Потерянная

Молодой кудрявый парень сидел на мосту через РЖД* и плакал. Всхлипывал, размазывал слёзы. Кивал на кое-как накарябанную на обрывке плотной бумаги табличку: "помогите уехать домой".

Спускалась с моста толпа.

- Это наркоман, - объяснял мужик из толпы своей женщине. Самодовольно и со знанием дела долго ей раскладывал по полочкам, почему наркоман, по каким признакам он это понял, и какие наркоманы конченые. Мира с ненавистью смотрела на грузного торжествующего мужика в красно-чёрной куртке. Охота была наподдать ему под зад. Мира представила, как пинает его, неожиданно и сильно, и он катится по ступенькам вниз. А следом бежит его женщина в розовом пальто и наподдаёт ему ещё... И ниже, ещё один пролёт катится уродец, обдирая об ступеньки толстую рожу.

...Женщина в розовом внимала своему спутнику с таким же тупым и самодовольным видом, отражаясь в нём как в зеркале.

А Мира отражалась в плачущем, которому нужно было домой.

После развода и раздела имущества Муж выселил Миру в крошечный лофт на окраине.

Новостройки торчали здесь ровными рядами, как зубы мёртвого костяного дракона.

Между ними метался в тоске ветер.

Машины месили солёную слякоть. Этой липкой скользкой жижей были заляпаны двор, лестницы подъездов и коридоры этажей.

Голые деревья и кусты тоже торчали грязные.

Мире было бесприютно здесь. И холодно. Она жила молча, терпела, сжав зубы.

С соседями не здоровалась и избегала встречаться глазами.

Мирины окна выходили на пустырь. Раньше здесь был дачный посёлок, самострой. Почти все домишки сгорели, сарайки посносили, только один остался дом. Домик.

Добротный бревенчатый сруб.

Мире казалось, в нём кто-то живёт. Какая-то игра света мимолётная зыбкая происходила там по вечерам. Казалось, туда, в дом, сбегаются, возвращаются после дневных перегонов - тени.

Мира мечтала, как они с Мужем будут жить в милом бревенчатом домике, когда постареют. А квартиру оставят детям. Но не было детей. И Муж однажды...

Аааа...

- Женщина вам плохо?

- Извините меня... Простите.

Мира ехала в электричке и думала, что всё также молчит, сжав зубы. Но на самом деле она кричала первую букву имени мужа А, А, А... Его звали Андрей. Захлёбывалась, задыхалась болью и этим криком.

И к ней подошла поэтому...

Кто к ней подошёл?

Она ехала одна в вагоне, совсем одна.

Мира тихо рассмеялась. Можно кричать, петь. Плакать. Выть, как брошеная собака. Всем пофигу. Никого нет.

...В вагоне было полно людей. И все они смотрели на Миру. Все плохо одетые, старые. Лица в морщинах. И глаза у всех злые, колючие.

Мира вскочила, схватила сумочку и бросилась от этих страшных злых лиц прочь, в другой вагон.

Но они тоже все встали и шли у неё за спиной.

Мира прижала к губам рукав пушистой красивой шубки, вдохнула любимый парфюм, успокойся, успокойся, не паникуй.

Села в другом вагоне, затаилась у окна. Старики прошли мимо неё, по вагонам дальше.

Мира ехала и смотрела в окно.

За окном пробегали мимо в снежной замяти чахлые деревца, заборы. Слепые коробки многоэтажек.

Затвор мне отклацай в снежную замять, в лёд на ресницах, раненой птицей...

Перед глазами стояло скорбное брылястое лицо одного из стариков. Мира точно его видела раньше. На мосту в Ховрино он сидел, продавал войлочные стельки и носки.

Грузный, в цигейковом полушубке, торчал посреди моста, как неживая куча чего-то тёмного и мягкого, устало горбил спину над своим товаром.

Или летом она его видела. Он тогда надел на голову картонную коробку с прорезью, а на шею повесил репродуктор. Рекламировал скупку.

