Последний выбор

На заводе стоял жар. Не от печей — от беды, сгустившейся в воздухе, как перед грозой. Алексей бежал по коридору, красный свет аварийной лампы мелькал в глазах, будто сердце его выстукивало последнюю дробь.

В реакторном отсеке произошло возгорание. Система охлаждения вышла из строя, и температура стремительно росла. Если не перекрыть подачу кислорода — всё взлетит на воздух. Взрыв уничтожит половину города, а токсичные выбросы отравят остальную. Только ручное отключение на глубоком уровне спасёт ситуацию. Кто-то должен спуститься в старый тоннель, в изолированную камеру, и повернуть рычаг вручную. Но потом — не выбраться. Это знали все.

Алексей не колебался. У него был выбор — уйти с остальными, кто покидал здание, или спуститься. Он выбрал второе.

Когда уже подходил к шлюзу, за спиной раздался детский крик:

— Папа! Папа, помоги!

Он замер.

Голос исходил из-за груды металлических балок, рухнувших после взрыва вентиляционного отсека. Там, среди искрящихся обломков, был Илья. Девятилетний сын. Тот самый, который частенько приходил к отцу на работу — хотел посмотреть, где тот трудится, гордился им.

****

Вчерашний вечер. Они сидели у окна и смотрели на облака.

— Пап, а если бы ты был супергероем, ты бы кого спасал в первую очередь?

— Всех, — сказал Алексей, — но тебя — первым.

Илья хохотнул:

— А я бы всех тоже. Но тебя — в два раза первее.

Они хлопнули ладошками друг о друга и рассмеялись.

*****

Илья застрял. Тяжёлая труба прижала его ногу. Пламя приближалось. Дым. Металл жёг кожу. Он кричал, звал:

— Папочка! Пожалуйста!

Алексей метнулся к нему, начал поднимать трубу — но та не поддавалась. В отчаянии он огляделся. И увидел — в стенном шкафу, всего в двух метрах, висят два старых, но рабочих термокостюма и дыхательные маски.

Была надежда. Надеть их. Попробовать вытащить сына. Побежать с ним к выходу. Вдвоём, может, и успеют.

Алексей схватился за шлем, но потом — взгляд на прибор: температура в реакторе стремительно приближалась к критической. У него оставались минуты. Он представил: костюм заест, балка не отойдёт, или не хватит времени дотащить Илью. Тогда всё. А если и успеет. Город, город будет обречён. Даже если они сумеют спастись при помощи термокостюмов.

Он снова услышал крик:

— Папа, где ты? Мне больно! Папа, не уходи!

****

Он вспомнил, как Илья в три года бежал к нему, спотыкаясь, с синим воздушным шариком. Упал, разбил коленку, но сжал шарик в кулаке — лишь бы не улетел.

— Смотри, пап, держу!

Тогда Алексей его поднял и сказал:

— Ты у меня самый сильный.

*****

Теперь он стоял между костюмами и люком.

Выбор.

Сын или сотни, тысячи?

Илья, или дети, которых даже не знает? Дедушки, мамы, новорождённые в больнице — все те, кто сейчас живёт, не зная, что их время почти вышло.

Алексей стоял, прижавшись лбом к холодной стене. Его сердце колотилось так, будто само хотело вырваться из тела. Он выл внутри, кричал, падал на колени в душе. Но тело пошло вперёд. Одним движением он открыл люк, спустился в туннель. Закрыл за собой. Без защиты. Без шанса.

Пока он добирался до рубильника, в ушах звучал голос сына. Он кричал, звал. Алексей слышал каждое слово. Каждый стон. И не отвечал. Не имел права.

Он повернул рычаг. Система глухо щёлкнула. Резко стих гул — пламя задохнулось. Рядом с ним на стене потух красный датчик.

Потом была тьма.

Его нашли спустя несколько часов. Обожжённого, еле живого. Он выжил. Стал героем. Его снимали, награждали, называли спасителем. Скорбили об его утрате .

Но он никому не говорил, что у его тоже был шанс. Шанс для двоих.

****

Прошло два года.

На склоне холма цвела сирень. Ниже раскинулся город, спасённый от беды. Алексей сидел у могилы. На плите было написано:

Илья Алексеевич Миронов, 2016–2025.

Ты был светом. Прости.

Он говорил тихо:

— Они живут, сынок. Вот смотри: вон девочка едет на велосипеде, улыбается. А вон старик с тростью — я его в госпитале видел. Его дом стоял ближе всех к заводу. Он выжил, потому что ты умер… потому что я…позволил тебе умереть.

Он осёкся.

— Я не супергерой. Я просто… был человеком. Который… выбрал то, что прощается даже богом. Но сам себя я никогда не прощу.

Он провёл рукой по граниту, словно по волосам.

— Я помню, как ты спал, обняв плюшевого медведя. Как смеялся, когда впервые увидел снег. Я ничего не забыл. Ни дня. Ни секунды. Прости меня. Ты у меня, самый сильный.

С холма донёсся детский смех. Алексей тяжело поднялся и пошёл обратно, в город, будто нёс в сердце камень. Камень, который сам выбрал положить на своё сердце — навсегда.