Последний властелин Антарктиды

Пролог

Карл Дениц, гросс-адмирал Военно-Морских сил Великой Германии сидел в глубоком уютном кресле капитанской каюты на борту флагманского линкора «Барбаросса». Будущий временный рейхсканцлер Третьего рейха принимал поздравления от своих приближенных офицеров в связи с недавно завершившейся удачной операцией в Аденском заливе. Рядом с флагманом на рейде стояли линкор «Рюген» и два эсминца прикрытия. Готовилась операция «Бристольская дева» по отправке, как его позже назовут, «золотого запаса Роммеля» к берегам Корсики под руководством обер-диверсанта Отто Скорцени. Скорцени на борту не было, вместо него в каюте присутствовал его помощник, оберштурмбаннфюрер СС барон фон Шмидт. На столе лежала развернутая карта боевых действий в Атлантике, и отдельно в Индийском океане. Деница мало интересовала подготовка отправки африканских сокровищ, он прибыл на борт линкора по совсем иному делу, чтобы именно тут, в кругу доверенных офицеров встретиться со своим давним приятелем.

В каюте присутствовали только те офицеры флота, кто был посвящён в операцию «Бристольская дева». Однако Дениц не разделял их приподнятого настроения, у него были другие заботы. Умеренно выпитый коньяк и запах трубочного египетского табака, как нельзя кстати располагал к дружеской беседе двух великих полководцев. Когда церемонии приветствий были закончены, и офицеры разошлись по своим каютам готовиться к завтрашнему выходу из порта, гросс-адмирал попросил остаться барона фон Шмидта, чтобы тот присоединился к их беседе. Роммель проводил гостей, и, прикрыв за собой дверь из красного дерева, вопросительно взглянул на Карла. Они были старыми друзьями, ещё со времён академии, и понимали друг друга с полувзгляда. Дениц едва заметно кивнул, давая понять, что барон будет им не помехой в их, в общем-то, секретном разговоре.

— Франц, передайте, пожалуйста, на все базы — готовность номер один. Командному составу и экипажам — через три часа отплытие. Дальше вы знаете. Это всё. Вы свободны.

— Яволь, мой адмирал! — щелкнули каблуки безукоризненно начищенных сапог, и помощник удалился.

Тут же с новой силой по всей береговой линии завыли сирены, и чайки, вспугнутые нарастающим звуком, взлетели с песчаных отмелей, оглашая синеву неба своими пронзительными криками.

Вскинув в приветственном жесте руку, барон удалился: приятели остались одни. Сирена за иллюминаторами умолкла, и на палубах, да и во всём порту, началась лихорадочная подготовка к отплытию: Дениц должен был вскоре оказаться на другой стороне Суэцкого канала, где его ждали такие же приготовления к отходу субмарин в Индийский океан.

— Адмирал…

— Да, Эрвин?

— Если вы послезавтра выходите, то когда должны быть в конечном пункте маршрута?

— Общий курс рассчитан примерно на шестьдесят — семьдесят дней, плюс-минус неделя, с четырьмя-шестью остановками и заходами в нейтральные и подвластные нам зоны. Ну, и если противник «шалить» не будет — это тоже нужно учитывать. Вспомните предыдущие караваны…

— Течения?

— Они-то как раз и учтены — этим занимались картографы и служба лоций в Берлине. Им там и карты в руки, кабинетным крысам. — Адмирал зло сплюнул застрявший во рту табак. — Семьдесят дней, плюс-минус — это с самыми непредсказуемыми факторами. Вполне достаточно, даже запас имеется, основываясь на прошлых маршрутах. — Оба собеседника бросили взгляд друг на друга, и понимающе улыбнулись, поскольку подумали об одном и том же.

—Я восхищаюсь вашим племянником Георгом, адмирал. Жить в простой казарме, есть из одного котелка с простыми офицерами, не афишировать себя и срываться сейчас по тревоге, как и все остальные. Это ли не показатель настоящего мужчины и преданного арийца? Примите мои поздравления, Карл. У вас будет достойный преемник.