Ти-бири-бирим-парам-пампам! - играло из репродуктора диско, - Скуп-ка! Бытовая техни-ка! - кричал весёлый голос.

И печальным оставалось лицо старика в прорези картонной коробки.

Мира не хотела помнить этого старика.

Зачем ей всё время суют такое? Униженных несчастных людей? В новостной ленте каждый день суют умирающих собак, больных худеньких печальных детей? Ей плевать на них! Пусть им помогает кто-то счастливый, не она!

Но счастливый мимо пройдёт, не заметит, всё ей! Мире!

Приблизилась неслышно, и с краю на сидение села... Девушка? Потерянная чья-то тень, подумала о ней Мира.

И они ехали теперь вместе - Мира у окна, а теневая девушка... С краю.

Мира украдкой на неё смотрела, изучала.

Опухшая красная рука у её новой спутницы подрагивала.

Длинная куртка была светлая и грязная, вся в потёках. На ногах были дутые сапоги, тоже светлые и тоже очень грязные, один разорван.

Совсем молодое, красноватое и припухшее лицо девушки было ещё красивое, не смотря на немытые волосы. Наверное, волосы такого оттенка называются русые.

Теневая вдруг встала и начала ходить по вагону туда-сюда. Как будто искала кого-то или что-то. Застывала и снова шла. Шаталась неявная и мятущаяся, не отсюда и не здесь. С нездешним, ничего не выражающим лицом.

Села у окна в другом месте. Бабка, сидевшая напротив, погнала её прочь: иди, иди отсюда.

Мира подумала, что она ночевала на улице, или там, где холодно, и у неё болят замёрзшие руки. Наверное, она пила алкоголь. Но не очень давно пьёт, начинает только. Сколько ей лет? Двадцать? Семнадцать?

Снова ходила по вагону. Мужики спросили: кого ищешь? Ответила коротко: нет. И продолжала ходить туда-сюда.

Вошла пожилая тётка-контролёрша, носатая и черноволосая, как ворона, погнала её: иди, иди вперёд.

Мире стало больно.

Повинуясь неясному порыву, Мира пошла за девушкой следом, захотела догнать, дать денег, сказать: поешь.

Электричка мчалась быстро, всё быстрее.

Потерянная исчезла из этого вагона.

Исчезла... Нигде её больше не было.

И уже Мира прошла туда-сюда, шла и смотрела по сторонам.

Вдруг увидела свой рукав. Светлый, в потеках алкоголя и грязи рукав пуховика, в красной дрожащей руке зажата зелёная тысячная бумажка, опухшие пальцы плохо слушаются.

Мира ходила туда-сюда по вагону. Искала свою шубку, лёгкую и красивую, почти новую, свою сумку.

Себя.

Как же это? Как же так? Андрей?

Наркоманка! - объяснял своей женщине мужик с моста, - на спидах, от них повышается давление и трясутся руки. Деньги не нужно давать. Всем не поддержишь штаны. Скоро добрых станет меньше, чем таких, потерянных, не напасёшься. Женщина радостно подпрыгивала рядом, как ручная обезьянка, заглядывала своему милому подобострастно в лицо.

У меня есть деньги, подумала Мира. И вдруг поняла, что у нее ничего нет, кроме зелёной бумажки в кармане.

Документы и ключи остались в сумке. А сумку она потеряла.

Значит, ничего у нее не получится. Не удастся попасть домой, помыться и красиво одеться, а потом соблазнить Андрея.

Зря она радовалась, что молодая и красивая. Зря занеслась: зачем теперь ей, молодой и красивой, стареющий надоевший Андрей... И сразу размечталась, что найдет себе нового мужа. Богаче, лучше. Который на руках носить её будет! В её двадцать юных и прелестных лет, она обладает умом и хваткой зрелой женщины. Мало кто устоит...

