Последний трюк Элли

Лондон, 3 октября 2016 года

Панорамные окна частного клуба выходили на реку. Не прямо — под особым углом, как будто сам Лондон стеснялся напрямую демонстрировать воду. В зале играла песня Dire Straits — Your Latest Trick. Саксофон укрывал между нотами то, что не решался высказать вслух.

Алан Блэк сидел в вишнёвой рубашке с небрежно расстёгнутыми верхними пуговицами и смотрел на Темзу сквозь полупустой бокал. Элеонора ушла неделю назад. В третий раз. И, возможно, уже окончательно.

Он не искал её. Не нанимал детектива. Просто позволил ей исчезнуть.

И так в последнее время было не до ускользнувшей супруги с её ультиматумами. Напали дела, атаковала работа. С фланга ударил трещащий по швам трастовый фонд — тот самый, с двойной регистрацией через подставные структуры. Теперь те же самые структуры грозились подставить его…

Он даже не сразу заметил атипичную пустоту дома — и кухни, которая больше не пахла корицей. А, разобравшись в чём дело, только махнул рукой.

И пришёл в этот клуб в надежде на флирт и щепотку сахарной пудры (не для себя: в качестве катализатора завтрашних переговоров). Обе надежды оправдались сполна, обе — принесли даже больше, чем ожидалось.

Первая только что упорхнула, поторопленная намёком, что вечер слишком уж затянулся. Оставив царапину на спине и визитку (специалист по оценке антиквариата, да ещё виконтесса, ну надо же!).

Вторая — обосновалась на донышке портсигара.

И жизнь начала налаживаться.

Но вот подкрался этот рок, прикинувшийся джазом, заныл саксофон с инфлюэнцей, и Марк Нопфлер запел таким голосом, словно декларировал в стихах письмо, которое не должен был открывать.

Сбил с настроя и — хуже того — вогнал в ностальгию.

***

Швейцария, март 2005 года

В Женеве проходила юридическая конференция, куда его никто не звал, но он всё равно пришёл — в идеально сидящем костюме-троечке и с самодовольным лицом, взывавшим к страстному поцелую или оплеухе наотмашь.

Ловко взял слово, заменив какого-то захворавшего немца, и даже добавил в конце без акцента: «Wenn Gott das Gesetz schuf, erfand der Teufel die Schlupflöcher». [1]

Она подошла к нему в перерыве. В чёрном платье, с красным шарфом — и глазами, в которых светились скепсис и ум.

— Вы или демон, или очень хороший актёр, — обронила она, не подавая руки.

Перешла сразу к сути. Сохраняя дистанцию. Он оценил.

— А вы, стало быть, ищете первого или второго? — Алан сдержанно наклонил голову, подозвал официанта, чтобы тот подал им шардоне.

— Я ищу истину.

— Тогда, боюсь, это вы не по адресу.

— Боитесь? — Женщина смерила его испытующим взглядом. — Вот и славно, мистер Блэк.

***

А потом был лондонский вечер в элитном баре, где играл классический рок, и он поведал ей, что в точности под эту песню познакомились его родители в семьдесят восьмом году.

Отец считал, говорил он, что сольная партия Нопфлера в Sultans of Swing — это как хорошо проведённый перекрёстный допрос. Чистая техника, но с душой. Мама же просто любила танцевать. Ей нравился шум, свет, люди. Антураж. Они были очень разными.

Алан чуть наклонился вперёд, взял её за руку, словно намерен был выдать тайну.

— Но, думаю, их связала не музыка. Их связала та конкретная ночь. В Лондоне лил дождь, как всегда. Электричество сбоило. Оба спрятались от непогоды под одним навесом. Переждали бурю вместе. А потом — уже не захотели расходиться. Знаешь, как бывает: случай — и ты в нём остаёшься.

Элли скептически повела бровью, но в глазах её читалось внимание. Алан умолк ненадолго, осушил стакан виски, добавил:

— А ты веришь в такие вещи? В то, что судьба может прийти в мокрой кожанке и с плохим освещением — но всё равно навсегда?

Да, он вёл свою излюбленную игру: дразнил, провоцировал на откровенность. Приоткрывал завесу над своей личностью — как на Walking Street в Паттайе: ровно настолько, чтобы можно было хоть что-то увидеть, но толком ничего не разглядеть.

Но и Элли — он это понял — оказалась стоящим оппонентом.

— А если бы не было дождя? — уточнила она спокойно. — Если бы у каждого нашлось по зонту — они бы просто прошли мимо?

Она провела большим пальцем по его тёплой ладони, улыбнулась, не отводя взгляда.

