Последний вольный

День казался бесконечным. Я сидел за прилавком, пытаясь скоротать время за томиком Гоголя и краем глаза поглядывая в будущее. Как это возможно, спросите вы? Всё просто, слушайте дальше — скоро сами поймёте.

Моя лавка притаилась в полуподвале одного из кривых переулков Хитровки. Сюда редко заходят случайно. Сейчас в зале переминались всего двое. Первый — бледный студент с красными от бессонницы глазами, похожий на зомби, выжившего на одних энергетиках. Он уже десять минут гипнотизировал полку с «магическими» камнями, судорожно теребя лямку тяжеленного рюкзака. Сессия, судя по всему, у парня горела синим пламенем. Вторым был грузный мужик в кожаной куртке, похожий на прораба или отставного военного. Он вертел в руках тяжелое пресс-папье из оникса, но к кассе не шёл, ждал, пока мы останемся наедине.

«Прораб» приехал на черном внедорожнике, который бросил прямо на тротуаре, перекрыв выезд из арки. Я уже видел, как через пятнадцать минут из-за угла вырулит зеленый «крокодил»-эвакуатор, и шустрые ребята в неоновых жилетах начнут грузить его ласточку на платформу. После этого мне предстоял важный звонок, и лишние свидетели были ни к чему.

Я отложил книгу и посмотрел на студента, который как раз потянулся к аметисту, но тут же одернул руку, словно обжегшись.

— Подсказать? — спросил я, нарушая тишину.

Он вздрогнул, покосился на мужика в коже и подошел к прилавку, понизив голос:

— А у вас есть что-нибудь… ну, для концентрации? Или на удачу? Чтобы наверняка.

— Экзамен? — уточнил я.

— Пересдача, — мрачно выдохнул он. — У «Василиска». Если завтра не сдам — отчислят к чертям. Я всё выучил, честно, но как захожу в аудиторию — белый лист перед глазами. Мне бы какой-нибудь амулет, чтобы… ну, чтобы препод не валил.

— Амулетов от злых преподов не бывает, они сами кого хочешь сглазят, — усмехнулся я. — Но кое-что есть.

Я достал из коробки простой необработанный кусок флюорита. Дешевый камушек, но красивый.

— Вот. Камень ясности. Положишь в левый карман пиджака. Когда вытянешь билет, сожми его в руке и сосчитай до трех, прежде чем отвечать.

— И поможет? — с надеждой спросил студент.

— Если учил — поможет успокоиться. А билет тебе попадется про сопромат, четырнадцатый, кажется. Его повтори особенно внимательно.

Студент уставился на меня, раскрыв рот:

— Вы… вы серьезно? Про билет?

Я даже не смотрел в его будущее насчет билета, просто ляпнул первое, что пришло в голову, чтобы придать ему уверенности. Страх провалиться — вот что его убивало, а не незнание предмета.

— Бери камень. С тебя триста рублей. И иди учи четырнадцатый.

Он поспешно расплатился, сжимая кусок породы как спасательный круг, и вылетел из магазина, бормоча под нос формулы. Я знал, что он сдаст. Не из-за камня, а потому что теперь он всю ночь будет зубрить именно этот чертов четырнадцатый билет, а заодно повторит и всё остальное со страху.

Как только дверь звякнула, мужик в куртке шагнул к прилавку.

— Почем камень? — буркнул он, кивнув на оникс. Голос у него был хриплый, прокуренный.

— Три тысячи.

Он даже не торговался. Ему было плевать на магию, он просто искал тяжелый предмет в подарок начальству или себе на стол. Как только он вышел, прижимая покупку к боку, я встал и перевернул табличку на двери: «ЗАКРЫТО».

Сквозь пыльное окно я наблюдал, как мужик долго возится с ключами, роняя их в снежную кашу. А ровно через пару минут, как по расписанию, в переулок въехал эвакуатор. Будущее наступило.

Мой магазинчик спрятан в самом сердце старой Москвы, там, где Яуза встречается с набережными, а трамвайные пути петляют среди сталинских высоток и купеческих особняков. Это место — настоящий лабиринт, «городской узел», который не развяжешь. Шум Садового кольца здесь глохнет, уступая место гулу проводов и стуку колес редких трамваев.

Иногда я поднимаюсь на крышу, чтобы посмотреть на ржавые скаты соседних домов и антенны, пронзающие серое небо. В сумерках, когда загораются фонари и тени удлиняются, эти дворы-колодцы кажутся порталами. Не в сказку, нет. Скорее в Навь — туда, где время течет иначе, и где долгий день наконец-то сменяется ночью.

На вывеске над входом золотом по черному выведено: «Арканум». Чуть ниже, мелким шрифтом, чтобы не пугать прохожих: «Эзотерическая атрибутика, сувениры, редкие книги». Можно было бы, конечно, написать честно: «Магическая лавка», но тогда меня бы доконали городские сумасшедшие и фанаты «Битвы экстрасенсов», желающие узнать, как пройти кастинг на ТНТ. В итоге я заключил пакт о ненападении с магазином приколов на соседней улице: держу у кассы стопку их визиток. Когда очередной школьник спрашивает, где купить волшебную палочку или колоду крапленых карт, я молча протягиваю ему картонку. Дети уходят довольные, а я получаю благословенную тишину.

Зовут меня Максим Курганов. Имя, конечно, не настоящее — в паспорте у меня написано другое, но это долгая история, а я не люблю рассказывать долгие истории на трезвую голову. Я маг. Видящий. Некоторые умники называют таких, как я, «операторами вероятностей». Мне плевать, лишь бы не называли «гадалкой» или «экстрасенсом».