С каждым шагом всё глупее казались Мире эти её жалкие мечты. Всё меньше оставалось в теле Потерянной от Миры, а в Миру, как в сообщающийся сосуд, перетекала память Потерянной.

Мира осторожно поднималась на мост. Толпа влекла её и толкала, обтекала со всех сторон. Наконец, ей удалось вырваться, вжаться в угол моста спиной. Бумажки в кармане не было. Мира запустила непослушную руку в прореху порванного кармана и рылась там, пытаясь найти пропажу. Но внезапно нащупала нечто...

Гладкое и круглое, обтянутое кожей, согревалось под ее рукой. Пушилось легонько малой шерсткой, что же это? Такое родное, уютное. Порванный карман наливался тяжестью. Мира прикрыла глаза. Стояла и наслаждалась тихой благодатью, которая исходила от ноши, провалившейся из дырявого кармана внутрь, в по́лу грязного пуховика.

Неспеша оторвалась от перил, пошла Мира по мосту. Или уже не Мира. Имя её словно разделилось на части, разбежалось в открытый доступ.

Кудрявый смотрел на нее издали, спокойно и осмысленно. Было странно представить, что он недавно плакал.

Мира подошла, остановилась около него.

- Коркют тебя искал, - сказал парень, - как сегодня? Мира улыбнулась загадочно: мол, знаю, что искал, сегодня просто отлично. Двинулась по мосту дальше, унося свою ношу, медленно, осторожно, наполняясь теплом от прикосновения, ответное тепло направляя в ладонь, лежащую на круглой головёнке. Всего их было в подкладке пуховика провалившихся в дыру - три. Три ребеночка. В довесок главной жертве, которую нужно было отнести хозяину.

Что? Мира очнулась у двери подъезда, перепуганная. Она была в чужом теле, без денег, без ключей. Без документов. Грязная и безумная молодая бомжиха, кажется, наркоманка. Ей наверное, скоро понадобится доза, будет ломка? Мира прогнала эти мысли, оценив их как не важные, не значимые. И бывший её подъезд, в подъезде квартира - тоже переставали иметь значение. Отмирали вместе с памятью о прошлом. Мира прислушалась к себе и поняла, куда ей двигаться дальше.

Дутики проваливались сквозь ледяную корку наста в сыпучий сугроб. Раз за разом, выдергивая из сугроба ноги, Мира упрямо лезла, срезая диагональ, через пустое поле по долгому снегу. Ещё и ещё. К тому самому добротному срубу, там и заночует. Там ей теперь и дом. Долго билась с увязшей в сугробе калиткой, расшатала, пролезла, ржавой скобой разодрав пуховик, измучив руки.

На всём здесь лежал толстый слой пыли, но, приглядевшись, Мира с удивлением обнаружила на полу босые следы, маленькие и большие человечьи, и звериных лапок, кажется, кошачьи. Что-то ворочалось в духовке плиты. И, когда Мира подошла ближе, из духовки вышмыгнула косматая, вся в колтунах, кошка. Заходила-заходила ластясь кругами вокруг Миры. Плита оказалась ещё теплая. Кто-то совсем недавно жёг в духовке доски и куски дров.

Мира в немом изумлении забралась с ногами на кушетку, неловко ворочаясь, стащила пуховик. Встряхнула его. Из прорехи вывалились наружу синюшные эмбрионы с большими головами и поджатыми тонкими ручонками. Один тут же схватила в зубы кошка и куда-то с ним делась.

Другие два выкидыша Мира подобрала с пола и прижала к телу, умостила рядом с собой в районе живота. Укрыла себя и детей пуховиком. И все втроём они упокоились спать.

Было тихо, тепло, уютно им вместе. Жаль, что сон длился недолго. Мира проснулась разнеженная в тепле, но уже одна, эмбрионов не было. У плиты энергично возился худой человек, кочегарил, подпихивал внутрь головешки, судя по всему, с ближайших погорелищ. Плескал бензином, шерудил кочергой. Мира чуть погрустила, что недолго дозволили нянчить ей крошек, но пламя разгоралось всё ярче, и тени бежали по потолку всё быстрее, меняя собой тишину.