— Шутить изволите? У меня в планах прожить сто лет и увидеть преемника нашего фюрера, а не своего, — оба засмеялись.

— Каковы ваши планы, касательно вывоза сокровищ? — спросил адмирал. — По приказу Бормана, я выделил вам два линкора и эсминцы сопровождения, однако в детали не вдавался — сами понимаете, у меня ярмом на шее, как выражаются русские, висят эти секретные караваны в Антарктиду. Поведайте старому приятелю, что у вас на уме, а я, в свою очередь, поведаю вам о своих — как в старые добрые времена.

— Скорцени встретит груз у берегов Корсики в условленном месте, и дальше я полагаюсь только на барона фон Шмидта. У него будет карта тайников, и только они двое будут знать, где будут находиться клады сокровищ — а уж позже, их копии передадут и мне. Борман — Борманом, однако я подумываю просто затопить их близ одного из островков береговой линии Корсики, а уж потом докладывать партайгеноссе о своих действиях. Козырь-то, в конечном итоге, будет у меня в рукаве, а не в кулуарах Имперской канцелярии. Вот и все мои планы — во всяком случае, пока. Я ещё работаю над деталями, и, в случае положительного результата, обязательно ими с вами поделюсь, мой адмирал. Прозит! — поднял он рюмку.

— Прозит!

Они чокнулись.

— Из Суэца мы выходим послезавтра в 8:00 утра, — уведомил Дениц.

— В какой порт ваша подводная флотилия намерена войти в первую очередь? Мне необходимо разместить свои гарнизоны сообразно вашему продвижению вдоль берегов Красного моря, для спокойствия и безопасности ваших же подчинённых. Того же Георга. Не забывайте — весь бассейн и все государства на его побережье — арабы, и совсем иной веры. Да и взгляды их не совпадают с нашими арийскими идеями.

— Эрвин, вы получите карту маршрута за три часа до выхода моих подлодок из Суэца. Простите, но это указание самого фюрера. Моё дружеское отношение к вам вы, надеюсь, знаете не хуже меня самого.

— Что ж, Карл, понимаю. У вас свои дела, у меня свои, однако мы с вами делаем одно общее большое дело на благо рейха. Счастливого пути вашим бравым подводным «акулам». Надеюсь на скорую встречу в Берлине. Вы ведь уезжаете туда сразу после выхода каравана?

— Да. Меня вызывает фюрер. Там и встретимся.

Оба собеседника подняли на прощание рюмки, чокнулись, и пожали друг другу руки.

— Прозит!

— Прозит!

— Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер!

Друзья, расставшись, остались каждый при своём мнении.

Глава 1

Ноябрь 1993-го года.

Антарктическая станция «Мирный»

В условленном месте одного из близлежащих районов.

Антарктическое лето напоминало собой зимний пейзаж сибирских снежных равнин. Небольшой желтовато-красный шар солнца завис между вершинами двух ледяных полей, и напоминал сгусток вулканической лавы, которая, заполнив собой весь кратер, вот-вот должна была взорваться феерическим извержением.

Двое полярников, начальник станции Виктор Иванович и его помощник Андрей пробирались сквозь льды к заранее намеченной цели.

— Спасибо, что взяли меня с собой.

— А кого еще брать? Трифона?

— Ну да. Не факт.

— Можно было бы Гришку, но ты сам знаешь, как он от Анюты не отходит. Любовь!

— А Вероника?

— Забудь. У неё своих обязанностей хватает. Пусть на станции порядок поддерживает, мы ведь ненадолго сюда. Завтра возвратимся. Да и гостей ждём — не забыл?

Рация отчего-то не работала. Андрей потряс её в руках, побил о рукав меховой куртки, проверил зарядку. Странно…

— А кто за нами на снегоходах?

— Да все остальные. На базе остались Вероника, Трифон с собаками, и Гришка с Анютой.

— Ясно. Значит, Якут, Павел и Сын полка.

— Да. Должны уже догонять. Что с рацией, опять барахлит?

