последняя ночь в

pr0logue. Novo:ye

Я помню день, когда в
температурном бреду,
Мне явилась тень, точно на
пасмурном берегу
Взошло солнце,
Развеяло тучи
«Больше не убегу» - на губах
шёпотом мягким, в руках
два пиона, в кожаной сумке -
Ключи, телефон, и
фото, но чьё?
Болезнь всё сотрёт
Перемолотые - песок -
Будем лежать, ожидая,
Когда пойдёт дождь.

По совету врача — Лиза уже год посещала психотерапевта в дневном стационаре — девушка в свой отпуск поехала в другой город — ***. Она с детства любила путешествовать, но от поездки многого не ждала, сознавая, что пока проблема внутри — внешние воздействия не возымеют долгосрочного эффекта. Тем не менее, сойдя со скоростного поезда, она действительно, впервые за долгое время, ощутила глоток свежего воздуха. Всё вокруг казалось статным и интригующим, оковы привычного ей города ослабевали, и Лиза, пусть изначально и планировала провести поездку спокойно — прогуляться тут и там, немного поработать (какой отпуск без работы, если ты — журналистка?) и отдохнуть от людей, на волне возбужденных чувств собралась кутить чуть ли не в первый час пребывания в ***. Заселившись в отель, к выбору которого она подошла с привычным ей трепетом параноика, она тут же пошла в ближайший бар и напилась.

Там она познакомилась с Сашей — актрисой театра, приехавшей в *** в командировку, по случайности проживающей в том же отеле в соседнем — 907 — номере.

—Вы знаете… вы очень красивая!

Саша ничуть не смутилась.

—А вы знаете, вы тоже! И пиджак у вас интересный! — девушка с волосами цвета безлунной ночи заигрывающе провела рукой по лацкану Лизиного пиджака.

Они быстро нашли общий язык и уже вечером стояли у входа в отель.

—Сигаретку?

Лиза задумалась.

—А давай. Правда, я уже несколько лет не курила, да и вообще, только в университете одно время…

—А, тогда не дам. Не стоит и начинать.

—Но я хочу, — смягчив тон до гротескно-жалобного, Лиза сделала серьезное лицо.

Саша на секунду задумалась и всё же протянула ей сигарету.

—Смотри сама. Меня только потом не обвиняй!

Лиза ещё помнила, как затягиваться, и дым ударил в горло вместе с холодным воздухом. Слегка откашлявшись, она продолжила курить.

—Приятные такие.

—Ага, мои любимые. Дорогие только больно.

Лизе в голову пришла идея, которую она ещё несколько часов назад расценила бы, как невозможную глупость. Она достала телефон, посмотрела на карте ближайший табачный магазин, взяла Сашу за руку и без слов повела её туда.

—Ну и зачем ты купила их?

—Сама же сказала, что любимые и дорогие. Вот нам на двоих пачка, пока не скурим её — будем подружками.

—А когда скурим?

Холодный расчёт снова подвёл Лизу.

—Тоже будем.

Саша посмеялась и обворожительно улыбнулась своей новой подруге.

—Ну смотри. Со мной тяжело дружить.

Её узкие зелёные глаза блеснули сквозь упавшую снежинку.

—Со мной не легче.

—Хо-хо, ну давай тогда в номере уже расскажешь. За догоном?

—А то!

Наутро девушки проснулись вместе, и, умывшись, Лиза поняла, что нашла то, чего так давно и болезненно искала. Внутри с силой ударилось сердце, отдав в ушах тяжелым гулом.

«Наверняка, похмелье».

(1+2). Lyubovnaya istori:ya

чтобы размякнуть и слипнуться
как мёд, в этой розовой сладости
чтобы, как только покину её
не забыть, в голове отпечатался
образ
на теле осталось хоть что-то
или ткань, или хоть фибры запаха
укусы, засосы, пусть больно
забыть. В голове отпечатался
цвет
ногтей, волос или глаз. И когда
позабудем,
то будет, что искать
на себе, чтобы утонуть в летнем
тепле. Оно впереди, пути обратно
нет.

Девушка, зигзагами вышагивающая по сорокалетней дороге — о возрасте говорили исключительно чувства, на самом деле она не могла знать, как давно была выложена эта дорога — оглядывала округу, пытаясь высмотреть хоть что-нибудь знакомое, или, по крайней мере, примечательное. Но только редкая трава, с трудом прорастающая из асфальта, ярко отражала солнечные лучи. Больше ничего.

На завтрак Лиза предпочла взять два тоста с джемом и эспрессо. Её подруги — актрисы, проживавшей в соседнем номере — всё ещё не было видно, и есть пришлось одной. Шумные постояльцы отеля сновали туда-сюда, силясь найти себе место, и Лизе, с одной стороны, это нравилось: суета шла отельному завтраку. С другой, из-за толпы она чувствовала отголоски одиночества и тревог.

Саша спустилась к железной дороге и продолжила путь в неизвестность по рельсам. Ясную погоду сменил туман, возникший, кажется, из ниоткуда, и аккомпанементом ему выступил крупный снег, засыпавший всё моментально — а может, этот снегопад шёл уже целую вечность? — как будто бы время имело значение.

Доев и собравшись, Лиза пошла будить подругу, чтобы та успела на завтрак, к тому же, девушке хотелось курить — новая привычка, приобретённая в поездке, а сигареты были только у Саши.

Рельсы-шпалы сменились бесконечным тротуаром, ведущим под конус фонарного света. Туман не позволял видеть окружение, но, по звукам, поля с редкими лесами сменились на центр современного мегаполиса. Его шумы давили, сжимали пространство вокруг неё, не давали свободно дышать. Саша поняла, что спастись от этого можно лишь на свету.

Лифт объявил о прибытии на девятый этаж, и Лиза направилась в сторону номера, успевшего стать родным за какие-то 8 дней. Стук каблуков нежно смягчался вычищенным ковром азуритного оттенка, обшитого по краям какими-то бесформенными орнаментами. Проходя мимо зеркала, девушке на секунду почудилось, что её кто-то преследует, и пусть то было мимолётное видение, но оно успело заставить сердце биться чаще, а дыхание предательски сбиться в приступе секундной паники.

Как бы она ни бежала, свет фонаря оставался таким же недостижимым, но шум усиливался с каждым шагом, обретал формы, оттенки, становился более гнетущим и режущим. Она начала выдыхаться, окончательно выбилась из сил, но бежала, ведь понимала, что всё, что может её спасти — это конус света в конце этой бесконечной дороги. Спасти от чего? Она сама не знала. Ноги начали отказывать. Упав, она продолжила ползти, но свет оставался всё так же далёк.

Лиза постучала в дверь. Нет ответа. Постучала снова, и, услышав сильно приглушенное «Да-да» на той стороне, обрадовалась. Ей не хотелось проводить утро последнего дня в *** в одиночестве.

Дверь медленно открылась.

—Доброе утро!

—Доброе…

—Скоро завтрак кончится, а ты, кажется, хотела встать пораньше.

—Да, спасибо… Подожди меня 5 минут.

—Я у себя буду.

—Хорошо, я зайду.

Лиза решила ещё раз проверить, всё ли она собрала перед завтрашним вылетом. Конечно, собрала в понимании Лизы — рассортировала, чтобы было удобнее сложить в последний момент: никто знает, что ещё может подарить ей новый день.

Так, в первый день своего пребывания здесь она обзавелась подругой, в чьей компании начинался и заканчивался каждый из последующих дней. Во второй — новым фотоаппаратом. Третий позволил ей побыть фотографом на репетиции, вернул утраченные впечатления и оставил ужасное похмелье на четвёртый, который, пусть и прошёл вяло, позволил ей погрузиться в менее центрально-туристические места города.

Пятый день оказался бодрящим: достопримечательности и шоппинг, после которого кошелёк стал тоньше примерно на полгода накоплений, так что последние дни приходилось быть чуть экономнее. На шестой — немного работы, встреча со знакомыми, фотографии. Седьмой — поход в театр, куда её пригласила Саша — актриса, приехавшая в *** по приглашению одного режиссёра, — с которой Лиза познакомилась в первый день.

—Мы проводим преступно много времени вместе, но я, кажется, и не против…, — успокаивала Саша Лизу, когда той казалось, что она вклинивается в рабочее время подруги.

Наконец, сегодня — лёгкое похмелье и предвкушение чего-то нового.

