Последняя королева вестготов

Я засматриваюсь на цветную мозаику в окнах, с которой играют закатные лучи солнца. Эти несколько минут каждый вечер, когда тоска по дому ненадолго отпускает.

В бражном зале мы одинаково проводим каждый вечер. Попойка, песни, пляски, а поздней ночью те, с кем не совладало хмельное, развлекаются со служанками. Бедняжки не задерживаются во дворце надолго, никто не спрашивает и не тем более не помнит их имён.

Знатным дамам, как и мне, допустимо откланиваться, когда первые придворные засыпают лицом в блюде.

Сегодня в зале оживлённее, чем обычно. Младший сын какого-то астурийского герцога по пути домой заехал в столицу, и его пригласили ко двору королю, чтобы он развлёк нас рассказами о своих приключениях в Магрибе. Пока слуги разносят закуски и разливают вино по кубкам, я ловлю на себе его заинтересованные взгляды. Сквозь опущенные ресницы я исподволь поглядываю на него. Молодое, но загорелое и обветренное лицо, выгоревшие на солнце волосы. Одет не богато, но держится в окружении столичной знати уверенно, как с равными.

Родерик, мой венценосный супруг, перемигивается со смущённой девицей, которая сопровождает молодого воина, но хмурится, когда тот восхваляет отвагу и благородство графа Сеуты, под началом которого он воевал с сарацинам.

- Гоняться по пустыне за какими-то дикарями - невелика слава, - резко говорит король. - А мнит себя граф Юлиан чуть ли не защитников всех вестготов. Я уже не читаю его письма, в них только мольбы о военной помощи и глупые сказки о страшной угрозе от этих вонючих наездников на шакалах.

Он ржёт, и придворные один громче другого закатываются в смехе.

- Если бы Юлиан был хотя бы наполовину таким воином, как любой из присутствующих в этом зале, он бы уже давно прислал мне голову вождя сарацин и часть добычи, которая полагается его королю. Но вместо этого он только сидит в своей крепости и боится высунуть нос наружу!

Молодой воин изменяется в лице, но прежде чем он успевает возразить, его спутница вскакивает на ноги и восклицает:

- Хоть ты и король, но ты не имеешь права оскорблять моего отца и сомневаться в его верности и храбрости! Меня зовут Лакава и я буду говорить правду. Пока вы тут пируете, он годами с горсткой воинов держит крепость, которая закрывает морской пролив и удерживает врага в пустыне. С каждой кровопролитной стычкой наши силы тают, а под знамёна Абдулазиза встают всё новые племена кочевников. Уже пять лет мы не получали подкреплений от тебя, Родерик, и лишь редкие добровольцы, такие как благородный Пелайо рядом со мной, не могут отвести беду, которая неминуемо последует уже очень скоро. Вы здесь нажираете брюхо, словно свиньи не знающие, что их ждёт нож!

- Хватит! - Родерик срывается на крик, - как ты смеешь дерзить своему королю?! Придётся тебя проучить, и заодно поставить твоего зарвавшегося папашу на место! Стража, хватайте её!

Не дожидаясь стражников, кто-то из сидящих рядом с ней бросается к девушке. Пелайо встречает того ударом кулака и хватается за меч.

- Измена! - визжит мой муж. - В темницу предателя! Я буду пытать его сам.

На Пелайо набрасываются несколько мужчин и обезоруживает. Кто-то бьёт его рукояткой кинжала по затылку, и потерявшего сознание выносят прочь. Дамы с визгом выбегают вслед. С Лакавы срывают одежду и ставят на колени посреди зала. Родерик не стесняясь меня, подходит к ней и достаёт член.

- Сейчас ты покажешь нам всем, кем на самом деле являешься, - ехидно говорит он, - обычной дешёвой шлюшкой. А если тебе что-то не нравится, то твоего дружка сейчас вынесут во двор замка и четвертуют на твоих глазах. А потом тебя. В любом случае, вечер сегодня определённо удался.

- Я родилась и выросла в Сеуте, - глухо говорит девушка, глядя в пол перед собой. - И с детства мечтала увидеть столицу и короля. Еле упросила Пелайо взять меня с собой и сделать крюк, хотя он хотел ехать напрямую домой. Сегодня моя мечта сбылась. Правда, я была уверена, что скоро вернусь домой, убедив тебя прислать великую армию в помощь к нам...