— Не знаю, — Андрей продолжал трясти ресивер. — Уже сколько раз Павлу давал её ремонтировать, да всё руки у него не доходят.

Виктор Иванович достал пачку «Беломора» и, прищурившись от ослепляющего снега, с удовольствием закурил: всем западным и новомодным сигаретам, он по-прежнему предпочитал обычные отечественные папиросы. Почему? Он и сам не знал. Привычка, чего уж там…

… Немного отступления. Чтобы ввести читателя в курс событий, нужно объяснить, кто такой Сын полка, и остальные члены экспедиционной команды станции «Мирный».

Ну, во-первых, Антарктида. Полярная станция «Мирный» в далёком, теперь уже, 1993-м году. Льды, снег, лютые морозы, зачастую бураны и вьюги, которые могут длиться от нескольких дней до недели подряд. И… пингвины. Много пингвинов, гнездящиеся колониями, в основном императорские, однако на побережье есть и галапагосские. Сын полка был из императорских, и, не без основания считался полноправным членом станции и красавцем из своих сородичей; жил с людьми уже более двух лет, и был любимцем не только Анюты, а и всех остальных членов команды. Трифон и сын полка, птица и человек очень различались характерами. Первый был всегда чем-то недоволен, мерз, пил спирт и щипал Веронику ниже поясницы, отчего нередко ходил с подбитым глазом. В отличие от Трифона, Сын полка, наоборот, был добрым, иногда шкодничал, таскал продукты, будил рано по утрам, но оставался веселым, и дружил с собаками-хаски. На этой почве и возникали разногласия между двумя представителями разных видов животного мира Антарктиды: человека и полярной птицы. Победителем обычно в таких стычках выходил неизменно пингвин: Трифон удалялся в свою комнату, обиженный, заливать раненую душу неразбавленным спиртом, а Сын полка, с гордо поднятой головой, вышагивал по территории станции, показывая своим видом, что человек-то не совсем венец природы. Бывают особи и поумнее некоторых…

Между тем, Виктор Иванович, встав на лыжи, повернулся к Андрею и, взглянув, как громоздятся впереди торосы, продолжил, оттолкнувшись палками от снега. Андрей последовал за ним.

— Энрико Ферми, американский физик итальянского происхождения, Андрюша. Это я для справки. Когда-то, в тысяча девятьсот сороковом году, кстати, в год моего рождения, чтоб тебе яснее было, захотелось ему поужинать с товарищами. Он сидел и слушал, как те доказывали друг другу, что разумные цивилизации не редкость во Вселенной. «Ну и где же они?» поинтересовался ученый. Явное противоречие: огромная Вселенная и отсутствие контакта с её обитателями. Вот это его высказывание и ляжет позже в основу его парадокса. А спустя лет, по-моему, тридцать, с дополнением к данному парадоксу выступит английский уфолог Майкл Харт. Выразится он примерно так: если инопланетных цивилизаций и в самом деле много, то они бы добрались до нас ещё миллионы лет назад, когда мы ещё, форменным образом, были обезьянами. Улавливаешь?

Андрей скользил лыжами по следам своего начальника, шедшего впереди. У накрытых брезентом снегоходов они оставили работающий маячок, да и следы от гусениц наверняка приведут отставших членов команды как раз к месту, так что волноваться не было никаких оснований. Если рация и не работала, то Павел с Якутом найдут их по следам. А спешить было нужно: день хоть и полярный, светлый, однако биологические часы организма работали по сугубо своему графику. Да и погода могла измениться в любой, совсем незначительный момент: проморгал — и на тебе — получай буран с вьюгой, со всеми вытекающими последствиями. Нехорошо. Здесь нужно быть готовым ко всему, хоть с утра, хоть ночью — Антарктида шутить не любит. Многих уже погубила. А тут ещё эта загадочная аномалия в виде расчищенной площадки среди торосов льдин, где и нога человека-то не ступала.