Сняв очки, Лиза чуть подкрасилась. Заветные 5 минут давно прошли, но в этом было мало удивительного — Саша не отличалась особой пунктуальностью, а спросонья, кажется, могла убить человека без зазрения совести. Лучше дать ей немного больше времени на то, чтобы прийти в себя, чем потом весь день, если они проведут его вместе, выслушивать её страдания.

Спустя 20 минут Саша зашла за Лизой.

—Извини, что так долго. Нужно было привести себя в порядок.

—Всё нормально, я как раз всё проверила. Время второго завтрака?

—Второго? Ты уже поела?

—Да, ты не отвечала ни на стук, ни на звонки, и я решила, что лучше дать тебе ещё немного выспаться.

—Ох, ну спасибо. Кошмар снился. Люблю кошмары.

Лиза рассмеялась.

—Как?

—Что как?

—Как ты можешь любить кошмары?

—Я будто в постановке участвую. Помогает ощутить эмоции, которых в жизни бы я точно никогда не получила. Переживать опыт, — Саша усмехнулась. — Только вот иногда физически тяжело от такого просыпаться.

—Я вообще редко сны вижу, — вставила Лиза, как бы отвечая на неозвученный Сашин вопрос, было ли у неё что-либо подобное.

—А я всё куда-то бежала, пока ноги не отказали. И проснувшись, пошевелиться не могла.

—Звучит ужасно. Не думаешь, что это может о чём-то говорить?

—Ты про трактовку снов?

Перед ответом Лиза слегка замялась.

—Скорее про здоровье.

—Хм. Ну, по врачам походить было бы неплохо.

Выйдя из лифта и направившись в сторону обеденного зала, девушки обнаружили на входе в него перегородку с табличкой «Завтрак окончен». Лиза посмотрела время, сверила его с расписанием завтрака и долго не могла понять, почему он закрыт — время едва перевалило за 9.

—Тебе все же стоило поторопить меня.

Очередной укол.

—Завтраки же до 10, я не понимаю, — на ходу смотря в телефон, Лиза пыталась понять, кто ее обманывает: время, память, расписание или собственный рассудок.

—Сегодня понедельник. По будням он до 9, — Саша выглядела раздраженной. —Блять, а есть-то хочется, — кошмары приходились большим стрессом для её организма. — Пойдем со мной до мака, тут недалеко. Угощу тебя.

Лиза, понимая состояние подруги, даже не пыталась огрызаться на резкости, лишь следовала за ней по пятам, будто ведомая на поводке.

Одевшись, девушки вышли на улицу, встретившую их морозным декабрьским утром.

—A cigarette?

—Oui, s’il te plaît.

Саша посмеялась, протянула Лизе сигарету, подожгла её и девушки продолжили путь.

В Макдональдсе было немноголюдно.

—Ты что будешь?

—Не знаю. Возьми то же, что себе.

—Я очень голодная, тебе не много будет?

—Тогда возьми что-то одно на свое усмотрение. И раф с фундуком.

—Окей, — Саша сняла пальто и направилась к электронному терминалу.

Даже стоя у терминала самообслуживания в Макдональдсе после резкого пробуждения, Саша выглядела утончённо. Одетая во все черное — кроме рубашки, слегка выглядывающей из-под свободного кардигана, — будто бы позирующая перед вспышками камер — её естественное поведение, а не кокетство на публику — она выбирала на электронном меню различные позиции макзавтрака с таким видом, будто отдавала распоряжения поварам на кухне собственного поместья. Широкие приталенные брюки развевались, отражая свет, пока она шла обратно к столу.

Лиза переводила взгляд с телефона на Сашу, стараясь скрыть свое восхищение её естественной грацией.

Спустя недолгое ожидание, заказ уже был на столе, и Лиза действительно удивилась количеству позиций, которое Саша взяла себе.

—Так, а это тебе.

«Что-то одно на свое усмотрение» превратилось в двойной макмаффин и сырники, а кофе был максимально возможного объема.

—Спасибо. Но куда так много? Я не осилю.

—Если что — доем. Смотрю на тебя, и захотелось накормить.

Неловкость от такой заботы постепенно улетучивалась, и Лиза, вслед за подругой, принялась есть.

Будучи wannabe-эстеткой с претензией на грацию, Лиза предпочитала фастфуду рестораны или, по крайней мере, нишевые кафе, чей рейтинг начинался от четырех звезд, но Макдоналдс, куда она с друзьями часто ходила после уроков в поздние школьные годы, занимал в ее сердце отдельное место. Пусть и редко, она могла позволить себе удовольствие посетить его в приятной компании, или, если таковая не находилась, в одиночестве.

Саша же была далеко не такой привередливой в еде, и, при необходимости, не отказалась бы и от привокзального кебаба. При этом она следила за своей фигурой не меньше любой заботящейся о себе девушки. Того требовали как профессия, которой она отдавала всю себя, так и её собственное ощущение прекрасного, чувство любви к себе. Спорт, считывание ощущений собственного тела, грамотный контроль калорий — то, что составляло часть ее быта не только как актрисы, но и человека.

Когда девушки вернулись к отелю, Саша достала ещё две сигареты, подожгла их и задумалась.

—Та-ак, — протяженно завела она, уперев палец в подбородок. — Сегодня мне нужно…

И принялась, пока сигарета тлела между аккуратных костяшек её пальцев,

полушёпотом, для себя, перечислять список сегодняшних дел.

—Плотный график.

—А?.. — Большая полоска пепла упала с Сашиной сигареты. — А, ну да! Я же в командировке!

После этих слов она сделала вторую затяжку, обозначившую половину сигареты.

—Пойдешь со мной?

—Куда?

—К тётке и на репетицию.

—А. Да, давай.

Дым смешивался с выдыхаемым паром.

—Знала, что ты не откажешь.

—Мне всё равно, кажется, делать особо нечего. Пройдусь ещё где-нибудь, и к тебе поеду.

—A. на ****ой живёт. В 3 уже у неё надо быть, она раздражается сильно, если опаздывают, так что без двадцати три у метро.

—Хорошо. Поняла.

—И захвати по пути фруктиков каких-нибудь. Или можем вместе зайти купить, а то она не любит, когда к ней приходят без гостинцев. А киви любит.

—Какая-то она злая по твоим словам.

—Не злая, а очень, — Саша широко открыла глаза и вымученным голосом повторила — Очень требовательная. Она сама такая из себя — пунктуальная, всё раздаёт направо и налево, когда не просят, и того же требует к себе. Прикольная, в общем.

—А чем занимается?

—Аранжирует музыку к фильмам. Правда, сейчас за ширпотреб один берётся, вроде сериалов наших, — Саша сжала кулак, указывая торчащей сигаретой на флаг, развевающийся над входом в гостиницу. — Но ты не переживай. Она по моде, edgy такая, вы найдёте общий язык.

—Теперь мне ещё страшнее, — обычно Лиза была уверенна в себе, но когда дело касалось друзей или родственников близких — важный шаг к сближению в любых отношениях — её уверенность подкашивалась.

—Да всё нормально будет.

Поднялся холодный ветер, задувающий снег в лицо.

—Смотри, сигарету потушил, — Лиза, щурясь, улыбнулась и показала подруге окурок.

—Удивительно, — саркастически отреагировала Саша, и снова затянулась.

—Опять она язвит, — теперь уже Лиза пустила в ход иронию.

Саша засмеялась и выкинула окурок.

—Пойдем у меня посидим немного, и я по делам.

—Давай.

На кровати в 907 номере, уставившись в телефон, лежала светловолосая девушка. Рядом ходила Саша, не спеша завершая утренние сборы перед очередным командировочным днем.

—Так, ещё раз, — Лиза будто вышла из транса. — Какие у нас совместные планы на сегодня?

—М-м.. в 14:40 встречаемся на ****ой и идём к А., в 18:00 будет репетиция, а дальше посмотрим.

—Я бы хотела провести время после репетиции с тобой.

—Это очень мило, солнце, — Саша наклонилась над Лизой, повернула ее лицо так, чтобы их взгляды встретились. — Я думаю, что получится.

—Я рада! — Лиза потянула Сашу на себя и обняла её. — Не знаю, как я без тебя домой поеду.

—Ну… — девушка освободилась из объятий. — Уж как-нибудь справишься. Или тебя нужно и до аэропорта проводить? — вопрос прозвучал куда игривее, чем ей того хотелось.