- Заткнись, - рычит Родерик и хватает её за волосы, - смотри на меня, когда я с тобой говорю.

Ошарашенной Лакаве хватает пары несильных оплеух, чтобы покориться силе. Придворные хохочут и улюлюкают. Достаточно возбудившись, муж бросает её на стол, и входит в неё сзади. Снова хватает за волосы и сильно тянет. С умыслом причиняя ей ненужные страдания, он, кажется, чувствует себя брутальным завоевателем. Лакава визжит от боли.

- Кто заткнёт этой дуре пасть? - хрипит Родерик.

Несколько придворных с готовностью бросаются выполнять приказ. Самый проворный из них взбирается на стол и стягивает штаны. Пристроившись к девушке с другой стороны, запихивает ей в рот. Её крик захлёбывается.

- Такого угощения ты ещё не пробовала, - смеётся он.

Я уже успела многое повидать при дворе Родерика, но мне становится дурно. Как можно незаметнее, я встаю со своего места и ухожу в опочивальню.

...

С галереи верхнего этажа я наблюдаю, как войско Родерика неспешно отправляется навстречу сарацинам, неожиданно для всех высадившимся на нашей стороне пролива. Рыцари во главе гарцуют на прекрасных скакунах, словно на королевском турнире, их яркие плащи и плюмажи развеваются на ветру. Процессия растягивается надолго - множество добровольцев, знатных и простолюдинов, пожелали ответить на призыв своего короля.

Под ноги лошадей летят цветы. В толпе провожающих - по большей части женщин, стариков и детей, - настроение ещё более воинственное, чем у любого из доблестных рыцарей. Они требуют не победы - в ней они уверены, как в восходе солнца завтрашним утром, - а беспощадности к врагу, оскорбившему своей дерзостью лично каждого поданного моего мужа. Звучат призывы последовать за разбитыми сарацинам в Африку и то ли вырезать, то ли захватить в рабство все тамошние племена.

Провожающие женщины радостно машут руками и улыбаются. Молодые жёны ожидают скорого возвращения своих мужей со славой и добычей, желательно дорогими тканями и золотом. Старшие матери благословляют своих сыновей истреблять ненавистных кочевников, чтобы их семьи получили в награду титул и захваченные земли.

Мы - вестготы - рождены для войны. Мы всегда побеждаем.

Со мной на галерее пара стражников, которым в наказание за какие-то провинности приказано оставаться в столице и охранять дворец и город. Они хмуро обсуждают расстановку сил.

На сторону Абдулазиза - вождя сарацин - переметнулся граф Сеуты Юлиан. Из разрозненных донесений, приходящих к нам в основном со слухами, это случилось, когда его дочь Лакава вернулась к нему с одним из торговых караванов. По разным версиям, она не то постриглась в монастырь, не то бросилась со скалы, но в любом случае предатель Юлиан не только открыл ворота своей крепости кочевникам и предоставил им корабли для переправы, но принимает самое деятельное участие в организации вторжения.

По словам стражников, флот Сеуты совсем небольшой и мог за это время перевезти не так много воинов. Все военачальники Родерика на вчерашней попойке также были совершенно уверены, что сейчас просто идеальный момент для решительного удара, пока силы Абдулазиза разделены морем. В решающей битве на нашей стороне будет как минимум двукратное превосходство в количестве. Так же само собой считается, что один наш воин стоит двух-трёх врагов. По крайней мере, так всегда говорили наши мужчины, а оснований у меня в этом сомневаться не было, хотя последние несколько десятилетий вестготы воевали только сами с собой в бесконечной грызне за трон и земли.

Когда войско скрывается в облаке пыли на южной дороге, на площади выставляют столы с угощением, выкатывают бочки с вином и пивом и приступают к празднованию будущего триумфа.

...

Храм набит битком. Я в первом ряду перед алтарём, вместе со всеми стою на коленях и повторяю за епископом слова молитвы. Через открытые двери наружи доносятся торжествующие вопли грабящих город захватчиков, изредка - отчаянные крики горожан. Кого-то избивают, а кого-то и добивают.