И Коркют улыбался уже ей раскосым круглым лицом, выпирающим зубом. Протягивал руки. Радостные, они бежали играть среди теней, на перегонки в подъезд, жадно теребя и узнавая друг друга в лифте, наверх-наверх, на её этаж, нетерпеливо приплясывая у двери квартиры, да скорее уже открывай! Я заждался!

Забежали в квартиру, резвясь, как дети, Мира, ускользая от готовых поймать ее рук, распахнула балконную дверь, смеясь ухватилась за бельевые веревки, и толкнула себя вверх, потом вместе обнявшись смотрели вниз на распластанную шубку, вывернутые ударом хрупкие плечики, жалкую шейку. Вот и всё.

Через день Андрей вёз расчёт, наличными, как договаривались. Ехал один, на общественном транспорте. На душе было неспокойно. Прокручивал схему в голове. Мирины истерики, фальшивый раздел и развод. На самом деле брак не был расторгнут. И не делили ничего. Осталось организовать похороны и принять наследство.

Рекомендации были у исполнителя солидные. Но какая-то нестыковка не давала Андрею покоя второй день. И сосредоточиться, понять, что не так, тоже не удавалось.

Вагон, в котором он ехал, напоминал проходной двор. Шли и шли мимо суровые, плохо одетые старики, все мужики, ни одной бабы. Неуловимо похожие, со скорбной миной.

Андрею сильно хотелось выпить. Как он не догадался вискаря или водки прихватить с собой.

Бред без конца, больной бред - вспоминал и злился - снова и снова эти тщетные попытки, не щадя ни денег, ни окружающих, ни себя. Оплакивать "ангелочков", шарики с такими же умалишенными ездить запускать в небо.

Это всего лишь эмбрионы. Скопления клеток. Андрей устал от этого безумия, от одержимости во взгляде жены, от её идиотии. "Не поддержал" - после выкидыша очередного! Да сколько можно уже поддерживать эту блажь?! Вся жизнь испоганена, дела не делаются. То рыдаем неделями, скорбим над "ангелочком", то свечки идём ставить в церковь. То деньги несём очередному репродуктологу, психологу, тарологу... И он тоже должен ходить, как помешанный, вместе в связке, позориться. Он на такое не подписывался!

Один из стариков вдруг окликнул его.

- Что? - беспомощно вскинулся Андрей.

- Умерла хорошая женщина, - пожевав ртом, назидательно сказал старик. Андрей зачем-то вскочил, устремился к выходу. С удивлением увидел, что он в вагоне один. Снова сел и ехал дальше, без мыслей и чувств. Вышел на нужной станции, поднялся на мост. Навстречу шла молодая девушка, в грязной рваной одежде, красные руки, припухшее лицо, что-то неуловимо родное Андрей почувствовал в её повадке. Опустившаяся совсем, наркоманка, - с болью и невероятным сожалением подумал Андрей.

Проходя мимо, девчонка затаённо улыбнулась, презрительно дёрнула уголком рта, как сердитая кошка хвостом. Мирин жест. Она оставила себе его от Миры.

Андрей спустился с моста. Вот так они и ловят, понял он. На эмоцию, как на живца, ловят, на боль сочувствия. Воруют душу. А потом ведут её, как поводырь слепого водит. Очень быстро происходит всё. И не спастись, если ты пойман, то счёт на часы идёт, редко на сутки. И не нужны им деньги никакие. Как я сразу не понял, что дело нечистое, дурак...

Скуп-ка! - долбился в уши веселый голос. На голове у Андрея была надета картонная коробка с прорезью для лица, и он приплясывал под мостом, то ли от холода, то ли от ужаса, всё быстрее! Быстрее!

_______________________

РЖД - здесь, железнодорожное полотно, находящееся в ведении ОАО "Российские Железные Дороги"