Саша была рада новому знакомству. Лиза казалась ей милой, немного зажатой девушкой, которой нужно было время, чтобы полностью раскрыться. Но уже сейчас её влекли Лизины образованность, чувство вкуса, манера говорить и стиль — то, что Саша всегда высоко ценила в людях. Но это было не самое важное. Находясь рядом с ней, Саша чувствовала себя так, как чувствует только на сцене. Она не понимала почему, но в такие моменты она — актриса — будто смешивалась с ней — человеком — и тревоги, волнения которые она испытывала в повседневной жизни, словно исчезали.

Сашин быт в командировке выглядел следующим образом: репетиция, встреча с кем-то, репетиция, зал, отдых — сериалы, книги, бокал вина или, если кто-то попадался под руку, мальчик на цепи. Но потом она случайно познакомилась с Лизой, которая, как собачка, стала везде увязываться за ней, а Саша вовсе и не была против: ей нравилось внимание таких людей, а чувство единения и комфорта, осознанное ею где-то на третий день знакомства, помогало куда лучше проявлять себя в работе. Она даже умудрилась провести Лизу на закрытую репетицию в качестве фотографа, но на вопрос, хотелось ли ей произвести впечатление на новую знакомую или она хотела увидеть результаты работы в её присутствии, — сама бы не смогла ответить.

—А ведь мне правда будет тебя не хватать, — Лиза приподнялась на кровати, спустила ноги на пол.

—Мы же всегда можем списаться-созвониться, да и ты живешь не в последнем захолустье, я точно к вам как-нибудь заеду.

Лиза встала, потянулась и собралась идти к себе: время близилось к 10:30, когда Саше нужно было ехать на первую репетицию.

—Как я выгляжу? — Саша встала перед ней.

—Неотразимо, как всегда.

Её черное каре и глаза цвета изумруда цепляли всех, кого удостаивали взглядом. Девушки уже успели наделать совместных фотографий, и немало Лизиных коллег, особенно тех, кто был увлечен театром и узнавал актрису, интересовались, как и где она умудрилась познакомиться с ней.

—Мне пора, не забудь, без двадцати три на ****ой!

—Да, удачи! Я до полудня, наверное, поработаю немного, да прогуляюсь ещё где-нибудь, и буду там.

Девушки попрощались в коридоре, и Саша пошла к лифту, а Лиза - к себе, в 908 номер.

Журнал, в котором Лиза публиковалась, всё ещё имел печатное издание, делая упор на нём, но на сайте также публиковалась часть статей — интервью или что-то, что не прошло отбор в печатное издание, онлайн-эксклюзивы. У неё была своя колонка в печатном издании. Девушка давно разработала идею следующего блока статей, и сейчас активно собирала материал для него, и какого было её удивление, когда она повстречала Сашу — актрису театра, ведь именно о дизайне театрального костюма, его влиянии на современную модную индустрию и дальнейшем развитии отрасли и планировался блок статей. Сближаясь с кем-то, Лиза всегда погружалась в то, чем горит этот человек, и, если это совпадало с её интересами, то погружение катализировалось до чего-то граничащего с тихой одержимостью.

Поработав до 12, Лиза задумалась, что делать дальше. Добираться до ****ой — полчаса, а проработать последний день отпуска — не лучшая перспектива. После очередной сверки своего to-do списка, она приняла решение повторно посетить ближайшую достопримечательность — дом X, памятник советскому конструктивизму, — и перекусить в местной кофейне, в которой она, к своему удивлению, ещё не была.

Когда репетиция окончилась, к Саше подошел N — коллега из её родного города, приехавший в *** годом ранее. Саша была здесь всего 3 недели, из которых последние 2 провела в репетициях нескольких постановок, но до самой сцены, по независящим от неё обстоятельствам, произведения ещё не дошли.

Отношения с N ещё со знакомства в родном городе были чем-то большим, чем просто профессиональные: периодически проводя время вместе, они могли напоминать пару, хотя оба прекрасно сознавали, что друг у друга не одни. Сегодня N пригласил её провести время после репетиции у себя.

—Почему бы и нет? — Саша, последнюю неделю везде таскавшая за собой Лизу, успела истосковаться по интимной близости.

Поцелуи, объятия, ласка — между репетициями не то, приняли решение не продолжать.

—Я просто… я так не могу. Мне нужно, чтобы репетиции кончились — точно кончились — и тогда.

—Да всё нормально, чего ты распереживалась так.

—Спасибо, — этой благодарностью напомнив себе Лизу, Саша немного посмеялась —Я тоже по тебе соскучилась, но… короче, ты понимаешь.

—Да-да, Саш, всё нормально. У тебя же не в первый раз такое.

—Да, точно, — Саша закурила.

—Может, посмотрим что-нибудь? — N открыл ноутбук и принялся листать ленту фильмов. — И не кури здесь. Владелица учует запах — с тебя штраф возьму.

—Прости, я опять забыла, — Саша виновато посмеялась, ловко открыла окно, потушила сигарету о снег и выкинула окурок восвояси. Не закрывая окна, она накинула свитер поверх обнаженного торса, принесла с кухни кружку с чаем и опустилась на колени к N. — Вечером посмотрим. У меня дела ещё есть в промежутке. Пойду к A. с Лизой.

—Передавай привет обеим. Чего вдруг ты решила их познакомить?

—Не знаю, мне кажется, понравятся друг другу. Пойдём на кухню.

Лиза сидела в кофейне и пересматривала фото и видео с поездки. Первые — снимки нескольких красивых зданий, далее — бар, Саша, пьяные видео с первой ночи в отеле. Куча селфи по пути куда-то, примечательные здания, Саша. Памятники архитектуры, Саша на фоне примечательных зданий(по совместительству — памятников архитектуры), фото из магазинов, фото покупок — поездка выдалась продуктивной во всех смыслах.

Всё же, врач не врала, когда советовала провести отпуск в другом городе, и Лиза с нетерпением ждала, когда сможет поделиться впечатлениями с ней, и уже не только с ней. Теперь она хотела поделиться этим со всем своим окружением, как мама, вернувшаяся из ежегодной поездки. Круассан и матча смягчали ожидание времени выхода на последнюю встречу с Сашей.

Не уследив за временем и слегка задержавшись у N, Саша поняла, что опоздает. В первую очередь нужно было предупредить тётю: A. будучи образцом пунктуальности, не просто сильно раздражалась — она приходила в бешенство, если кто-то опаздывал более, чем на 5 минут. Это являлось частой причиной её конфликтов с Сашей и другими людьми — будь то деловые партнеры или родственники: к ним она была особенно требовательна.

В ответ на Сашино сообщение A. закатила тихий скандал. Её саркастические интонации и злоба сквозили в каждом написанном слове, а когда текстовой экспрессии стало не хватать, в ход пошли голосовые сообщения. Саша не стала их слушать, чем, вероятно, ещё больше злила A., и, чтобы не портить себе и тёте нервы — находиться друг с другом после такого они бы не смогли — ей было принято решение не видеться.

«я не приду»

3. Tbl vvresh mn:ye

никогда никем
никогда и ни с кем
твой венок из цветов
цвета в алый рассвет
не забыть до утра
буду дальше никем
руки словно каток
но останусь ни с чем
буду дальше ни к месту
ты так любишь стесняясь
прикасаюсь к одежде

снова боль до утра
но она же моя
не забудь никогда
руки - холод - зима
поменяет тебя
поменяет меня
ты коснешься
боишься
не нужно
себя
больше мучить

подписи, числа
давно очевидно
в страхе понять
и опять
и опять
в нем же забыться

В 14:20 Лиза уже была на ****ой. Она боялась опоздать — каждый раз, когда казалось, что есть ещё куча времени, она умудрялась задерживаться, — и хотела посмотреть округу станции. Поднимаясь по эскалатору, Лиза нашла на карте ближайший магазин, чтобы заранее купить киви.

Взяв 7 — эта цифра ассоциировалась у неё с Сашей — штук, она встала в очередь. Кассы самообслуживания не работали, кассирша, как бы ни старалась, не могла работать быстрее, а количество людей, снующих по магазину, начинало тревожить. Расплатившись и выйдя на улицу, Лиза облегченно выдохнула. Взглянув через окно на бедную кассиршу она насчитала 7 человек, которых той, с её неработающими суставами, нужно было обслужить, а ведь это только те, кто стоял в очереди.

Подъем на эскалаторе, который Лиза, как обычно, не учла, и поход в магазин отняли все время, заложенное на одинокую прогулку вокруг станции, и она решила дождаться подругу у метро. Ровно без семи минут обозначенного времени, когда станция метрополитена была прямо перед ней, телефон завибрировал от уведомления.