Здесь, у алтаря, ещё сохраняется подобие порядка, поддерживаемое горсткой дворцовых стражников, которым после получения страшной вести было приказано препровести сюда королеву и двор. Остальные спешно паковали казну и ценности, мелкими группами пытаясь ускользнуть в разные стороны.

Сразу за нами свои обычные места занимают знатные семейства столицы, а у входа толпятся зажиточные горожане.

Со стороны входа раздаются крики, и давка усиливается, но появившиеся сарацины пинками и руганью выгоняют людей на площадь. Стражники бросают своё оружие на пол и низко склоняются перед ними. Когда до нас доходит очередь, я гордо встаю:

- Руки прочь, я выйду сама.

Кажется, они понимают, кто перед ними. Зачем-то накидывают на меня полупрозрачную накидку. Выводят под руки, почти не применяя силу. Из метущейся толпы кто-то кричит:

- Эгилона, выпроси к нам пощады!

За ним нестройно вторят другие:

- Уповаем на тебя! Эгилона, усмири их злобу!

Меня проводят к отдельной повозке и усаживают, она трогается, но из-за случайного затора на минуту останавливаются на выезде с площади. Света полной луны и многочисленных пожаров достаточно, чтобы рассмотреть происходящее вокруг варварство.

Тут и там валяются в лужах крови тела. Грабители то исчезают в выбитых дверях домов, то выбегают с охапками самого разного добра. Я поворачиваю голову, чтобы увидеть, что у нас впереди.

Дорогу перегородила длинная лавка, поперёк которой перекинуты не меньше дюжины женщин с задранными юбками. Сзади каждой - сарацины со спущенными шароварами, не обращающие внимания на гневную ругань моего возницы. Сидящий рядом со мной на повозке сопровождающий даёт знак вознице замолчать и обращается к одному из насильников, здоровому негру в зелёном халате, видимо знакомому ему. Звучит имя их вождя. Негр отпускает свою жертву и негромко отдаёт команду остальным. Те стаскивают остальных женщин с лавки с лавки и отодвигают её в сторону.

Повозка неспешно катится мимо. Негр, на котором только распахнутый халат, смотрит прямо мне в глаза. Я отвожу взгляд ниже, на его мощный торс и почему-то дальше на большой кривой член, блестящий от влаги. Неожиданно для меня женщина, которую он насиловал перед этом, берёт его за руку и с блудливой улыбкой увлекает его в ближайший дом. Они оба бросают на меня взгляды, прежде чем скрыться в дверях, он - оценивающий и запоминающий, а она - ревнивый и торжествующий.

Через несколько минут мы снова во дворце. Сначала меня отводят в мои палаты, где странного вида жирный сарацин с жидкой бородёнкой перебирает мои платья. Наконец останавливается на одном и писклявым голосом обращается ко мне:

- Одевай вот это! Наш господин желает видеть тебя немедленно, тебя специально искали по всему городу.

- А если я не хочу?

Толстяк смеётся.

- В лучше случает тебя продадут в рабство каким-нибудь берберам.

По всему дворцу звучат громкие требовательные голоса сарацин и лишь иногда тихие, запуганные - челяди.

Я отходу подальше от открытой двери и под равнодушным взглядом евнуха быстро переодеваюсь.

Почему-то меня меня ведут не в тронный зал, и не в королевскую спальню, а в подземелье.

Евнух заводит меня в темницу и закрывает за мной дверь.

В большом кресле, которое явно притащили сюда только ради него, сидит широкоплечий бородатый сарацин. Не смотря на холод подземелья на нём только тюрбан, расстёгнутая безрукавка и широкие шаровары. Факелы на стенах горят достаточно ярко, чтобы по дорогой ткани, богатой вышивке, драгоценных камнях в перстнях можно было сделать вывод, что ему достаётся только самая лучшая добыча от грабежей. Передо мной их вождь - Абдулазиз.

Я молча кланяюсь.

- Мир тебе, Эгилона, - улыбаясь, говорит он. - Поприветствуй же и своего мужа, - он указывает рукой в сторону.

Я смотрю туда и вижу Родерика, прикованного цепями к стене и полностью обнажённого.

- Что с ним будет?