Я не единственный чародей в России, но, насколько мне известно, единственный идиот, который держит открытую лавку в центре Москвы.

Нас, настоящих, не так много, но и не так мало, как принято думать. Мы выглядим как обычные люди. Столкнувшись со мной в час пик в метро или в очереди на кассу в «Пятерочке», вы бы ничего не заметили. Разве что очень внимательный человек уловил бы странный, расфокусированный взгляд, но пока он соображал бы, что к чему, мой след бы уже простыл. Мы живем на стыке миров — обычной суетливой Москвы и её изнанки, Нави. А обитатели Нави ой как не любят непрошеных гостей.

Те из нас, кто всё-таки вынужден работать с людьми, шифруются как могут. Найти баланс, чтобы найти клиентов и при этом не уехать в желтый дом на улице 8-го Марта — задача не из легких. Большинство работает по сарафанному радио, «для своих». Молодежь, конечно, лезет в интернет, заводит блоги. Слышал я байку про одного чудака в Чикаго, который якобы рекламирует себя в телефонном справочнике прямо под рубрикой «Чародей», но это, скорее всего, просто городской миф.

У меня же есть мой «Арканум». Благо, мода на эзотерику, йогу и всякое «просветление» сейчас такая, что магазинчик с благовониями и странными амулетами никого не удивляет. Люди думают, что я торгую китайскими сувенирами для хипстеров и скучающих домохозяек. И слава богу. Потому что среди груды безобидного барахла очень удобно прятать вещи, обладающие реальной силой.

Например, вон та невзрачная жестяная банка на верхней полке, расписанная под хохлому. С виду — ёмкость для чая. На деле внутри лежит артефакт, способный исполнить любые пять желаний, хоть воскрешение Ленина. Узнай кто-нибудь правду — и визит налоговой или пожарной инспекции показался бы мне детским утренником по сравнению с теми проблемами, которые свалились бы на мою голову.

Линии вероятности сошлись в одну точку. Я знал, что телефон зазвонит ровно через тридцать секунд. Я откинулся в кресле, поудобнее вытянул ноги и, когда аппарат наконец разразился трелью, выждал два гудка — чисто для проформы.

— Слушаю.

— Макс, привет! — голос Леси в трубке звучал запыхавшимся, на фоне гудел ветер. — Ты как, не сильно занят?

— Свободен, как ветер в поле. Что стряслось?

— Слушай, я тут в Раменках, по тем оврагам лазила, ну, где гаражи сносили… И нашла кое-что. Можно к тебе подскочить?

— Прямо сейчас?

— А это проблема? — она напряглась.

— Никаких проблем. Дело срочное?

— Не то слово. Ну… — Леся замялась, подбирая слова. — Жутковатая штуковина, Макс. Руки холодит, даже через перчатки. Мне спокойнее будет, если она у тебя в сейфе полежит.

Я даже не стал раздумывать. День, как я уже говорил, выдался бесконечным, и любое развлечение было кстати.

— Дорогу к скверу у Яузы помнишь?

— Тот, где памятник?

— Там и встретимся. Ты на чем?

— Еще в Раменках. Сейчас велик отстегну.

— Значит, полтора часа. Пробки адские, но дворами проскочишь. Если поднажмешь — успеешь до заката.

— Я, пожалуй, очень поднажму. Честно говоря, мне не по себе… — её голос дрогнул, но тут же стал тверже. — Ладно, скоро буду. До связи.

В трубке пискнуло, и экран погас. Я повертел телефон в руках. Леся подрабатывает у меня — «ищейка» от бога, сталкерша, которая знает подземную Москву лучше, чем свою квартиру. Деньги её интересуют мало, она живет адреналином. Но я впервые слышал, чтобы её голос так дрожал от страха. Стало любопытно, что за дрянь она откопала в раменских оврагах.

Пока было время, я снова погрузился в размышления.

Магический дар — штука несправедливая. Его можно представить в виде пирамиды, вроде той, что рисуют в учебниках по социологии, только жестче.

Фундамент, огромную серую массу внизу, составляют «спящие». Или, как я их называю про себя, «глухари». Если представить магию как музыку, то у этих ребят напрочь отсутствует слух. Им «медведь на ухо наступил» при рождении. Они ничего не знают о скрытом мире и, будем честны, знать не хотят. У них ипотека, отчеты, дача и пробки на МКАДе.

Даже если нос к носу столкнутся с лешим или увидят, как домовой ворует носок, их мозг тут же подсунет рациональное объяснение: «показалось», «давление скачет», «оптическая иллюзия». Таких — процентов девяносто. Это бетон, на котором держится наша скучная реальность.

Чуть выше на ступенях этой пирамиды стоят «чуткие». Эти не глухие, нет. Они просто слышат странный шум там, где другие слышат тишину. Чуткие прокляты (или благословлены, тут как посмотреть) более широким диапазоном восприятия. Они чувствуют «нехорошие квартиры», ежатся, проходя мимо мест, где когда-то лилась кровь, и ощущают силу земли в старых парках вроде Коломенского.

Чаще всего они сами не понимают, что с ними происходит. Слов не хватает. Но два «чутких» в толпе узнают друг друга мгновенно — по глазам, по странной, почти звериной эмпатии. Знаете это чувство, когда встречаешь незнакомца и вдруг понимаешь, что вы с ним «на одной волне», хотя еще ни слова не сказали? Вот это оно и есть.