«так слушай встреча отменяется, я слегка задерживалась, а эта ебанутая сгорела

извини что так поздно»

Лиза пустым взглядом смотрела на экран. Выключила-включила его.

Убрала в карман и поняла, что хочет закурить. Сигарет не было — она брала их исключительно у Саши. Снова достала телефон, написала ответ.

«окей, я тгд просто погуляю тут. во сколько и куда на репетицию?»

Убрала и пошла обратно в магазин. Опять уведомление.

«туда же, куда в прошлый раз в 18»

«оке»

Лиза сорвала джекпот, но вместо денег ей на голову свалилась куча тревог и беспокойств. Толпа людей, отмененная встреча, желание курить, еле движущаяся очередь и семёрки, семёрки, семёрки. Лицо кассирши, стекающее на пол вслед за выпавшими от химиотерапии в попытках излечить саркому волосами, ни о ком не думающие покупатели, чуть ли не ходящие по ногам, дышащие в спину, все ожидают одного — когда эта очередь сдвинется. С каждым вышедшим человеком казалось, что движение только замедляется. В эпоху всеобщей цифровизации всегда найдется индивид, настолько не замечающий ничего вокруг себя, что везде таскает исключительно наличные — хорошо ещё, если не мелочь — и сегодня они все — все семеро на целый мир — собрались перед ней. Голова кружилась, воздух становился все более сдавленным, чувство того, что она заставляет людей позади себя ждать, усиливалось, а подруга, на которую она хотела потратить весь день, даже не предложила ей встретиться перед репетицией взамен отмененного визита. И опять семёрки. И опять движение, но… но расщепление, как и очередь, не может быть вечным, и вот она уже у кассы, достает из сумочки паспорт, прикладывает телефон к терминалу и, в этот раз неслышно, выдыхает.

Выйдя из магазина, Лиза, с сигаретой во рту, поняла, что у неё нет зажигалки. Пока в голове распадалась одна небольшая вселенная, на губах промелькнуло лишь «блять». Не желая возвращаться обратно, она посмотрела на карте ближайший продуктовый или табачный, но до всех было идти дольше, чем хватило бы её терпения. Вернуться пришлось. В этот раз очередь шла быстрее — последние идейные противники безналичной оплаты уже отоварились — и уже за это Лиза слезно благодарила небеса.

Наконец купив зажигалку и закурив, Лиза, чтобы окончательно успокоиться, построила маршрут к достаточно удаленному от метро парку и неспеша пошла туда. Нахождение на природе, пусть даже её симулякре, помогает найти единение с собой и с миром. Воздух морозил пальцы, сигарета тянулась тяжело и медленно, но Лиза больше не откашливалась — за неделю привыкла. Достала телефон убедиться, что идёт правильно, проверила уведомления. Пусто. Убрала телефон.

Снова достала — посмотреть время. 14:49.

«Точно. У неё же ещё репетиция вечером. Хоть там увидимся».

Уже от этой мысли стало немного свободнее.

Людей в парке было не так много. Идя по тропинке, старательно очищенной от снега, который сгребли к стоящим вдалеке деревьям, Лиза ощутила духовный подъём и облегчение, будто обод, сжимающий голову, растворился. Природный островок вблизи центра города оказывал целительное воздействие, затягивая тихую бездну внутри. Её повседневности этого не хватало.

Оставив недавно приобретенную камеру в номере, она немного пофотографировалась на свой телефон, побродила по ухоженным тропинкам и, скурив еще одну сигарету, отдохнула на парковой скамейке. Она была благодарна курению за такие моменты, когда, в одиночестве находясь на улице, хочется просто встать, подумать, осмотреть что-то, или присесть и отдохнуть, смотря вдаль — но выглядеть как идиот, бесцельно остановившийся у случайного столба, совсем не хочется, и можно оправдательно закурить. Смотрите все: я не стою у мусорки, я курю. Окончательно придя в себя, Лиза решила еще немного пройтись по парку, где-нибудь пообедать и поехать на репетицию.

Мощёная дорожка вела под еловыми ветками вглубь заснеженной опушки на отшибе разрыхлённого озерами парка. Наблюдая за снежинками, падающими между тонкими ветками-костями, Лиза ощущала детскую радость. Заострив взгляд на одной снежинке, крупной, по форме напоминавшей сердце, она увидела блик Солнца, выстрелом прошедший через её тонкие грани. После этого декабрьские тучи, словно при перемотке, накрыли всё небо. Роща погрузилась в тень. Снежинки становились толще, крупнее, и через какие-то пару мгновений из-за снегопада ничего вокруг не было видно.

—Что ж ты так переживаешь, если обещала больше не? — Низкий голос произнес откуда-то над ухом.

Лиза сохраняла внутреннее спокойствие, но от неожиданности оглянулась. Вокруг никого не было. Становилось холоднее.

Над головой что-то вспорхнуло. Задул ветер, и над ближайшей в поле зрения веткой выписался силуэт совы. Два янтарных глаза смотрели на девушку из темноты.

—Сама же зарекалась, помнишь?

—Да, но сейчас..

Сова наклонила голову в ожидании завершения фразы. Его не последовало.

—Что сейчас?

—Сейчас, кажется, всё по-другому, — Лиза улыбнулась. — Сейчас я чувствую себя нужной, я чувствую близость, я чувствую… я что-то в принципе чувствую.

Голова совы вывернулась, и теперь клюв был сверху. Глаза, пульсируя, увеличивались.

—Да-а? Вот как. Интересно.

—…

—А почему, ты думаешь, она опоздала на встречу? Почему все отменилось?

—Не знаю. Это не мое дело, она описывала характер этой A. и предупредила, что все отменилось. Да, поздновато, но…

—Что «но»? Ты думаешь, что все пройдет так, как надо тебе? Ты думаешь, она не променяла последний день с тобой на кого-то другого? Ты ведь сама мистически веришь в то, что она — самое близкое, что у тебя есть, так может, стоит остановиться и задуматься? Может, стоит отстраниться? Держать дистанцию? Зачем ты оправдываешь её и ранишь себя? Даже сейчас ты видишь, чем всё кончится, зачем врешь себе, что в этот раз всё будет иначе?

Лизе нечего было ответить голосу разума. Она всё понимала и головой, и сердцем, но не могла не отдаться той сказке, которую бессознательно придумывала себе всю последнюю неделю. Это была её сёдзе-манга, и Лиза рисовала в своей голове самую радужную концовку из всех, хотя где-то внутри, ещё на третий день встречи, она поняла, чем всё закончится.

—Будь осторожнее со всем этим. Ты же знаешь, что мне не всё равно. И тебе снова будет больно.

После этих слов нарисованный мир, казавшийся более реальным, чем тот, куда она вернулась, начал распадаться на клетки шахматной доски, чтобы затем соединиться в её сознании.

Лиза моргнула, закурила и пошла к выходу из парка.

Теперь, её внутреннее ощущение печального конца не давало ей покоя. Да, они знакомы с Сашей всего неделю. Но разве этого мало, чтобы узнать человека и привязаться к нему? Проникнуться симпатией? Что вообще есть человеческие отношения, если их невозможно понять без времени? Последний год одиночество не было особой проблемой для Лизы, но, если вдруг случалось повестись с кем-то, кто, кажется, способен был его сгладить, то она сажала себя на поводок, пусть каждый раз, когда этот поводок приходилось обрубать, становилось всё больнее.

Её семья не отличалась особым богатством — скорее, характеризовалась твёрдым средним классом. Требования к девушке были высокие, порой даже слишком, что нередко кончалось конфликтами, но спустя годы Лиза была благодарна родителям за тот уровень воспитания и образования, что она получила. Высокие запросы к себе формируют высокие запросы к окружению, но мало кто мог им соответствовать.

Большинство школьных друзей разъехались по разным городам или странам, а университет, пусть и считался престижным, лишь сильнее укреплял разочарование в людях. Вместе с отчуждением повышалась и тревожность — сближаться стало совсем тяжело. Работа журналистом вынуждала общаться с людьми, но и они большей частью оставались где-то на фоне. Лиза всё сильнее замыкалась в себе, эскапизм стал частью повседневности.