- Когда я разбил его в битве, я сначала решил, что только заберу его королевство, а его отпущу в изгнание свободным. Мне понравилось, как он лихо во главе своего войска бросился в бой. Я даже дал оставил ему и дюжине его ближайших воинов личное оружие, как высшую честь, которую только можно оказать благородному пленнику. Взамен он дал клятву, что признаёт свое поражение и не будет пытаться бежать. И что же ты думаешь? В первую же ночь они устроили поджог, напали на часовых, убили несколько моих воинов. Когда их поймали, я спросил его, неужели я чем-то оскорбил его или заставил нарушить клятву. Разговор оказался коротким. То, что я принял за редкую доблесть, оказалось на самом деле редкой глупостью.

Родерик, дёргаясь и звеня цепями, разразился грубой бранью.

- В общем, ничего хорошего.

- О великий вождь... - решилась я, - в день твоего воцарения в нашем королевстве и великой славы, у меня к тебе две просьбы.

Он удивлённо фыркнул.

- Просьбы? Ну-ну.

- Во-первых, для себя лично я прошу разрешения вернуться к своему отцу в Сарагосу. Здесь, в столице, мне тоскливо, всё чужое. А во-вторых, для населения этого города я прошу покровительства и защиты от кровопролития.

Абдулазиз помрачнел.

- Ты хочешь слишком многого. По нашему обычаю, захватив страну врага, вождь берёт жён бывшего правителя в свой гарем. А моим бравым воинам по праву принадлежит любая добыча, которую они находят в городе. И горе тем глупцам, кто становится у них на пути.

Он помолчал, рассматривая меня.

- Твоя вторая просьба мне по душе. Пусть город знает, что я не только казню непокорных, но и защищаю покорных. Но только окажи мне сначала одну услугу. Там на столе лежат ваши с ним короны. Свою одень на себя, а его принеси мне. А, чуть не забыл. Я пошлю твоего мужа в подарок эмиру в Дамаск, евнухом. Там возле корон на столе специальные ножницы, сделай что нужно. Только прижги рану факелом, а то он ещё стечёт кровью.

Мне не удалось скрыть замешательство.

- Это цена, в которую я оценил твою вторую просьбу. Иначе - горе побеждённым.

- А первую?

- У меня правило не ложиться с женщинами, пока я на войне. Сегодня война закончилась, а за эти долгие месяцы я прилично проголодался. Ты королева, молодая и в моём вкусе. Сегодня на глазах своего короля ты сделаешь всё, чтобы меня ублажить. От того, как у тебя получится, будет зависеть моё решение.

Родерик визжит и изо всех сил бьётся в цепях, но они держат туго. Мне удаётся захватить его плоть в вырез ножниц, и он замирает. Он дико смотрит на меня, тяжело дышит, и, впервые в жизни, начинает жалобно умолять. Я оборачиваюсь к Абдулазизу. Тот с усмешкой кивает. Отчаянный вопль заглушает шмякание куска мяса о пол, и второй вопль захлёбывается, когда с шипением факел прижигает рану.

Я подхожу с короной Родерика к сарацину. Он забирает её у меня и отбрасывает в сторону. Тихо позвякивая, она катится куда-то в угол.

Продолжая сидеть в кресле, он умело развязывает и стаскивает с меня платье, одной рука сжимает мне грудь, а другая скользит ниже. Его пальцы проникают в меня.

Повиснувший на цепях Родерик слабо стонет и приходит в себя. С бессильной злобой он сверлит меня взглядом. Зная его сволочной характер, не сомневаюсь: больше всего он сейчас желает задушить меня своей цепью.

Моё тело отзывается на грубые ласки вождя сарацин. Я теку, моя рука гладит его тело, ощущая через одежду отвердевшую от возбуждения плоть. Я развязываю его шаровары и ловлю ртом его член. Ласкаю, его смотря ему в глаза снизу вверх.

Потом сажусь на него сверху, лицом к лицу. Приподнимаюсь и приставив к себе его член, со стоном насаживаюсь.

Закрываю глаза и, опираясь руками на его плечи, постепенно вхожу в ритм, чувствуя разгорающийся огонь в животе. Опуская одну руку вниз и помогаю себе пальцами. Крича от наслаждения кончаю и замираю, тяжело дыша и прижимая его голову к груди.