— Или ты сейчас мне это говоришь, потому что хочешь, чтобы я осталась под твоим навесом?

— Да, — ответил он и, когда в её серых глазах наметился проблеск триумфа, продолжил: — Да, если бы у них были зонты, они бы не встретились. И я не рассказывал бы сейчас тебе эту историю. Но, знаешь, я кое-что от них перенял. Мой зонт тоже имеет привычку ломаться в самый неподходящий момент.

— А мой — нет, — парировала она и, допив бокал красного, добавила полушёпотом: — Но сегодня я позабыла захватить его с собой.

Алан покачал головой.

— Ты не забыла. Ты сделала это намеренно.

***

Конечно, она этого не признала. Конечно, она всё отрицала — с изяществом застигнутого врасплох авантюриста, у которого всегда имеется туз в рукаве и запасной план, или два. Но её глаза в тот день выбрали не лгать. А Блэк хорошо умел читать по глазам.

***

Почему он сделал ей предложение?

Говоря начистоту, постановка вопроса неверна. Предложение Алан сделал себе. Заключил сам с собой сделку, чьи условия не были предельно прозрачны.

Во-первых, Элли. Эта женщина, отзываясь на его провокации, умела стоять на своём. Отзеркаливать, если нужно. И не терять головы.

Он решил, что сумеет её подчинить — так или иначе. И ради этого рискнул идти до конца.

Уговаривая себя, что женитьба — осознанный шаг в двадцать шесть: этого ждёт от него общество, это работает на имидж и вызывает доверие у потенциальных клиентов.

А по сути — маскируя словами ловушку, которую сам себе приготовил. С умыслом испытать и себя, и её. Элли — на прочность, себя же — на человечность. Способность хоть чуточку быть таким, как все.

Во-вторых, эта женщина его волновала. Умела оставаться не только загадочной и непокорной, но и желанной. И не только оттого, что одно способствовало другому; нет, в Элеоноре крылся магнетизм особого порядка: тот, что свойствен людям, способным в любой момент уйти первыми — и не оглянуться. Или остаться — чтобы оглядывались другие. Вопрошая, как раньше они могли жить без неё.

Он-то мог. А вот с нею не смог. Во всяком случае так, как счёл себя вправе ожидать.

***

В феврале 2013 года они посмотрели первый сезон «Карточного домика» на Netflix. В их маленькие домашние традиции не входил совместный просмотр кино, но ради сериала с большой политикой и большими ставками оба сделали исключение.

На словах Кевина Спейси: «Я люблю эту женщину. Больше, чем акулы любят кровь», Алан, кажется, начал понимать, что именно чувствует к Элли. А ещё тогда же впервые ухватил подозрение, что это, вроде как, не любовь.

А на пятой серии, когда Фрэнк сказал: «Всё на свете подразумевает секс. Кроме самого секса. Секс подразумевает власть», Элеонора повернулась к нему и спросила:

— Ал, не ты, случайно, писал сценарий?

Он ухмыльнулся, отложил сигару.

— Нет, я только вносил правки. Андервуд даже не удосужился назвать автора цитаты. Он тебе знаком?

Элли попыталась уклониться от ответа:

— Только не лично.

— А ты хотела быть ему представленной?

Она остановила фильм и поднялась с дивана.

— Только если ты нас отрекомендуешь.

— Прямо сейчас? Тогда подай официальный запрос. В устной форме. Через нижестоящие инстанции.

В тот день она выбрала поддержать игру и послушно опустилась перед ним на колени.

— Перед подачей запроса предстоит провести углублённый анализ аргументов, определить их твёрдость и прочность.

— Приступайте, миссис Блэк.

«Оскар Уайльд был тысячу раз прав, — подумал он в самый разгар этого „анализа“. — Sex is about power».

***

Сейчас этот эпизод напомнил Блэку, что он терял власть. Допустил, чтобы его женщина в который раз сыграла не по правилам.

Скверно. Очень скверно.

«Ну что же, — вздохнул он, — придётся её возвращать».

Не оттого, что возникло такое желание. Не потому, что он вдруг заскучал.

Просто этого требует хорошая морская практика при манёврах в океане семейных страстей. Как юрист он не мог этого не отметить.

И, в конечном итоге, надлежало вернуть не её, а контроль. Не позволить её очередному трюку стать в самом деле последним.

— Чёрт возьми, — сказал Алан Блэк, когда стих саксофон. Закурил, набрал номер надёжного человека. И, прежде чем соединение установилось, добавил: — Последний ход, Элли, должен всегда быть за мной.

[1] Если бог создал Закон, то дьявол изобрёл лазейки (нем.)