Тоска по школьным временам съедала, одиночество становилось невыносимым, а побег от реальности переставал работать. Скорее, реальность начала перекладываться на очередной сериал, просмотренный за неделю, и выход из неё могли дать только наркотики. Но Лизу никогда не интересовала эстетика декаданса. Осознав, куда всё идёт, она решила начать посещать психотерапевта, чтобы и поговорить было с кем, и постепенно разгребать накопившиеся проблемы.

Врач был приятным мужчиной средних лет, женатым. Но уже на третьем приёме Лиза начала замечать, что их взаимоотношения перерастают в нечто большее. Четвёртая встреча прошла в ресторане. Пятая — в отеле. Терапия была окончена. Теперь она — обыкновенная любовница состоятельного мужчины. Она понимала, что поступает ужасно, но ничего не могла с собой поделать: её влечение к этому человеку было выше её моральных принципов. Тогда ей казалось, что он единственный, кто способен понять её и заполнить ту необъятную пустоту одиночества, с которой она жила с поступления в университет.

Но со временем чувство вины и боль нарастали — так продолжаться не могло. Эмоции, после долгого затишья вулканическим извержением бьющие из неё, приводили к истерикам, нервным срывам. Лизе становилось всё тяжелее работать: каждая минута без него была наполнена подозрениями и страхом быть брошенной. Она ревновала его к жене, другим пациентам, коллегам, и в то же время хотела быть рядом с ним, снова ощутить его присутствие. А потом он ушёл. Без долгих предисловий, разговоров — написал СМС, и всё. Она попыталась дождаться его у больницы по окончании смены, лишь бы узнать, что случилось, почему всё должно заканчиваться так, но, как ей сказали в приемной, он уволился, а новое место работы было неизвестно. Щелчок пальцев — она в ванной, руки — в порезах, в желудке — блистер транквилизаторов, вино и водка, и кажется, что смерть неизбежна — да и сожалений никаких нет, — вот только, словно ведомая плохим предчувствием, Лизу решила проведать мать. Скорая — пара месяцев в психиатрической больнице — новая жизнь. Лиза понимала, что привело к такому, и больше не могла допустить повторения этой ситуации. Она любила жизнь, любила людей, не смотря на свою отчужденность, и точно не хотела умирать, но неконтролируемые эмоции, вызванные разрывом с человеком, в котором она видела не просто любовника — она видела в нем родственную душу — привели к такому исходу.

С тех пор Лиза решила более скрупулезно подходить к вопросам своего психического здоровья. Государственный дневной стационар, проверенный, опытный врач — в этот раз девушка — и разговоры с голосом разума, который ей нравилось представлять совой, ласково названной Чумазью. Но самое главное — она решила быть менее требовательной к людям, оставив прошлую себя позади. У неё появилось много знакомых, каких-то она даже могла назвать близкими, однако тесно сойтись ни с кем с тех пор не могла, говоря себе «больше, пожалуй, никогда» каждый раз, когда что-то подобное намечалось на горизонте. Эта сдержанность была холодной, что роза на снегу, но именно она помогала ей сохранять рассудок и не доводить дело до неконтролируемого срыва.

Но с Сашей кажущаяся необходимость дистанции начала пропадать — Лизе самой хотелось этого. Актриса, словно сошедшая с подиума, приятная и внутренне, способная поддержать разговор, сдержанная, ловко владеющая своим телом; кажется, Лиза снова начала влюбляться. Она отдавала себе отчет в том, что это не романтическая любовь, но что-то большее: что-то, что помогло бы ей отогреть эти холодные розы, и наконец посадить их в теплом летнем парке; что-то, у чего есть безграничный потенциал для каждой из них. Лиза приняла свое осознание того, куда все идёт, но, поскольку чувства не были романтическими, она позволила ему потонуть в сладости каждого разделенного с Сашей момента. Когда они были вдвоем, они могли говорить обо всем, пока фоном шли китайские фильмы или модные показы; Сашина искренность, доброта и заинтересованность пленили Лизу: она никогда не сталкивалась с кем-либо подобным. Уровень интимности при простом разговоре казался ей чем-то доступным только давно влюблённым друг в друга. Но Чумазь говорила другое. Ей нельзя было не верить, её можно было только заглушить, и Лиза слишком долго позволяла её голосу тонуть в нектаре платонической любви. Волнения, так давно не посещавшие её в личных взаимоотношениях, возвращались. Недоверие и паранойя собственницы росли с каждой минутой Сашиного молчания. Сказка рушилась, сёдзе-манга перетекала в реальность, но Лиза, хоть и думала, что приняла это, ради интереса решила, что отдастся своей фантазии до конца — просто посмотреть, что из этого выйдет. Она написала Саше.

8.41421356237… Repetiu,i:ya/otkroveni:ye

в твоих зрачках сердца
у тебя девять жизней, знаю,
хотелось бы, но никогда
я пропадаю в тебе, таю
станет тепло, но ты одна
пишешь картины, манишь тканью
я ночь, молочная луна
на небе тушью растекаюсь
брелок на память, навсегда
ты на ключах моих, прощаю
тебя, себя, опять зима
придёт. я снова отпускаю
тебя, себя и как тогда,
играя с жизнью, потеряюсь

Даже на репетиции, выступая на сцене, Саша была бесподобна. Всё то ярко-слепящие великолепие, которое Лиза наблюдала за ней в повседневности, концентрировалось в сценическом образе, поведении и выходило наружу. Она не просто проживала роль, она была ею. Все остальные из актерской группы блекли на её фоне. Когда Саша была на сцене, Лиза, стараясь подобрать лучший кадр, невольно фотографировала только подругу, которой была отведена главная роль: она слишком затмевала своих коллег. Вера в происходящее на сцене не подвергалась сомнению ни на секунду.

Фотография слегка смазалась. Лиза вспомнила Чумазь и её слова. Но магия сказки брала верх над холодной рассудительностью, и она отдалась созерцанию и запечатлению Сашиной игры. Она поверила, что её холодные цветы, застывшие на подоконнике, отогрелись. Что теперь тёплые цветы — яркие, согревающие — будут помогать ей двигаться дальше. Ведь теперь она была не одна.

Когда Саша играла, она чувствовала свободу. Когда взгляды публики были обращены на неё — чувствовала себя живой. Чувствовала единство. Она отдавалась каждой репетиции, выкладывалась на полную всегда, будь то простое заучивание реплик или финальный прогон перед выступлением.

Впервые выйдя на сцену в 15, она поняла, что останется на ней надолго. После репетиций в театральном кружке, на которых Саша нехотя появлялась по настоянию родителей, то выступление стало настоящей отдушиной. Она продемонстрировала на сцене всю себя, пропущенную через сценарное и режиссерское видение, и впервые с 13 лет почувствовала себя собой. Впервые за почти 3 года осознала себя единым целым.

Богатая семья, обозначенные перспективы — Саша росла в любви и заботе, всегда окруженная теплом и вниманием. Но спустя пару недель после своего тринадцатилетия начала замечать, что люди смотрят на неё не так, как на всех остальных. Она ощущала что-то иное, враждебное, в отношении к себе. Подруги, учителя, одноклассники, знакомые по кружкам — все они, смотря на неё, будто ждали чего-то. Ей казалось, что она всегда что-то кому-то должна. Что-то, чего она не могла дать. Она чувствовала вину за это. Ей казалось, что все вокруг ненавидят её. Начала видеть заговоры против себя, перестала доверять.

Но если с чужими людьми она была сдержанна, то с семьей — откровенна. После очередной ссоры она кое-как донесла родителям свои чувства. Затем — психиатр и работа с психологом, которые, пусть и помогали ей стабилизировать состояние, не могли вернуть чувства нормальности. Каждый раз, общаясь с кем-то, Саша ощущала раздробленность в себе, постоянную вину. Из взаимодействия с другими оно перетекало в повседневность. Ни таблетки, ни забота, ни терапия не помогали, но она продолжала жить, как могла.

В один момент увлёкшись театром, она с головой ушла в него, бросив модельное, которому посвятила 6 лет. Занятия группы вел перспективный, но неопытный наставник, и после нескольких месяцев упорной работы Сашино разочарование почти достигло предела. Однако родители убедили её продолжить занятия хотя бы до первых нескольких настоящих выступлений, чтобы уже потом решить, надо ей это или нет.

Из-за театра ухудшалось её состояние: он вытеснил всё, кроме учёбы. Но Саша не хотела разочаровывать родителей — она видела, сколько усилий они в неё вложили. Прислушавшись к советам, она решила довести дело до конца и, скрепя зубы, отдалась репетициям. И её отдача возымела эффект. Выступив на сцене, она впервые за долгое время ощутила себя собой. Взгляды из темноты зрительного зала больше не требовали — они восторгались ею. Теперь Саша поняла, как снова ощутить себя целой. Нормальной.