— Но… к сожалению, к сегодняшнему дню, никто из иных миров к нам так и не прибыл, — слышался впереди кряхтящий голос начальника. Он передвигал лыжи, стараясь не зацепить торчащие острые грани снежных навалов. Здесь будто экскаватор прошёлся — всё было развороченное, замёрзшее, застывшее в своей вековой ледяной красоте. Дальше было чище — именно туда они и пробирались.

— По крайней мере, нет никаких реальных фактов, позволяющих говорить о каких-либо контактах. Розуэлльский инцидент я не беру в счёт — там всё зыбко, не доказуемо, загадочно. А может и было нечто… Вот и «парадокс Ферми» родился в то время, когда ученые имели весьма смутное представление о количествах пригодных для жизни планет. У нас кто писал фантастику до войны? Или же после нее? Казанцев, Ефремов, Колпаков, Беляев. Много позже — Булычёв, Стругацкие. На Западе — Уэллс, Кларк, Хайнлайн, Саймак, Брэдбери… и все пытались в своих произведениях обязательно упомянуть, что даже на Марсе есть жизнь. А сейчас что?

— Что?

— Сейчас, благодаря исследованиям, проведённых с помощью орбитальных телескопов, выяснилось: наличие «жизнеспособных» планет типа нашей Земли — не исключение, а скорее правило. И только в нашей галактике, насчитывающей порядка двести пятьдесят миллиардов звёзд — более пятисот миллионов планет, ты только вдумайся в эту грандиозную цифру — пятьсот миллионов! — могут быть населены разумными обитателями. В большей или меньшей степени — в зависимости от возраста звезды и самой планеты.

— Это вы к чему?

— А к тому, что в результате на Земле должны бы уже побывать десятки тысяч их представителей. Видишь впереди «это»? Я вполне предполагаю, что «это что-то», связанное с космосом. Конфигурация льдин какая-то странная…навевает сомнения в их природном происхождении. А кто ещё мог «такое» сотворить?

Андрей посмотрел по направлению вытянутой руки начальника, и вдруг внезапно почувствовал в кармане вибрацию ресивера. Включив рацию на «передачу», он вызвал базу. Ответила Вероника. Иногда её Трифон называл Веркой-гадючкой, мотивируя тем, что на её правой руке выше кисти была выколота татуировка в виде змеи — отголоски бурной молодости в лихих «семидесятых». Однако сама женщина была доброй, вкусно готовила, и в свои сорок лет находилась в такой форме, что любой, уважающий себя мужчина, был готов высказать подобающий комплимент.

— Верусик, приём, — произнёс Андрей в рацию, нисколько не удивившись её внезапному возвращению к работе. Такое уже бывало.

— Сам дурак, — отозвался динамик. Помехи мешали услышать бархатный голос Веры.

— Наши давно выехали? Рация не работала, а мы тут с Виктором Ивановичем обнаружили кое-что интересное.

— Андрюша, перестройся на «приём» и не колоти мне нервы. Я с ними две минуты назад разговаривала — они вас догоняют, едут по вашим следам. А мне ещё вам ужин готовить. Трифон опять наклюкался и собак не покормил. Теперь ты мне тут отвлекаешь своими сказками. Пока. До связи. — Вера ещё что-то прокричала в сторону, явно обращаясь к Трифону, и отключилась.

***

Они уже почти добрались до первых ропаков, выделяющихся своей гладкой формой из привычного, окружающего их ледяного мира изломанных торосов и нагромождений, сверкающих на бледном солнце глыб. Остановились перевести дух.

— Дай-ка, Андрюша, бинокль. Посмотрим, далеко ли нам идти таким ходом.

Виктор Иванович накрыл линзы окуляров солнцезащитными накладками и обвёл взглядом маячившие впереди торосы. Хмыкнул отчего-то самому себе и, обернувшись, осмотрел пройденный путь. Далеко внизу, средь льдин и снега стояли два запорошенных снегохода, накрытые брезентом, оставленные ими до прибытия Павла и Якута. От «Буранов» шли, почти соприкасаясь две неровные лыжни, оканчивающиеся у них под ногами.

