Потерянная память

В одном маленьком посёлке, что расположен у самого края леса, жил да был мальчик по имени Ванюша. Отец его в забое руду добывал, мать по хозяйству управлялась. А Ванюша был помощник хоть куда: и дров наколет, и воду из колодца принесёт, и за малыми ребятами приглядит. Да только приключилась с ним беда немалая.

Пошёл он как-то по грибы да по ягоды в предгорье, да и оступился на крутом склоне. Камушком подвернулся, голой ногой о корень споткнулся, да головой о сосну ударился. Не сильно, казалось бы, но… Очнулся Ванюша на мягком мху, солнышко сквозь ветви уже к вечернему клонится, а в голове – пустота, будто туман седой наволокло. Не помнит он, кто он такой, откуда пришёл и куда путь держал. Лишь имя своё в самой глубине души слышится: Ваня, Ванюша…

Сидит он, горюет, а вокруг лес шумит, будто о чём-то шепчется. И понял Ванюша, что это не просто лес, а тот самый Шепчущий, про который бабушки у печки страшные да заманчивые байки сказывают. Говорили, что дорогу туда лишь тот найдёт, кто свою потеряет. И что память людская, коли улетела она от кого, то в том лесу водится, под корнями могучих дерев таится, в ручьях звонких позвякивает.

- Нечего делать… – решил Ванюша, – Пойду искать. Авось, шепотки лесные меня к моей памяти приведут...

Зашёл он в чащу. Деревья в том лесу стояли старые, мудрые, бороды лишайника до земли свисали. И впрямь, будто шептались они меж собой. То с одного бока: «шшш-шшш…», то с другого: «ш-ш-ш…». То ли ветер в хвое играл, то ли и впрямь лесные духи переговаривались. Идёт Ванюша, прислушивается, а в сердце и тоска, и любопытство одновременно.

Шёл он, шёл, уже и солнце за вершины спряталось, стало сумрачно и прохладно. Вдруг видит – впереди огонёк мелкий, голубоватый, то вспыхнет, то погаснет, будто звезда земная. Подошёл Ванюша ближе – ан это не огонёк, а маленькая девица-светляк, да не простая, а с крылышками, словно из тончайшего опала. Сидит на листочке папоротника, ножками перебирает и горько плачет, а слёзы её – словно роса чистая. Так и сверкают в сумерках.

– О чём, малая, плачешь? – спросил Ванюша, сам о своём горе забывшись.

Вздрогнула девица, подняла головку. Глазёнки у неё, как две капельки утренней росы.

– Как не плакать-то? – отвечает голоском тонким, словно комарик звенит, – Потеряла я сегодня бусину свою любимую, из горного хрусталя, на нитке из паутинки. Катилась она, катилась, да в щель меж корней укатилась. А без неё и свет мой стал тусклым, и крылышки тяжелыми. Я ведь фея Лесная, хранительница малых тайн. А камешек тот нужный был, с загадкой чужой.

Посмотрел на неё Ванюша, и стало ему жаль девицу сиротливую:

– Давай, я поищу. – предложил он, – Я хоть и память потерял, а глаза зоркие, руки крепкие.

Полез он меж корней, разгрёб мягкую землю, мох старый отодвинул – и впрямь, нашёл бусину хрустальную, что ярче всяких камней сияла. Подал он её фее. Обрадовалась та, повесила бусину на место, и сразу свет от неё такой пошёл, что кругом стало светло, как днём.

– Спасибо тебе, добрый молодец! – говорит фея, уже весело кружась в воздухе, – Вижу я, у тебя беда немалая. Память свою ищешь? Ну, это дело мудрёное. Одному тебе с ним не справиться. Пойдём-ка со мной. К самому Властелину леса, к Дубу-великану. Он уж точно знает всё, что в его владениях творится.