Это состояние целостности было с ней только на сцене и какое-то время после —пока она на встретила Лизу. Лиза была единственным человеком, который смотрел на неё так, будто она никогда не сходила со сцены. Её присутствие затягивало раны, которые Саша наносила сама себе в попытках понять, что с ней не так.

Каждое Сашино движение было четким и последовательным. Каждая реплика была произнесена не ей, а персонажем, которого она играла. Но Лиза видела, как сквозь эту роль просвечивает настоящая Саша, она замечала каждый блик, проходящий сквозь решето роли. Она была пленена этим ещё в прошлый раз — нет, она была пленена этим всегда, когда Саша была рядом. Но именно на сцене, в поставленном кадре её грация и харизма раскрывались по-настоящему. Лиза очень хотела увидеть её игру во время постановки, а не на репетиции.

Первые Сашины отношения начались в 17, и продлились полгода. Инициатором разрыва была она, причиной — скука: он не мог дать ей ничего нового, а самочувствие рядом с неопытным подростком не улучшалось. Они разошлись мирно, но на тот момент Саша поняла, что не найдет любви или хотя бы романтического комфорта у ровесников. В научных целях она попробовала посмотреть в сторону более зрелых мужчин, но, пусть с ними было выверенней, они умели (или делали вид, что умеют) ухаживать, от скуки это не спасало. Зато манипуляции, с помощью которых она держала уверенных в себе мужчин на поводке, очень даже увеселяли. Дорогие рестораны, подарки, важные роли — она получала все, что хотела, просто существуя. Но чувство вины нарастало с каждым оказанным ей знаком внимания, и Саша решила прекратить такие игры.

Она нашла себе любовника, сначала одного, но регулярные встречи с одним надоедали. Появился второй, третий. Количество сердец, разбитых ею, увеличивалось с каждым месяцем, старые связи приедались, и новые, если появлялись, тут же их вытесняли. Ни в ком она не видела чего-то большего, чем тёплый вибратор — иногда ласкающий, иногда говорящий что-то умное, но по-прежнему имеющего одну главенствующую функцию.

Со временем такие непостоянные связи начали усиливать Сашину диссоциацию. Разрыв между ей повседневной и ей сценической увеличивался — и в один момент, решительно оборвав все подобные контакты, она уехала в загородный дом, месяц провела с семьей, пытаясь найти себя. Ничего, кроме пустоты и театра.

Она ненавидела себя за это. Осознание всех перспектив, которые она променяла на сцену, угнетало; ей хотелось забыться. Она никогда никого не любила. И что за жизнь она выбрала — выступать ради слез и аплодисментов тех, кто вне сцены всегда требовал от нее что-то, но, стоило ей только выйти на подмостки, как они все начинали видеть её… ей. Только тогда они могли что-то ей дать. В то же время выступления на сцене — единственное, что закрывало дыру внутри неё — и теперь она чётко осознавала этот пробел.

Гуляя по лесу с отцом, она пыталась найти ответы в корнях и ветвях деревьев.

—Ты можешь поговорить со мной о том, что тебя беспокоит.

—Да вроде всё более-менее, — интонация выдавала её.

—Саш, девушки твоего возраста, у которых всё более-менее, не срываются в деревню на целый месяц, каждый день проводя в одиночестве. Мы с мамой волнуемся. Я волнуюсь.

Саша решила быть с отцом искренней. Начав издалека, она рассказала ему обо всех своих переживаниях, и он внимательно её выслушал.

—Спасибо, что поделилась.

—...

—Твои переживания не должны быть обращены к Богу. Бог — это любовь. А мы с тобой — люди. Откуда любви знать, в чем смысл, если это лишь набор чувств, возникающих между двумя?..

Её отец часто говорил о Боге в подобном ключе, хотя назвать себя верующим точно не мог. В подростковом возрасте Сашу смущало такое противоречие, и мать была ей куда ближе, но сейчас Саша чувствовала, что понимает, о чем он говорит.

—...не нужно замыкаться. Как ты открываешься миру на сцене, так попытайся, хотя бы попытайся, открыться ему в повседневности, ведь люди далеко не настолько ужасны, как тебе может казаться...

Он еще долго распинался. Этот разговор помог ей, и уже через два дня, которые она решила провести в более тесном взаимодействии с родителями, помогая им в уходе за садом, она вернулась в город.

В перерывах, когда Саши не было на сцене, она помогала Лизе с фотографиями, подсказывала, на ком и в какой момент сфокусировать внимание. В такие моменты Саша казалась куда живее, чем обычно. Лиза не то чтобы нуждалась в помощи, но и отказаться от Сашиного содействия не могла: разделяя с кем-то рабочие или творческие обязанности, она чувствовала особую близость.

С 13 лет Саша не водила ни с кем близкой дружбы. В знакомых она видела змей, готовых в любую секунду обвиться вокруг её шеи, почти всегда держала дистанцию. Немного повзрослев и прислушавшись к словам врачей и отца, она позволила себе сближаться с некоторыми людьми, пыталась формировать связи, доверять. Но видя, вдобавок к постоянному требованию, в других ту же пустоту, что она бесконечно ощущала в себе, она уставала от таких отношений и сводила их на нет. С Лизой такого не было.

Сейчас её окружение — пара знакомых актрис, критиков и мальчиков, давно посаженных на цепь, которых можно было подозвать, когда удобно — и они объявлялись. На дни рождения звала людей из труппы, интересующих её медийных персонажей и старых знакомых, внезапно возвращавшихся в её жизнь прямо перед празднованием. Но отмечала их она исключительно ради статуса и потенциальных знакомств.

После каждого такого празднования ей нужна была минимум неделя, чтобы прийти в себя: 7 хороших постановок — по пьесе на каждый день — и театральная практика в одиночестве. Она сама, с помощью мебели и одежды, выстраивала мизансцены у себя дома, наряжалась самым безумным образом, каким только могла, в таком виде фотографировалась и выходила на прогулки лишь для того, чтобы ощутить себя, как на сцене или подиуме. Только такое внимание помогало ей двигаться дальше, справляться с бесконечной ненавистью к себе.

После репетиции Лиза ждала Сашу у выхода. Было уже темно, фонари подсвечивали падающий снег.

Репетиции проходили в арендованном помещении: режиссёр никак не мог определиться с театром, в котором будет ставить свои пьесы. Саша характеризовала его как странного, импульсивного человека, пускавшего кучу денег на ветер, но не жаловалась, поскольку зарабатывала стабильно и много, пускай до постановки не дошла ещё ни одна из репетируемых пьес. Главное, что сподвижки к тому, чтобы выступления состоялись, были, но неконтролируемые обстоятельства и внутренние убеждения самого режиссера отдаляли дни премьер на неизвестный срок. Лизе же он показался… примечательным. Его подход к работе расходился с её ожиданиями, сформированными на основании описаний знакомых, связанных с театром, и различных источников информации, которые она шерстила в рамках работы. Да и Саша подтвердила, что никогда с подобными «театральными энтузиастами» не сталкивалась. За последнюю неделю, проводя вечера вместе, девушки успели обсудить многие аспекты театрального искусства, и Лиза с нетерпением ждала, когда полноценно сможет применить полученные сведения в работе.

Саша, радостная, какой всегда бывала после репетиций, вышла под руку с N, которого представила Лизе ещё в прошлый раз. Увидев подругу, она подбежала к ней, быстро проговорила:

—Слушай, я сегодня поздно буду. Перекинешь фотки мне на ноут? Спасибо.

И ушла.

В этот момент Лиза ощутила только пустоту. Ни тёплых, ни холодных цветов больше не было.