А над «чуткими» возвышаются адепты. Этих ребят мало, дай бог один процент. В отличие от просто чувствительных, они уже могут, пусть и неосознанно, дергать мироздание за ниточки. Часто они даже не подозревают о своих талантах.

Это везунчики, которые всегда выигрывают в дурака, или бизнесмены, у которых звериная интуиция на сделки. Они списывают всё на удачу или опыт. Но иногда до них доходит. Они начинают прислушиваться, экспериментировать, развивать дар. И вот тогда некоторые из них становятся по-настоящему интересными игроками.

А на вершине этой пищевой цепи находимся мы. Маги.

Леся застряла где-то посередине, между «чуткими» и адептами. Классифицировать её — дохлый номер. Для простого экстрасенса она слишком много умеет, для полноценного мага — слишком хаотична. Да и, честно говоря, она опасна, как обезьяна с гранатой, только вместо гранаты у неё интуиция. Но она одна из немногих, кого я могу назвать другом, поэтому я действительно ждал её. Нервозность в её голосе мне не понравилась. Я снова «прощупал» ближайшее будущее и выдохнул: она будет ровно через полтора часа, живая и здоровая.

Однако, пока я сканировал время, я заметил одну деталь, которая заставила меня поморщиться. Через пару минут дверь моего магазина откроется, несмотря на то, что я ясно перевернул табличку на «ЗАКРЫТО».

В Москве, особенно в пределах Садового, всегда найдется такой тип людей. Хозяева жизни. Для них график работы, красные светофоры и очереди — это условности для плебеев. Им «только спросить» или «мне очень надо». Я не стал вставать, чтобы запереть замок, лень было тащиться через зал. Просто сел поудобнее, положил руки на стол и стал мрачно сверлить взглядом вход.

Ровно по таймеру в моей голове ручка дернулась, дверь подалась, и колокольчик звякнул, впуская внутрь запах бензина и дорогих духов. На пороге возник мужчина. Кашемировое пальто нараспашку, под ним — костюм, который стоит, наверное, как вся моя лавка вместе с содержимым, и идеально выглаженная сорочка.

Он огляделся, встретился со мной взглядом и иронично приподнял бровь:

— Здравствуй, Максим.

Я узнал его с первой секунды, еще по силуэту. Адреналин ударил в кровь. Я мгновенно «раскрылся», раскидывая сенсорную сеть на весь магазин и кусок улицы снаружи, проверяя, нет ли хвоста или ловушек. Моя правая рука незаметно скользнула под прилавок, нащупывая холодную рукоять «Осы» — травматического пистолета, который я держу там на всякий пожарный. На стволе выгравированы руны, так что бьет он не только резиной, но и кинетической волной.

Я не чувствовал угрозы или подготовки к атаке, но с такими людьми это ничего не значит.

Сергей стоял посреди зала, засунув руки в карманы брюк, и разглядывал меня, как музейный экспонат.

— Ну? — усмехнулся он, видя, что я молчу. — Не пригласишь войти по-человечески, или так и будешь держать руку на стволе?

Прошло года четыре с нашей последней встречи, но Сергей не изменился. Всё тот же лоск. Мы ровесники, но если я выгляжу как помятый жизнью библиотекарь, то он — как модель с обложки журнала Форбс. Смуглая кожа, короткая стрижка, черные, как смоль, волосы — след то ли кавказской, то ли греческой крови. Он носил свою дорогую одежду с той небрежной элегантностью потомственного мажора, которая мне никогда не светила. Сергей всегда умел пустить пыль в глаза.

— Кто с тобой? — спросил я, не сводя с него глаз и не вынимая руки из-под прилавка.

Сергей закатил глаза и театрально вздохнул:

— Никого, Макс. Ты совсем одичал в своем подполье? У тебя паранойя, лечиться надо. Машину отпустил, чтобы не светиться, я же неофициально

Я проверил и перепроверил. Сенсорная сеть молчала. Кроме его лощеной, самодовольной ауры, поблизости не было ни души. Сердце чуть замедлило бег. И правда, если бы Совет решил меня прихлопнуть, они бы не стали посылать Сергея. Он переговорщик, бюрократ в дорогом костюме, а не ликвидатор. Для грязной работы у них есть ребята попроще и пострашнее.
Внезапно я действительно почувствовал себя идиотом. Но руку с «Осы» не убрал.

Радости от встречи это осознание не прибавило. Сергей сделал шаг к прилавку, но я рявкнул:

— Стоять.

Он замер, вопросительно вскинув брови.

— Ну? — протянул он, когда я продолжил молчать. — Так и будем играть в «гляделки»? Я чувствую себя идиотом посреди этого… — он брезгливо обвел взглядом полки с китайскими благовониями и ловцами снов. — Винтажа.

— Говори, зачем пришел.

— Я надеялся на более цивилизованный прием. — Сергей чуть наклонил голову, и в его глазах мелькнул холодный расчет. — Может, поднимемся к тебе? Кофе выпьем, поговорим спокойно, без лишних ушей? Я помню, ты варил неплохой кофе.

— Нет.

— Ты занят? Или кофе кончился?

Я с шумом отодвинул стул и встал, загораживая собой обзор на заднюю часть магазина.

— Пойдем прогуляемся. Воздухом подышим.

Как только мы вышли на сырую московскую улицу и дверь за нами захлопнулась, я выдохнул чуть свободнее. Внутри, в дальнем углу за неприметной ширмой, у меня стоял стеллаж с «особым» товаром. Там лежали настоящие артефакты — не безделушки для туристов, а рабочие инструменты, остатки ритуалов, одноразовые амулеты.