— Километра три осилили. Наших друзей пока не видно, — заключил он, отдавая бинокль. — Перекурим?

— Я не против. А у вас-то одышки не будет потом?

Начальник, шутя, погрозил пальцем.

— Ты как наша Вероника. Чуть увидит меня с папиросой, сразу закатывает скандал, словно мама, в моем дошкольном возрасте.

Оба закурили, с наслаждением вдыхая морозные струйки дыма.

— Что было дальше, профессор? — Андрей любил называть своего начальника столь лестным эпитетом, поскольку тот действительно был кандидатом наук и доктором какой-то там степени, не то исторической, не то биологической, не то географической — а может, и всех взятых вместе. Многопрофильным был его начальник станции — отчего и любили Виктора Ивановича все, кто в нынешней двухгодичной вахте находился с ним в экспедиционной группе.

— А дальше, — откликнулся он, — как полагали британские учёные Стюарт Армстронг и Андерс Сэндберг, братья по разуму в основном должны быть старше нас, как по возрасту цивилизации, так и по развитию разума. Поскольку Земля — позднее дитя Вселенной, и большинство планет, похожих на неё, образовались на один-два миллиарда лет раньше — стало быть, и цивилизации, существующие на них, ушли уже далеко вперёд в своём развитии. Учёные опубликовали исследования, которые делали парадокс Ферми ещё более парадоксальным. Например, они представили, что помимо человека, в нашей галактике обитает только всего лишь одна «старшая» цивилизация — не обязательно гуманоидная. Но даже в таком случае её посланцы за 500 миллионов лет могли бы заселить половину Млечного Пути. И это с тем условием, что у этих пришельцев находятся в наличии самые тихоходные корабли.

— Типа наших «Союзов» и «Аполлонов»?

— Ну… нечто подобных, да. Полмиллиарда лет — это срок, подходящий даже для нашей, весьма отсталой в космических мерках цивилизации. А представь себе, если бы у «них» были корабли со скоростью света?

Андрей кивнул, отбрасывая пальцем окурок:

— Наши братья ученые уверяют, что межзвёздные путешествия по плечу только высокоразвитым цивилизациям, а никак не нам. Ничего сверхъестественного: энергию можно получать и от солнечных батарей. Даже в нашей системе — неисчерпаемые её запасы и источники. Бери — не хочу.

— Правильно мыслишь, коллега. Я ещё в школе, когда на уроках астрономии сидел за партой, все время раздумывал — знаешь о чём?

— О чём?

— Например, возьмём, хорошо освещаемый Солнцем Меркурий.

— И?

— С таких тел, как эта, относительно небольшая планета с низкой гравитацией, выгодно и очень просто запускать космические корабли, разгоняя их посредством электромагнитных ускорителей, питающихся от материнской звезды. А тормозить можно, генерируя, так называемый магнитный парус — этакий кокон, на который будет действовать сила набегающего потока заряженных частиц вокруг корабля. Как дельфин под водой. Не он проникает через потоки волн, а они вокруг него стремительно мчатся. Вселенная наполнена такими частицами через край. Уясняешь ход мысли?

— С трудом. Астрономию надо было бы мне получше изучать.

— Не беда, сейчас поймёшь. — Профессор встал на лыжи и кивнул через плечо, приглашая друга следовать дальше. — Вот представь, если жизнь существует и в соседних галактиках — а она, как не крути носом, обязательно существует, ну, скажем, в той же легендарной Туманности Андромеды. Это гигантское скопление больше даже нашего Млечного Пути. Тогда шансов попасться инопланетянам на глаза у нас вообще практически нет. Эти два англичанина определили приблизительное число пришельцев из иных галактик, которые могли бы случайно наткнуться на наш земной шарик или колонизировать ближайшие звездные системы — опять же, отстоящие от нас на сотни световых лет. И вот, что у них вышло в расчётах: если бы пришельцы начали миллиард лет назад передвигаться в пространстве, хотя бы с половинной скоростью света, то до Земли, к нашему времени уже добрались бы представители двухсот тысяч — запомни, двухсот тысяч! — цивилизаций. Не спрашивай, откуда такая точная цифра, а может и вообще, весьма приблизительная — я не знаю. Эти британские ребята были даже соискателями Нобелевской премии, так что верить, или хотя бы прислушаться к ним абсолютно не мешает.