9. pr0sti men:ya

позволить своей скорби
переделать реальность
в тумане
все мысли лишь о ней
и снова воскресают
образы и мысли
ранимые
она пахла жасмином
и цитрусом
когда боялась показаться
слабой или
обессиленной
затягивает тучами небо
у моря не будет легче
если холод не отойдет
я спою тебе песню
которую ты так любила
а все вокруг ненавидели
я, честно, тоже
но
блеск её глаз того стоил
теперь
когда нет
я ищу по тому же маршруту
переписывать сцены и строки
её губы
перерисую в тетради
лишь бы хоть где-то
она была
пускай как напоминание
эпитафия
красивые глаза
черное пальто
запах табака
разлитое вино
вина
я чувствовал её
и до конца не обесценить
ту палитру, что
как розы на ветру
под солнцем
блики на снегу

Лиза уже собрала чемодан и сидела во мраке отельного номера, тихо, нетерпеливо ожидая чего-то, о чём ей было бы стыдно признаться вслух. И без того скользкая поверхность ткани её рассудка окончательно стиралась, и Лиза могла провалиться через неё в бездну безумия в любой момент. Чумазь не появлялась — гордая птица после пренебрежения её словами не придёт с упрёками, а будет наблюдать, как девушка разгребает последствия собственного выбора. Спустя чуть больше года приёма различных лекарств — такую закономерность она выявила сама — стрессовые ситуации сильно клонили её в сон, и, не сопротивляясь, она отдалась грёзам на мягкой отельной кровати.

Ей снилась Саша, идущая впереди в каком-то туннеле. В нём было сыро, слышно, как где-то поблизости течет река. Лиза оглянулась, и вот она уже на лесной поляне, а её подруга… нет, это не её подруга. Незнакомая девушка сидит на поваленном дереве и сверлит её взглядом рубиновых глаз.

—Узнаёшь меня?

—…

—Я жена И.С., — девушка казалась невозмутимой.

На этих словах Лиза вздрогнула. Она почувствовала, как всё её нутро уходит под землю, и её засасывает туда же вслед за ним.

—Знаешь.. Я давно тебя простила. Твоей вины в этом всём… Конечно, она есть. Вина лежит на каждом из нас. Если бы ты подумала о том, как бы чувствовала себя на моём месте, возможно, ты не стала бы так поступать. Но знаешь… ты не состоятельный мужчина, манипулирующий одинокой израненной девушкой.

С ветки единственного дерева на Лизу пронзительно смотрела Чумазь. Её зрачки то расширялись, то сужались, гипнотизируя, пока клюв увеличивался для того, чтобы уставиться на неё объективом телекамеры.

—Вы сейчас утверждаете, — ведущий отчеканивал каждое слово. — Что ваше поведение в прямом эфире — приемлемо?

Психотерапевт, сидевшая рядом с Лизой, пыталась что-то сказать в её защиту, но аплодисменты из зала позади не дали ей издать ни звука. Лиза хотела было возмутиться происходящему, но слова застревали и падали обратно в горло, так никогда и не добравшись до воли. Дышать становилось тяжело, и она начала падать вслед за ними, пока не приземлилась на мягкую заснеженную дорожку в ночном лесу.

Немного приподнявшись, Лиза увидела рядом с собой чёрный рюкзак, сконструированный в духе новейшего tech-дизайна. Что-то подсказывало ей заглянуть в него. Внутри были только термос и упакованные бутерброды.

Смотря на них, она начала чувствовать запах сырого бетона, термос понемногу чернел, отдалялся; волосы, колеблющиеся с каждым шагом идущей впереди девушки, слабо освещались приглушенным светом аварийной лампочки.

—Ты любишь детей?

Слова всё ещё не могли покинуть Лизиного нутра.

—А я нет.

С каждой попыткой ответить что-то Саше, Лиза все больше ощущала собственную беспомощность.

—Может, босиком по воде пройдемся?

Беспомощность вселяла страх. Звук течения усиливался.

Ступив босой ногой на просочившийся в туннель ручей, девушка увидела пролетевшую рядом сову, но не признала в ней Чумазь: все происходило слишком быстро.

—И ведь я обо всем знала. В один момент это стало очевидно, мы поговорили, и тогда он лежал — врач-психиатр с 9-летним стажем — рыдал, бил себя по лицу, душил себя, истерично смеялся со своей собственной слабости.

Тревога нарастала, и Лиза, отложив термос, почувствовала чье-то присутствие рядом. Резко сорвавшись, она побежала по заснеженной тропинке в ночную темноту.

—Я вижу в этом и свою вину. Иногда я до сих пор корю себя за невнимательность, за то, что выбрала его, за то, что не была хорошей женой. Но что ты?

Её психотерапевт пыталась что-то отвечать задающим вопросы зрителям, но сама Лиза не слышала ни её, ни вопросов. Она сидела на этом шоу, никому не нужная, забытая всеми, и думала только об одном: как бы скорее пойти домой.

—И ведь ты у него была не одна.

На поваленном дереве сидела Саша и рассматривала свои массивные ботинки, украшенные шипами и бритвами.

—Холодные тона вперемешку с теплыми… Знаешь, я все ещё не могу простить себя, — слёзы наполняли её глаза.

Заснеженная дорога вывела к дамбе. Тревога спала, преследователь отстал. Вдали, на краю плотины, стояла Саша и оглядывала долину, освещённую первыми лучами восходящего солнца.

—Но знаешь, мне кажется, и это были его манипуляции.

«Больше никогда. Идите нахуй.»

Стук в дверь окончательно разбудил её. Перед пробуждением, казалось, она нашла ответ на все вопросы, но как только реальность вступила в силу, Лиза поняла, что разбита. Стук повторился, зародив в ней легкую дрожь. Она знала, кто стоит за дверью, и это возбуждало в ней противоречивые, почти несовместимые чувства. Находясь в этом промежуточном

-пограничном-

состоянии, она всё же медленно встала. Как только стопы коснулись пола, в ней заиграла радость собаки, истосковавшейся по хозяину, но всё ещё обиженной на него за то, что тот не уделил ей достаточно внимания перед тем как уйти по своим делам.

Перед дверью она слегка осунулась, поправила волосы, перевела дыхание и потянулась к ручке.

За дверью был-

За дверью стояла Саша с виноватым видом.

—Добрый вечер, — смущаясь, поздоровалась она.

Лизина радость исчезла с той же резкостью, с которой появилась.

—Привет, ещё раз, — натянув неловкую улыбку, она поздоровалась, показав «piece».

Саша виновато переступила порог номера.

—Извини, что так получилось. Ты не против?

Лиза, испытав широкий спектр эмоций всего за 2 минуты после пробуждения, окончательно растерялась, и ей потребовалось немало усилий, чтобы сформулировать ответ:

—Пойдем к тебе лучше. Я тут если лягу, то вырублюсь сразу.

Умывшись, она проследовала за Сашей в ее номер.

—Может, включим что-нибудь фоном? У меня вот, — она достала бутылку вина. — Небольшой подарочек на проводы.

—Давай, — улыбаться было больно, но скрывать радость Лиза не могла.

Включив на большом телевизоре, подключённом к приставке, безымянный русский сериал, Саша достала два винных бокала и наполнила каждый примерно на треть.

Она легла на постель. Лиза осталась сидеть за столом.

—Ты можешь тоже лечь.

—Ещё немного взбодрюсь, — Сашина настойчивость начинала раздражать.

—Выпей кофе. Лучше станет.

В углу номера стояла капсульная эспрессо-машина. Лиза выпила свежий кофе практически залпом, еще раз умылась и наконец начала чувствовать отголоски бодрости. Запив кофе стаканом воды, она вернулась за стол, и молча уставилась в телевизор.

Сцены и ракурсы сменяли друг друга, диалоги казались осмысленными, но Лиза никак не могла сложить единую картину у себя в голове. Тяжелое ощущение, с которым она проснулась, никак не покидало её. Из снов она не запомнила ничего, кроме черных волос на фоне тусклых, словно на выцветшей пленке, листьев. На несколько секунд телевизор затих, только картинка продолжалась.

Вино, кажется, уже настоялось, и Лиза, оценив аромат, сделала глоток. Лёгкость и цветочность, скрашиваемые летним ароматом, теплом растекались по всему телу.«Утром опять будет похмелье…»

—О чем думаешь? — прервала молчание Саша.

—Всё еще проснуться не могу, — словно заученной фразой ответила Лиза.

—Ты зачем спать вообще легла, если у тебя самолет через несколько часов?

Лиза медленно, почти покадрово, перевела взгляд с экрана не неё.

—Я завела будильники, можешь не волноваться.

Повисло молчание.

—Я долью вина?

—Зачем спрашиваешь? — внутри Лиза готова была взорваться. — Говорю же, подарочек. И мне тогда тоже.

Саша подошла к ней с бокалом, поставила его на стол и прильнула к наливающей вино Лизе.

—Ну ты чего, а?

Чувствуя дыхание на своей шее, Лиза, доливая вино, закрыла глаза, и Саше пришлось слегка придерживать, контролировать её руки, чтобы напиток не перелился через край.