С того места, где стоял Сергей, их было не разглядеть, но стоило ему сделать еще пару шагов вглубь зала, и он бы всё понял. Ни один из предметов по отдельности не тянул на статью «незаконный оборот магических средств», но их количество говорило само за себя. Если у меня столько мелочевки, значит, есть и крупный калибр. А мне бы очень не хотелось, чтобы эта информация попала в папочку, которая лежит на столе у кого-то из Совета.

Стоял конец мая. Московская погода наконец сменила гнев на милость: было тепло, но не душно, так что прогулка могла бы сойти за удовольствие, если бы не компания. Москва никогда не спит, но здесь, на набережной Яузы, гул Садового кольца гаснет, разбиваясь о старые кирпичные стены и чугунные ограды.

Я вел Сергея прочь от людских глаз, к спуску у воды. Пока мы шли, я сканировал пространство, и обычное, и теневое — на предмет «хвоста» или ловушек. Чисто. Насколько я мог судить, Сергей пришел один.

Я знаю его больше десяти лет. Когда мы познакомились, он был «зеленым» стажером при Совете — дерганым, амбициозным, жадно ловящим каждое слово своего наставника. Уже тогда было ясно, что он пойдет по головам. Но мы были приятелями, почти друзьями. Ровно до тех пор, пока я не разругался с Аркадием Вороновым.

Не люблю вспоминать тот год. Есть вещи, которые нельзя пережить или забыть — они просто выжигают внутри дыру, и ты учишься жить вокруг этой пустоты. Сергей не был тем, кто нажал на курок в особняке Воронова, но он прекрасно знал, к чему всё идет. Как и весь Совет. Они бы даже «посочувствовали», если бы это не угрожало их креслам. Вместо этого они просто закрыли глаза и ждали, когда я сделаю удобную для всех вещь — исчезну.

Сергей больше мне не друг.

Он остановился у парапета, брезгливо смахнул невидимую пылинку с гранита и только потом облокотился, следя, чтобы рукав его кашемирового пальто не касался ничего грязного. Внизу плескалась темная, маслянистая вода. Небо было затянуто той особенной московской серостью, сквозь которую солнце пробивается лишь бледным пятном.

— Ну, — наконец нарушил молчание Сергей, глядя на воду. — Раз светская беседа у нас не клеится, перейдем к делу?

— А у нас есть о чем беседовать, Сережа? — усмехнулся я.

— Совету нужны твои услуги.

Я даже моргнул от наглости.

— Ты здесь официально? С гербовой бумагой и печатью?

— Не совсем. Возникли некоторые… процедурные сложности. Совет не смог прийти к единому мнению…

— Совет не может прийти к единому мнению даже в вопросе выбора закусок на банкет.

— …к единому мнению о стратегии, — строгим тоном закончил Сергей. — Привлечение стороннего провидца рассматривается как временная, кризисная мера.

— Стороннего провидца? — переспросил я, чувствуя подвох. Мои отношения с Советом, мягко говоря, натянутые. — И выбор пал на меня? Серьезно?

— Ты же знаешь, мы редко обращаемся к фрилансерам…

— А где Вениамин Львович? Я думал, он у вас главный по хрустальным шарам.

— Магистр Вениамин в творческом отпуске. Пишет мемуары в Барвихе.

— Значит, отказал. А Геликаон? Или как там этого грека зовут?

— Занят на объекте в Питере.

— Ну тогда тот эстонец, Яков? Он же вроде на ставке у ваших силовиков.

— Максим, — поморщился Сергей. — Не перебирай всю картотеку. Я знаю список аккредитованных магов не хуже тебя.

Я рассмеялся, хотя веселого было мало.

— Ты просто не нашел никого другого, да? Все штатные прорицатели либо заняты, либо послали тебя к черту. Вот почему ты здесь. — Я прищурился. — И Совет об этом ни сном ни духом. Они бы в жизни не одобрили мою кандидатуру.

— Не люблю угрозы, — жестко отрезал Сергей. — И я бы попросил тебя не лезть мне в голову своими фокусами.

— Думаешь, мне нужна магия, чтобы понять очевидное? У тебя на лбу написано «отчаяние», Сережа. Ладно. Что такого стряслось, что ты, рискуя карьерой, приполз ко мне, изгою?

Сергей поправил безупречный узел галстука, собираясь с мыслями.

— Ты слышал о «Китежском протоколе»?

Я посмотрел на него как на идиота.

— Об этом трепались во всех курилках последние полгода, — процедил он.

— В курилках для кого? Для небожителей из «Москва-Сити»? Я газет не читаю.

Сергей раздраженно выдохнул, выпуская пар.

— Согласно протоколу, все маги обязаны сообщать Совету о находках «нулевого класса». Недавно поступил сигнал. Археологи, черные копатели… неважно. Нашли кое-что.

— Кто-то стуканул?

— Нам сообщили. Следственная группа выехала на место и подтвердила: это наследие Гипербореи. Допотопная технология.

Я резко поднял голову:

— Рабочая?

— Да.

— Что делает?

— Не знаем.

— Она запечатана? Странно, что ваши костоломы просто не вскрыли её ломом, как обычно.

Сергей замялся, отведя взгляд.

— О… — протянул я, всё понимая. — Они попытались. И что случилось? Откат? Кого-то размазало по стенке?

— Детали инцидента засекречены.

— Значит, размазало. Проклятие? Страж? Или автоматическая защита?