Сильные руки снимают меня с себя и опускают на звериные шкуры, на которых я отдаюсь ему опять. Где-то глубоко внутри я чувствую незнакомый восторг от мужчины, искавшего и не нашедшего в мире равного себе. Шепчу ему, как мне с ним хорошо.

Глуха рыча, он извергается в меня, а затем выходит и, выпрямившись, подтягивает меня к себе.

Открыв глаза, я вижу прямо перед собой его разбухший, слабо подрагивающий член. На конце мутная капля. Я вылизываю его от заросшего чёрным жёстким волосом основания до всё ещё слабо источающего влагу конца. Внутри меня восторг сменяется на смутное ожидание. Я понесла?

Наконец он отстраняется, завязывая шаровары, и направляется к выходу, бросая мне на прощанье:

- Уедешь, когда родишь мне сына.

Я чертыхаюсь про себя. Начиная ощущать холод подземелья, подбираю с пола платье и одеваюсь, чувствую, как по ноге стекает и быстро засыхает мужское семя. Его намного больше, чем я привыкла с мужем. Я оглядываюсь на повисшего на цепях, тихо всхлипывающего Родерика. Он больше не мужчина и не мой муж.

- Моя королева! - слышится шёпот откуда-то из одной из темниц, - это я, Пелайо Астурийский. Умоляю, выпусти меня из этой чёртовой клетки. Я помогу тебе сбежать из Толедо.

…

Под вечер мы останавливаемся в очередной захудалой деревушке, которые только и попадаются в этих забытых богом краях. Пелайо по привычке находит нам ночлег на сеновале за тем из домов, который выглядит получше остальных. Хозяева сразу понимают, с кем имеют дело, и, принеся нехитрую снедь, исчезают в сумерках своего жилища.

После быстрого и скудного ужина он проверяет зачем-то в сумке две короны, которые мы прихватили с собой со стола в дворцовой темницы. Направляется в хозяйский дом, а я закапываюсь в колючую солому. Сон приходит скоро, но потом голос Пелайо меня будит.

- Получилось! Мы уже на земле одного из моего отца. Староста отправил гонца в замок, и завтра нас уже будут встречать со всеми почестями. Теперь тут будет новая столица нашего королевства. Мы соберем под свои знамёна войско, равного которому ещё не видела эта земля, и вышвырнем захватчиков обратно.

- Я просто хочу вернуться домой, в Сарагосу.

Он смеётся.

- К отцу? Уверен, что граф Кассий первым присягнёт Абдулазизу и даже примет сарацинскую веру. Он сразу отправит тебя обратно в его гарем. Хочешь помочь ему выторговать пару лишних деревень?

Он находит меня в куче соломы и ложит руку на мою спину.

- Я буду твоим королём. Мы сочетаемся браком сразу после приезда, но... Я видел, там в подземелье. Тебе нужно поскорее забыть тот позор. Перед богом я беру тебя в жёны сегодня.

Я пытаюсь возразить, но он не хочет слушать. Закидывает подол платья на спину и ставит меня на четвереньки.

- Я буду кричать, перестань, - прошу я, когда он входит в меня.

- А почему ты не кричала тогда, с сарацином?

На этом спор прекращается. У меня нет сил бороться, а его наглые притязания на трон... слишком дерзко, хотя кто знает? Я чувствую его ладони на своей груди, руки у него сильные, и характер тоже. Он двигается легко и быстро, словно и не устал за день изнурительной езды. Он такой же прирождённый воин, как и тот, другой. Мне было хорошо с тем, и будет хорошо с этим.

Я уступаю его напору и безропотно принимаю в себя его семя. И глотаю обиду, что он взял меня походя, как какую-то трактирную девку.

...

Свадебное застолье в самом разгаре, когда в зал проводят неказистого крестьянина в бедной пыльной одежде. Тот начинает кланяться и путано поздравлять нас. Один из приведших его воинов даёт ему тумака, и коротко объясняет, что этим вечером пастух заметил отряд сарацин, остановившийся в неприметной лощине недалеко от замка.

В зале наступает тишина. Ещё минуту назад громогласные гуляки теперь нерешительно поглядывают друг на друга. Я говорю себе мысленно, неужели Абдулазиз послал за мной поисковый отряд? Или даже несколько отрядов в разные стороны, потому что как он мог узнать, куда мы направились?