Её пальцы на коже отдавали током, Лиза чувствовала, как Саша прижимается к ней, как в прямых черных волосах путаются серьги. Ей нравился запах сигарет, вина и мускусного парфюма, которым пользовалась её знакомая.

—Давай ляжем.

Лиза уже не могла сопротивляться. Её сердце бешено стучало в груди.

—Давай выключим свет.

Саша не стала дожидаться ответа, встала и пошла к выключателю. Теперь комнату освещал лишь экран телевизора, на котором бесконечно проигрывался безымянный русский сериал. Глоток—ещё глоток—и ещё глоток, уже из пустого бокала.

—Захвати вино.

Лиза услышала скольжение стекла, протянула бокал в его сторону, и спустя секунды он был уже наполовину полон.

Иногда в качестве переходов в сериале использовалась пустота. Черный экран. В такие моменты в номере почти наступал полный мрак, лишь слабое свечение телевизора позволяло что-то увидеть. В темноте всё казалось иным.

Лизе было неловко начать разговор, инициативу перехватила Саша. Она медленно притянула её за рубашку, и уже через мгновение была сверху, Только серебряный крест свисал с её шеи, раскачиваясь на фоне освещенного телевизором аккуратного силуэта девушки.

—Как день прошёл?

Бытовой вопрос сковал Лизу тревогой, но Сашино поведение будоражило всё тело. Она хотела поделиться с ней, но что-то не давало ей сказать ни слова.

—Ли-из..

Крест крутанулся и блеснул перед глазами. Саша сидела на ней с бокалом в руке, освещенная синеватым светом телевизора. Крестик покоился на ее груди.

—Ты обижаешься?

«Обижаюсь ли я?»

«Да»-

—Нет.

—Ну а чего тогда подавленная такая? — Саша выгнулась и отпила из бокала. — И молчишь всё.

—Всё нормально, я просто.. вымоталась, отрубилась, и сейчас понемногу в себя прихожу.

—А что делала весь день, что так вымоталась?

Этот вопрос разозлил Лизу, но весь её гнев направился внутрь.

—Гуляла. Долей мне тоже.

Саша выполнила просьбу, пусть слегка обиделась на грубоватую, безразличную интонацию. Легла рядом с Лизой. Встала, отошла от постели, вернулась. Экран пестрил синими, зелеными и желтоватыми оттенками, сменявшимися после черных переходов.

—Я сегодня на таком, — и показала Лизе одноразовую электронную сигарету.

Коробочка цвета жвачки удивила её.

—Я таких даже не видела никогда.

—В номере же нельзя курить, а сегодня хочется больше, чем обычно. Попробуй, она приятная.

Лиза затянулась, на языке осталась сладость, в голове - лёгкость, а на мундштуке — немного её помады.

—И вправду.

Ещё неделю назад она бы отказалась от подобного рода предложений, говоря себе, что здоровье важнее, но теперь курение — в первую очередь, запах табака — ассоциировались у неё с Сашей. Ей было приятно разделить с ней сигарету, пусть даже электронную, а когда она была одна, это напоминало ей моменты, которые она провела со своей подругой.

—Я заметила, что ты во время репетиции на улицу ходила. Все, теперь полноценная курильщица?

Лиза виновато улыбнулась.

—А я тебе говорила.

—Я же не обвиняю тебя.

Слова персонажей сериала терялись в фоновом шуме. Свет экрана подсвечивал тонкие полоски пара.

—Где гуляла?

—На ****ой.

—Блин, прости, что так поздно предупредила. Моя вина, что задержалась, А. — ебанутая, когда дело касается пунктуальности, и я это знала, просто…

—Просто расставила приоритеты.

Саша изменилась в лице.

Свечение ослабло, начались титры.

—Бля, у меня есть жизнь и помимо тебя, — в её голосе звучала обида.

—Я понимаю, но… — Лиза уже начала жалеть о сказанном.

—Мы с тобой знакомы всего неделю, и за эту неделю мы с тобой провели столько времени вместе, сколько я ни с кем последние?.. года 3 не проводила. Мне тоже нужны перерывы.

—Но ты же знаешь, что я уже завтра улетаю, что мы можем никогда и не увидеться больше, почему бы просто не провести этот день хоть немного вдвоем? Ты здесь ещё надолго, успела бы нагул…

Саша вспылила:

—Блять, мы сейчас вдвоем. Я ушла от N. много раньше, чем хотела, чтобы провести вечер с тобой.

Лиза чувствовала, как дрожит. Чувствовала острый ком, подошедший к горлу, слёзы, готовые выступить на глазах.

—Знаешь, я…

Что-то глухо ударилось в окно. Девушки вздрогнули. Саша встала, чтобы посмотреть, и, раздвинув шторы, облегченно выдохнула:

—Кто-то снежок кинул, — на незашторенном окне действительно пятном выделялся след от снежка.

Что-то было не так. Лиза чувствовала это. Её сердце билось в тревоге, на телевизоре проигрывалась новая серия безымянного русского сериала, а девушка, стоящая у окна, не была похожа на ту, с которой она провела последнюю неделю, хоть и казалась такой знакомой. Её глаза — кроме общих очертаний, их цвет —единственное сходство её подруги и этой девушки — выделялись на фоне окна, которое, казалось, начало давать трещину.

Переходы — свет экрана — опять переходы. След от снежка темнел, растекался.

Электронная сигарета цвета бабблгама, светившая при каждой затяжке, меняла контуры, вытягивалась в обычную — аналоговую — сигарету формата компакт. Синий огонек чередовался с цветом подожённого табака.

—И что ты мне прикажешь делать?

Её слова эхом отдавались внутри. Стекло треснуло, холодный ветер задувал в номер, покрывал мебель снегом, и только одеяло, которым была прикрыта Лиза, перекроилось в черное пальто, подушка — в чемодан

—Привязать себя к батарее ради тебя? — черные шторы обвивали тонкое тело.

Снова титры.

—А дальше что?

Повисло тяжелое молчание. Только сигарета, одна на двоих, с шумом тлела, а вместе с ней и всё, произошедшее за последнюю неделю.

n/n+1. proschani:ye

Твои слёзы на рассвете
Вместе курим сигарету
Я смотрю себе под ноги
И я вижу только небо
Всё сгорит, а я останусь
Чёрными demonic flames
Все уйдут, забудут имя
Пепел по ветру к земле.
Зажигалка отказала
В луже мрамор, он сияет
Отражение не то,
Оно как драгоценный камень
Дьявол смотрит изнутри
Тени в окнах, свет зари
Выкинешь окурок в урну
С прахом. Падай в эту пыль.

Комфорт, который Саша испытывала с Лизой, пеплом разлетался по ветру. Его ядро было оголено, и Саша прекрасно видела, в чем кроется проблема. Нет, она по-прежнему считала Лизу подругой, она по-прежнему чувствовала, что Лиза смотрит на нее не так, как все остальные люди. Но она ощущала вину, какую испытывает истинно верующий, по стечению обстоятельств согрешивший. Она пыталась найти в себе слова, чтобы перекрыть сказанное ранее, но внутри неё ничего не осталось. Пустота, чувство вины и ненависть к себе перекрыли все, что было в ней. Все цветы, которые она старательно высаживала, за которыми внимательно следила, оказались давно завядшими.

В тишине ночной улицы Лиза развернулась, пытаясь попасть в мусорку, выронила окурок на асфальт. Неловким движением подняла и выбросила. За ним полетела пачка Сашиных любимых сигарет. Хотелось как-то попрощаться, но в своём состоянии она не могла подобрать слов для человека, который — с одной стороны — был ей так близок, а с другой — в один момент уничтожил всё, что она строила последнюю неделю. Пока она перебирала в голове слова, которые описали бы её чувства, волнение росло, и, пусть грубить и не хотелось — это было не в её натуре — импульсивность взяла своё:

—Раз не можешь понять даже простейший сценарий, видимо, хуевая ты актриса.

—Ты права. Прости.

Хлопнула дверь, Саша снова осталась одна. Ей хотелось догнать её, прикоснуться к ней, к её теплу ещё раз, но она не могла пошевелиться. Дрожа на кровати, она швырнула электронную сигарету цвета жвачки в телевизор, тихо крикнула

«блять»

и, уперев лицо в колени, забилась в истерике.

Лиза встряхнула головой и посмотрела в иллюминатор. На фоне ночного неба вырисовывались башни ***. Больше не было ничего.