— Формируется новая группа, — проигнорировал мой вопрос Сергей. — Было решено, что без грамотного провидца туда соваться нельзя. Нужен кто-то, кто видит вероятности до того, как сработает триггер.

— И ты зовешь меня в команду?

— Нет. — Сергей сделал паузу. — Ты будешь внешним консультантом. Подчиняешься лично мне. Никаких записей в протоколах. Я буду твоим буфером.

Я нахмурился.

— Что за цирк?

— Это единственный вариант. Совет тебя не пропустит через службу безопасности. Но если согласишься работать «в черную», я дам тебе доступ ко всей информации. И заплачу втройне.

Я отвернулся от него, глядя на реку. Где-то вдалеке гулко затарахтел дизель, и из-за поворота показалась ржавая баржа, груженая песком. На корме сидел мужик в тельняшке и курил, не обращая на нас никакого внимания. Сергей молчал, ожидая ответа. Баржа медленно проползла мимо, оставляя за собой шлейф сизого дыма и запах солярки. Ветер с реки ударил в лицо, растрепав волосы, но не принес свежести.

Я молчал, разглядывая мутную воду. Сергей деликатно кашлянул в кулак. Над головой, перекаркиваясь хриплым, простуженным басом, пролетела пара ворон — вечных хозяек московского неба. Они провожали баржу с таким видом, будто надеялись, что с нее что-нибудь упадет.

— Максим? — поторопил Сергей.

— Извини, — я наконец повернулся к нему. — Мне это не интересно.

— Если вопрос в деньгах, я могу согласовать бюджет…

— Нет. Дело не в деньгах. Просто от всей этой истории несет тухлятиной.

— Почему?

— Потому что она воняет, Сережа. За версту. Ты держишь меня за идиота?

— Слушай, будь реалистом. Совет никогда не даст тебе официальный допуск, учитывая твое досье…

— Если Совет не хочет давать допуск, тебе вообще не стоило ко мне приходить. — Я посмотрел ему прямо в глаза. — Каков твой план? Им так припекло, что они закроют глаза на источник информации? Чушь. Как только запахнет жареным — а там обязательно запахнет, — они начнут задавать вопросы. И угадай, кого ты сольешь первым, чтобы прикрыть свою задницу? Я не нанимался быть твоим козлом отпущения.

Сергей тяжело вздохнул, всем видом показывая, как его утомляет моя тупость.
— Почему ты такой упертый? Я даю тебе реальный шанс вернуться в обойму. Закрыть старые долги перед Советом. — Он обвел рукой серый бетон набережной и низкое небо. — Учитывая альтернативу — гнить в том подвале…

— А кто сказал, что я хочу возвращаться? Мне и так неплохо живется. Без ваших интриг.

— Это нелепо. Совет представляет интересы всех магов страны, Максим. Это Система.

— Да, всех. В этом-то и проблема.

— Ты опять про дело Воронова? — Сергей закатил глаза. — Господи, Макс, прошло десять лет. Забудь. Быльем поросло.

— Неважно, сколько прошло, — мой голос стал жестким. — Совет не стал лучше. Он сгнил окончательно.

— У нас было десять лет мира и стабильности. Это ты называешь «сгнил»?

— Причина вашей «стабильности» в том, что вы позволили Темным делать всё, что они хотят, лишь бы не раскачивать лодку. — Я шагнул к нему, заставив его попятиться. — Ты прекрасно знаешь, что творится в их закрытых клубах. Спроси людей, которые пропадают без вести, как им нравится этот ваш «мирный договор». Или спроси тех, кого находят в лесополосе.

— Мы не можем начать новую войну, Максим. Худой мир лучше доброй ссоры. Темные — часть экосистемы, нравится тебе это или нет. Тебе просто придется повзрослеть и принять это.

Я глубоко вдохнул сырой речной воздух. Крики ворон звучали как насмешка.

— Ответ — нет. Ищи другого дурака.

Сергей издал звук, полный отвращения — что-то среднее между рычанием и стоном.

— Я так и знал. Зря только время потратил. — Он брезгливо одернул пальто и посмотрел на меня как на грязь под ногами. — Ты застрял в прошлом, Максим. Живешь старыми обидами, пока мир идет вперед.

Я молча наблюдал, как он уходит — быстрой, уверенной походкой человека, который привык, что перед ним открывают двери. Он ни разу не оглянулся. Когда его фигура скрылась за поворотом кирпичной стены, я снова повернулся к реке.

Пока существует магия, существует и раскол. Светлые и Темные. Иногда они сосуществовали в рамках шаткого перемирия, иногда грызли друг другу глотки в подворотнях. Последний крупный конфликт, который историки называют «Войной Раскола», случился лет за сорок до моего рождения. Это была не красивая битва добра со злом, а кровавая мясорубка. Фракция Темных, или, как они себя называли, «Истинных», решила подмять под себя всю Явь.

Светлые победили. Вроде как. Они остановили прорыв и ликвидировали верхушку Темных. Но победа досталась дорогой ценой — к концу войны большинство боевых магов Светлого круга тоже лежали в сырой земле. Выжившие были слишком измотаны, чтобы добивать врага. А уцелевшие Темные оказались хитрее своих предшественников: они предложили переговоры.

Прошли годы. На смену старым воинам пришли бюрократы и политики. Новое поколение магов выросло с убеждением, что этот гнилой мир — естественный порядок вещей. Темные надели дорогие костюмы, легализовали свои капиталы и заняли кресла в советах директоров, а Совет делал вид, что всё под контролем. Но я знал: волки не становятся вегетарианцами, даже если научились пользоваться вилкой и ножом.