Андрей даже приостановился от услышанной цифры.

— Ого!

— Да. А за два миллиарда лет, нас заметили бы больше полутора миллионов галактических собратьев. И это только с Туманности Андромеды, учитывая ещё и то, что по сравнению с ними мы научились только посылать сигналы в космос и едва одолели Луну. Вывод очевиден. Армстронг и Сэндберг превратили парадокс Ферми в «абсурд Ферми», и, по сути, доказали, что мы ОДНИ, единственные, как в нашей галактике, так и в Туманности Андромеды — во всяком случае ближайших соседей по «квартире» у нас нет. Может, где-то там, в отдаленных уголках бескрайней космической пустоты они и есть, но добраться до нас пока так и не смогли. Инопланетян нет, не было, и не будет, сказали они. К слову сказать, это даже как-то обидно, не находишь? Одни одинешеньки во всей обозримой Вселенной… как Робинзон Крузо без Пятницы.

— У него попугай был, — попытался пошутить Андрей.

Виктор Иванович кивнул, оценивая юмор и перешагивая небольшую трещину во льдах.

— Можно выразиться иначе, основываясь на их заключениях: Бог создал только людей, и ничего более разумного. В этом плане учёные оказались даже «святее Папы Римского». За то, что мы, скорее всего, одни в двух соседних галактиках, говорит и тот факт, что один миллиард лет потребовалось звёздам, образовавшимся в молодой Вселенной на то, чтобы с первичного водорода и гелия «наработать» новый материал для формирования планет — это кислород, железо, кремний, углерод и другие важные элементы. Еще девять миллиардов лет ушло на само формирование и создание условий, пригодных для жизни. Наша Земля, которой примерно четыре с половиной миллиарда лет, вполне вписывается в эти временные рамки. Получается, что она никого не пропустила вперёд в своём развитии.

— Но никого и не обогнала.

— Да. Иными словами, получается, что наша планета — первая, на которой зародилась жизнь. И мы, соответственно, первые разумные существа хотя бы в двух галактиках.

— И, возможно, последние? — Андрей чертыхнулся, провалившись по колено в снег.

— Тут, коллега мой, можно только предполагать. Жизнь на Земле окончательно погибнет примерно через два с половиной миллиарда лет. Это я говорю тебе за ВСЮ жизнь, все ее проявления, вплоть до бактерий. Цикличность рождения-жизни-смерти очевидна и для планет, и для звезд, включительно. Земля проживет и умрет, как любой организм в Великой Природе. Солнце из жёлтого карлика превратится в красного раздутого гиганта, и разрастется так, что поглотит нашу планету целиком. Но, примерно, миллиард лет до этого апокалипсиса она будет еще обитаема. И вот как раз эти бактерии — небольшие одноклеточные организмы, плавающие в солёных лужах — и будут единственными обитателями нашей матушки-Земли. Никакие не сверхразумные и прекрасные потомки, ни монстры и мутанты, а просто бактерии. Эти учёные уверяли, что подобная судьба ждёт любую жизнь на любой обитаемой планете, вращающейся вокруг звезды, подобной нашему Солнцу. Океаны испаряются, рыбы-птицы исчезают, человечество, как гуманоидная раса, вырождается от палящих лучей раздутой звезды. Эта картина возможна, конечно, если до этого человек не успеет колонизировать другие, более молодые миры. Но за миллиард лет, согласись, многое можно создать и воплотить. Например, световую скорость. Вот тогда-то МЫ и будем единственными и полноправными хозяевами обеих галактик.

— Или всей Вселенной.

