Последний стрелок

Райнхард смотрит сквозь собравшуюся у смертного одра толпу. Шторы на окнах кажутся ему театральным занавесом – вот он сейчас упадет, и актеры разойдутся, а император останется лежать на пустой сцене. Новой роли не будет. Все отыграно до конца, и если был какой-то смысл продолжать эту глупую пьесу до последнего акта – время покажет. Оно – лучший критик, когда приходит пора судить деяния людей.

Райнхард знает, что пытался исправить этот мир в меру своих сил. Сил сломанного человека, лишенного крыльев. И можно ли осудить его за то, что он не справился с задачами, которые ставил, когда был еще целым? Может быть, и стоило бы. Время покажет, опять же. Оно когда-нибудь покажет все и каждому.

Говорят, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Врут. Райнхард не видел этого короткого перепоказа. Лишь сон о том, насколько все могло быть лучше. Но история не знает сослагательного наклонения. Она творится так, как получается, из того материала, что есть под рукой. В основном из крови и грязи, даже если хочется – из добра и справедливости. Последних слишком мало, первых – слишком много.

Райнхарду кажется, что он поднимается – над кроватью, над комнатой-сценой, туда, где, истекая дождем, тают грозовые тучи. Рывками, ступень за ступенью. Холодный туман клубится вокруг, сжимается, превращаясь в камни высокой башни. Отчего-то странно знакомой – хотя путь в Валгаллу всегда представлялся иначе. По бокам лестницы – двери, Райнхарду не сразу приходит в голову заглянуть хоть в одну. Что-то подталкивает идти вперед, но любопытство сильнее.

За одной из дверей, ничем не примечательной, идет снег. Там – городская улица, идут веселые люди, ездят машины... дверь закрывается в ту же секунду, когда Райнхард узнает в беспечном маленьком мальчике себя.

Что-то толкает в спину, заставляя идти быстрее, и все же распахнуть некоторые двери удается. Так вот как выглядит этот повтор прожитой жизни. Только успевай смотреть... поединки, сражения, почти ничего мирного. Жизнь воина. Умер вот только... не совсем как воин.

Лестница обрывается на широкой площадке из тех же серовато-синих камней. Здесь есть окно, и в него можно увидеть безграничное поле роз. Ярко-алых, с сияющими сердцевинами. Если прислушаться, кажется, что розы поют – без слов, но о чем-то чистом, светлом и хорошем.

Райнхард с сожалением отходит от окна, не позволяя себе погрузиться в сладкую иллюзию. Он почти почувствовал, что все это место существует лишь потому, что существовал он сам, с его стремлениями, почти одержимостью поставить на место мир, сдвинутый великим безумцем Рудольфом. Не то чувство, которому можно безопасно поддаться. Райнхард прекрасно помнит, сколько дров наломал по пути. За следующей дверью, пожалуй, будет...

Дверей больше нет. И лестницы тоже. А за окном – за иллюминатором – лишь космос. Бесчисленное множество звезд и планет, с детства звавших – возьми нас, защити, спаси... Этот зов, как звук рога из древних легенд докосмической эпохи, тревожит сердце. Как там было? «Рыцарь, не труби в свой рог, император не придет...»

Райнхард – еще не император. И возможно, поэтому не может позволить себе не прийти на помощь одной маленькой планетке по имени Вестерланд.

«К йотунам ваши планы, Оберштайн! Я не Гольденбаум, чтобы вот так жертвовать некомбатантами!»