К тому моменту, как я начал что-то понимать в этой жизни, в Совете царила политика «невмешательства». Принцип простой: живи сам и давай воровать другим. Темных терпели. С ними здоровались за руку, пока они не начинали резать Светлых средь бела дня. Существовал свод правил — «Конвенция», — который регламентировал отношения между кланами.

В этой бумажке было много красивых слов о равновесии, и постепенно грань между Светом и Тьмой стерлась. Начали говорить, что это всё устаревшие предрассудки, что магия — это просто инструмент, как автомат Калашникова, и неважно, в чьих он руках. Тогда, зеленым юнцом, я кивал и соглашался. Мой наставник, Аркадий Воронов, был Темным высшего круга, и мне казалось, что мы — живое доказательство того, что старая вражда забыта.

Я пересмотрел свои взгляды, когда сбежал от Воронова. Но было уже поздно.

Именно тогда я выяснил одну маленькую, грязную деталь. В «Конвенции» были расписаны права магов, неприкосновенность жилища, правила дуэлей… Но там не было ни строчки о том, как мастер может обращаться со своим учеником. Ученик в нашем мире — это не студент. Это собственность. Крепостной. И то, что происходит за закрытыми дверями особняка наставника — это, как любят говорить в полиции, «бытовуха».

Когда я, избитый и перепуганный, приполз к Сергею и в Совет, мне просто указали на дверь. Они не хотели мараться. Это было «внутреннее дело клана Воронова». Я остался один на один с разъяренным Темным магов, который считал меня своей беглой вещью.

Даже сейчас, спустя годы, стоит мне закрыть глаза, и я чувствую тот липкий, животный ужас. Если вы никогда не были дичью, на которую охотится хищник, многократно превосходящий вас в силе и жестокости, вы не поймете. Мне едва стукнуло двадцать. Я был нищим, без связей, без жилья, прятался по подвалам и съемным квартирам в Бирюлево, вздрагивая от каждого шороха.

Сейчас я понимаю: Совет просто тянул время. Они ждали, когда Воронов тихо прикопает меня в лесополосе и решит эту «неловкую проблему». Нет человека — нет проблемы.

Но я выжил. Назло им всем. Выжил, заматерел и научился кусаться.

Поэтому, как вы понимаете, в Совете меня не ждут с распростертыми объятиями. Я для них — живое напоминание об их трусости. Кость в горле, которую и выплюнуть нельзя, и проглотить страшно.

Я знал, что Сергей не вернется, но простоял у парапета еще минут двадцать. Смотрел, как темнеет вода в Яузе, и ждал, пока уляжется дрожь в руках. Старые шрамы имеют привычку ныть в сырую погоду. Когда воспоминания наконец отступили, я выбросил Сергея и его предложения из головы.

Работать сегодня уже не было никакого настроения. Я захлопнул лавку, повесил на дверь тяжелый амбарный замок и направился в сквер. Леся должна была скоро подъехать.

Москва — город тяжелый. Даже обычные люди, лишенные дара, чувствуют это — свинцовый вес веков, наслоение миллионов судеб, смертей и надежд. Археологи называют это «культурным слоем», но для Видящего это не просто грязь и черепки в земле. Это гул. Вибрация, впитавшаяся в гранит набережных и кирпич старых особняков.

Но есть в этом городе «карманы», тихие заводи посреди бетона. Место, куда я шел, было одним из них.

Формально это был не совсем парк. Это был классический московский долгострой в десяти минутах ходьбы от моей лавки. Лет пятнадцать назад здесь снесли старые гаражи и обнесли территорию зеленым забором, повесив плакат «Элитный жилой комплекс Заря». Застройщик сбежал с деньгами на Кипр, плакат выцвел и облез, а котлован зарос так, что превратился в настоящие джунгли. Местные жители давно перестали замечать дыру в заборе, а городские власти, кажется, просто забыли, что этот кусок земли вообще существует. Идеальное место, чтобы спрятаться от камер «Безопасного города» и любопытных глаз.

Я расстелил плед под старым раскидистым кленом, который вырос прямо из кучи строительного мусора, и прислонился спиной к стволу.

Через пару минут со стороны проспекта послышался шорох шин и легкое поскрипывание цепи. В дыре забора мелькнуло колесо, и на поляну выбралась Леся. Она вела велосипед, ловко пригибаясь под ветками. Заметив меня, она кивнула и свернула с тропинки.

Если бы вы встретили Лесю в метро, то увидели бы обычную девчонку лет двадцати: бледная кожа, огромные, в пол-лица, серые глаза, каштановые волосы, небрежно стянутые в два пучка. Одета в мешковатые штаны с кучей карманов и поношенную ветровку. Но если присмотреться… Вы бы заметили, что она двигается слишком осторожно, словно идет по минному полю. Она всегда смотрит под ноги. Она никогда не касается перил в транспорте. И взгляд у нее расфокусированный, будто она видит не вас, а то, что стоит у вас за спиной.

Леся, заложница ситуации, из которой нет выхода. Маги, даже самые слабые, могут при желании заглушить свой дар — уйти в запой, заблокировать сознание, стать обычными обывателями. У Леси такого выбора нет.

Триста лет назад, где-то в глухой деревне под Тверью, один из её предков очень неудачно перешел дорогу местной знахарке. В сказках ведьмы варят зелья и летают на метлах. В реальности та бабка была «чернушницей» злобной, мстительной тварью, которая знала слова, способные сгноить человека заживо. Вместо того чтобы просто убить обидчика, она прокляла его род по женской линии.