Старший брат Пелайо, граф Астурийский, сидящий по правую руку от жениха, наклоняется в другую сторону к ещё одному из братьев, и перешёптывается с ним, поглядывая на нас.

Хмуро оглядев присутствовавших, Пелайо встаёт из-за стола.

- На мою свадьбу съехались все храбрые воины и верные вассалы моего отца. Общий сбор перед воротами замка через полчаса. В замке останутся только женщины и слуги.

За ним сразу выходят несколько воинов, потом тянутся остальные, оглядываясь на графа, который шёпотом о чём-то спорит с братом. Так и не договорившись между собой, они последними из мужчин покидают зал.

Я отправляюсь в приготовленную для новобрачных комнату, которую мне указывают слуги. Из окна смотрю, как наспех собранное воинство собирается перед воротами. Разрозненными группами они выдвигаются в путь при слабом свете факелов.

На кровати лежит ночная рубашка. Я пытаюсь снять свадебное платье, но неудобные завязки на спине не поддаются. Я сильно хочу спать. Залезаю под одеяло прямо в платье и закрываю глаза.

Солнце уже встало, когда меня будит громыхание доспехов. Сняв своё грязные окровавленные железяки, Пелайо устало садится на край кровати.

- Ты ранен?

- Нет, мне сегодня сильно повезло. Так, только забрызгало.

- Я могу поздравить тебя со славной победой?

- Славной, чёрт побери! Их было два десятка, а мы после битвы недосчитались почти сотни воинов. Сарацины дрались как черти, особенно один из них, огромный негр в зелёном халате, косил нас как траву. Барона Памплоны прямо передо мной разрубил своей огромной саблей вместе с кольчугой. Приходилось набрасываться на каждого вчетвером, и колоть кинжалами. От меча в такой давке толку мало. Хуже всего, в самый неподходящий момент мои родные братья бросились наутёк. Теперь я не только король Иберии, но и единственный наследник Астурии.

- Сбежали... но куда? Они не вернутся?

- Сюда, в наш же замок. Но они оставили ворота открытыми, ожидая сарацин и надеясь на их милость. Вот только дождались они взамен меня, и я уже отправил их туда, откуда не возвращаются. - Он кивает в сторону окна. Я подхожу и выглядываю.

Полдюжины мужчин, вчера гулявших на нашей свадьбе, неподвижно висят на перекладине ворот.

- На скорую победу рассчитывать не приходится, - угрюмо говорит Пелайо. - С юга доносят, что всё новые отряды сарацин прибывают из Африки чуть ли не каждую неделю. Если сильно постараться, можно наскрести ещё пару сот воинов и своими силами какое-то время отбивать набеги мелких отрядов. А если мне удастся собрать со всей Иберии вместе тех, кто готов биться за веру и страну, то они примутся резать друг друга в первый же вечер.

Нужно его как-то ободрить.

- Значит, тебе нужно подчинить их своей власти, силой или договором. Всё-таки ты уже смог разбить один отряд врага, а значит, сможешь побеждать и дальше. Пусть этой займёт какое-то время, нам некуда спешить. А со временем, если будет то угодно богу, несколько воинов смогу дать тебе и я. Если ты мне поможешь избавиться от этого дурацкого платья, то давай займёмся этим прямо сейчас. В прошлый раз у тебя это не отняло много времени.

Будет неплохо, думаю я про себя, если первый из этих воинов будет похож на вождя сарацин.

Он слабо улыбается. Я подхожу к нему и оборачиваюсь спиной. Он пробует завязки так и этак, но только сильнее их запутывает. Крепко ухватившись за края, тянет в стороны. Тонкая ткань жалобно трещит и рвётся. Через мгновение мы уже падаем в постель. Он жадно набрасывается на меня, мне с трудом удаётся снять и с него остатки одежды. Закрываю глаза и, закинув ноги ему на поясницу, представляю себе огромного негра в зелёном халате, который насилует меня прямо на королевском ложе.

Через несколько минут, уставший и опустошённый, он засыпает прямо на мне. Сжимая его в своих объятиях, я понимаю, что уже сильно проголодалась. Через окно со двора доносятся обыденные звуки нового дня.

Первого дня новой жизни.