Полетела фея вперёд, освещая путь своим хрустальным светом, а Ванюша за ней. Пришли они к поляне огромной, а посреди неё Дуб стоял, что и не описать. Столетия, а может, и тысячелетия на этом месте рос. Крона его в самое небо упиралась, корни – в самую глубь земли. Под ним ни травка не росла, ни мох – лишь мягкий ковёр из прошлогодних листьев лежал.

Фея приблизилась к Дубу и прошептала что-то, кланяясь. Зашумели старые ветви, заскрипели, будто тяжёлые двери открывались. И раздался голос. Не громкий, но такой глубокий, что он исходил не из ушей, а прямо из земли и неба одновременно, отзываясь в самой груди.

– Подойди ближе, дитя человеческое! – произнёс Властелин леса.

Подошёл Ванюша, робко глядя на морщинистую кору, что казалась древнее любых скал.

– Слышал я от малой помощницы моей, что помог ты ей, сам нуждаясь в помощи! – загудел Дуб, – Не каждый в горе своей о другом помнит. За это я тебе и правду скажу. Память твою не украли, не унесли. Она сама от тебя ушла, спряталась, ибо устала.

Удивился Ванюша:

– Как же так? Отчего устала-то она, память моя?

– А от того, что ты её слишком тяжким грузом нагрузил! – ответил Дуб, – Ты помнил каждую обиду, каждую досадную мелочь, каждую свою оплошность. Носил это в себе, перебирал, как чётки чёрные. От этого и сердце твоё окаменевать начало, и доброта твоя истинная под грудой тех камней схоронилась. Память, она как живая. Ей тяжело быть сундуком для всякого хлама. Захотела она отдохнуть, вот и сбежала в мой лес, где тихо да мудро. А удар тот головой – лишь последняя капля была.

Замолчал Ванюша, потупив голову. Вспомнил он вдруг, как действительно злился на друга за сломанную лодочку, как неделю дулся на мать за некупленный пряник, как в сердце копил досаду на отца, что тот мало с ним играет. И стало ему стыдно.

– Что же мне делать-то, дедушка? – спросил он шёпотом, – Как её назад вернуть? Без памяти-то я не я.

– Вернуть-то её можно. – сказал Властелин леса, – Да только не всю. Хорошее возьмёшь. А чёрные камушки, что тянули тебя ко дну, оставь здесь. Лес их в землю возьмёт, переработает, в дёрн обратит. Согласен на такую мену?

Задумался Ванюша. И понял, что обиды его – они мелкие, пустяковые, действительно как камни черные да ненужные. А вот память о тепле материнских рук, об отцовском крепком плече, о смехе с друзьями – вот что самое дорогое.

– Согласен! – твёрдо сказал он.

Тогда зашумел Властелин леса всеми своими листьями, застонали корни, и из-под земли выплыл светлый, тёплый ручеёк. Он закружился вокруг Вани, закрывшего глаза, и тысячи картинок вспыхнули в его голове: вот мама песню напевает, вот отец учит руду от породы отличать, вот первый собранный гриб, вот катание с ледяной горы… Всё самое светлое, доброе, радостное вернулось к нему, легкое-лёгкое.

А всё плохое, обидное, злое – рассыпалось чёрным песком и ушло в землю, на корм Дубу-великану.

Открыл Ванюша глаза. Стоял он на опушке, а за спиной уже не Шепчущий лес был, а самый обычный, сосновый. Да и места знакомые вокруг. Солнышко всходило, и слышно было, как в деревне петухи поют.

Помчался Ванюша домой, где его уже искали-переживали. Обнял он мать, отца, и слова им не сказал про свою тайну. Только с той поры стал он добрее и мудрее. Не держал зла ни на кого, а плохое, коли и случалось, старался сразу забыть, как ненужный сор из избы вымести.

А на память о том странствии остался у него лишь маленький, почти невесомый желудь дубовый, что нашёл он у себя в кармане. Да твёрдое знание, что память – дар великий, и хранить в ней черные камни не надо.