Я не знаю, как той полуграмотной старухе удалось сплести такую сложную структуру, но работу она сделала на совесть. Её кости давно истлели, а проклятие цветет и пахнет. Леся — «громоотвод». Она притягивает к себе энтропию. Неудачи, мелкие катастрофы, странные сущности из Нави — всё это липнет к ней, как мухи на мёд.
Обычный маг этого даже не заметит, если не знает, куда смотреть. Но если я настрою зрение, то вижу вокруг неё серебристую дымку, похожую на статические помехи старого телевизора. И поверьте, находиться внутри этого поля — удовольствие сомнительное.

— Привет, — тихо сказала Леся.

Она прислонила велосипед к дереву, скинула тяжелый походный рюкзак, но на плед не села. Опустилась на траву в трех метрах от меня. Это у нас неписаное правило: соблюдать дистанцию, чтобы её «фон» не коротил мои амулеты.

— Ты как, Макс? — она внимательно посмотрела на меня своими прозрачными глазами. — Выглядишь паршиво.

— Спасибо на добром слове.

— Я серьезно. Фон тяжелый. Случилось чего?

Я поморщился. Скрывать что-то от Леси бесполезно — она чувствует ложь и тревогу лучше любого детектора.

— Привет из прошлого. Человек из Совета заходил.

Она понимающе кивнула, не став лезть с расспросами.

— Ну что, глянешь?

— Показывай свою находку.

Леся только этого и ждала. Она расстегнула рюкзак и с предельной осторожностью, словно там была бомба, извлекла сверток, замотанный в плотную тряпку. Наклонилась вперед, положила сверток на край моего пледа и тут же отпрянула назад.

Тряпка развернулась. Я подался вперед.

На выцветшей ткани лежал предмет, похожий на куб. Но сделан он был не из камня или стекла. Материал напоминал застывшую, темно-бордовую кровь или густое вино, схваченное морозом. В глубине граней что-то едва заметно пульсировало, и от одного взгляда на эту штуку у меня заныли зубы.

Куб был увесистым, размером с крупный апельсин или, если быть точным, грань была сантиметров семь-восемь. Цвет густой, насыщенный, как у выдержанного гранатового вина или запекшейся крови. На стекло это похоже не было: материал казался слишком плотным, матовым, поглощающим свет. Но если присмотреться, в самой его глубине, в вязкой темноте, медленно дрейфовали крошечные белые искры, словно звезды, пойманные в янтарь.

— Хм, — я сел поудобнее, не решаясь пока коснуться находки. — И где, говоришь, ты это откопала?

— Раменки. Тот квартал, который сейчас расселяют под снос. Старая «сталинка», номенклатурный дом. Я залезла на чердак…

Леся замолчала, покусывая губу.

— Но там какая-то чертовщина, Макс. Я была на этом же чердаке три недели назад. Я помню тот угол — там было пусто, только голубиный помет и старые газеты. Я все там облазила. А сегодня захожу — лежит на полке старого стеллажа. Прямо на уровне глаз. И главное — ни пылинки на нем. Вокруг грязь вековая, а он чистый, будто вчера из магазина.

— А хозяева? Ты говорила, что тебе его отдали.

— Там сторож был, таджик. Он меня спалил, когда я спускалась. Я думала, всё, полицию вызовет. А он увидел эту штуку у меня в руках, побелел весь и машет рукой, мол, забирай и уходи, только унеси это отсюда. Говорит, оно «шептало» ему по ночам.

— «Шептало»? — переспросил я. — Очаровательно. Ты его голыми руками брала?

Леся кивнула.

— И?

— Оно… мигнуло. Буквально на долю секунды. И холодом обдало, как от открытого морозильника. Я его в тряпку замотала и сразу к тебе.

Сейчас куб вел себя смирно. Ни свечения, ни холода. Я прищурился, переключая зрение на другой регистр.

Все маги видят изнанку мира, но прорицатели вроде меня — это как специалисты по работе с данными на фоне обычных пользователей ПК. Для меня магия... Это информационный поток. Обычно я могу считать историю предмета, просто глянув на него: кто сделал, кто держал в руках, с какими мыслями, сколько раз роняли на пол. Если вещь старая, она «фонит» эмоциями бывших владельцев, как старый диван пахнет пылью.

Но сегодня система дала сбой.

Я не то что не мог прочитать историю этого куба, я вообще его не видел в магическом спектре.

И это был нонсенс. Особенно учитывая, что его принесла Леся. Из-за её проклятия она в ментальном диапазоне светится как новогодняя ёлка — клубящийся, серебристо-серый туман, полный статических помех. Этот «серебряный пепел» липнет ко всему, к чему она прикасается. Её рюкзак фонил серебром, плед, на котором она сидела, искрился, даже трава под её кедами была «заражена».

А куб был черным. Абсолютно, идеально пустым.

На нем не было следов Леси, хотя она несла его через полгорода. На нем не было следов сторожа или старых жильцов. Это была дыра в реальности, слепое пятно, «битый пиксель» мироздания, который просто игнорировал законы магической физики.

Любая магическая вещь, будь то амулет или проклятая вилка, фонит. Чем мощнее предмет, тем громче этот фон. В центре Москвы, где эфир и так забит ментальным шумом миллионов людей, разглядеть что-то тонкое — всё равно что пытаться услышать шепот на рок-концерте. Поэтому я и потащил Лесю в этот заброшенный котлован. Здесь, среди ржавой арматуры и бурьяна, образовалась своего рода «тихая зона», мертвая точка, где никто не мешает.