— Ну, тут уж ты загнул, Андрюша. Загнул. Мы наблюдаем сейчас за космосом, как из дырочки в заборе: она маленькая, забор большой, и со стороны твой глаз не виден. Зато ты сам в эту дырочку можешь обозревать всю панораму — насколько взгляда хватает. Вот если бы мы летали по галактикам — возможно бы и пересекались где-нибудь на «перекрёстке». Есть во Вселенной «ребята» и покруче нас с тобой. Даже нашим сверхразумным потомкам не так скоро удастся «их» догнать в развитии. Эти два британца предполагали примерно так: зародившись, жизнь, как правило, влачит примитивное существование примерно три миллиарда лет…

— Я начинаю понимать, к чему вы ведете.

— Отлично. Потом, далее, жизнь постепенно усложняется, и, в процессе эволюции достигает пика разумности — как мы с тобой сейчас. Затем — через относительно небольшой, по меркам космоса, промежуток времени — опять упрощается до бактерий. Такой себе жизненный цикл, словно детская карусель: от простого к сложному, и обратно, на круги своя.

— Выходит, что вероятность встретить «зеленых человечков» крайне невелика?

— Ну, вроде того, как сказал бы наш Гриша. Срок «их» существования на какой-либо планете несоизмеримо мал по сравнению с возрастом самой планеты. Они просто не успеют достичь того совершенства в физическом и техническом плане, чтобы летать к другим галактикам. К соседним звездам — пожалуйста, ещё куда ни шло, а вот на расстояния в десятки тысяч парсеков — тут бабка надвое сказала, как опять же выразился бы наш Гришка. Повторяю, если бы такое было возможно, мы бы еще пятьсот тысяч лет назад, сидя на деревьях, махали бы лапами нашим новым друзьям с неба. Хотя…

Здесь Виктор Иванович запнулся и, что-то соображая, попытался хлопнуть себя по лбу. Помешала рукавица.

— Опять парадокс, Андрюха! Да ведь находят же глиняные клинописи шумеров, где на них изображены сплошные дискообразные объекты, роботы с часами на конечностях, статуэтки человекоподобных существ в герметичных скафандрах, иконы древние с дисколётами позади святых ликов… ну, не мне тебе рассказывать.

— Да-а… — протянул Андрей, прикрывая рукавицей озябший рот: начиналась метель. И хотя, по меркам Антарктиды, температура была сейчас недостаточно низкой, однако чувствовался нешуточный мороз и противные колючие уколы в лицо. Метель могла затянуться и на день, и на два. Андрей приложил бинокль к глазам, осмотрел оставляемые ими следы:

— Ага! Вижу наших друзей. Нужно быстрее добраться до того прохода в торосах. Может, пещеру какую найдём — переждём метель.

— Да. И «Бураны» подгоним ближе к тому укрытию — видишь?

Оба путешественника продвинулись еще немного вперёд. Начальник станции запустил ракету, через время раздался ответный выстрел из ракетницы Якута. Их заметили. Рация снова мочала, сколько Андрей её не тряс. Махнув рукой и, спрятав её в карман, прислонился к стене, ожидая, когда поднимутся остальные. Спросил:

— Ну, в общем, чтоб поставить уже точку в этом вопросе — есть кто-нибудь в космосе ещё кроме нас? Или нет?

— Скорее, найдутся какие-нибудь микробы, Андрюша. Потому что выходит: именно они — статистически, наиболее распространённые инопланетяне. Впрочем, опять сейчас уткнёмся в парадокс: легенды про богов, спустившихся с небес, артефакты раскопок, поверья шаманов, и прочее-прочее-прочее. Дыма, как известно, без огня не бывает. Всё говорит о том, что нас уже когда-то посещали. Вопрос только — кто? Может, и сейчас среди нас на планете «они» находятся — протяни только руку, поздоровайся. У нас сложился ошибочный стереотип, что братья по разуму должны обязательно быть хоть отдаленно похожими на двуногих гуманоидов, а то и просто на нас самих. Нечто близнецов по ближайшему космосу. Может, мы к ним уже так привыкли, видя их изо дня в день, что принимаем за «своих». Вот, Якут тебе рукой машет — чем не инопланетянин?