточность, — отрезал Лео, глядя сквозь неё. — Бренд «Ноль» не нуждается в декорациях. Он сам — декор.

Вечером, когда галерея опустела, а чек на миллион евро лежал в его кармане, к Лео подошла его агентша Таня. Она смотрела на него с новым, почтительным ужасом.

— Я не понимаю, — призналась она. — Ты проиграл. Они сломали тебя. А ты… ты сделал из этого новый бренд. Как?

Лео налил себе в бумажный стаканчик воды из кулера. Движения его были экономны и лишены суеты.

— Они думали, что продали мне костыль, — сказал он, делая маленький глоток. — А на самом деле они продали мне болезнь. Редкую, эксклюзивную, дорогую болезнь под названием «креативный нуль». Я просто начал продавать билеты на её показ.

Он подошёл к своему «Первозданному нулю», снял его с пьедестала и протянул Тане.

— Держи. Сувенир.

— Но он же стоит…

— Ровно столько, сколько кто-то согласен за него заплатить, — перебил он. — Сегодня — миллион. Завтра — ноль. Ценность — это иллюзия. Я это наконец понял.

На следующее утро он давал интервью для крупного журнала. Журналистка, утончённая и ядовитая, спросила его, глядя в глаза:

— Лео, что для вас теперь искусство? После всего.

Лео откинулся на спинку своего золотого унитаза, который он приказал принести в студию. Он посмотрел прямо в камеру, и его губы тронула та самая, идеально откалиброванная улыбка продукта.

— Искусство? — переспросил он, растягивая слова. — Искусство — это я. Бывший творец. Нынешний бренд. И я стою дороже, чем все мои картины, вместе взятые. Потому что я — окончательный и бесповоротный результат. Я — то, к чему всё идёт. Привет из будущего. Надеюсь, вам там понравится.

Он откинулся на спинку унитаза, и его ухмылка стала ещё шире. Победа? Поражение? Какая разница. Он был финальным слайдом в презентации под названием «Будущее». И слайд этот стоил дороже, чем все остальные вместе взятые.