Но этот куб… Он не просто молчал.

Обычно артефакты экранируют, накладывая слои маскировки, как глушитель на пистолет. Но даже самый лучший глушитель оставляет след. Здесь же было другое. Куб активно жрал любое излучение. Он не прятался, он притворялся пустотой. А создать такую маскировку может только мастер высшего пилотажа.

Я перестал буравить предмет взглядом и посмотрел на Лесю.

— Ты нашла не просто «что-то странное». Ты нашла бомбу замедленного действия.

— Ты знаешь, что это? — тихо спросила она.

— Без понятия. И это меня пугает больше всего. — Я помолчал. — Ты говорила, он мигнул, когда ты его взяла?

— Да. Искры внутри… они словно проснулись. А потом погасли.

— А еще что-то было? Ощущения, звуки?

Леся передернула плечами, обхватив колени руками.

— Может, мне показалось, Макс. Нервы и всё такое…

— Говори.

— Мне показалось, что он меня видит. Даже когда я убрала его в рюкзак. Знаешь, такое мерзкое чувство, как будто тебе смотрят в затылок в пустом переходе.

Я откинулся на шершавую кору клена, чувствуя, как внутри нарастает холод. Это совсем плохо.

— Макс? — Леся сразу уловила перемену в моем настроении. — Всё серьезно?

— Хуже некуда.

— Почему?

Я замялся. Я учу Лесю основам защиты уже пару месяцев, но стараюсь не погружать её в политику нашего мира. Она, наивная душа, всё еще надеется найти свое место среди «своих». Я не хотел быть тем, кто объяснит ей, что для большинства магов она — в лучшем случае любопытный экземпляр, а в худшем — расходник.

— Слушай, — начал я, подбирая слова. — В нашем мире нет понятия «частная собственность». Есть понятие «сила». Маги, по своей сути, — хищники. Увидел блестящее — забери, пока не забрали другие. Мелкую побрякушку можно спрятать. Но такая штука… Это как ходить по вокзалу с чемоданом денег, на котором написано «Воруй меня». Любой, кто узнает про этот куб, горло перегрызет, чтобы его получить. И поверь мне, «нежно» они просить не будут.

Леся молчала, глядя в траву.

— Но ты так не делаешь, — наконец сказала она.

— Я — исключение, подтверждающее правило. Или просто идиот.

Она коротко, невесело усмехнулась и отвернулась.

Я смотрел на неё и думал о злой иронии судьбы. Проклятие, которое висело на Лесе, было шедевром той деревенской ведьмы. Это была магия хаоса в чистом виде. По сути, Леся была ходячим генератором невероятности.
То, что случается один раз на миллион, рядом с ней происходит постоянно. Только вот полярность у этого магнита была вывернута наизнанку. Саму Лесю проклятие берегло — она могла пройти по минному полю, и ни один взрыватель не сработал бы. Она была идеально защищена от случайностей.

Зато все окружающие платили за эту удачу двойную цену. Энтропия, отведенная от Леси, била рикошетом по всем, кто оказывался рядом.

Жить с ней в одном доме было невозможно, через неделю у соседей взрывались бойлеры и обрушивались потолки. Домашние животные дохли или сбегали. Дружба с ней была экстремальным видом спорта. Чем больше она привязывалась к человеку, тем сильнее его било мироздание.

Она как-то рассказывала, что парень, с которым она первый раз пошла на свидание, на ровном месте сломал ногу в двух местах, просто выходя из подъезда. С тех пор она ни с кем не сближалась.

Я потратил уйму времени, копаясь в старых гримуарах, пытаясь найти способ снять или хотя бы ослабить эту петлю, но пока глухо. Деревенская магия — грубая, но вцепляется намертво, как клещ.

— Леся? — позвал я.

— М-м?

— Я тут подум…

Слова застряли в горле. В затылке резко кольнуло, а во рту появился отчетливый привкус меди. Мой внутренний радар взвыл сиреной. Я метнул взгляд в будущее, всего на полминуты вперед, и увидел то, от чего кровь отлила от лица.

Леся уставилась на меня. Она не видела того, что видел я, но мои рефлексы она знала.

— Макс?

Я вскочил на ноги, одним движением сгребая куб и пряча его в карман пальто.

— Вали отсюда!

— Что?

— Нет времени! — рыкнул я. Сценарий уже запустился, счет шел на удары сердца. — В кусты, живо! И сиди тихо, как мышь под веником, что бы ни случилось.

Леся не стала спорить или задавать вопросы — жизнь диггера приучила её к мгновенным реакциям. Она тенью скользнула за широкий ствол бука и растворилась в зелени так, будто её там и не было.

— Не дыши даже, — прошептал я.

Я развернулся ровно в тот момент, когда кусты орешника на краю поляны раздвинулись, и на свет вышел человек.

Он был огромен. Не просто накачанный, а массивный, как шкаф из дубового массива. Черное пальто трещало на плечах, толстая шея переходила в бритого затылка. Типичный «бык» из девяностых, который каким-то чудом дожил до наших дней, только в глазах у этого «быка» светилось не тупое желание набить морду, как это обычно бывает, а расчетливый интеллект. И еще — Тьма. От него фонило так, что у меня заныли зубы.

— Курганов, я полагаю? — голос у него был низкий, рокочущий, как работающий на холостых дизель. Он окинул меня цепким взглядом, проигнорировав спрятавшуюся Лесю, словно точно знал, кто здесь главная цель. — Не имели чести быть представлены.